Текст книги "Взгляд. Лица и события от Памира до Кремля"

Проблемы переселенцев и отважность в признании своих ошибок

Развитие науки и культуры было бы невозможно без устойчивого экономического роста. В Таджикистане претворялись в жизнь большие проекты. Одним из них был проект по заселению и благоустройству Вахшской долины. Однако люди не желали переезжать в эту долину, осваивать землю, пышущую жаром, словно это пасть дракона. Было только два пути развивать эту иссохшую долину. Первый – по предложению центра привлечь рабочую силу с Украины. Это предложение Бободжон Гафуров отверг сразу же. Второй – перемещение в долину горцев Таджикистана. Но, как говорят, добрыми намерениями устлана дорога в ад.

Из рассказа Охуна Исмаилова, пенсионера, бывшего работника ЦК КП Таджикистана:

«Был конец 1951 года. 200 жителей Вахшской долины, переселенцев с Памира, с Горного Бадахшана, мужчины и женщины с детьми, пришли жаловаться в Центральный Комитет. Гафуров велел второму секретарю Обносову рассадить всех в зале бюро, перед ними поставить по чайнику с чаем, двумя лепешками и тарелкой сахар на двоих. Так и сделали.

В этот зал Гафуров привел всех членов бюро и представил посетителям каждого. Одна женщина со слезами на глазах рассказала, что родила троих детей, но все они умерли. Говорили о высокой смертности, так как не было нормальных для жизни условий. Джаббор Расулов доложил, что провели водопровод, что провели еще несколько мероприятий по благоустройству жизни. Но народ в зале не переставал возмущаться.

Гафуров говорил, что и Памир, и Вахш – их земли, нужно лишь наладить как следует жизнь на новом месте. А всем желающим, конечно же, нужно позволить вернуться обратно. Но Расулов выступил против этого: «Если разрешим вернуться одному, то убегут и все остальные». На что Гафуров ответил: «Этот вопрос я сам решу с Москвой», – и поручил устроить всех пришедших переселенцев в гостинице и доме отдыха Центрального Комитета.

На следующий день он вновь встретился с ними и повторил свои слова: «Тем, кто останется в Вахшской долине, мы поможем во всем, а желающих вернуться прошу написать заявления». Кроме того, он распорядился не требовать с желающих вернуться те деньги, которые им выдало государство на переселение. Многие плакали от радости».

Ошибки неизбежны в любом деле, но не каждый имеет мужество признать их и приняться за их исправление.

Спустя годы проблема защиты языков Памира и Ягноба вновь заставила Гафурова сильно понервничать. В качестве секретаря Компартии он часто посещал Ягноб, направлял специалистов-востоковедов для исследования и изучения ягнобского языка. Ягноб являлся живым историческим музеем. И Гафуров не хотел повторять ошибку, совершенную в отношении народов Бадахшана.

Из воспоминаний Абдулахада Каххорова, бывшего председателя Совета Министров республики:

«Бободжон Гафуров не раз звонил мне и просил остановить переселение ягнобцев, но некоторые руководители, гнавшиеся за красивым отчетом, отказывались даже выслушать его доводы и были непреклонны в их решении переселять ягнобцев».

Сохранение языков этих двух местностей для Гафурова было священным делом. И сегодня это дело все еще остается актуальным, потому что эти местности служат хранилищами живой истории таджикского народа. Сохранение и развитие языков Памира и Ягноба может стать решительным отпором тем, кто стремится доказать, что таджики не являются коренными народами Средней Азии.

Вспомним еще раз отрывок из письма Бободжона Гафурова в ЦК ВКП(б) об отношении профессора Сергея Толстова к истории таджиков:

«Толстов пишет в своих заметках: “Благодаря коренному населению и этническим элементам произошел процесс объединения народов современной Центральной Азии, и ни один из этих народов непосредственно не происходит из этих этнических групп. Напротив, как правило, предки, как и коренные народы, состояли из нескольких, а иногда и всех народов Центральной Азии в разных пропорциях. Например, в состав согдийцев входили узбеки, туркмены, частично таджики, частично каракалпаки”.

Согласно этой точке зрения, профессор Толстов делает “открытие”, будто таджики, говорящие на иранском языке и до сих пор в некоторых районах владеющие согдийским языком, не имеют права претендовать на наследие иранского прошлого, однако тюркские народы Средней Азии – узбеки и туркмены такое право имеют».

(Таджикистанский филиал ИМЛ, Ф–4511, дело 16.3, лист 7.)

Отрицание заключений «толстовцев» требовало доказательств. Живыми доказательствами были ягнобский и другие памирские языки. Надо сделать все, чтобы сохранить эти доказательства. Понимая реалии и анализируя потери и достижения, Бободжон Гафуров комплектовал все необходимые силы и ресурсы для написания истории таджикского народа.

Много позже, уже став знаменитым историком, в 1968 году на конференции ЮНЕСКО, посвященной вопросам истории Кушанского царства, в своей заключительной речи он скажет: «Мы уделяем внимание прошлому не только потому, что оно нас привлекает и обогащает, но также и потому, что оно учит нас мудрости, мотивирует нас смотреть по-новому на наше настоящее».

Гора с горой: Бободжон Гафуров и Джаббор Расулов

Впервые я услышал об отношениях этих двух лиц, сыгравших большую роль в советской истории Таджикистана, от бывшего председателя Совета Министров Таджикской ССР Абдулахада Каххорова. Это был 1980 год. Для проведения аграрных реформ в Афганистан были отправлены три руководителя – Абдулахад Каххоров, Мирзо Бобоев (секретарь Компартии Таджикистана) и Куйбокаров (министр сельского хозяйства Узбекистана). В то время я работал переводчиком в Афганистане.

Однажды вечером Абдулахад Каххоров объявил, что завтра мы посетим Герат, могилу Абдурахмона Джами. Мы выехали рано утром. До Герата было примерно 800 километров. Хотя дорога была достаточно хорошей, мы двигались медленно. По пути останавливались, чтобы осмотреть разные исторические реликвии. Еще до наступления темноты доехали до Кандагара, находящегося на полпути между Кабулом и Гератом. Решили там и заночевать. Мы поужинали все вместе, а потом я вышел из гостиницы прогуляться. По пути зашел в книжный магазин. Когда вернулся в гостиницу, был уже поздний вечер. Абдулахад Каххоров что-то читал, сидя у входа в гостиницу. Увидев в моей руке книгу, спросил:

– Что это?

– Диван Мухаммада Икбола, – ответил я, протягивая ему свою покупку.

Он, и сам писавший стихи под псевдонимом Туроби, пролистал этот сборник стихотворений и попросил меня сесть рядом с ним.

Наш разговор затянулся до глубокой ночи. Коснулся он и отношений Бободжона Гафурова и Джаббора Расулова, тоже ученого, партийного и государственного руководителя, Героя Труда. Каххоров с сожалением говорил о том, что взгляды этих двух незаурядных людей на развитие Таджикистана были до непримиримости разными. Расулов, работавший одно время замминистра сельского хозяйства республики, проявлял особый интерес к развитию сельского хозяйства, считая это залогом всех успехов. Но Гафуров был убежден, что мы не сможем завоевать уважение к нашему народу без сбережения и развития национальной культуры, даже если поднимем производство хлопка до миллиона тонн. Это и было основной причиной их разлада.

Именно это и привело к большим разногласиям между ними и в вопросе переселения ягнобцев в Зафарабад. Расулов избегал разговора на эту тему с Гафуровым. Однако Гафуров, уже будучи директором Института востоковедения СССР, направил ему специальное письмо с требованием воздержаться от переселения ягнобцев. Так как ягнобский язык был живым и неопровержимым доказательством того, что таджики являются живыми наследниками согдийцев.

Точно так же Гафуров относился и к памирским языкам. Но с точки зрения Расулова его усилия по воссозданию истории таджиков, археологии и культуры были сизифовым трудом, данью прошлому, а не будущему.

После публикации книги Гафурова «Таджики» Расулов уже как-то особенно, всеми возможными способами избегал встреч с Гафуровым, хотя у них еще оставалось много общих тем для обсуждения, чтобы совсем отказаться от взаимного общения.

Бывший охранник Расулова, основатель Таможенной службы в республике, экс-заместитель министра безопасности Таджикистана генерал Худойкул Хамрокулов рассказал мне такой эпизод:

«Я сидел в приемной Расулова. Вдруг открылась дверь, и толстый невысокий человек с двумя книгами под мышкой вошел, покачиваясь из стороны в сторону.

– Чем могу служить? – спросил я его.

– Мне нужно к Джаббору Расулову.

– Нельзя, – ответил я.

Он тут же повернулся и вышел в коридор. А через несколько минут вернулся с Лилией Ивановной, начальником общего отдела. Та подошла ко мне и спросила:

– Вы не узнали этого человека?

– Нет.

– Это же Бободжон Гафуров, наш бывший первый секретарь!

Мне стало ужасно стыдно, я весь вспотел. А потом, когда Гафуров уже прошел в кабинет нового первого секретаря, стало страшно от мысли, что Гафуров пожалуется Расулову и будет ругать меня. Я сидел на стуле как на иголках. Расулов вызвал меня в кабинет и сказал: «Познакомьтесь, это Бободжон Гафуров». После этого он распорядился принести сигарет и 95-й чай. Тогда этот 95-й был на вес золота. Первому секретарю выделяли всего полкило в месяц. Я, все еще в даже со стороны заметном смятении, пошел к двери, но Гафуров остановил меня:

– Не переживай так, ты исполнял свой долг и правильно поступил, – с этими словами он взял книгу со стола и протянул ее мне. – Это мой подарок тебе. Будь верным сыном своей родины.

Я вылетел из кабинета выполнять распоряжение Расулова. Ну а позже, когда уже совсем пришел в себя, взял подаренную мне книгу в руки. Это был его знаменитый исторический труд «Таджики».

Беседа Гафурова с Расуловым длилась около получаса. Расулов проводил его до конца коридора, Лилия Ивановна – до улицы».

Когда Бободжон Гафуров с 1946 по1956 год был первым секретарем ЦК КП Таджикистана, Джаббор Расулов работал председателем Кабинета министров, а затем с 1961 по1982 год первым секретарем ЦК КП Таджикистана. К сожалению, стена между ними со временем становилась все более непробиваемой, и только когда Гафуров уже лежал при смерти, у Расулова дрогнуло сердце, и он решился навестить своего старого оппонента.

Чем провинился председатель таджикских писателей Сотим Улугзода?

При всех тех усилиях, которые Бободжон Гафуров прилагал для привлечения деятелей науки и культуры к делам по развитию республики, в 1946 году он неожиданно уволил Сотима Улугзода с поста председателя президиума Союза писателей Таджикистана. По-разному объясняют этот случай разные люди: личная вражда, нездоровая конкуренция, недопонимание, провокация. Может быть, все это и правда имело место. Но только эти две уникальные личности знают настоящую подноготную той истории.

Вряд ли можно обвинять Гафурова в близорукости, но что тогда было причиной того архистранного решения? Что было тайной подоплекой?

В 40-е годы XX столетия соперничество между двумя соседями – Таджикистаном и Узбекистаном – стало крайне напряженным. На поверхности это было похоже на социалистическое соревнование: кто раньше предоставит отчеты в Москву о выполнении планов по хлопку, кто станет лидером в развитии национальной и интернациональной культуры.

Со временем соревнование охватило многие сферы – литературы, искусства и даже спорта. Во время футбольных сражений между душанбинским «Памиром» и ташкентским «Пахтакором» жители обеих республик не отрывались от своих телевизоров. То была вполне здоровая конкуренция, и она должна была быть таковой.

Но литературное пространство – не футбольное поле. Даже ежедневные тренировки и неустанные физические нагрузки многих футболистов не могли произвести на свет одного хорошего писателя. При этом на таджиков, культурные корни которых оставались за пределами Таджикистана, оказывалось огромное давление.

Экс-председатель президиума Верховного Совета Таджикистана Назаршо Додхудоев предлагает свою версию отставки Сотима Улугзода:

«Нездоровые антитаджикские силы утверждали, что литературой и культурой в Таджикистане руководят те, кто вырос в долинах под влиянием тюркских народов. Бободжон Гафуров хотел доказать неправильность этой точки зрения и показать, что среди горных таджиков тоже есть много одаренных людей. Сотим Улугзода тогда был председателем правления Союза писателей. Гафуров уважал его как писателя и как лидера. Но одна оплошность Улугзода повлекла, судя по всему, суровое решение Гафурова. Улугзада работал над сценарием фильма. Гафуров об этом знал. Но однажды также узнал, что по этому сценарию у соседей снимается фильм. Вот именно этого он не смог простить одаренному писателю…»

Мирзо Турсунзода – новый председатель Союза писателей

Мирзо Турсунзода был избран председателем Союза писателей Таджикистана, когда у него еще не было большой популярности и влияния среди литературного сообщества. Именно Бободжон Гафуров открыл ему дорогу к успеху.

Глава республики берет Мирзо в свои поездки с собой, на правительственных собраниях сажает его в президиум, рядом с Садриддином Айни. А в 1947 году Гафуров отправляет Турсунзода в Нью-Дели на конференцию стран Азии и Африки. По возвращении ему выделяют помещение в правительственной резиденции на шесть месяцев, для того чтобы он смог закончить свою работу без помех. Результатом стал его стихотворный цикл «Индийская баллада», которая при поддержке Гафурова была номинирована на Государственную премию СССР, лауреатом которой и становится Мирзо Турсунзода. Всем этим Гафуров хотел доказать, что при заботливом отношении к ним государства талантливые горные таджики способны достичь настоящих вершин в любой сфере, в том числе и в области искусства.

Он всегда опирался на квалифицированные, просвещенные, одаренные кадры, не уставая повторять: «Бездарные руководители – это удар топора по основам государства».

Нелегкая миссия Гафурова в Ташкенте – и неожиданный ее финал

Бободжон Гафуров считал важным условием развития Таджикистана улучшение сотрудничества с соседями, особенно с Узбекистаном. В 1946 году он избирается первым секретарем Компартии Таджикистана, то есть по тем временам главой республики. В то время первым секретарем Компартии соседней республики – Узбекистана был Усмон Юсуфов, чьи хорошие отношения со Сталиным создали исключительно широкие возможности для развития этой республики. Одного слова Юсуфова было достаточно, чтобы получить поддержку из Центра для решения любой проблемы в Узбекистане, часто минуя тех, кто должен был отвечать за решение этих проблем. Это приводило в трепет ответственных лиц из ЦК КПСС.

Гафуров получил из Центра задание съездить в Узбекистан и по-дружески подсказать Юсуфову, что тот стал слишком много себе позволять и от его портретов и плакатов в Ташкенте исходит запах местечкового культа личности.

Но почему Москва хотела, чтобы новоизбранный первый секретарь соседней республики сунул свою голову с такой вот «дипломатической миссией» в львиную пасть? Ведь отношения между двумя республиками, особенно по вопросам исторического наследия, и без того были супернапряженными…

Гафуров хорошо понимал, какую реакцию он мог вызвать у Юсуфова, прямо рассказав о цели своей миссии. Самой мягкой реакцией стало бы что-то в роде: «Иди-ка ты, Бободжон, откуда пришел, молод ты еще учить меня!» Но и указание Москвы игнорировать было тоже невозможно.

Гафуров оказался на перепутье, как на Иисусовом кресте. Куда ни кинь – везде клин. Но делать нечего, и он стал готовиться к поездке «в ловушку» соседей. Возможно, он страдал и оттого, что в самом начале работы на высоком посту угодил в грязный водоворот той реки, которая поглотила в своих пучинах не одну карьеру, судьбу, не одну жизнь. Но будь что будет!

В ташкентском аэропорту Гафурова встретили сотрудники республиканского ЦК и оттуда доставили прямо в кабинет Юсуфова. Тот по традиции пригласил его к столику с угощениями и с демонстративным радушием спросил:

– Чем же я могу служить?

Стараясь смотреть прямо в глаза старшему коллеге, Гафуров ответил:

– Я – совсем молодой секретарь, у меня нет такого огромного опыта, как у вас – бывалого и опытного руководителя, вот, приехал поучиться уму-разуму…

Вообще-то эти слова не были неправдой. Усмон Юсуфов был первым секретарем Узбекистана с 1937 года. Пройдя сквозь немыслимые жернова «троек» и довоенных репрессий, он выжил, да еще и хлебнул всех трудностей Великой Отечественной сполна. Он был закален в огненных политических печах, был железом, превращенным в сталь.

Ему понравились и слова, и прямой взгляд Гафурова. И он открыл Гафурову свои широкие объятия, одобрил план его визита продолжительностью в несколько дней, лично знакомил с заводами Ташкента и сопровождал по городу. Даже пригласил Гафурова на заседание бюро ЦК Компартии Узбекистана.

Визит уже подходил к концу, но Гафурову все никак не удавалось найти момент и тактично выполнить задание ЦК КПСС. В день отъезда Юсуфов лично провожал Гафурова в аэропорт. И вот, проезжая по центральному проспекту Ташкента, Гафуров показывает на портреты Усмона Юсуфова, вывешенные на стенах зданий, и словно только здесь и сейчас обратил внимание на эти портреты, он говорит, что выгладят они как-то не ахти. «Согласен, – отвечает Юсуфов. – Сегодня же скажу, чтобы сделали портрет получше». Но, кажется, он понял, какой смысл хотел вложить в эти слова гость, понял, что это не могло быть его личной инициативой, и оценил его тактичность в выполнении нелегкого задания.

В итоге визит Гафурова закончился настолько хорошо, насколько это было возможно, вопреки всем ожиданиям неминуемой катастрофы. Два секретаря произвели друг на друга наилучшее впечатление, что стало основанием для улучшения отношений между двумя соседними республиками.

По возвращении в Душанбе Гафуров сообщил в Москву о выполнении задания. Трудная дипломатическая миссия увенчалась успехом. Как говорят таджики, «и алмаз в руках остался, и друга не обидел!». Об этом же, наверное, и строки из басни Крылова «Два мальчика»: «Где силой взять нельзя, там надобна ухватка».

Между Душанбе и Ташкентом всегда существовала конкуренция. По сути, это было то, чего хотела Москва, поскольку дух соперничества между республиками способствовал развитию экономики всего СССР. Несмотря на то что лидеры соседних Таджикистана и Узбекистана не были лишены амбиций и гордости, они никогда не позволяли себе поставить под угрозу добрые отношения между двумя народами.

Однажды в Москве в доме на Кутузовском проспекте я был гостем у археолога, доктора исторических наук Бориса Литвинского. Он рассказал о случае, которому сам был свидетелем:

«В Ташкенте я был на приеме у Шарофа Рашидова. Как раз в то время была опубликована книга Бободжона Гафурова “Таджики”, и к нему на прием с жалобами на книгу пришли восемь ученых из Академии наук Узбекистана. Некоторое время он их слушал, а потом сказал: “«Таджики» – это научная работа. Вы считаете себя учеными? Если там написана неправда, то докажите это по-научному”. На этом тот разговор с учеными и закончился».

Шароф Рашидов был литератором и, безусловно, в своих речах и поступках превосходил Усмона Юсуфова в деликатности. К сожалению, Юсуфову не хватало того же качества, его одолевала гордость, смирить которую, так, как во время первой встречи с Гафуровым, ему удавалось далеко не всегда.

Густота посевов и обострение отношений

Хлопок – это было главное, чем могли гордиться таджики и узбеки перед Москвой. И по этому поводу тоже возникали споры, доходившие порой до заметных обострений между двумя республиками. В 1951 году газета «Коммунист Таджикистана» напечатала статью «Хорошая густота – важное условие получения высокого урожая хлопка». Автор ее агроном Б. Борисов начал дискуссию о росте урожайности при квадратно-гнездовом методе посадки хлопчатника. Дискуссия длилась почти год. Десятки агрономов, председателей колхозов и бригадиров поддержали этот метод. Но часть специалистов были против метода агронома Борисова.

Дискуссия вышла за пределы Таджикистана. А подытожил ее круглый столь в редакции газеты, где выяснилось, что «агрономом Борисовым» был не кто иной, как первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Бободжон Гафуров. Мудрым решением было вначале скрыть его имя. Ведь целью было установить истину, а не давить авторитетом первого лица на специалистов, не мешать им в выражении их личного мнения. Но на круглый стол Гафуров уже пришел лично – и его участники в конце концов сошлись во мнении, что сажать хлопчатник квадратно-гнездовым методом экономично и продуктивно.

Однако эту позицию Таджикистана не поддержал министр хлопководства СССР Усмон Юсупов, бывший первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, с которым у Гафурова сложились вроде неплохие отношения. И Гафуров вступает с ним в полемику, хотя прекрасно знал о симпатии Сталина к Юсупову.

Из выступления Бободжона Гафурова на XIX съезде КПСС:

«Два года назад в нашу республику приехал министр хлопководства СССР товарищ Юсуфов. Он приехал к нам в 5 часов вечера и сразу отправился в Вахшскую долину, что более чем в 100 км от Сталинабада. Естественно, товарищ Юсуфов когда приехал, уже было темно. Он поговорил только с одним секретарем райкома партии. Ночью товарищ Юсуфов отправился спать в Сурхандарьинскую область Узбекистана. На следующий день товарищ Юсуфов приехал в Сталинабад, поговорил со мной минут десять и вылетел в Ташкент. Товарищ Юсуфов не нашёл время принять руководителей министерства хлопководства республики, которые ждали своего начальника два дня, и велел им поехать за ним в Ташкент…»

Мне удалось поговорить со вторым секретарем ЦК КП Таджикистана 50-х годов Петром Обносовым. Вот что он сказал:

«Усман Юсупов считал себя не управленцем, а владельцем огромной республики. Он совершенно не признавал маленькую республику Таджикистан и ее руководство. Конечно, всему этому способствовали и его хорошие отношения со Сталиным. Когда он был назначен министром хлопководства СССР, хлопководческая республика Таджикистан больше не получала нужного внимания со стороны этого министерства. А так как отношения Москвы с республиками зависели от численности их населения и доходов, получаемых с республик, Москва была на стороне Ташкента. Само собой, Бободжону Гафурову это было неприятно».

Но приезд нового первого секретаря ЦК Компартии Советского Союза Никиты Хрущева в Таджикистан в 1954 году рассеял тучи. Хрущев встречался с хлопкоробами, провел совещание с тружениками сельского хозяйства и затем вылетел в Ташкент для участия в съезде работников сельского хозяйства Средней Азии, Закавказья и Казахстана.

Из выступления Н.С. Хрущева на съезде:

«Вчера товарищ Юсуфов выступил с докладом и бросил несоответствующие реплики своим таджикским товарищам. Мы здесь не для этого. Мне как секретарю ЦК противно слышать эти слова. Но кто может сказать горькую правду такому человеку, как товарищ Юсуфов? Я беру на себя эту задачу. Посмотрите на высокий урожай таджиков и на пустые и невыполненные обещания других. Вы видите успех таджиков в том, что им хорошо светит солнце. Солнце всем одинаково светит. Надо просто научиться им пользоваться (аплодисменты). Возникает вопрос, почему солнце больше светит таджикам, а не узбекам. Ласкайте солнце, тренируйте его лучи, чтобы они спускались и на ваши хлопковые поля. Да, проблема с солнцем – серьезная проблема (смех в зале). (Это был ответ на то, что министр хлопководства СССР Усмон Юсуфов увидел успех таджикских хлопкоробов в солнце Таджикистана.)

Готовясь к встрече, я знал, что столкнусь с проблемой, которая беспокоит производителей хлопка. Поэтому мне пришлось поехать в Таджикистан, послушать людей, увидеть таджикские хлопковые поля. Я сделал то же самое в Узбекистане, чтобы поставить точку на этой проблеме. Я разговаривал со многими людьми в колхозах и совхозах. Все говорят, что квадратно-гнездовой метод посадки передовой. Его использование увеличивает урожайность хлопка и сокращает ручной труд. Товарищ Юсуфов! Решение спора таджиков с вами – цифры. Проблема здесь не в солнышке, а в разумных организационных мерах, предпринятых нашими таджикскими товарищами, а вы уже давно сопротивляетесь…»

Участники съезда пожимали руку Бободжону Гафурову, поздравляли его с победой. Но для Гафурова это не было победой. Хрущев знал о мании величия гордого, амбициозного Юсупова, давно точил на него зуб – и съезд сельхозработников как раз позволил ему раздраконить этого гордеца. Гафуров же хотел, чтобы соседи относились друг к другу по-доброму, как братья. Об этом позже он много раз говорил первому секретарю ЦК КП Узбекистана Шарофу Рашидову, уважавшему его как крупного ученого и мудрого политика.