Текст книги "Взгляд. Лица и события от Памира до Кремля"

Кто такой этот Гафуров?

В 1989 году я снимал на киностудии «Таджикфильм» документальный фильм «Зов предков» об академике Гафурове. В республике тогда готовились отмечать его 80-летие. С режиссером Восе Мусо (пусть земля ему будет пухом!) мы работали сутками, даже ночевали на киностудии. Как-то утром я столкнулся там в коридоре с одним известным тогда таджикским кинодеятелем. Он спросил: «Что ты тут делаешь?» Я ответил, что делаю документальный фильм о Бободжоне Гафурове». «Кто такой этот Гафуров, чтобы фильм о нем делать?» – небрежно бросил он и был таков.

Я тогда был молод, и у меня не было состоятельного ответа на тот вопрос. Но сегодня мне бы хотелось встретиться с тем деятелем – и ответить рассказом об одной характерной детали при встрече Бободжона Гафурова с Зокиром Хуссейном, президентом Индии.

На той встрече эти двое – Гафуров и Хусейн – сели друг против друга на цветастый мягкий ковер. Довольно долго они с улыбками на лицах всматривались друг в друга. Молчание прервал Гафуров, сказав Хусейну: «Вы самый великий мусульманин в мире! Вы стали президентом в стране индусов!»

На что Хуссейн ответил так: «Нет, это вы – величайший мусульманин! Вы не забыли тысячелетние традиции своих предков и, храня верность им, в стране атеистов заслужили высокую славу и честь! Вы – истинный мудрец, Гафуров!»

Несбывшаяся мечта…

«Таджики», как и «Шахнаме», – уникальное и великое произведение, над которым академик Бободжон Гафуров, как и Фирдоуси над своим, трудился более тридцати лет. Серьезное занятие историей Гафурова восходит к 1939 году, а в 1972 году книга «Таджики» будет выпущена в издательстве «Наука» в Москве. В том году известные ученые мира одними из первых получат эту книгу на конференции ЮНЕСКО по социальному и культурному развитию стран Центральной Азии в XIX и XX веках, проходившей в Ашхабаде. Книга «Таджики» станет новым явлением в исторической науке. Ее публикацию горячо приветствовали ученые, энтузиасты истории – и даже могущественные недруги этой книги вынуждены были, признавая свое бессилие, пожимать руку Бободжону Гафурову.

Он ждал до конца жизни издания его книги «Таджики» на его родном языке. Но мечту об этом ему было суждено унести с собой в могилу…

…и посмертная слава

«Таджики» были изданы в Японии на японском языке в 1977 году, в Польше на польском – в 1978-м, в Кабуле на персидском (дари) – в 1984-м, затем в Дели – на английском…

А на таджикском языке первая часть книги «Таджики» вышла только в 1983 году, а вторая – в 1985-м. В постсоветское время «Таджики» публиковались большими тиражами в 1998, 2009, 2010, 2011 годах, а английское переиздание вышло в 2011 году.

В последнее время «Таджики» издаются на многих языках мира. По поручению Президента Таджикистана Эмомали Рахмона в 2021 году начат выпуск этой книги тиражом 1 000 000 экземпляров под девизом «“Таджики” в каждой семье»…

Беседа первого секретаря ЦК КП Таджикистана Б. Гафурова с членом Политбюро и секретарем ЦК ВКП(б) А. Ждановым (Москва, 24 января 1948 года)

Гафуров: Скажите, товарищ Жданов, можно ли считать, что принципиальные вопросы истории таджиков и Таджикистана теперь согласованы?

Жданов: Безусловно, основные установки теперь даны, и их надо обнародовать. Как, по-вашему, практически будем осуществлять решение вопросов истории?

Гафуров: Мне кажется, надо дать возможность товарищам, которые этим вопросом занимаются, высказать свое мнение, а до того – продумать этот вопрос. Если разрешите, я хотел бы изложить основные вопросы истории Средней Азии в виде докладной записки и статьи.

Жданов: Было бы очень хорошо.

Гафуров: Тогда я через два-три месяца представлю подробный документ, на основе которого можно было бы развернуть обсуждение вопросов.

Жданов: Я думаю, вы этим займетесь уже после отпуска.

Гафуров: Да.

Жданов: Вы в прошлый раз, когда у меня были, говорили о востоковедении.

Гафуров: Да, Андрей Александрович, я считаю, что востоковедение продолжает оставаться отстающим участком в нашей работе. Если будет такая обстановка, то нам понадобятся специалисты по Индии, по Афганистану, по арабским странам, то мы не сможем обеспечить этого дела, так как таких людей у нас нет.

Жданов: Прошу вас до отъезда в отпуск подготовить небольшую записку, излагающую вашу точку зрения на этот вопрос. Вопрос востоковедения надо поднять обязательно. Старики ведь умирают, а молодежь не растет.

Гафуров: Андрей Александрович, мы хотим в этом году поднять большую кампанию по борьбе с паранджой. Хотим сами пойти в народ и разъяснить, что значит паранджа и почему с ней надо кончать.

Жданов: А много ли у вас еще носят паранджу?

Гафуров: В восточных и центральных районах Таджикистана паранджи почти нет, а в северных районах, граничащих с Узбекистаном, паранджа – довольно частое явление.

Жданов: В этом направлении надо будет провести работу.

Гафуров: Товарищ Жданов, какие еще будут указания?

Жданов: Надо поднимать культуру, надо смелее разрабатывать творческие вопросы. Вот, видите, какой большой интерес к вопросам истории проявляется у нас, в Москве. Товарищ Сталин считает это одним из важных вопросов.

Гафуров: Да, товарищ Жданов, теперь особенно в условиях нашей республики, вопросы культуры имеют большое значение. Мы этими вопросами будем заниматься, и вплотную, и указания ЦК постараемся выполнить.

Жданов: Ну, что ж, отдохните, и надо будет работать с еще большим упорством, чем в 1947 году.

Гафуров: Большое спасибо за помощь, за внимание. Мы являемся солдатами партии и готовы выполнять любое указание ЦК ВКП(б).

Жданов: Вы еще молоды, в вас много энергии, вы можете многое сделать.

Беседа первого секретаря ЦК КП Таджикистана Б. Гафурова с секретарем ЦК ВКП(б) А. Кузнецовым. Москва 24 января 1948 года

Кузнецов: Ну, кажется, у вас дела идут неплохо, показатели хорошие, не надо только останавливаться, надо двигаться вперед и вперед.

Гафуров: Да, мы поставили перед собой задачу в 1948 году дать 300 тысяч тонн хлопка. Постараемся не упустить первенства другим.

Кузнецов: Это хорошо.

Гафуров: Товарищ Кузнецов, когда вы были в Ленинграде, Ленинград был шефом Таджикистана, помогал кадрами, оборудованием, машинами. Я прошу и теперь дать указание, чтобы Ленинград продолжал шефство над нами.

Кузнецов: Хорошо, мы это можем организовать. Вот приедут на сессию товарищи, и можно будет договориться. Я товарищу Попкову обязательно об этом скажу.

Гафуров: Целый ряд городов, таких как Сталинабад и Ленинабад, за последние годы выросли, а Кулябский горком и райком мы объединили, и объем работы увеличился. Мы просим переместить Сталинабад и Ленинабад по штатам и зарплате во 2-ю, а Куляб в 4 группу.

Кузнецов: Хорошо, по этому вопросу мы примем решения.

Гафуров: Мы утвердили завженотделом ЦК партии товарища Гафарову – секретаря ЦК ЛКСМ по пропаганде, ЦК ВЛКСМ возражает.

Просим поддержать.

Кузнецов: Но где же эти выдвижения? Мы вас поддержим. У меня есть такое замечание: вы мало уделяете внимания горным районам, в ГБАО в 1947 году вы ни разу не были.

Гафуров: Да, но там были другие товарищи. Надо было заниматься хлопком. Ведь туда ехать – нужно потратить не меньше месяца. Во всяком случае, в 1948 году постараемся исправиться.

Кузнецов: Больше внимания уделяйте вопросам культуры, воспитанию кадров – это сейчас имеет большое значение.

Статьи и очерки

Похищенный алфавит

Представьте, русскому б велели с завтрашнего дня писать готическим немецким шрифтом. А японцу б запретили иероглифы. Таджикам советская власть меняла алфавит дважды.

В прошлом году мой старший сын, пятиклассник, пообещал деду за год выучить арабский алфавит. Дед хотя и не поверил, но все же через год привез с собой старую книгу. Нашел он ее лет двадцать назад в дупле старого дерева, далеко в горах. Внук читал медленно: «Это случилось в начале восьмого века, когда арабский военачальник Кутайба ибн Муслим захватил сагдскую землю, разрушил города, перебил мужчин, а женщин и детей обрек в рабство. Он быстро справился с людьми, но, столкнувшись с громадным книгохранилищем, не знал, как быть. Если оставить книги, трудно стереть в памяти народа все, что связывает его с прошлым, с местной религией – зороастризмом… Победитель решил посоветоваться с халифатом. А затем издал указ: «Сжечь все, что противоречит Корану. И все, что не противоречит ему…»

Древняя история таджикского народа – как притча. Все повторяется. И мой отец еще застал время, когда пылали костры из старых книг…

«Культурная революция» в Таджикистане началась с отмены арабского алфавита, служившего национальной культуре больше тысячи лет, и введения нового, латинского. В конце 20-х годов развернулась дискуссия между двумя группировками – «латинистами» и «арабистами». «Латинисты» обвинили арабский алфавит в сложности, якобы в этом, а не в социально-экономических факторах причина низкой грамотности масс. «Арабисты» возражали: «Если даже старый алфавит сложен, еще сложней будет с его заменой. Вся богатейшая литература на таджикском языке будет похоронена; грамотных людей мало, но и они перейдут в разряд неграмотных; закроется канал проникновения прогрессивных идей на Восток; значительные расходы, связанные с заменой графики, обременят народ…»

Мне самому приходилось вести курс по ликвидации безграмотности в Афганистане. И этот «сложный», «архаичный» алфавит даже взрослые усваивали за полгода. Если следовать логике рассуждений «латинистов», считавших, чем сложней алфавит, тем темней народ, самыми отсталыми в этом отношении должны быть японцы. В их письменности 1850 иероглифов – минимум, установленный министерством просвещения. А для чтения книг и газет требуется гораздо больше знаков – до трех тысяч…

«Арабский шрифт, – заявили “латинисты”, – исконно чужой таджикам». «Да и латинский не родной», – отвечали им. «Арабское письмо религиозно». – «Оно пришло до мусульманства, но если даже так, все алфавиты религиозны, а самый религиозный – русская кириллица, созданная монахами Кириллом и Мефодием». Но эта якобы лингвистическая дискуссия только прикрывала политическую цель. И на последний довод «латинистов» не смел возразить никто: «Смены алфавита требует революция!»

Откуда же взялось такое требование? Еще задолго до реформы журнал «Жизнь национальностей», руководимый непосредственно Сталиным, писал: «В период, когда пролетариату всех стран и наций приходится вести одну общую борьбу с мировым капитализмом, нам крайне важно сблизить между собой культуры различных народов, перекинуть мост через пропасть, которую создает между нами различие языков» (№ 36, 1919 г.). И когда власть диктатора устоялась, идеология унификации стала насаждаться на практике.

Из докладной записки заместителя ПП ОГПУ в Средней Азии Бермана председателю Среднеазбюро Зелинскому (1926 г.)

«Отношение к этому вопросу (смены алфавита – Ш. Х.) нацкругов по-прежнему недоброжелательное, хотя официально и делаются заявления о необходимости введения нового алфавита. Высказываются, что новый алфавит есть “издевательство, кукольная комедия…” Ашур Али свой переход на сторону латинистов мотивирует исключительно необходимостью подчиниться создавшимся условиям…

За последнее время Фитрат (профессор, автор первого «латинского» букваря – Ш. Х.) по крайней мере официально изменил свое отношение к новому алфавиту. Насколько Фитрат искренен, видно из его заявления, что «в его положении нет другого выхода». По мнению Абдулвахида Бурханова (Мунзима), после введения нового алфавита… весь грамотный мусульманский мир превратится в неграмотных, так как литература с новым алфавитом для него будет недоступна».

И среди национальной интеллигенции, правящей элиты нашлись такие, кто из страха, властолюбия, корысти готовы были исполнять любую волю тех, кто взял власть.

Из материалов XXII пленума Среднеазбюро (1933 г.)

АШУРОВ У. – зав. культпропом Среднеазбюро ЦК ВКП(б): «…Мы должны решительно ударить по недооценке нового алфавита, с одной стороны, и решительно ударить еще и потому, что как раз недооценка исходит от националиста. Эта недооценка является характерной чертой оппортунизма и национализма…»

«Попробуй было тогда идти против латинизации, – говорит народный писатель Джалол Икрами. – Тут же смели б тебя с лица земли».

Но древний корень языка, культуры корчевался не так просто. Во многих местах делопроизводство продолжало пользоваться арабской графикой, газеты – тоже. Усердное желание ретивых слуг забыть себя не исполнялось в одночасье.

Из материалов XXII пленума Среднеазбюро

БЕГИЗОВ И. – ответственный работник Среднеазбюро ЦК ВКП(б): «Мы сталкиваемся с таким положением вещей, когда латинский алфавит должен быть внедрен в широкие массы, а им еще не овладели районные ответственные работники, которые хорошо владеют арабским алфавитом. В результате… районная газета, которая издается на новом шрифте, в районе не читается».

Из постановления пленума:

«…продолжать по-новому, привыкнут».

Помню, я видел в детстве, как взрослые рылись в каких-то могильниках у кишлака и извлекали из них старинные книги. Зачем, что это значило? – тогда не говорили. Лишь много позже я узнал о трагедии, постигшей в 30-е годы мой народ. В Ходжентском районе, на базаре, я встретил старика, который торговал необычными книгами, частью рукописными. Он рассказал мне: однажды в 1937 году, рано утром, нашел на краю своего огорода кучу книг. Видно, страх заставил прежнего владельца расстаться с ними. Хозяин огорода закопал книги в хлеву и завалил соломой. И вот через сорок с лишним лет достал их и пустил в торг. Таким для меня стало первое свидетельство той войны против наследия «проклятого прошлого».

27 мая 1933 года республиканская газета «Красный Таджикистан» напечатала статью «Нанесем сокрушительный удар по врагам нового алфавита». В ней высказывание одного учителя из Ура-Тюбе в пользу арабского алфавита клеймилось как «открытое враждебное выступление». И следом в печати густо замелькали термины: «саботаж», «национал-уклонизм», «враг народа» и тому подобные. Люди затаили дыхание. И повторилось то, о чем читал мой сын в старинной книге деда. Одной из первых публично сожгли историческую книгу Садриддина Айни «Образы таджикской литературы», изданную на арабском алфавите в 1926 году. Такая же участь постигла затем и другие его книги. Чтобы избежать репрессий, люди сами ринулись уничтожать свои библиотеки: топили, жгли, в лучшем случае закапывали в землю. У тех, кто этого не сделал, все книги арабского письма изымали, владельцев арестовывали.

«Меня вызвали в ГПУ переводить записку басмачей, – рассказывает писатель Сотим Улугзаде. – Большая комната была забита книгами. Прикасаться к ним не разрешали. Таких хранилищ было множество. Никто не знает, что с книгами стало дальше». Люди поняли, что под видом ликвидации безграмотности ликвидировали саму национальную культуру, память – так не однажды поступали и в прошлом жестокие завоеватели. Кому родное было дорого, пытались эмигрировать, прятались в далеких кишлаках. Позже, когда первый секретарь ЦК КП(б) Таджикистана Б. Гафуров, редкий для сталинского сита патриот, историк, приглашал неизвестного ученого Мулло Ато перебраться из сельской глуши в Душанбе, тот отвечал: «В чалме ходить у вас не положено. А без нее я не привык».

15 августа 1935 года Президиум ЦИК Таджикистана принял постановление о запрещении использования арабской графики во всех сферах жизни. Срывали старые вывески. Создавались комиссии для проверки знания ответработниками республики латинского алфавита. И разумеется, сажали всех, кому не удавалось скрыть хоть тень приязни к национальному наследию.

Из рассказа профессора Холика Мирзозаде:

«Я вел в пединституте курс таджикской классической литературы. Все книги – только арабского письма. Я вынужден был их задавать. И вот в республиканской газете появляется статья обо мне: “Еще одно звено врагов народа”. После нее меня взяли. Стали допрашивать: “С какой разведкой держу связь?” Я отвечал: “Ни с какой”. Тогда меня потащили в камеру для пыток. А навстречу как раз выводят избитого в кровь старика. Я понял, что не выдержу этого… Потом мы оказались в одной камере с тем стариком, он был из горного кишлака. Спрашивает: “Кто такой Бухарин? Меня обвиняют в том, что я связан с ним”. Он был такой же, как я, “арабист”? Но на “арабистов” не было тогда специальной статьи, и нас осуждали по другим. Меня после “чистосердечного признания” отвели к заведующему отделом буржуазного национализма ГПУ Горицкому, и он объявил, что я виновен по трем пунктам: член националистической организации, пропагандист националистических идей, враг народа…

Скоро было провозглашено, что “переход от архаических, недоступных массам форм письма к более совершенному, доступному народу латинскому алфавиту успешно завершен”. Успех достигнут “на основе правильного проведения ленинско-сталинской политики”. Но не успела осесть пыль на победоносно опустошенных книжных полках, как оракулы реформ объявили, что еще вчера “содействующий подъему национальных культур” латинский алфавит стал “тормозом на пути всемерного сближения и слияния социалистических наций”.

Действовать от имени народа, не считаясь с волей его, – универсальный прием тоталитарного государства. 18 июня 1939 года в газете “Коммунист Таджикистана” появляется статья “Новый таджикский алфавит” за подписью ученых С. Арзуманова, Л. Бузург-заде, Р. Джалилова, Н. Ершова, С. Нестеренко, Б. Ниязмухаммадова, где говорится: “Сейчас назрел момент для нового шага к сближению таджикской культуры с богатейшей русской культурой… Шагом этим является перевод таджикской письменности на новый алфавит, составленный на основе русского…” Затем в этой же газете публикуется проект нового таджикского алфавита, менявшегося чаще, чем халат. И репортажи о шествиях и митингах в республике в его поддержку…

В начале 1940 года в Душанбе собираются светила национальной науки и искусства. Объявляется об окончательном решении о переходе на кириллицу. Автор нового русифицированного букваря аргументирует реформу таким живым примером. Русский мальчик приходит в хлебный магазин, читает на вывеске таджикское слово, обозначенное латинскими буквами, на русский лад и удивленно спрашивает отца: “Папа, разве хлеб по-таджикски будет так?” “Раз мальчик не разобрался, значит, мы на распутье”, – заключает выступающий.

Но смехотворный довод уже не вызвал споров. Люди, уже пережившие одну “культурную революцию”, хорошо знали, чем грозит всякая попытка рассуждения. Решение принимается единогласно. А ни в чем не повинный “русский мальчик” делается главной фигурой и пугалом псевдонаучных спекуляций. Как не подумать, во что вырос он сейчас, когда наконец стало можно рассуждать о запрещенном настрого десятки лет!..

В мае того же 1940 года издается закон Верховного Совета республики о переходе на кириллицу. Определяется и конечный срок перехода – 1 сентября 1941 года. Народ, числивший в своей родословной Рудаки, Фирдоуси, Авиценну, Беруни, Хайяма, Саади, Хафиза и сотни других ослепительных имен, за пять лет дважды превратился в безграмотного и дважды начинал все с нуля. Мать культуры – письменность – сделали прислужницей, если не сказать хуже, далеких интересов и амбиций».

Из рассказа народного писателя С. Улугзаде:

В 1954 оду нас собрали в республиканской Академии наук. Пришел секретарь ЦК Компартии Таджикистана Г. Пуладов. Мы поняли: значит, будет что-то серьезное. Объявляют тему заседания: прибавка к алфавиту двух новых знаков «щ» и «ы». Все выслушали, молчат. Я попросил слова и сказал: таджикскому языку они не требуются. Никто больше об этом не заикнулся. Предложение приняли единогласно. А потом ко мне подходит сам Пуладов! «Вы в своем уме? Что вы такое говорите!» – «А что я говорю?» – «Как будем писать товарища Хрущева?!»

4 марта 1954 года Президиум Верховного Совета республики издал указ о дополнении таджикского алфавита буквами «щ» и «ы»…

Сегодня черные времена сталинщины становятся очередной главой в многострадальной истории таджикского народа. Уходят в прошлое байки о «русском мальчике», мнимой сложности арабского алфавита. Сейчас им пользуются с успехом больше полумиллиарда жителей планеты. Не мешал он высказываться и Садриддину Айни, Мирзо Турсунзаде, Сотиму Улугзаде, Джалолу Икрами, Рахиму Джалилу, Холику Мирзозаде и другим известным писателям Таджикистана, сохранившим верность традиционному таджикскому письму.

Но ущерб от попытки расчесать нацию под чуждую гребенку не загладился и поныне. Отрыв от письменности оторвал народ от создававшейся тысячелетием культуры. За пятьдесят лет использования кириллицы на ней в полном объеме изданы только Фирдоуси и А. Джами. А блестящих имен в предках у таджиков были тысячи! Только в Х веке в литературе государства Саманидов творили около шестисот поэтов и прозаиков. Чтобы вновь выпустить всю уничтоженную в тридцатые годы литературу при полной загрузке всех полиграфических мощностей республики, потребуются десятилетия. Но даже чудом спасшееся от огня недоступно нынешней, особенно самой молодой интеллигенции республики: в основной массе она не владеет арабской графикой. Таджикский медик о многих трудах знаменитого таджикского учёного, изучаемого поныне во всем мире, Авиценны, знает только понаслышке!

Отрыв от прошлого образовал пустоту. А пустота всегда агрессивна. Разве не она виновница тех уродливых форм – бесчинств, погромов, в которые кидает сегодня национальное движение республики? А местничество? С отменой арабского алфавита, лишившей народ его литературы, утратился классический таджикский литературный язык. Стремление представителей каждого региона выдать свой говор за литературную норму разжигало местнические страсти. Дело дошло до того, что в школах занятия велись, да и сейчас ведутся, на местном диалекте, среди партсовработников человек, знающий таджикский литературный язык, стал редкостью.

Да, сейчас, наконец, заговорили о том, чтобы обучать детей арабской графике. Но одни предлагают это с пятого класса, другие – с третьего, третьи – с первого. Только на споры уйдут годы, а сколько – на восстановление разрушенного?

Страх перед арабским алфавитом еще живуч в чиновничьей среде. В прошлом году в одном из районов Ленинабадской области первый секретарь горкома партии заставил заклеить обоями надпись арабского письма на стене чайханы. Я отодрал обои и прочел: четверостишие Хайяма. Спросил секретаря: «Зачем вы отдали такой приказ?» – «Я сам арабского алфавита не понимаю, а вдруг что-то религиозное?» – простодушно признался он.

В маленьком чиновнике, как в капле воды, отразился весь стиль и страх среды, из которой он вышел. Вот так же в свое время попытались залепить целую национальную культуру. Удастся ли вернуть ее?

«Труд», 1989 год