Текст книги "Преследуя Аделин"

Глава 11

Манипулятор

Дайя шутила, что бабушка была чокнутой, но теперь я начинаю подозревать, что ее мать тоже была чудачкой. Я листаю дневник, перечитывая ее слова.

Я сижу в том же кресле-качалке, в котором сидела Джиджи, когда делала записи в своем дневнике, пока за ней в это время подсматривал ее поклонник. Пока она позволяла ему смотреть на нее и, видимо, тоже получала от этого удовольствие.

Захлопнув книгу, я бросаю ее на стоящий передо мной пуфик, и он качается под ее тяжестью.

Я тяжело вздыхаю и стискиваю переносицу, чтобы избавиться от расцветающей головной боли.

О чем она только думала? Позволить незнакомому мужчине подсматривать за собой, а затем пустить его в свой дом и давать ему трогать себя? Это безумие. Определенно безумие.

Что действительно безумно, так это то, что я обнаружила этот дневник и что преследователь разыскал меня в одну и ту же ночь. Я не хочу даже думать о том, что это все может значить.

За окном, дребезжа стеклом, дует ветер. Надвигаются штормовые тучи – неизменная погода, от которой Сиэтл страдает, словно от угревой сыпи. Как только начинает казаться, что будет прекрасный солнечный денек, и вдруг ниоткуда тут же появляется грозовая туча, готовая вот-вот испражниться.

Ладно, это было мерзко, Адди.

Из кухни раздается громкий стук, заставляющий меня практически подскочить со своего места. Сердце бешено колотится в груди, я смотрю в ту сторону, но не замечаю ничего странного.

– Эй? – зову я, но никто не отвечает.

Пытаясь восстановить дыхание, я разворачиваюсь обратно, и тут краем зрения замечаю движение за оконным стеклом. Я сразу устремляю взгляд в это самое место. На улице кромешная тьма, если не считать лунного света и одинокой лампочки у входной двери.

Еще одно шевеление снаружи заставляет меня практически прижаться лицом к стеклу. Это человек, который идет к моему дому, вынырнув из-за двух больших деревьев. Когда человеческие очертания становятся более отчетливыми, мои глаза сужаются в тонкие щелки.

Он вернулся.

После двух ночей ничегонеделания этот сукин сын таки вернулся.

Моя рука опускается на стоящий рядом столик и нащупывает разделочный нож, который я повсюду ношу с собой с тех самых пор, как он вломился в мой дом в последний раз. Мои камеры наблюдения против него оказались бесполезны. Как только он ушел, я сразу же просмотрела записи, чтобы выяснить, что его они не засекли.

Когда на видео взглянула Дайя, ее лицо побледнело, а глаза сделались круглыми от ужаса. Он сумел подключиться к камерам. Взломал их и создал видимость, что, пока он ходил по моему дому, а я спала, ничего не происходило.

Она сказала, что он не просто подключился к камерам, но и сделал это так чисто, что его никак не удастся отследить. Единственная причина, заставившая Дайю прийти к такому выводу, состоит в том, что она прекрасно разбирается в подобных вещах и делает то же самое на своей работе.

Этот парень представляет угрозу – не только своей склонностью к насилию.

Я стискиваю ручку ножа в кулаке и опускаю его на колени. Мое сердце колотится в груди, вторя каждому его шагу по направлению ко мне, пока он приближается.

Я встаю и подхожу к окну вплотную. Я не знаю, что именно делаю. Провоцирую его? Чтобы он снова вошел в мой дом? Если он так поступит, у меня будет полное право защищаться.

Человек останавливается примерно в пяти метрах от меня, его лицо снова скрыто капюшоном. Он меняет позу, словно устраиваясь поудобнее, засовывает руку в карман толстовки и достает что-то, чего я не могу рассмотреть. А потом я вижу, как он чиркает зажигалкой, освещая его невероятно резкую линию челюсти и сигарету, торчащую изо рта. Он прикуривает сигарету, а затем пламя гаснет, оставляя лишь его силуэт, озаряемый лунным светом, и яркую вишневую точку.

Он пристально смотрит на меня.

И я смотрю в ответ.

Не отводя взгляда, беру свой телефон со столика. Я послушалась его и не стала звонить в полицию, когда он прислал мне ту поганую коробку с руками, но он не говорил, что мне нельзя звонить им, когда он стоит в пяти метрах от моего окна.

Я опускаю глаза, чтобы разблокировать телефон, а когда поднимаю взгляд, мой большой палец замирает.

На его силуэт льется лунный свет. И я отчетливо вижу, как он медленно качает головой из стороны в сторону. Предупреждая меня не делать того, что собираюсь.

Бросаю взгляд на свою входную дверь, и в мое тело с ужасающей скоростью просачивается страх. Она заперта, но он уже продемонстрировал, что это бессмысленно. Я вычисляю расстояние между ним и дверью. Сколько времени ему понадобится, чтобы до нее добежать, вломиться в дом и добраться до меня? Как минимум секунд тридцать точно.

Я же успею набрать 911 и сообщить, что кто-то пытается навредить мне, верно? Но это было бы бессмысленно. Полиции понадобится не меньше получаса, чтобы попасть в особняк.

Словно услышав мои мысли, он делает несколько шагов ближе, его рука то и дело вынимает изо рта сигарету, когда он делает очередную затяжку.

Он… бросает мне вызов? Мой позвоночник выпрямляется, и раскаленная добела ярость застилает мне глаза. Кем, черт возьми, этот парень себя возомнил?

Злобно зарычав, я бросаюсь к своей двери, отпираю ее и распахиваю настежь. Он поворачивает голову ко мне, и на какое-то мгновение я едва не теряю рассудок и не бегу обратно в дом.

Держа спину прямо, я сердито топаю по ступенькам и направляюсь к нему.

– Эй, козел! Если ты не уберешься с моей собственности, я вызову полицию.

Позже я спрошу Бога, почему Она создала меня такой, какая я есть, но сейчас все, что я могу сделать, когда оказываюсь достаточно близко к нему, – это опустить обе свои руки на его грудь и оттолкнуть. Я запрещаю себе обращать внимание на рельефные мышцы под его толстовкой – потому что сосредотачиваться на этом сейчас могла бы только душевнобольная.

Этот огромный мужчина не сдвигается ни на сантиметр.

Он ничего не говорит. Не реагирует. Не делает вообще ничего.

Из моего носа, словно у быка, вырывается резкий, сердитый выдох, пока я смотрю на человека в капюшоне. Я не вижу лица, кроме нижней его части, но чувствую, как его глаза прожигают меня насквозь. В скором времени мое тело начнет дымиться, и от него останется лишь пепел, развевающийся на холодном ветру.

– Что ты от меня хочешь? – шиплю я, сжимая руки в кулаки, но только для того, чтобы унять дрожь. Все мое тело начинает вибрировать от гнева и страха. Но еще и от чего-то другого. Чего-то настолько тревожного, что я отказываюсь называть это.

Он не отвечает, но усмехается – медленным, порочным изгибом губ, от которого у меня по позвоночнику пробегают искры.

Он неторопливо высовывает язык и облизывает нижнюю губу. Мои глаза цепляются за это движение. Этот поступок выглядит первобытным. Он звериный. И чертовски страшный.

Мое сердце начинает подниматься к горлу. Проглотив его, я сужаю глаза и открываю рот, чтобы еще раз крикнуть на него.

Но прежде, чем я успеваю это сделать, он делает шаг назад. И хотя я не могу этого видеть, я знаю, что он смотрит на меня. Затем поворачивается и уходит.

Просто уходит.

Без единого сказанного слова. Без каких-либо объяснений. Без даже сумасшедших признаний о том, как он хочет, чтобы мы были вместе, или еще какого-нибудь подобного дерьма.

Молча.

Я стою и слежу за удаляющимся обликом, возвращающимся в тот адский портал, из которого он выполз. Я смотрю до тех пор, пока он не исчезает из виду, и начинаю раздумывать, не сошла ли я с ума и не привиделось ли мне все это.

Разумеется, я бы не стала так глупо противостоять психопату. Психопату, который отрезал человеку руки и оставил их у меня на пороге.

Но это именно то, что я сделала. А он ничего не сделал в ответ, разве что облизал губы, словно собираясь полакомиться мной.

О нет, что если меня преследует второе пришествие Джеффри Дамера[6]6
  Американский серийный убийца, насиловавший и поедавший своих жертв.


[Закрыть]?

С замиранием сердца я разворачиваюсь и спешу обратно в дом, с таким чувством, будто сами гончие Люцифера кусают меня за задницу. И когда я закрываю и запираю за собой дверь, я бросаю взгляд на кресло-качалку, в котором сидела, и вижу нож, валяющийся на полу рядом с пуфиком.

Боже.

Я выбегаю к психопату и вместо того, чтобы взять нож с собой, просто бросаю его на пол.

Боже, зачем ты создала меня такой?

Может, в следующий раз ты сработаешь не так дерьмово?

В награду за то, что я дописала свою рукопись и отправила ее редактору, я позволяю себе заняться расследованием убийства.

Дайя отправила мне еще материалы, которые откопала в базе данных полиции. С каждой минутой на мою электронную почту приходят все новые письма с новыми подробностями. Большинство из них – это рапорты, написанные от руки людьми, у которых был отвратительный почерк.

И из-за неаккуратного осмотра места преступления нам, по сути, не на что опереться.

В одном из отчетов мой прадед упоминает, что Джиджи вела себя странно на протяжении нескольких месяцев, предшествовавших ее смерти.

Она была отстраненной. Не такой разговорчивой. Испытывала паранойю. Была раздражительной с бабушкой, и несколько раз опаздывала, когда забирала ее из школы, без объяснения причин.

Джиджи не желала обсуждать это со своим мужем, что неоднократно приводило к ссорам между ними. В отчетах он признавался, что в последние два года их отношения непрерывно ухудшались. Он умолял Джиджи поговорить с ним об изменениях в ее поведении, но она утверждала, что с ней все в порядке.

Я часами изучала дневники Джиджи и искала скрытый смысл во всем, что она писала. Выискивала записи, в которых она выражала страх и озабоченность чем-либо.

Но чего бы она ни боялась, это пугало ее настолько сильно, что она даже не могла выразить свой страх словами.

Я даже жалею, что эти дневники не были найдены во время расследования. В этом случае я бы никогда их не прочитала, но, возможно, они помогли бы раскрыть ее дело.

Вздыхаю и запускаю руки в свои густые волосы. Мои плечи начинают гореть от сгорбленного положения, а глаза устают от чтения.

В висках расцветает головная боль, зрение теряет остроту, пока я не перестаю видеть и соображать.

Я откидываюсь в кресле-качалке и смотрю в окно.

И воздух пронзает мой сдавленный вскрик, когда я вижу, что преследователь снова стоит на том же месте, что и прежде, и попыхивает своей дурацкой сигаретой. С тех пор как я вышла к нему на улицу, прошло три дня, и все это время я нахожусь в состоянии повышенной готовности. В ожидании, что он снова проникнет в дом и на этот раз уже точно войдет в мою комнату, пока я сплю.

Мое сердце бешено колотится в груди. В животе разгорается слабый жар, а во рту пересыхает, когда жжение спускается к бедрам.

Я приклеиваюсь к креслу, задыхаясь от пьянящей смеси страха и возбуждения. Мои щеки горят от стыда, но это чувство не проходит. Я должна закрыть шторы – сделать себе одолжение и избавить нас обоих от нашей молчаливой войны.

Но по какой-то непонятной причине я не могу заставить себя двигаться. Поднять телефон и позвонить в полицию. Сделать все, что могло бы классифицировать меня как умного и обладающего здравым смыслом человека.

Всего этого не существует, пока я смотрю на человека за окном. Какие бы привидения ни обитали в этих стенах, они больше не имеют значения, раз здесь обитает кое-что гораздо более опасное.

Будто услышав меня, сверху раздаются легкие шаги. Я поворачиваю голову и поднимаю глаза к потолку, провожая призрачные шаги до тех пор, пока они не исчезают.

А когда я оборачиваюсь, мой маньяк оказывается на несколько шагов ближе. Будто ему интересно, на что я смотрю, и он спрашивает, что могло отвлечь мое внимание от него.

Гадает, не другой ли это мужчина, я уверена. Может быть, он думает, что это вернулся Грейсон. Что тот зовет меня присоединиться к нему в моей постели, голый и возбужденный.

Может быть, он даже думает, что мы только что потрахались, и мои бедра все еще покрыты семенем другого мужчины.

Неужели это его бесит?

Конечно, бесит. Он изуродовал и убил человека только за то, что тот прикоснулся ко мне. Что бы он сотворил с мужчиной, который меня трахнет?

Что бы он сотворил со мной?

Неважно, насколько это далеко от правды. Тот факт, что эти мысли могут роиться в его голове и сводить его с ума, вызывает на моих губах легкую улыбку.

Я поворачиваю голову и делаю вид, что что-то отвечаю, просто чтобы позлить его.

– Что ты делаешь? – вслух спрашиваю я призрака, который никогда не ответит.

Оглянувшись на свою тень, я вижу, как он достает свой телефон, и голубой луч света теряется в глубинах его капюшона, пока он что-то разглядывает. Несколько секунд спустя он убирает его в карман, достает из пачки еще одну сигарету и прикуривает ее. Заядлый курильщик. Гадость.

Он торчит здесь еще пятнадцать минут. И все это время я почти не смотрю по сторонам. Это напоминает игру, а я никогда не любила проигрывать.

Я благодарю бога, что мне не нужно никуда ехать на эту раздачу автографов. Ее проводит еще один выдающийся автор романов, и, к счастью, мероприятие проходит в старом добром Сиэтле.

Когда я в последний раз бросаю взгляд в зеркало, мою кожу покрывает тонкий слой пота.

– Ты уже миллион раз делала это, подружка. У тебя все будет хорошо, – уверяет Дайя позади меня.

На мне красная блузка, которая прекрасно демонстрирует мое тело, но не слишком откровенно или неуместно, и рваные черные джинсы. Я накрасила губы и надела удобные клетчатые кеды.

Мои светло-каштановые волосы уложены свободными волнами, завершая непринужденный, но шикарный образ. Обычно я не люблю наряжаться для таких мероприятий. Но мне весь день придется сидеть на одном месте, поэтому я постаралась выглядеть достаточно хорошо, чтобы получиться на фото, а все остальное я оставлю на потом.

Я нюхаю подмышку, еще раз проверяя, не наврал ли мне мой дезодорант и что он действительно борется со стойкими запахами.

– Знаю, но от этого не легче, – ворчу я.

– Как ты там себя называешь? – спрашивает Дайя, бросая на меня косой взгляд.

Вздыхаю.

– Искусный манипулятор.

– И почему?

Я закатываю глаза.

– Потому что манипулирую эмоциями людей с помощью своих слов, когда они читают мои книги, – сварливо отвечаю я.

– Именно. То есть это то, что ты обычно и делаешь, только слова будет произносить твой рот, а не пальцы. Притворяйся, пока не получится, детка.

Я киваю головой, со всех сторон оглядывая свои подмышки в зеркале. Может, мой дезодорант и борется с неприятными запахами, но на рубашке не было указано, что она устойчива к пятнам.

Вздохнув еще раз, я опускаю руки.

– Дело не в том, что я не люблю встречаться со своими читателями, просто я не очень хорошо себя чувствую в толпе и при социальных взаимодействиях. Я слишком неловкая.

– А еще ты отличная лгунья. Это то, чем ты зарабатываешь на жизнь. Так что улыбнись и притворись, что у тебя нет панической атаки.

Я снова закатываю глаза, подхватывая свою сумочку с кровати.

– Ты так здорово подбадриваешь, – сухо комментирую я. В ответ она фыркает.

Дайя не умеет подбадривать, и она это знает. В нашей дружбе она отвечает за логику, а я – за эмоции. Она предлагает пути решения, в то время как я предпочитаю кататься в ужасе и тревоге и разглагольствовать об этом.

Пожалуй, я похожа на свою мать больше, чем думала.

Но я никогда не признаю этого вслух.

Мероприятие, как всегда, проходит на ура. Если я настраиваюсь на подобные встречи, мне уже никогда не хочется уходить, когда они заканчиваются.

Возможность встретиться с другими друзьями-писателями и попытаться удрать в итоге со всеми подписанными ими книгами, смеясь при этом от души, – вот что приносит в мою жизнь настоящее умиротворение.

Видеть множество улыбающихся лиц, жаждущих встретиться со мной и получить книги с моим автографом, – это действительно счастье.

Мне нравится моя карьера профессионального манипулятора. Мне повезло заниматься тем, чем я занимаюсь.

Я немного пьяна от выпивки в баре после вечеринки, поэтому Дайя отвозит меня домой на моей машине. Мы смеемся и хихикаем над забавными эпизодами и даже сплетничаем о безумных драмах, которые все время бурлят в книжном сообществе.

Мы кайфуем от того, что хорошо провели время, но наши улыбки гаснут, когда она подъезжает к дому.

В эркере одиноко горит свет. Когда мы уезжали, я выключала весь свет в доме.

Практически выскакиваю из машины, но меня останавливает крепкая хватка Дайи на моей руке.

– Он все еще может быть там, – с нажимом произносит она, сильнее сжимая руку и причиняя мне боль.

– Лучше бы ему там, черт возьми, и оказаться, – рычу я и вырываюсь из ее рук. Выпрыгиваю из машины, прежде чем Дайя снова попытается меня остановить, и направляюсь к поместью.

– Адди, постой! Ты ведешь себя глупо!

Так и есть, но алкоголь только усиливает мой гнев. И прежде, чем Дайя успевает остановить меня, я отпираю входную дверь и врываюсь в дом.

Над кухонной раковиной горит единственная лампочка, слишком слабая, чтобы осветить парадную поместья как следует.

Меня никто не поджидает, поэтому я начинаю включать все светильники, чтобы убрать зловещую атмосферу, висящую в воздухе.

– Выходи, урод! – кричу я во все горло, врываясь на кухню и хватая самый большой нож, который только попадается. Когда я оборачиваюсь, Дайя стоит в дверях, оглядываясь вокруг с встревоженным выражением на лице.

Я так отчаянно вознамерилась убить этого ублюдка, что даже не потрудилась оглядеться.

Вся моя гостиная усыпана красными розами. Мой рот открывается, а слова на языке застревают и испаряются.

Поворачиваюсь и на стойке вижу пустой стакан из-под виски, на его дне – остатки выпивки, а на краю отчетливый отпечаток губ.

Рядом со стаканом лежит одна красная роза.

Мои широко распахнутые глаза натыкаются на взгляд Дайи. Все, что мы можем сделать, это просто потрясенно таращиться друг на друга.

– Мне нужно проверить остальную часть дома, – выдавливаю я с бьющимся в горле сердцем.

– Адди, он все еще может быть здесь. Нам нужно позвонить в полицию и уезжать. Сейчас же.

Я закусываю губу, внутри меня борются две противоположности. Я хочу разыскать его, встретиться с ним лицом к лицу и несколько раз ткнуть ему ножом в глаз. Но я не могу подвергать Дайю еще большей опасности, чем уже подвергла. Я не могу продолжать вести себя так глупо.

Смирившись, киваю головой и выхожу вслед за ней из поместья. Сквозь лед, сковавший мои кости, не проникает даже бодрящий воздух.

Что еще он сделал? У меня вырывается рычание, когда я понимаю, что он наверняка заходил в мою спальню. Трогал мое нижнее белье. Может быть, даже украл что-нибудь из него.

Мои мысли прерывает голос оператора. Я была настолько погружена в свои мысли, что даже не заметила, как Дайя позвонила в полицию.

Она описывает ситуацию, и через несколько минут оператор отправляет к нам офицера, предупреждая, что ему понадобится двадцать минут, чтобы добраться в поместье.

Я уже знаю, что преследователя здесь нет. Я чувствую это всеми своими костями. Но надеюсь, что он все-таки преступник и числится в базе, тогда его личность смогут опознать по ДНК на стакане из-под виски.

Но точно так же, как я уверена, что его здесь уже нет, я знаю, что поймать его будет не так-то просто.

– Сегодня останешься у меня, – говорит Дайя.

Мы обе устали и совершенно протрезвели после двухчасового разговора с полицией.

Они обыскали дом, но его нигде не было. Еще они сняли отпечатки пальцев со стакана, чтобы выяснить, есть ли совпадения.

Я устала, поэтому лишь киваю головой.

Ее дом в двадцати минутах пути отсюда, хорошо, что все это время я следовала за ней, иначе я бы просто потеряла ориентиры и уехала бы неизвестно куда.

Дайя живет в причудливом домике в хорошем, тихом районе. Она припарковывает машину, и мы вваливаемся в ее жилище.

Ее дом кажется почти пустым, если не считать кое-какой мебели и множества компьютеров, разбросанных повсюду. Она относится к своей работе очень серьезно, и хотя она не слишком распространяется о ней, я знаю, что она занимается довольно серьезными вещами.

Она как-то упоминала, что имеет дело с даркнетом и торговлей людьми. И одного этого уже достаточно, чтобы вызвать ночные кошмары.

Судя по всему, ее начальник строго следит за сохранением конфиденциальности, однако случалось и такое, что Дайя выглядела куда более жутко, чем поместье Парсонс.

Когда я спросила, зачем ей это все, она ответила, что спасает невинные жизни. Это все, что мне нужно было знать, чтобы понять, что Дайя – героиня.

– Где находится гостевая спальня, ты знаешь, – говорит Дайя, лениво тыча пальцем в ее направлении. – Составить тебе компанию? Уверена, ты очень напугана.

Я заставляю себя улыбнуться.

– Я люблю тебя за то, что ты это предложила, но думаю, нам обеим сейчас просто нужно поспать, – отвечаю я.

Дайя кивает и, пожелав мне спокойной ночи, удаляется в свою спальню.

Я плюхаюсь на белое одеяло в ее гостевой спальне. Как и во всем ее доме, здесь пустовато. Светло-голубые стены, украшенные картинами с изображением океана, и белые тюлевые занавески.

Мой взгляд задерживается на них.

Не на шторах, а на том, что за ними.

Во второй раз за сегодняшний день мое сердце застревает в горле, отдаваясь в голосовые связки и не давая мне издать ни звука.

За окном виден силуэт мужчины. Смотрящего прямо на меня.

Я делаю шаг назад, собираясь уже развернуться и позвать Дайю. И вздрагиваю, застывая на месте и почти задыхаясь от страха, когда пикает мой телефон.

Не сводя с него глаз, достаю телефон из кармана и вижу новое текстовое сообщение.

«Тебе не понравились мои цветы?»

19-е ноября, 1944

Я не могу им насытиться. Мне стыдно даже признавать это. Это длится уже месяцы, но каждый раз все еще ощущается по-новому.

Фрэнк и Джон сегодня собираются на рыбалку, и мне неловко говорить это, но я не могу дождаться, когда они уйдут. Джон не подозревает меня в измене, несмотря на все изменения в моем поведении.

Это ужасно, но я не сожалею о своей любви.

Роналдо заставляет меня чувствовать себя красивой. Желанной. Я не ощущала этого с тех пор, как появилась Сера. Он видит во мне женщину, а не кого-то, кто слушается его и готовит ему пищу.

И уж точно не хрупкую фарфоровую чашку, а женщину, которой нравится, чтобы ее как следует ублажили.

Я изо всех сил пытаюсь не думать о нем, когда Джон дома. Ведь я не могу сдержать улыбки на своем лице. А Джон так давно вызывал у меня улыбку, что, боюсь, это вызовет подозрение.