Текст книги "Взгляд. Лица и события от Памира до Кремля"

Прошение об отставке

Гафуров знал, что в политике либо ты «за», либо докажи, что не верблюд. Поэтому хотел скорее быть в науке, чем во власти, – чему свидетельство – его прошение об отставке, написанное еще в январе 1953 года:

Заявление первого секретаря Центрального Комитета КП Таджикистана Бободжона Гафурова секретарю ЦК Коммунистической партии Советского Союза Г.М. Маленкову

«Как вы знаете, моя основная специальность – это изучение истории. В 1949 году я подготовил к печати первую часть книги “История таджикского народа”. В последние годы с группой историков республики я собрал материал для второго тома истории Таджикистана (советское время). Появление истории Таджикистана советского периода является важным не только для советского читателя, но и для всех демократических стран. Я пришел к выводу, что, будучи на посту секретаря ЦК КП Таджикистана, я не могу завершить работу над вторым томом этой книги. Поэтому прошу Вас разрешить мне до конца 1953 года заняться работой над созданием истории таджикского народа в советский период. В мое отсутствие исполняющим обязанности первого секретаря ЦК КП Таджикистана может стать второй секретарь ЦК товарищ Обносов П.С.

В случае освобождения меня от занимаемой должности, думаю, можно представить на этот пост председателя Совета Министров Таджикской ССР Дж. Расулова и взамен Дж. Расулова на пост главы президиума Верховного Совета Таджикской ССР предлагаю кандидатуру Н. Додхудоева».

17 января 1953 года.

Эта просьба Гафурова об отставке была отклонена. И он продолжил работать на посту главы республики.

Гафуров, Шолохов и Хрущев на XX съезде КПСС

На XX съезде Компартии Советского Союза в 1956 году первый секретарь ЦК КПСС Хрущев подверг Институт востоковедения АН СССР серьезной критике. Обвинил его в спячке на фоне пробудившегося от векового сна Востока. Встал вопрос о закрытии Института или о кардинальной его перестройке. И тут слово попросил Бободжон Гафуров. Он со знанием дела представил анализ хозяйственной деятельности советских республик Средней Азии и их литературы.

«Если наша страна двигается вперед на самолёте, то некоторые писатели спешат следом на арабе», – сказал он. Кроме того, подверг резкой критике книгу английского ученого Олафа Кароу, который называл героями главарей басмачества и бандитов, служивших в гитлеровской армии. Олаф Кароу «проливает крокодиловы слёзы» по поводу того, что в республиках Средней Азии и в Казахстане разрушен патриархальный уклад жизни. «Автор не оставляет в покое даже тех русских женщин, которые вышли замуж за казахов, узбеков, таджиков, туркменов. Он обвиняет их в том, что они вступили в брак с представителями других национальностей с целью угнетать их и господствовать над ними».

Выступление Гафурова было содержательное и острое. На его критику в адрес писателей ответил Михаил Шолохов:

«Не обижайтесь, дорогой товарищ Гафуров, и простите мне, возможно, излишнюю полемическую запальчивость. Но ведь я тоже, как и вы, южанин и привык спорить темпераментно, а не плестись в хвосте у противника. Вы говорили о творческом горении. Ну, знаете ли, эту штуку градусником не измеришь, а вот полемическая температура у нас с вами одинаковая, несмотря на то что вы таджик, а я русский. Вы – читатель, я – писатель, и мы здесь с вами наглядно продемонстрировали, как пылко вы меня любите и какой огромной взаимностью я вам отвечаю. А вы еще говорите об отсутствии взаимности у писателей к читателям».

Дремавший от протокольных речей зал оживился, и это не ускользнуло от лисьего внимания Хрущёва, который вынашивал свой план, как избавиться от сталинских кадров. Может быть, именно тогда в его мыслях и возникла идея назначить доктора исторических наук Бободжана Гафурова руководителем Института востоковедения АН СССР. И убить этим двух зайцев: очистить место руководителя Таджикистана от «сталинского кадра» Гафурова – и обзавестись во главе фундаментального института серьезным ученым. Так Хрущев и поступил. Это отвечало и интересам самого Бободжана Гафурова, жаждавшего приступить к написанию истории таджикского народа.

Позже главный редактор журнала «Огонек» Анатолий Сафронов напишет о Бободжоне Гафурове:

«Обширные знания, хорошее знание литературы и мужество Бободжона Гафурова помогали ему браться за решение различных проблем. Его речь на ХХ съезде партии всполошила участников съезда и была похожа на выступление востоковеда и литературного критика».

Триумф ученого и гражданина Гафурова в Сорбонне

В 1956 году Гафуров был назначен директором Института востоковедения Академии наук СССР. Он знал, что этот день настанет. У него давно был упакован чемодан.

«Когда Бободжон Гафуров был назначен директором Института востоковедения, – говорит Охун Исмоилов, – он попросил меня разделить его библиотеку на три части. На одной части написать “Фирдавси”, на другой “ЦК”, а на третьей “Москва”. Была у него и одна папка, на которой было написано “Таджики”».

Гафурову предстояла крайне нелёгкая работа. В Институте было 110 сотрудников и 8 отделов, которые занимались чисто академическими исследованиями. Ситуация была именно такой, как было сказано на ХХ съезде партии: «Пробужденный Восток застал Институт востоковедения в спячке».

Благодаря большому опыту организаторской работы, широкому кругозору и тонкому знанию Востока одаренному учёному Бободжону Гафурову удалось в короткие сроки изменить направление исследований института, улучшить его структуру, установить контакты с институтами и другими научными учреждениями других стран. И хотя его отношения с Президентом Академии наук СССР Мстиславом Келдышем были не самыми простыми, он умел добиваться нужных решений – прежде всего чтобы вывести свой теперь институт из академической спячки.

Академик Евгений Примаков, проработавший долгие годы заместителем Гафурова, утверждал:

«Бободжон Гафуров смог использовать не только власть центра, но и силу союзных республик. Его исследования проводятся по трем направлениям: изучение истории и состояния национально-освободительных движений народов Востока, теория и практика национальной политики, журналы по истории народов Востока в древности и средневековье.

На первый Конгресс востоковедов союзные республики прислали этнографические художественные коллективы, которые украсили программу конгресса. Этот Конгресс навсегда останется памятником в истории науки востоковедения».

На тот Конгресс был также приглашен певец и народный поэт Таджикистана Хикмат Ризо.

Бободжон Гафуров продемонстрировал уникальный организаторский талант. Отличительными его чертами были дальновидность, высокая работоспособность, политическая смекалка и понимание высокого значения развития наук. Главное – он был борцом. Под руководством Гафурова Институт востоковедения стал крупнейшим научным центром Советского Союза, изучающим реальные проблемы народов Востока, и авторитетным участником международного научного движения.

Своими воспоминаниями о Гафурове делится академик, член-корреспондент Академии наук СССР Григорий Бонгард-Левин:

«В истории редко встречался ученый или политик, обладающий таким мужеством и выносливостью, как у Бободжона Гафурова. Престиж и всемирное признание Института востоковедения стало продуктом смелости, дальновидности, политического и высокого организационного таланта Гафурова».

В 1973 году в Сорбонне (Париж) состоялся XXIX Международный конгресс востоковедов. В нем приняли участие более 40 ученых из Советского Союза во главе с академиком Бободжоном Гафуровым. Григорий Максимович Бонгард-Левин запомнил один эпизод, имевший место на этом форуме и показывающий, насколько ревниво Гафуров относился к своей большой Родине и чести своей науки:

Из рассказа академика Бонгард-Левина:

«В залах Института прошли слухи, что французские делегаты со своими западными коллегами хотели искоренить востоковедение как самостоятельную науку и делегировать ее функции другим независимым наукам: истории, экономике, литературе и прочим. Конечно, были и противники этой точки зрения, в том числе представители СССР. На одном из заключительных заседаний конгресса в Сорбонском университете, в котором принимали участие более 500 делегатов, состоялась жаркая дискуссия на эту тему.

Первая часть – научные дискуссии – завершилась. Вторым разделом программы было определение места следующего съезда. Один из участников, представитель из третьих стран предлагает таким местом Советский Союз. Несколько буржуазных ученых, целью которых было очернить СССР, начали лить дождь клеветы на Советскую страну и ее восточную науку. Бободжон Гафуров, который сидел рядом со мной, сказал что-то и встал. Его глаза горели от ярости. Это было удивительное зрелище. Зал стих, все смотрели на Гафурова, который шел, покачиваясь из стороны в сторону по направлению к трибуне.

Он был зол, а когда он волновался, то переходил на свой персидский язык: “Я ненавижу ложь. А к тем, кто лжет, ненависть моя намного сильнее”, – начал он. Зал замер, все внимательно слушали его. Внезапно отключился микрофон. Гафуров продолжил говорить своим звонким голосом и торжественным тоном, который был слышен по всему залу. Вскоре отключилось и электричество… Однако Гафуров не замолчал, договорил свою речь до конца. Когда он опускался по лестнице, зал взорвался аплодисментами».

Гафуров – советский шпион, засланный в Австралию

20 апреля 1970 года Бободжон Гафуров отправляется в Австралию, чтобы восстановить отношения с этой страной и наладить сотрудничество между советскими и австралийскими востоковедами. В рамках визита руководство университета Канберры наметило встречу Гафурова с тамошними учеными и студентами. Во время этой встречи ученый секретарь с бледным лицом протягивает Гафурову газету и говорит: «Господин академик – проблема!»

Вспоминает переводчик Барабанов:

«В статье, где была и фотография Гафурова, говорилось, что он прибыл в страну со шпионскими и политическими инструкциями, хочет внести изменения в работу компартии и дать указания местным шпионам. Мои ноги окаменели от страха. А Гафуров тихо продолжил свой разговор, будто ничего и не произошло…

В тот же день он поручил нам организовать пресс-конференцию. Собрались представители десятка газет и телерепортеры. Гафуров начал свою речь со слов: “Господа, посмотрите на этого человека среднего роста! Неужели вы думаете, что он шпион? ” Звуки смеха несутся по залу, напряжение в аудитории спадает. Затем Гафуров с легкими нотками осуждающего тона продолжает: “Как вы думаете, является ли для академика СССР самым важным статус шпиона? Не много ли двух-трех дней для того, чтобы изменить направление работы в Коммунистической партии Австралии? ”

На следующий день австралийские газеты опубликовали статьи под заголовками “Гафуров шутит! ”, “Улыбка Гафурова”, “Гафуров смеется над нами! ”».

Ленинская дочь Гафурова

Первая беседа с Нинел состоялась у меня в Москве в 1983 году в Институте востоковедения Академии наук в Москве. Моя встреча с ней была организована по рекомендации академика Георгия Кима, заместителя директора института востоковедения АН СССР. «Поговорите с дочерью Бободжона Гафуровича», – сказал он.

Она выглядела совсем юной девушкой. Наш разговор был недолгим. Позже я не раз говорил с ней по телефону. Сколько раз хотел спросить ее, почему много лет скрывалось, что она – дочь Бободжона Гафурова. Но я так и не решился задать такой вопрос.

Я никогда не видел самого Бободжона Гафурова. Все, что я написал про него, документальный фильм, который про него снял, – собрано из воспоминаний людей, знавших его, и из архивных документов. Но после долгого разговора с женой Бободжона Гафурова – Капитолиной Александровной – я думаю, мне удалось раскрыть один секрет моего героя.

Было заметно, что она ревновала его ко всему и всем – к друзьям, к семье, к родственникам. Ревность характерна для многих женщин. «Мой муж – моя единственная собственность», – это философия тех, которые в отношениях с супругом не видят дальше своего носа… Нинел, не бывшая родной дочерью Капитолины Александровны, столкнулась с этим и не хотела стать проблемой в отношениях отца с его женой. Встречи с отцом происходили за пределами его дома, хотя в последние годы его жизни Нинел, единственный ребенок Гафурова, стала отрадой души Бободжона.

Кто ее мать и почему только несколько друзей и родственников Гафурова знали о ее существовании? Видимо, партбилет не позволял раскрыть этот секрет. Подробная информация о матери Нинел стала достоянием гласности только после смерти Гафурова – благодаря воспоминаниям его дочери.

Мать ее – Бесакаева Карима Хамидовна, родилась на Кавказе. И пошла по стопам своей матери Нуржон, которая после революции стала партийным работником. Карима вышла замуж за партийного же работника из Узбекистана Одилова и в 1929 году переехала в Ташкент. Однако житье в семье мужа не сложилось для Каримы, ее не принимали за настоящую невестку, которая в то время обязана была быть домоседкой.

Семейные неурядицы привели к разводу. Карима всецело отдала себя общественной работе. В 1931 году закончила Среднеазиатский рабфак и приступила к партийной службе в Ташкенте. Затем ее отправляют в Москву на двухгодичные курсы обучения в Коммунистический Университет работников Востока. Там она и знакомится с Гафуровым.

После окончания Университета в 1933 году Карима возвращается в Узбекистан и получает назначение на работу в Маргелан. Позже она переезжает в Ташкент, где работает в газете «Правда Востока» инструктором отдела писем колхозников, а затем – заведующей отдела газеты «Комсомолец Узбекистана».

В 1938 году Карима направляется на работу в Таджикистан, по некоторым данным, секретарем в Кумсангирского райкома партии. Нинел же родится в Таджикистане 23 апреля 1939 года. После чего Карима решает вернуться в Ташкент. Не исключено, что этому способствует сам Гафуров, чтобы сохранить в тайне то, что по тем временам могло дорого обойтись обоим родителям – партруководителям рожденного вне семьи ребенка.

А имя Нинел было аккурат в духе того времени. Если прочитать его справа налево – получится Ленин.

Встреча с королем Саудовской Аравии и хадж умра

Помощник академика Гафурова Камели Саид Хайтуллаевич рассказал мне эту историю:

«Я даже не знал о цели того визита. Мы летели в Кувейт. Там нас встретили представители посольства СССР. После короткого разговора с послом Бободжон Гафурович объявил о его намерении посетить Саудовскую Аравию. Посол был поражен этим:

– Но у нас нет дипломатических отношений с Саудовской Аравией, это невозможно.

– Почему же, – возразил Бободжон Гафурович, – я для того и прилетел, чтобы установить дипломатические отношения.

Посол, оказавшийся в силу какого-то недоразумения не посвященным в этот план, только хлопал глазами, не зная, что сказать.

– Позвоните в Москву, – предложил ему Гафуров.

Посол тут же связался с Министерством иностранных дел СССР и сообщил кому-то, что в его кабинете находится Гафуров, который собирается выдвигаться в Саудовскую Аравию… Минут через десять телефон зазвонил, посол взял трубку и тут же вытянулся в струнку. Внимательно и почти безмолвно выслушал, что говорилось ему издалека, после чего передал трубку Гафурову.

– Здравствуйте, Андрей Андреевич, – сказал Гафуров и обменялся несколькими фразами с собеседником, которым, как я уже понял, был министр иностранных дел СССР Андрей Громыко.

Затем посол спросил Гафурова:

– Какие основания мы должны представить в заявлении на визу?

– Никаких, – ответил Гафуров. – Вы просто осведомите своих коллег, что я являюсь специальным гостем короля Фейсала.

Посол именно так и сделал. На следующий день мы вылетели из Аль-Кувейта в Эр-Рияд. В аэропорту нас встретил представитель короля и отвез в отель на специальном автомобиле для гостей короля. Через час нам сообщили, что король примет Бободжона Гафурова завтра в 11 часов.

Мы прибыли на прием короля в назначенное время. В его приемной было несколько послов и представителей других стран. Когда настал черед Гафурова пройти к высшему лицу страны, он неожиданно уступил свою очередь тому, кто был за ним. И следом несколько раз пропускал перед собой других ожидавших королевской аудиенции. Потом он объяснил, что делал это, чтобы оказаться самым последним – тогда-де будет больше времени для разговора с королем.

Итак, мы вошли в кабинет короля Фейсала уже после всех прочих визитеров. Вокруг стола сидели министры. Фейсал встал, чтобы поприветствовать Гафурова. Разговор оказался действительно более долгим, чем с другими посетителями. Бободжон Гафурович вынул старую фотографию из своей папки с документами и показал ее королю. Это было фото с визита королевского отца в СССР. В центре стоял маленький мальчик. Увидев его, король сказал: «Это же я!» После чего разговор сделался как бы менее официальным. Король поручил министру культуры и другим чиновникам подготовить договор об установлении культурных связей с СССР. В конце беседы он предложил Гафурову совершить хадж умра (малое паломничество). Тот с готовностью принял это предложение. И на следующий день после подписания соглашения мы отправились в Каабу.

Визит Гафурова заложил основу для установления дипломатических отношений СССР с Саудовской Аравией. Но я подозреваю, что тайной целью Бободжона Гафуровича было другое. В последнее время он часто болел, испытывал трудности с ходьбой. Позже мы узнали, что у него был рак. Я думаю, он знал о своей недалекой смерти, поэтому и взял на себя дипломатическую миссию в Саудовскую Аравию, в итоге чего и совершил хадж умра».

Прощание с институтом и Москвой

Летом 1977 года Бободжон Гафуров решил навестить родной Душанбе. Перед отъездом он простился с сотрудниками Института востоковедения такими словами: «Я скоро вернусь, впереди много работы». Возможно, он имел в виду книгу «Восток и Запад», над которой начал работать после публикации монографии «Таджики». И хоть лицо его было по-прежнему озарено улыбчатым спокойствием, коллеги отметили неожиданные черточки грусти в глазах.

«Это была последняя встреча, – рассказал верный ученик Бободжона Гафурова член-корреспондент отделения истории АН СССР академик Георгий Ким. – Позже, когда Юрий Андропов и другие партийные лидеры СССР пожелали перевезти его в Москву для квалифицированного лечения, я связался с Гафуровым. В ответ он сказал, что обязательно вернется…»

Из воспоминаний Евгения Челышева:

«4 июня 1977 года, когда я вернулся из Парижа с международной конференции по санскриту и только хотел войти в свой кабинет, меня попросили зайти в приемную Бободжона Гафуровича, которого тогда не было в Москве. Там я увидел нескольких сотрудников института, Г. Кима, K. Драйера, С. Брагинскиого, В. Сонцева и других. Это был очередной сеанс телефонного разговора Гафурова с сотрудниками, происходивший по его просьбе. Нас по очереди подзывали к телефону. Когда я взял трубку, из нее донесся слабый голос Гафурова.

После расспросов о жизни и здоровье он спросил меня о результатах конференции. Я кратко рассказал ему и добавил, что из Дели поступили материалы для празднования 110-летия Мухаммада Икбола. После чего спросил, не приехать ли мне в Душанбе, чтобы познакомить его с этими материалами? В ответ он сказал: “Приезжать в Душанбе нет надобности. Я скоро сам вернусь в Москву, – и, чуть помолчав, добавил: – Желаю вам здоровья и успехов. Передайте мои лучшие пожелания жене Елене Владимировне и сыновьям”. Я почувствовал нутром, что он собирался с нами проститься. После окончания этого телефонного общения с ним мы все стояли как в шоке. Георгий Федорович Ким словно прочел мои мысли: “Гафуров собрал нас здесь, чтобы попрощаться с нами”. Мы все вышли оттуда с горькими мыслями…»

Водитель Гафурова рассказывал, что в день последнего отлета в Душанбе тот вышел из дома очень рано:

«Мы подъехали к Красной площади, он вышел и медленно пошел вдоль кремлевской стены. Затем сел в машину, и мы поехали в Академию наук, потом к памятнику Пушкина, к Большому театру и другим памятным местам. После этого небольшого путешествия он велел ехать в аэропорт».

Это было прощание с городом, в котором Гафуров прожил 21 год (с 1956-го по 1977-й).

Легко ли знать о своей скорой смерти?

«В течение многих лет я был помощником Бободжона Гафурова, – говорит востоковед, член-корреспондент Академии наук Саид Хайтбуллаевич Камели. – После нашей с ним поездки в Саудовскую Аравию я понял, что он знает о своей скорой смерти».

Говорят, перед смертью в человеческом сердце происходит какое-то сверхъестественное осознание. Бободжон Гафуров знал, что у него рак и что ему осталось жить недолго. И потому конечным приютом для себя избрал родную землю.

В Душанбе Гафурова ожидали родственники, друзья и соратники. Они каждый день приходили навестить его в правительственную больницу, где он скоро оказался. Там его навещал и Мирзо Турсунзода, для кого Бободжон Гафуров был другом, учителем и наставником.

«Мы сидели в коридоре вместе с Мирзо Турсунзодой за день до его смерти», – говорит Зебуниссо Гафуровна, сестра Бободжона. – Какая напасть на нашу семью, говорю Турсунзоде! Мы унаследовали худшее от наших родителей. Отец наш умер от рака почки. Мама умерла от рака костей. Кости ее тогда стали такими мягкими! Она просила нас отвезти ее в Москву, чтобы брат показал хорошим докторам. Брат сказал мне: «Привези ее». Я повезла ее, но она умерла на полдороге. Брат тогда был в командировке за границей, но прилетел специальным рейсом. Самолет при приземлении чуть не перевернулся. Тогда к одному нашему гробу прибавился бы еще один, но, к счастью, этого не произошло».

Из рассказа жены Гафурова Капитолины Александровны:

«Он был ослаблен, а сердце его было отягощено тем, что многие его работы остаются незавершенными. Мы успокаивали его, говорили, что работа не убежит, надо сперва восстановить силы. Он тихо покачивал головой, но ничего на это не отвечал… Как-то уже незадолго до смерти его пришел навестить Джаббор Расулов, первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана. Бободжон протянул ему руку для пожатия, тот тоже протянул свою руку. “Такова вот жизнь”, – сказал при этом Бободжон и больше не добавил ни слова. Это был их последний разговор».

Удивительное совпадение: Бободжон Гафуров 21 год возглавлял Институт востоковедения СССР, а Джаббор Расулов – ровно столько же компартию Таджикистана.

12 июля 1977 года Бободжона Гафурова не стало.