Текст книги "Преследуя Аделин"

Глава 10

Манипулятор

– Слышно хоть что-нибудь? – спрашиваю я, сжимая телефон скользкими от непрекращающегося беспокойства пальцами; оно не отпускает меня с тех самых пор, как Арч пропал с моего порога.

– Никто так и не смог найти его, – отвечает в трубку Дайя. Она сама занялась расследованием после моего рассказа о том, что случилось прошлой ночью, не особо полагаясь на полицию.

Но у Дайи не так уж много информации. Она хакнула всех известных нам врагов Арча – их камеры, телефоны, ноутбуки, GPS в их машинах. Как мы и предполагали, к исчезновению Арча они не имеют никакого отношения – по крайней мере, мы это установить не смогли.

Его похитил мой преследователь. И не имея ни малейшего представления о том, кто он такой, найти Арча невозможно.

– Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Я практически убила этого человека сама, – говорю я, и на глаза наворачиваются слезы.

– Детка, мне неприятно это говорить, но я не думаю, что это самое худшее, что могло произойти. Кажется, этот парень действительно мог покалечить тебя. То, что он сделал со своей бывшей женой… Это не описать словами. Он не был хорошим человеком. Никто из тех парней не был… – она прерывается, но мне не требуется продолжение, чтобы понять, что она думает о Люке.

Она сказала, что у них была невероятная ночь, но она порвала с ним, как только узнала, кем оказался Арч.

Сказала, что любой, кто дружит с подобным Арчу, сам не очень хороший человек.

С этим тоже нельзя не согласиться.

Я делаю глубокий вдох.

– Я знаю, ты права. Наверное, мне просто не нравится, что он пострадал – возможно, погиб – из-за меня. Я бы предпочла, чтобы это сделал один из его собственных недоброжелателей.

– Да, это был бы наилучший сценарий, – соглашается она.

– Наилучшим сценарием стала бы дикая ночь бурного секса с горячим парнем, во время которой я бы получила несколько оргазмов подряд, а затем отправила бы его восвояси, – перебиваю я.

Она делает небольшую паузу, прежде чем ответить:

– Да, так звучит лучше. Но это не то, что произошло бы. Не с этим парнем. Он опасен.

– Ну, видимо, как и мой преследователь.

– Я знаю, поэтому подключаю тебе систему безопасности. Ты не станешь очередной строчкой статистики, не более той, которой ты уже являешься. Если ты умрешь, то мне придется отправиться следом за тобой, а я очень привязана к своему телу. В этой жизни Бог подарил мне роскошное тело.

Я закатываю глаза потому, что она даже не религиозна.

– Хорошо, пришли мне счет за нее, – соглашаюсь я.

Идея иметь в доме видеонаблюдение мне нравится. Так я буду чувствовать себя спокойнее на случай, если кто-то вдруг будет шнырять поблизости, а я и не увижу.

– Я заеду попозже, чтобы все установить.

Установка камер будет первым событием за месяц, которое принесет мне хоть какое-то подобие безопасности. Неважно, насколько хрупким оно окажется.

Я как раз заканчиваю очередную главу, когда слышу, что подъезжает почтовый грузовик. Почтальон всегда был довольно милым парнем. Он никогда не задерживается здесь надолго и большую часть времени нервно озирается по сторонам.

Когда я спросила его об этом, он сказал, что здесь произошло кое-что нехорошее.

А поскольку вчера вечером на пороге моего дома пропал человек, я бы даже сказала, что здесь произошло много нехороших вещей.

Я открываю дверь как раз в тот момент, когда он выгружает коробки с книгами. Мне нужно подписать их, чтобы разослать читателям.

Спустя восемь больших коробок видно, что почтальон запыхался и по его светло-коричневому лицу струится пот.

– Спасибо, Педро. Прости за все эти коробки, – говорю я, неловко махнув рукой.

Он машет рукой в знак признательности, а затем садится в свой грузовик и уезжает.

Я вздыхаю, с ужасом глядя на привезенное им. Затащить все в дом будет сущим кошмаром. Я делаю шаг на крыльцо, и моя нога натыкается на угол чего-то твердого.

Опустив взгляд, я замечаю еще одну небольшую картонную коробку с крышкой. На ней нет транспортной наклейки, а значит, ее привез не Педро.

Мое сердце ухает вниз, а прямо в нутро ударяет прилив тревоги.

Не знаю почему, но мои глаза устремляются в сторону леса, как будто я действительно предполагаю увидеть там кого-то. Но я не вижу. Разумеется, там никого нет.

Глубоко вдохнув, я поднимаю коробку. И чуть не роняю ее, когда замечаю пятно крови на том месте, где она стояла.

– Вот дерьмо. Дерьмо, дерьмо, гребаное дерьмо. Бог? Пожалуйста, не позволяй этому случиться со мной в это прекрасное воскресное утро. Пожалуйста, пусть я увижу не то, о чем я думаю, – вслух молюсь я, и мой голос срывается, когда мне на ногу падает капля крови.

Дрожащими руками я ставлю коробку на место и впадаю в истерику. На пальце моей ноги кровь. Я знала, что на моих руках кровь, но теперь и ноги? Этого я не переживу.

Прежде чем я успеваю одуматься, я опрокидываю крышку ногой.

Руки.

В коробке лежат отрубленные руки, как я и боялась.

– Черт меня побери. Черт побери все это дерьмо.

Я разворачиваюсь и бегу обратно в дом, нащупывая свой телефон, чтобы позвонить Дайе.

Она отвечает спустя всего две секунды.

– Я буду через несколько часов…

– Дайя.

– Что случилось? – резко спрашивает она.

– Рука. И еще одна рука. Их там две. В коробке. Которая лежит на моем крыльце.

Она сыпет проклятиями, но моя паника заглушает все звуки.

– Ничего не делай. Подожди, пока я не приеду, – командует Дайя. – Выпей чего-нибудь крепкого и жди меня.

Я киваю, несмотря на то, что она меня не видит. Но это не мешает мне кивнуть еще раз, а потом молча положить трубку.

Я делаю в точности так, как она сказала. Выпиваю две рюмки водки, чтобы успокоить нервы. А затем глубоко дышу, медленно вдыхая и выдыхая воздух, пока мое колотящееся сердце не успокаивается.

Этот ублюдок действительно сделал это. Он прислал мне руки Арча. Какая-то часть меня понимала, что он не шутит, но почему-то я все равно не верила в реальность его обещаний.

– Черт, – тихо выругиваюсь я, опуская голову и опираясь всем своим весом на край стойки.

Двадцать минут спустя появляется Дайя, ее машина, судя по визгу шин, на полной скорости влетает на подъездную дорожку.

Хлопает дверца ее машины. К тому времени, как я подхожу к двери, она уже стоит у моего подарка, брошенного на крыльце, и ее взгляд прикован к страшному зрелищу.

– Этот парень – долбаный псих, – шипит Дайя, поднимая коробку, чтобы получше рассмотреть руки. – Определенно, это Арч. На его большом пальце была татуировка в виде дурацкой звезды.

Я моргаю, удивляясь, откуда она вообще это знает, но я все еще слишком сильно потрясена, чтобы что-либо спрашивать.

– Здесь записка, – бурчит она, выуживая листок бумаги, испачканный кровью. Она осторожно разворачивает его. На прочтение у нее уходит секунды две, прежде чем она вздыхает и протягивает письмо мне.

Я нерешительно протягиваю руку и беру записку за уголок, который не заляпан кровью.

«Хотя я с удовольствием буду наказывать тебя за каждый раз, когда ты будешь звонить в полицию, на этот раз давай повременим. Не хотелось бы, чтобы мне пришлось навредить и им, мышонок».

Этот парень что, меня разыгрывает? Он собирается наказывать меня? Разве прислать мне гребаные отрубленные руки – это недостаточное наказание, придурок?

– Он действительно угрожает убийством полицейских? – шиплю я.

Дайя сглатывает, ее взгляд устремляется на руки в коробке.

– Думаю, на этот раз тебе стоит прислушаться, – тихо произносит она.

Я смотрю на нее и прихожу к такому же выводу. Этот парень опасен. Очень опасен.

И как бы я ни хотела, чтобы полиция разобралась с этим, существует две проблемы. Во-первых, я не верю в то, что они смогут поймать его. А во-вторых, не хочу, чтобы из-за меня пострадал кто-то еще.

Не знаю, смогу ли я это вынести.

– Я не знаю, что делать, Дайя, – шепчу я, мой голос дрожит.

Дайя опускает коробку и бросается ко мне, крепко меня обнимая.

– У меня есть друг, который поможет установить камеры видеонаблюдения и сигнализацию. Слушай, в обычной ситуации я бы сказала все равно вызывать полицию. Но я не знаю, Адди. Ты знаешь, как я отношусь к копам, но я действительно не верю, что они смогут тебе помочь. У меня есть кое-какие связи, и, возможно, мы сможем нанять тебе личного телохранителя или что-то в этом роде.

Я качаю головой, прежде чем она успевает закончить последнее предложение.

– Чтобы он тоже умер?

Она смотрит на меня с укором.

– Это будет не просто какой-то парень с улицы, Адди. Кем бы твой маньяк ни был, он не может оказаться более крутым, чем опытный киллер, ведь так?

– Может быть, – соглашаюсь я. – Но я пока не знаю. Телохранитель, который повсюду будет таскаться за мной, заставляет меня чувствовать себя девицей в беде.

По выражению ее лица я вижу, что она считает будто я сморозила глупость. Я имею в виду, за мной уже таскается отрубающий руки предполагаемый убийца. Что будет, если я соглашусь? За мной будет ходить еще один парень, пока не поймает мою тень? Если это вообще когда-нибудь случится.

Я в отчаянии скрежещу зубами. Не хочу прожить всю свою жизнь с таким приложением, словно с лишней конечностью. А она у меня будет в обоих сценариях. Один будет меня защищать, а второй… Я не знаю. Вредить мне? Любить меня?

В любом случае я не хочу ни того, ни другого.

– Думаешь, Арч мертв? – спрашиваю я, не сумев унять дрожь в голосе.

Она кривит губы.

– Не знаю. Это определенно вероятно. Но также вероятно и то, что он отрубил ему руки и отпустил в качестве предупреждения. Мы не узнаем, пока Арч не объявится… или наоборот.

Я киваю.

– Я подумаю о телохранителе. Сначала давай посмотрим, как сработает эта система сигнализации.

– Ладно, а теперь я собираюсь избавиться от этих рук. Я вернусь через час, и мы напьемся вусмерть.

Мои глаза увеличиваются.

– Дайя, ты не обязана этого делать. Это и так нездорово, и я не хочу, чтобы тебе приходилось…

Серьезность на ее лице заставляет меня остановиться, и мои слова обрываются.

– Я вижу кое-что и похуже каждый день, Адди. Иди в дом, а я скоро вернусь.

Сглотнув, я киваю и поворачиваюсь к своей двери, бросая последний тоскливый взгляд на удаляющуюся лучшую подругу, и задаюсь вопросом, во что, черт возьми, она ввязалась, если каждый день видит вещи похуже, чем отрубленные части тела.

– Они все мертвы.

Эти слова – бомба, взорвавшаяся в моем ухе, прямо как у того судьи в «Законопослушном гражданине».

– Что-что?

– Вся семья Арча была убита. Его отец, два брата, дядя и оба кузена. Подробностей я не знаю, потому что было сработано чертовски чисто. Ни свидетелей. Ни улик. Ничего.

– О боже. Думаешь, это был мой преследователь?

Она вздыхает, и даже через телефон я понимаю, что она крутит свое кольцо в носу.

– Это довольно сложное преступление, но отнюдь не невозможное. Ходят слухи, что, когда Арча объявили пропавшим после твоего звонка в полицию, Коннор начал разбрасываться серьезными обвинениями в адрес их конкурентов. Похоже, полиция считает, что это их рук дело, но из-за отсутствия доказательств, повесить вину не на кого.

Я зажмуриваю глаза, в висках расцветает головная боль.

– Значит, преследователь в самом деле убил Арча.

– Возможно, – осторожничает она. – Если бы Арч вернулся домой до того, как его семья была стерта с лица земли, он бы рассказал, кто его искалечил, и Коннор не стал бы нарываться на их врагов. Так что, думаю, вполне правдоподобно, что остальных убили именно из-за обвинений Коннора.

В моей голове столько эмоций, что я не могу разобраться в обуревающих чувствах. Я чертовски напугана тем, что моя тень кого-то убил.

Но ведь Арч был злым человеком.

Разве это не должно иметь значение? Но если быть до конца честной, я абсолютно уверена, что на самом деле он убил Арча лишь потому, что тот меня трогал, а не из-за его преступлений.

– Если честно, Дайя, я чувствую какое-то облегчение. Теперь семья Арча не явится за мной, хоть я и ощущаю себя эгоисткой, говоря это вслух.

– Тогда мы обе эгоистичные сучки, потому что я тоже чертовски рада этому факту, – я фыркаю в ответ на ее энтузиазм. – Послушай, Талаверра были очень плохими людьми. Не только у Арча была плохая история. Против Коннора выдвигались обвинения в изнасилованиях, а их отец, должно быть, сам обучал их, как насиловать и избивать женщин, потому что его послужной список… еще хуже.

Я киваю головой, забыв, что она этого не видит.

– Я точно не буду оплакивать их смерти, – бормочу я.

После этого мы вешаем трубки, нам обеим нужно поработать, однако мои мысли продолжают блуждать.

Я правда не печалюсь, узнав о судьбе семейства Талаверра, но в глубине моей головы все еще сидит тревога, что моя тень – именно тот, кто в ней повинен.

С тех пор как пропал Арч, прошла уже неделя, а мой преследователь так и не объявился. Не могу сказать, что он все еще не шныряет вокруг, но не дает о себе знать.

Друг Дайи установил в моем доме новую систему сигнализации и камеры, и мне стыдно от того, как часто я их проверяю.

Наивная часть меня надеется, что теперь, когда у меня есть эта система безопасности, он будет держаться подальше. Но несмотря на то, что я принимаю множество глупых решений – а я действительно принимаю их много – я не настолько глупа, чтобы верить, что он не появится здесь в ближайшее время.

Я потягиваюсь, морщась от того, как ломит спину, – барный стул на моей кухне мало помогает поддерживать осанку, пока я пишу. Сейчас я работаю над новым фантастическим романом о девушке, сбежавшей из рабства, и срок, который я сама себе установила, стремительно подходит к концу.

В тот момент, когда я снова начинаю печатать, мое внимание привлекает скрип сверху. От этого звука у меня сразу же начинает учащенно биться сердце. Я замираю, прислушиваясь, не раздастся ли еще какой-нибудь звук. Проходит несколько секунд, но ничего не слышно. Единственные звуки в доме – это гул камина и негромкий стук дождя по окну.

В тот момент, когда я начинаю думать, что схожу с ума, слышу еще один скрип прямо надо мной.

Затаив дыхание, я медленно встаю с табурета, и металлические ножки стула скрипят о кафель. Я вздрагиваю, звук громкий и неприятный.

Черт возьми, хорошо, что я не стала шпионом. На работе я бы так и умерла.

Я поспешно подхожу к ящику для столовых приборов, открываю его и сжимаю в руке разделочный нож. Держать его начинает уже превращаться в ежедневную рутину, и мне это надоедает.

Я не останавливаюсь, чтобы подумать о том, что делаю. Подхожу к лестнице, нашариваю перила и тихо поднимаюсь по ступенькам. В голове мелькает название фильма ужасов, который бы сняли по мотивам моей жизни.

Идя по коридору, я заглядываю во все открытые комнаты, держа нож перед собой. Коридор на втором этаже длинный и широкий, на пять спален.

Я как раз выхожу из одной из них, когда слышу глухой стук. Похоже, из моей комнаты.

Затаив дыхание, крадусь на цыпочках.

Ни хрена не понимаю, как балерины все время делают это.

Дверь в мою спальню закрыта. Адреналин неуклонно поступает в мою кровь, как будто в вену вводят героин.

Я ее не закрывала.

Я стою за дверью и пялюсь на нее так, словно у нее должно вырасти лицо, чтобы предупредить меня о том, что прячется внутри. Сейчас это было бы очень кстати.

Потому что не знать, что я обнаружу по ту сторону, – это самое страшное. Именно это заставляет мое сердце неистово колотиться в груди и сдавливает легкие.

Неужели я открою дверь и увижу тень из моих кошмаров? Он копается в моих вещах?

Мои глаза расширяются от осознания того, что этот больной ублюдок может рыться в ящике с моим нижним бельем. Эта мысль обрушивает на меня цунами гнева, и, прежде чем я успеваю подумать о последствиях, врываюсь в спальню.

Внутри никого нет.

Я мечусь по комнате, проверяя каждый угол, прежде чем выйти на балкон. Никого.

Моя грудь тяжело вздымается, пока я оглядываю комнату, пытаясь понять, где бы мог спрятаться незваный гость. Мой взгляд останавливается на шкафу.

Я бросаюсь к нему и с такой силой распахиваю дверь, что она едва не слетает с петель. Моя рука рыщет среди одежды, ища кого-то, кого здесь нет.

Но я точно знаю, что что-то слышала.

У меня перехватывает дыхание, когда я поворачиваюсь, и мой взгляд скользит по кровати, заставляя меня отступить назад. Прямо под кроватью лежит дневник Джиджи – он на полу и он раскрыт.

Наверное, он и был источником того стука, но как он, черт подери, упал? Моя кровь застывает, когда я смотрю на тумбочку и вижу, что дневник, который я читаю, все еще там.

Два остальных дневника Джиджи я убрала в тумбочку, пока не доберусь до них. Так как же один из них оказался на полу?

Окинув комнату еще одним недоверчим взглядом, я поднимаю книгу и пробегаю глазами по странице, которая была открыта. Я замираю, вчитываясь в слова.

Судя по датам, это последний ее дневник, который она вела перед своей смертью. Все книги охватывают двухлетний период. Джиджи умерла 20 мая 1946 года. На открытой странице запись за два дня до ее убийства – 18 мая. Она пишет, что боится, но не говорит, кого. То, что она испытывает страх, очевидно. Мое сердце колотится сильнее, когда я проглатываю ее торопливые слова.

Она говорит о том, что кто-то охотится за ней. Пугает ее. Но кто? Забыв обо всем вокруг, я сажусь на край кровати и перелистываю на начало.

С каждой новой записью ее слова становятся все более отрывистыми и пугающими. Не успев опомниться, я уже почти продираюсь сквозь страницы, пытаясь обнаружить хоть малейший намек на то, кто ее убийца.

Но на самой последней странице она пишет: «Он пришел за мной». На странице нет отпечатка губной помады. Только эти четыре страшных слова. Я переворачиваю страницу, чтобы взглянуть, нет ли какого-нибудь продолжения. Мне отчаянно хочется, чтобы оно было.

Но больше записей нет, однако я замечаю кое-что странное.

Из корешка дневника торчит зазубренный край бумаги. Я провожу по нему пальцами. Из дневника вырвали страницу.

Неужели она успела записать что-то важное, но решила, что лучше не рисковать тем, что об этом может кто-то узнать? В этих трех книгах полно противоречивых вещей, измен и секса. А главное, они полны любви к мужчине, который преследовал ее.

Я поднимаю голову, глядя перед собой невидящим взглядом.

Когда мама уходила, она уходила с надеждой, что я прислушаюсь к ее совету и съеду из поместья Парсонс. Когда она вышла за дверь, тошнотворный запах ее духов «Шанель» еще так долго стоял у меня в носу, что я решила, что не хочу переезжать.

Была ли у бабушки какая-то нездоровая привязанность к поместью? Возможно. Но если этот дом так много для нее значил, то мне кажется неправильным отказываться от него. Даже если это означает, что у меня тоже есть эта нездоровая привязанность.

И сейчас это решение только укрепляется. Эта книга никак не могла оказаться на полу. Но это произошло. И я не знаю, было ли это делом рук бабушки или Джиджи, но кто-то явно хотел, чтобы я прочитала эти записи.

Они хотят, чтобы я нашла того, кто убил Джиджи? Боже, даже представить себе не могу, как сложно было раскрывать убийства в сороковые с теми неважными технологиями, которые тогда были. Неужели ее убийца еще жив?

А может, это не имеет значения, жив он или нет. Может, Джиджи хочет восстановить справедливость за свое убийство и разоблачить человека, который слишком рано оборвал ее жизнь – живого или мертвого.

Я делаю дрожащий выдох, мои пальцы обводят четыре пугающих слова.

«Он пришел за мной».

– Объясни мне, пожалуйста, еще раз, почему ты заставляешь меня взламывать базу данных полиции, чтобы посмотреть на фотографии твоей убитой бабушки? – спрашивает Дайя, сидя рядом со мной, ее пальцы замерли над мышкой.

У меня возникает искушение протянуть руку и надавить на ее палец сверху, чтобы она наконец нажала на эту чертову кнопку. Как только это произойдет, на экране откроются материалы по делу Джиджи.

Я вздыхаю.

– Я уже говорила тебе. Ее убили. И я думаю, что знаю, кто это сделал, просто… Ну, я не знаю о нем ничего, кроме его имени и того факта, что он ее преследовал.

Дайя смотрит на меня, но в конечном итоге сдается. Она кликает мышкой – наконец-то – и открывает фотографии с места убийства Джиджи.

Они выглядят довольно тревожно. Джиджи обнаружили в ее постели, с перерезанным горлом и сигаретным ожогом на запястье. Из-за недостаточного количества улик убийца так и не был найден.

Многие обвиняли в этом полицейских, приехавших на вызов, ссылаясь на то, что те затоптали все следы на месте преступления. Улики были либо утеряны, либо испорчены полицией, однако в конечном итоге никто так и не понес за это ответственность.

Дайя перелистывает фотографии, каждая из которых тревожнее предыдущей. Фотографии раны на шее крупным планом. Ожога на запястье. Лица Джиджи, застывшего в страхе, с мертвыми глазами, уставившимися в камеру. И ее фирменная помада, размазанная по щеке.

Я сглатываю, это зрелище резко контрастирует с фотографией, на которой она была в безопасности. С ее широким, улыбающимся лицом, полным жизни и огня. А теперь я вижу ее холодное мертвое тело, застывшее в страхе.

Кто бы ее ни убил, он сильно испугал ее. В моем затылке шевелится неприятное предчувствие. Судя по записям Джиджи, ее преследователь никогда не пугал ее. На самом деле он, похоже, делал прямо противоположное.

Я выбрасываю эту мысль из головы. Он был одержим ею, и незадолго до ее смерти в дневнике было несколько заметок, в которых она упоминала, что они не ладили из-за его ревности к ее мужу.

Его одержимость, должно быть, имела смертельно опасный характер.

Затем Дайя переходит к полицейским отчетам. Не только тем, что были преданы огласке, но и материалам расследования, которые являлись конфиденциальными.

Формально расследование все еще открыто. Просто оно зашло в тупик.

Мы не спеша читаем документы, но в итоге единственное, что мы выясняем, – это время смерти и тот факт, что Джиджи сопротивлялась, и сопротивлялась изо всех сил.

Моего прадеда, Джона, сразу исключили из числа подозреваемых, так как несколько свидетелей видели его в продуктовом во время убийства.

Я закусываю губу, эта мысль вызывает чувство вины, но я не могу не думать об этом.

Что, если он все же был сообщником?

Я отметаю эту догадку. Нет. Быть того не может. Мой прадед любил Джиджи, несмотря на то, что их брак трещал по швам.

Это наверняка был ее преследователь.

Это самое очевидное объяснение. Преследователь завоевал доверие Джиджи – каким-то образом – и заставил ее чувствовать себя настолько комфортно рядом с ним, что она потеряла бдительность. А затем убил ее.

– Та вырванная страница определенно должна иметь какое-то значение, – бормочу я, все больше расстраиваясь из-за отсутствия улик. Я ни за что не смогу стать детективом и заниматься подобным дерьмом каждый день.

– Может быть, ее вырвал убийца, – предполагает Дайя, бездумно прокручивая фотографии.

Я поджимаю губы, обдумывая это, но затем качаю головой.

– Нет, это не имеет смысла. Зачем ему было вырывать только одну страницу вместо того, чтобы просто избавиться от всех дневников? Они все уличающие. Был ли это преследователь или кто-либо другой, Джиджи писала, что за ней охотятся. И если это был не преследователь, то он легко бы мог свалить вину на Роналдо и покончить с этим. Кто бы это ни был, он не мог знать о дневниках. Джиджи вырвала страницу сама, прежде чем спрятать их.

Дайя кивает головой.

– Ты права. То, что находится на этой пропавшей странице, важно, но полагаться на нее мы не можем.

– Нам нужно выяснить, кто такой Роналдо, – заключаю я.

Дайя снова кивает, выглядя немного уставшей от всех этих размышлений. Не могу отрицать, что я тоже устала.

– И нам совсем не от чего отталкиваться. У нас нет никаких упоминаний о его фамилии. И он почти никак не описывается.

– У него был шрам на руке, – вспоминаю я, перебирая все упоминания о нем в дневниках Джиджи. – И он носил золотое кольцо.

– Она писала о его социальном положении? Работе, может быть? О чем-нибудь, что могло бы подсказать нам, кем он являлся?

Я кривлю губы:

– Мне придется поискать еще раз. Я помню, она писала, что он был замешан в чем-то опасном, но у меня еще не было возможности прочитать все до конца.

Она кивает и издает тяжелый вздох.

– Думаю, до тех пор мы в тупике – пока не найдем Роналдо или ту пропавшую страницу.

Я вздыхаю, мои плечи опускаются.

– Они могут оказаться буквально где угодно или даже больше не существовать.

Дайя смотрит на меня сочувствующим взглядом.

– Мы продолжим пытаться всеми возможными способами. На данный момент я заинтригована не меньше тебя.

Я благодарно улыбаюсь ей, а затем снова смотрю на фотографии с места преступления.

Это, вне всякого сомнения, было преступлением, совершенном на почве страсти, а если я что-то и понимаю в этом, то преследователи, как правило, весьма сильно увлекаются объектом своей страсти.

Я резко просыпаюсь, на кончике моего языка дрожит вздох. Пот покрывает мою кожу, а волосы липнут к щекам, шее и спине.

Не помню, что мне снилось, но что-то меня разбудило.

Сердце бешено стучит, и мои затуманенные сном глаза блуждают по темной комнате. Через балконные двери проникает достаточно лунного света. Мебель в спальне отбрасывает тени, создавая фигуры, которых на самом деле здесь нет. Я не возражаю против призраков, танцующих по моей комнате, но то, что меня разбудило, определенно обладает реальным телом. Душой.

Справа от меня, за дверью моей спальни, скрипят половицы. Я поворачиваю голову в том направлении и резко втягиваю воздух. Мои волосы встают дыбом, словно у испуганной собачонки, забившейся в угол.

Я задерживаю дыхание в легких, стараясь не издавать ни звука на случай, если снова услышу этот скрип. В доме воцаряется тишина. Здесь даже слишком тихо. Мои пальцы судорожно сжимают одеяло на коленях, а сердцебиение все учащается.

За дверью моей комнаты кто-то есть.

Но как?

Как, черт возьми, он смог пробраться мимо сигнализации?

До меня доносится еще один скрип, за которым следуют тяжелые шаги. Медленные и целенаправленные. Преднамеренные.

Я медленно сползаю с кровати и на цыпочках отступаю назад, пока не упираюсь спиной в прохладную каменную стену, тем самым увеличивая расстояние между злоумышленником за моей дверью и мной.

Несмотря на все мои усилия, я все же испускаю дрожащий вздох. Дышу мелко и учащенно, когда шаги начинают приближаться.

Я замираю. Моя спина так тесно прижимается к камню, что я становлюсь его частью, не позволяя себе ни шевельнуться, ни спрятаться.

Шаги останавливаются у моей двери.

Я в отчаянии обвожу взглядом комнату. Он останавливается на одинокой отвертке, лежащей на сундуке у кровати. Я небрежно оставила ее там после того, как собрала свой туалетный столик, и теперь она лежит на сундуке, словно маяк надежды. Возможно, это единственное, что поможет мне выжить этой ночью.

Давай, Адди. Шевелись, мать твою.

Мои конечности высвобождаются, и я бросаюсь к отвертке, хватая ее своими скользкими руками. Мои глаза прикованы к дверной ручке, в ожидании, что та повернется. Я тихо пробираюсь к двери, прижимаясь к стене.

Я подожду, когда он войдет, а затем нападу. Надеюсь, мне удастся воткнуть отвертку ему в шею до того, как он поймет, что происходит.

Итак, затаив дыхание, я жду. Ручка не поворачивается, но я всеми костями чувствую, что там кто-то есть. Неужели он меня ждет? Он не в своем уме, если думает, что я открою эту дверь. Наверное, так оно и есть, раз уж он вломился в мой дом и решил задержаться у двери моей комнаты.

Наступает самая длинная минута в моей жизни. Кажется, будто прошли часы, прежде чем я снова слышу скрип. А потом удаляющиеся шаги. Все дальше и дальше – они затихают, пока в конце концов не стихают.

У меня закладывает уши, и, как я и предполагала, слышу, как закрывается моя входная дверь. Мягкий щелчок, который в безмолвном доме звучит подобно грому. Я тут же распахиваю дверь и бегу через весь коридор в спальню, окна которой выходят на подъездную дорожку.

Прижавшись к стене, я выглядываю сквозь занавески и жду, когда кто-нибудь появится на крыльце.

Кажется, проходит целая вечность, но я предполагаю, что это длилось всего несколько секунд, прежде чем я замечаю какое-то движение. С моих губ срывается вскрик, когда со ступенек спускается крупный мужчина, который выходит на мою подъездную дорожку. Он одет во все черное, на его голову глубоко надвинут капюшон.

Он высокий – очень высокий, но не грузный. И даже под его одеждой я вижу, что его тело невероятно смертоносно. Худощавое, но сплошь состоящее из мускулов. Его толстовка плотно облегает тело, лишь подчеркивая широкие плечи, мощные руки и крепкую талию.

Боже, он мог бы раздавить меня, если бы захотел. Его рука выглядит достаточно большой, чтобы полностью накрыть мое лицо. Или обхватить мою шею.

Сделает ли он так, чтобы причинить боль или удовольствие? Чего желает моя тень: навредить мне или любить меня?

Он замирает, стоя ко мне спиной. Чувствует, что я наблюдаю за ним, так же, как я почувствовала его за своей дверью.

Ловлю себя на том, что еще глубже прячусь в тень, стараясь скрыться из виду. Мое сердце все еще колотится, но теперь уже по совершенно другой причине.

Что-то в нем заставляет меня хотеть прижаться лицом к оконному стеклу. Я хочу рассмотреть его. Хочу увидеть человека, который пробирается в мой дом, оставляет мне цветы и калечит любую ничего не подозревающую душу, осмелившуюся прикоснуться ко мне.

Держал ли он руку на ручке двери, собираясь войти? Что его остановило?

Словно услышав мои мысли, он слегка качает головой. Я пристально наблюдаю, как он медленно поворачивает голову в сторону. Слегка приподнимает подбородок, и в лунном свете я вижу его широкую и суровую челюсть.

Я еще глубже вжимаюсь в стену, ощущая на себе его взгляд. Он никак не может меня увидеть отсюда. Но почему-то я все равно чувствую, как меня пронзает его взгляд. Словно маленькие острые ножи, царапающие мою кожу, а затем проникающие внутрь меня.

А потом он ухмыляется, его рот растягивается в зловещую улыбку. Мое дыхание сбивается, а легкие наполняются огнем.

Тебе смешно, придурок?

Прежде чем я успеваю сообразить, что мне делать и что чувствовать, он поворачивается и уходит, исчезая за линией деревьев. Медленно и целеустремленно – так, словно ему нет дела ни до чего на свете.

18-е сентября, 1944

Он вернулся. Роналдо вернулся.

Когда он появился, он был весь в синяках и ссадинах. Его красивое лицо омрачали царапины. На его коже живого места не было.

Я была так рада видеть его, что бросилась к нему в объятия. Только тогда я заметила, что ему больно.

Я чуть не заплакала, видя его боль.

Он не рассказал, что случилось. Но думаю, разлука повлияла на нас обоих, потому что мы…

Я возлегла с другим мужчиной. Мужчиной, который не является моим мужем. И мне очень тяжело думать об этом. Я обесчестила себя, я чувствую это. Но я не сожалею.

На самом деле, все, чего я хочу, – сделать это снова.