Текст книги "Дикие цветы"

– Вы нашли все это на развалинах дома? Как вы туда попали?

Каждый раз, когда они с друзьями пытались подобраться к месту бомбежки, их прогоняли рьяные члены Группы противовоздушной обороны и полицейские. Тетя Дина пожала плечами.

– Я – археолог. Я частенько карабкаюсь по руинам и нахожу там всякое. И когда я хочу, я умею быть убедительной. Правда пластична, и это можно использовать, но только в самом крайнем случае.

Часы показались ему тяжелыми после многих недель, что он их не носил. Он снова посмотрел на фотографию, и слезы защипали ему глаза.

– Ты знаешь что-нибудь из Шекспира? – спросила тетя Дина, прервав наступившую тишину.

– Отрывки.

Она перегнулась через перила крыльца и притянула к себе росток розмарина.

– Вот розмарин, это для воспоминания; прошу вас, милый, помните[85]85
  Шекспир У. Гамлет, принц датский. Акт IV. Сцена 5 (пер. М. Лозинского).


[Закрыть].

Она размяла между пальцев листья, формой напоминавшие иглы, и дымно-сладкий аромат проник в его ноздри.

– А теперь повесь этого ангела на место. Он присмотрит за тобой, как я тебе и обещала.

Энт потянулся и поставил фигурку на дверной косяк.

– Нормально? – спросил он.

– Мы сделаем там крючок, чтобы как следует все закрепить, – сказала она. – Ох, какой же ты высокий. И как похож на отца. Ему здесь очень нравилось. Думаю, ты мог бы ставить пьесы на этом крыльце по вечерам, как делал он.

Она посмотрела на ангела, глубоко вдохнув, и Энту показалось, что это вздох облегчения.

– Ну что ж, дорогой Энт. Вот мы и здесь.

Глава 11

Сентябрь 2014 года

Корд почти удалось проигнорировать звонок в дверь, раздавшийся в ее квартире ранним сентябрьским воскресным утром. Никто из знакомых больше не звонил в дверной звонок, как и на городской телефон, кроме случаев, когда мошенникам нужны были ее деньги и она, как всегда в таких ситуациях, кричала в трубку: «Как вам не стыдно выманивать у людей сбережения?! Как не стыдно?! Больше сюда не звоните!»

На самом деле Корд бы обрадовалась, если бы позвонил старый друг или кто-то, с кем она вместе пела много лет назад. «Как дела, Корделия? Вот нашел в записной книжке твой номер и решил позвонить…» Но знакомые никогда не звонили. Никогда. «Глупо на такое надеяться», – строго говорила она себе. И от этой строгости чувствовала себя старой, как, впрочем, и от множества других вещей. «Снэпчат», «Фейсбук», мемы. На прошлой неделе она заезжала в свой любимый музыкальный магазин в Кентиш-Таун[86]86
  Кентиш-Таун – район на северо-западе Лондона.


[Закрыть] в поисках малоизвестной партитуры Брамса. Она ничего не нашла, да и какой смысл было покупать новую музыку для ее испорченного голоса? Выходя оттуда, она мягко прикрыла за собой дверь, которой посетители обычно хлопали. Снаружи мужчина, молча ковыряющийся в телефоне, облокотившись на до нелепости огромный и по-дурацки блестящий черный внедорожник, вдруг обратился к ней:

– Этот магазин просто обдираловка!

– О? – удивилась Корд.

– Да. – Он яростно жевал жвачку. Корд догадалась, что ему просто скучно. – Покупал здесь своему ребенку ноты для фортепиано, пока не вспомнил про «Амазон».

– Ужасно глупое отношение, – услышала она свой ответ, сказанный голосом Строгой Женщины. Он был моложе ее всего лет на пять, но все равно. – Там может быть и дешевле, но какова цена в долгосрочной перспективе? А?

Мужчина посмотрел на нее безо всякого выражения.

– Нет никакой долгосрочной перспективы. Этот магазин закроется через пару лет.

– И вам не все равно? – набросилась на него Корд.

Он выглядел изумленным.

– Конечно, все равно. Почему должно быть иначе?

– Почему?

Почему? Корд поразилась тому, как внутри ее вскипает злость. «Потому что все вокруг неправильно!» – захотелось ей выкрикнуть ему в лицо. Малый бизнес разоряется, годы и годы профессионального опыта испаряются, и все это из-за крупных корпораций. Лорелея, владелица магазина, точно знала, какая струна для контрабаса вам нужна, или какой медиатор подойдет к вашей гитаре, но нет, нет, профессионализм не имеет значения, если дешевле покупать в «Теско», или на «Амазоне», или черт знает где-везде, где решит этот идиот, управляющий хедж-фондом, что водит огромную машину, блокирующую узкие лондонские улицы и выделяющую мерзкий дизельный выхлоп, которым дышат дети…

Дыши, Корд.

В большинстве случаев она находила в себе силы внутренне улыбаться, когда замечала, что превращается в ворчливую каргу, остервенело бичующую виноватых.

«Возьмите-ка пакетик для дерьма вашей собаки, – говорила она с широкой улыбкой, догоняя удивленных собачников, чьи питомцы гадили на улице. – Вы, должно быть, забыли свой, поэтому в этот раз я не пожалуюсь на вас».

Или: «Пожалуйста, не кричите на официантку-не ее вина, что у них нет миндального молока. Непереносимость лактозы продвигается неуклонно растущей индустрией здорового питания. Если вам не диагностировали аллергию, коровье молоко вам не повредит. На производство миндального молока уходит безответственно много ресурсов».

Или: «Эта мазня превосходно дополняет железнодорожный мост. Надеюсь, вы не станете возражать, если я укажу вам на ваши орфографические ошибки. Я собираюсь сделать несколько фотографий, поэтому снимите, пожалуйста, ваш капюшон, чтобы было видно ваше лицо. Нет, туда я не пойду, спасибо большое».

Однажды, когда маленький невзрачный мужчина в синей куртке-бомбере и джинсах начал тереться о Корд в автобусе, она просто отпихнула его, потом взяла за руку, подняла ее вверх и громко объявила: «Внимание, на борту извращенец! Как насчет пойти домой и потереться там о дверной косяк, неудачник?»

Двадцать мучительных секунд тот стоял абсолютно неподвижно, после чего выбежал из автобуса на следующей остановке, обозвав ее «проклятой жалкой шлюхой», на что Корд, в свою очередь, проорала: «Да! Да, черт возьми, это так, и мне плевать!» («Извращенец?» – спросила ее подруга Налах в наступившей неловкой тишине.)

А Корд и правда было плевать. В какой-то момент своего существования она просто перестала чувствовать неловкость. Жизнь становилась труднее с каждым годом, и жалость к себе легко могла свести с ума.

Но в эту субботу звонок прозвонил снова после того, как она проигнорировала его в первый раз, а затем затрезвонил еще, так долго и с такой решительностью, что ей начало казаться, что металлическое дребезжание износится до дыр. Отставив кофе и перешагивая через груды бумаг на полу, Корд осторожно вышла в коридор и нажала на кнопку домофона.

– Да? – спросила она пустоту.

– А-алло? – отозвался тонкий голос.

– Представьтесь, пожалуйста, – безучастно сказала она.

– Это Корделия Уайлд?

– Кто это?

– Так вы Корделия?

– Черт возьми! – ощетинившись, сказала Корд. – Представьтесь, и я скажу вам, здесь ли Корделия Уайлд. И должна вас предупредить, что ответом скорее всего будет «нет».

Последовала пауза, после чего голос произнес:

– Я ее племянница. Меня зовут Айрис Уайлд. Она не видела меня много лет. Я дочь Бена и…

– Да, – сказала Корд, прислонив лоб к домофону. Внезапно ее горло болезненно сжалось. Она смогла продолжить. – Я знаю, кто ты такая. Что тебе нужно?

– Папа попросил меня прийти, – сказала она уже громче. – Он говорит, что вы не отвечаете на его звонки. Он сказал, что нужно попробовать зайти. И бабушка просила меня кое-что вам передать.

– Послушай, я…

– Тетя Корди, пожалуйста!

Тетя Корди. Даже спустя столько лет это имя от нее не отстало. Она заморгала, прогоняя выступившие на глазах слезы, и выпрямилась в полный рост.

– Заходи. Третий этаж. Заранее извини за беспорядок, – сказала она, нажимая кнопку домофона.

Все, чего Корд когда-либо хотела от своей семьи, – это забвения. Забвения и уверенности в том, что они не узнали ничего из тех вещей, что видела и знала она, – и не могли даже подозревать об этом. В ожидании звука шагов на лестнице она лихорадочно оглядывала свое жилище, впервые пытаясь оценить его глазами незнакомца, и не видела ничего похожего на ту солнечную, уютную, элегантную квартиру, куда она въехала так давно, привезя с собой столько счастливых планов на будущее. Теперь в ее квартире обои отклеивались от стен, в одном оконном стекле виднелась трещина, а все свободные поверхности были завалены мусором, приведенными в порядок обломками несчастной жизни жертвы патологического накопительства: высокими стопками газет и нотами той музыки, которую она больше никогда не споет. Корд ждала гостью и лихорадочно прикидывала, есть ли еще время, чтобы спрятаться.

Я могу подождать в шкафу, пока она уйдет.

* * *

Айрис и Эмили были близнецами. Обе блондинки, одна с прямыми волосами и родинкой на щеке, похожей на сердечко, другая со спутанными мягкими кудряшками. Но это было двадцать один год назад, когда им только исполнилось по восемнадцать месяцев. В течение нескольких лет после смерти их матери Корд исправно отправляла им подарки на день рождения и рождественские открытки с туманными обещаниями наверстать упущенное, и, когда они уже достаточно подросли, чтобы рисовать, получала в ответ их детские рисунки, похороненные сейчас где-то в шкафу или в ящиках буфета. Несмотря на это, с тех ужасных последних выходных в Боски она их не видела.

Корд уставилась на свою племянницу сразу же, как только та появилась в последнем пролете лестницы. Это была та, что с родинкой. Она больше не была блондинкой-ее короткие волосы стали теперь угольно-черными. Глаза девушки подчеркивала черная подводка, ее обувь, джинсы, несколько слоев футболок, жилет и джемпер были всех оттенков черного, серого и белого. Из всего этого цветом выделялась только кораллово-красная губная помада. По ее гибкой фигуре и тому, как открыто, почти до озорства, она подалась вперед, чтобы пожать руку тете, Корд поняла, что она как две капли воды похожа на свою мать. Это будет сложнее, чем она думала.

Всего пять минут назад я пила кофе, читая туристический раздел и представляя все эти места, куда я никогда не попаду. Я смотрела в окно, гадая, пришла ли уже осень. Я собиралась полежать в ванной, а потом прогуляться по Вест-Энд-Лейн и побаловать себя стейком. Я собиралась сходить на тот концерт в церкви…

– Хочешь кофе?

Девушка кивнула.

– О, спасибо.

Корд села и жестом пригласила сесть Айрис, смахнув со старого потертого плетеного стула несколько партитур.

– Молоко?

– А у вас есть миндальное молоко?

Корд подняла брови.

– Нет. Неужели ты не знаешь?… – Начала она, но, прикусив язык, оглядела племянницу и вдруг увидела, как та бледна и как трясется ее рука, поднесенная к губам. Корд тут же забыла обо всем и порывисто тронула девушку за плечо.

– О, Айрис, я очень рада тебя видеть. Ты такая взрослая. Конечно же, да… Как дела у Эмили?

– У нее все хорошо. Она в Лос-Анджелесе, учится там на сценариста. Она хочет быть, ну, сценаристом. – Она состроила неловкую самоироничную гримасу.

– Твой папа тоже там, верно?

– Он только что туда уехал. А Лорен здесь. Она… она работает над чем-то, – сказала она. – Знаете Лорен? Она его жена.

– Не знакома с ней, нет.

– Она очень хорошая. В прошлом году заново отделала дом. – Айрис откашлялась. – Она хочет и Боски отремонтировать. Бабушка ей разрешила, до того, как она… Бабушка любит Лорен.

Ей были в новинку новые члены семьи, новые отношения между ними. Она плохо помнила свою мать в качестве бабушки. Кажется, та была на удивление хороша: терпеливая, веселая, бесхитростная. Это была милая сторона маминого характера, ее приземленная шотландскость и отсутствие эго, так расходившиеся с ее красотой. Корд обнаружила, что схватилась за живот – настолько болезненным стал приступ воспоминаний. Было ли ей больно? Хорошо, что ей нравится Лорен. Надеюсь, Бен с ней счастлив. Все, что ему нужно, – это любить кого-то…

Головная боль, тошнота и смятение навалились на нее.

– Хорошо. – Корд поднялась с места. – Вы с отцом все еще живете в доме в Примроуз-Хилл?

– Да, я не могу позволить себе квартиру в Лондоне, а папа не хочет мне помогать до того, как я найду работу. Все нормально, мне повезло. К тому же их все время нет дома.

Корд помнила дом Бена в Примроуз-Хилл-просторную, но ветхую викторианскую постройку. Он купил его после первого брака, еще до того, как из района для людей с интересной работой Примроуз-Хилл превратился в район для людей с огромным заработком.

– Значит, ты там сама по себе?

– Ну, типа того. Иногда в подвале ночует его друг. Как его… Хэмиш? – сказала Айрис, допивая свой кофе. – Они с отцом знакомы… Ой, ой, тетя Корди, чашка! Вы разливаете кофе повсюду.

– О, как глупо с моей стороны. – Корд смахнула капли со своей юбки на ковер цвета грязи. Когда она въехала сюда двадцать пять лет назад, этот ковер подогнали по размеру в «Хэрродс». В те времена «Хэрродс» еще приносил пользу, например, там подрезали ковры. Она внимательно посмотрела на этот ковер в первый раз за много лет. «Ну он и грязнющий», – подумала она.

– Вы знаете Хэмиша? – с любопытством спросила Айрис.

– Знала много лет назад, – кивнула Корд.

Айрис не замечала ничего неладного.

– Мне и Эмили нравится Хэмиш. Он недавно развелся, и он слегка неудачник, но он милый. Когда он оставался в первый раз, он только и делал, что сидел в подвале, слушая французские песни о любви…

– Шарля Трене[87]87
  Шарль Трене (1913–2001) – французский автор и исполнитель песен.


[Закрыть], – очень тихо сказала Корд.

– А вы и правда его знаете. Мне казалось, он говорил, что однажды виделся с вами. Но там был папа, и…

– Это было очень давно. Он актер. Он знал моего отца.

– О, а я думала, он бухгалтер, – озадаченно сказала Айрис.

– Хэмиш Лоутер?

– Ой, я и не знаю его фамилию, – сказала Айрис неопределенно. – Он бухгалтер, это точно, потому что в последний год он помогал бабушке с налогами и там возникли какие-то трудности. С вами все в порядке?

Корд заложила руки за голову, потягиваясь.

– Я в порядке. В таком случае это не он.

Она глубоко вдохнула, почувствовав огромную волну облегчения: бухгалтер Хэмиш не был очередным призраком, всплывшим из ее прошлого.

– Так, Айрис, все это очень хорошо, но я знаю, что пришла ты сюда не за чашечкой кофе. Зачем ты здесь?

– О. – Глаза Айрис расширились. Она неловко теребила сумку, стоявшую в ногах. – Папа… Папа сказал, что лучше зайти, чем звонить по телефону, потому что вы все равно не берете трубку. Я принесла вам кое-что.

Она начала опускать руку к сумке, но замерла.

– Сперва я должна сказать вам: бабушка очень надеется вас увидеть. По поводу дома. Надеется переписать его на вас…

– Я знаю, и я уже говорила им, что не хочу.

– Не хотите? – Айрис выглядела ошеломленной. – Как можно не хотеть? Это лучшее место во всем мире.

Лучшее место в мире. Корд старалась оставаться спокойной.

– Не могу объяснить. Я писала ей об этом.

Айрис бросила на нее быстрый взгляд.

– Да. Но она ведь при смерти. Вы… вы же знаете об этом?

– Да, я… я знаю.

Она подумала о том, когда в последний раз виделась с матерью, в Ривер-Уок, после того как умер папа. Алтея внимательно разглядывала себя в коридорном зеркале, похлопывая кожу под подбородком, когда думала, что никто на нее не смотрит. У нее образовались мешки под глазами, кожа стала морщинистой и пористой, словно кусок хлеба, оставленный на солнцепеке, а губы искривились книзу. Уже тогда она начала увядать. Встретиться с ней сейчас означало сидеть напротив нее и лгать ей в глаза об этих годах молчания.

Корд поняла, что ей невыносимо думать о маме. Эти мысли влекли за собой только боль и проблемы.

Придерживайся старого плана. Гораздо лучше, если она будет меня ненавидеть. Лучше, если вся вина останется только на мне.

Юное бледное лицо Айрис выражало презрение. Она сомкнула губы в тонкую нить.

– Как вы так можете? Я… я знаю из папиных рассказов, что вы все обожали это место. Папа говорит, что вы были самой счастливой девочкой на свете.

Корд встала и подошла к окну. Сквозь немытое окно она смотрела на город поверх крыш Западного Хэмпстеда.

– Айрис, – сказала она. – Я на самом деле не могу тебе всего объяснить, но я не хочу иметь никакого отношения к Боски. Или к семье. Прости меня.

– Но вы же посылали нам подарки ко дню рождения. – Лицо племянницы вспыхнуло под слоем косметики. – Папа сохранил каждую поздравительную карточку. Зачем вы это делали, если не хотели иметь с нами ничего общего?

– Не знаю. Наверное, я хотела, чтобы вы знали, что я еще… еще жива. – Она переплела пальцы. – Что если бы все сложилось иначе, то я была бы рада…

– Если бы все сложилось иначе, вы были бы рады нам в своей жизни? – Айрис издала смешок. – Но вы не говорите, что именно должно было…

– Я не могу.

– Почему не можете? – продолжала допрашивать Айрис. – В смысле, неужели это так плохо?

Корд потерла переносицу.

– Мы выросли с верой в то, что они боги, что наша жизнь идеальна. А потом он все разрушил. Все. Прямо там, в доме. Поэтому я и не могу туда вернуться.

– Что же он сделал? – спросила Айрис упавшим голосом. – Боже. Он вас… Вы… Он делал вам плохо?

– Нет! – сказала Корд и задумалась. – В некотором смысле да. Но не так, как ты думаешь. Ничего подобного.

Она подошла к Айрис.

– Дорогая, лучшим вариантом – клянусь, наилучшим из всех – будет тот, в котором мы оставим эту тему. Пожалуйста, не дави на меня, потому что иначе мне придется попросить тебя уйти, а я этого не хочу, – сказала она умоляющим тоном. – Ну что, показывай, что ты принесла.

Лицо Айрис побелело еще сильнее, чем раньше. Она подняла сумку на колени и достала сверток, туго завернутый в кусок ткани.

– Вот. Она хочет, чтобы это осталось у вас. Она передала это папе на прошлой неделе. Они нашли это во время оценки дома и подумали, что лучше передать вам.

Она взяла сверток и развернула его, оборачивая ткань вокруг руки, словно бинт. Частички материи отваливались и падали на пол с необычно громким стуком. Она достала небольшую терракотовую панель и увидела ангела, который висел над входной дверью все эти годы, с огромными глазами, большими пышными крыльями и двумя совами.

– Ну здравствуй, – сказала она ангелу.

По ее спине пробежал холодок. Глубоко запрятанные воспоминания вдруг начали яростно трепыхаться в ее голове.

– Знаешь его значение? – наконец спросила она. Айрис пожала плечами. – Конечно же, не знаешь. Твоя мать знала. Она понимала.

Она аккуратно поставила панно на стол.

– Что понимала?

– Что дом проклят. Ангел должен был принести нам всем удачу, но не принес и не уберег нас.

– Откуда вы знаете? – спросила Айрис.

«Она считает, что ты свихнулась», – подумала Корд.

– Не знаю. Не помню. – Она слегка постучала пальцами по голове. – Видела во сне? Он… Его там не было, вот в чем дело. Когда я была маленькой, его там не было, а потом в один прекрасный день он появился. Ангел был папин. Двоюродная бабушка подарила.

– Простите, но я все равно не понимаю, – вежливо сказала Айрис.

– Нет-нет, ты и не должна понимать, – пробормотала Корд. – Зато твоя мама знала. Мне кажется, это ее и убило.

– Моя мама совершила самоубийство, – сказала Айрис тоном, лишенным всякого выражения.

– Я знаю, – сглотнув, сказала Корд. – Я была там.

Ангел, казалось, внимательно рассматривал ее.

– Я ее очень любила, знаешь ли, – начала было она.

– Любили? – тихо спросила Айрис.

Корд кивнула, глядя в пол.

– Знаю, ты это постоянно слышишь, но она и правда была ни на кого не похожа. Когда у нее родились близнецы, я подумала, что это естественно, потому что только две дочери могли адекватно воспроизвести всю сложность ее… Ее… – Она осеклась. – Прости, я не могу правильно это объяснить.

Судя по выражению лица, Айрис жаждала продолжения.

– Вы уже это делаете. В смысле, объясняете. Больше никто о ней не говорит.

– Твой папа…

– Да, но теперь он счастлив с Лорен. Не знаю, был ли он счастлив с моей мамой. – Айрис поджала губы, от чего стала выглядеть совсем юной. – Я просто хочу, чтобы кто-то побольше рассказал мне о ней. Папа не рассказывает, а бабушка уже многого не помнит. Вы наш единственный другой… – Она осеклась, наклонив голову.

– Твой отец был с ней счастлив, Айрис. Я это знаю.

– Правда?

– Конечно. – Корд продолжала, отринув все свои опасения. – Что еще тебе рассказать? Ей нравился Стинг, когда он еще был в «Полис»[88]88
  Британская рок-группа, сформированная в Лондоне в 1977 году.


[Закрыть], а не после, когда он стал весь из себя серьезный. Боуи. И «Бриолин»[89]89
  «Бриолин» – музыкальный фильм режиссера Р. Клайзера (1978) по мотивам одноименного сценического мюзикла.


[Закрыть]. В смысле, фильм, а не средство для укладки. Мы все его любили. У твоего папы была кожаная куртка, в которой он выглядел как Дэнни Зуко…

Она улыбалась.

– Но больше всех она любила Кейт Буш[90]90
  Британская певица, композитор и музыкант-мультиинструменталист.


[Закрыть]. А еще маршмэллоу, могла съесть их целую пачку. Она была меньше меня и Бена. Ее волосы были длинными, густыми и блестели на солнце, словно она носила накидку. Она походила на фею. Она читала быстрее, чем кто-либо, кого я знала. И была очень, очень, очень умна, папа тебе об этом рассказывал? Ты такая же умная?

Айрис пожала плечами, глядя в пол.

– У нее было тяжелое детство, отец ужасно с ней обращался, поэтому каникулы она проводила с нами. Она была счастлива, по крайней мере тогда… – Корд почувствовала во рту едкий металлический привкус и сглотнула. – Нет, не могу. Прости, больше я ничего не смогу сказать.

Бледное лицо племянницы посерьезнело.

– Я просто хочу знать…

Корд прервала ее и снова сглотнула, гадая, не больна ли она.

– Я бы с радостью была той, кто тебе нужен. Но не могу.

– Наверное, очень печально быть вами, – сказала Айрис срывающимся голосом. – Жалкая жизнь: ни с кем не видитесь, и карьера не удалась, если верить папе. Вы очень эгоистичны. Папа говорил, что, став певицей, вы изменились. Папа говорил, вы такой не были. Ну и ладно. Да пошли вы!

Она держала руку так, словно действительно собиралась показать Корд средний палец, но вместо этого вяло взмахнула ладонью. Ее маленькое бледное лицо исказилось печалью. Она вышла из комнаты, а потом и из квартиры, напоследок громко хлопнув дверью.

Корд, казалось, много часов просидела в старом знакомом углу, ничего не делая, лишь слушая звуки города, доносившиеся через открытое окно, словно белый шум. Она думала. Наконец, она встала и включила лампу – время было уже предвечернее – и споткнулась о кучу материала, в которую риелторы завернули ангела. Среди ткани виднелось что-то еще. Корд подняла ее, и оттуда выпали кусок картона и книга.

Название гласило: «Дневник наблюдений за Дикими Цветами Великобритании». Это была детская книжка с изображением кучно растущих лютиков и ромашек на обложке. На задней обложке сохранилось что-то вроде крепления для папки, как у рабочей тетради. Кажется, мама купила ее им в подарок в «Вулворте» за день до их отъезда из Боски, чтобы детям было чем заняться в дождливую погоду… Она продолжала разглядывать ее.

Тетрадь была заклеена потрескавшимся высохшим скотчем.

Трясущимися руками Корд отлепила еле державшийся скотч и открыла тетрадь.

Дневник наблюдений за Дикими Цветами Великобритании

Мадлен Флэтчер

ЭТО СЕКРЕТНЫЙ ДНЕВНИК

Корд перевела взгляд с каменного ангела на потертую старую тетрадку.

– Эх вы, двое, – прошептала она. – Эх вы!

Она прекрасно понимала, что найдет в дневнике, даже не открывая тонких отсыревших страниц. До того, как их пути разошлись, они с Мадс были близки настолько, что не оставалось ничего, чего бы она про нее не знала. Ей не требовалось читать дневник, чтобы снова пережить все, что произошло. Но ангел… колючий привкус во рту, похожий на песок, росток давно похороненных воспоминаний, пытающихся снова пробиться на поверхность… Вы – Дикие Цветы. Не забывайте об этом.

Она так долго смотрела на тетрадку не моргая, что ее глаза пересохли. Она осторожно взяла ее дрожащими руками, словно та была тысячелетним манускриптом и могла рассыпаться в прах.

Пришло время вернуться назад, осознанно пройти через короткую и грустную жизнь Мадс, полную боли и предательства. Корд пролистнула несколько страниц и прищурилась, разглядывая мелкий и неразборчивый почерк, оставшийся детским, даже когда его обладательница повзрослела, словно и не прошло всех этих лет. Она моргнула, пытаясь сосредоточиться, и позволила страницам открыться там, где им захочется. «1981». То лето, когда она прогнала Мадс, лето, когда по-настоящему начались их взрослые жизни, хотя Мадс и Бен поняли это куда раньше ее…

Сердце Корд бешено стучало. Она съежилась в углу дивана. Все вокруг померкло, кроме мягких пожелтевших страниц, исписанных паутиной букв. Слова, написанные Мадс, надежно въелись в бумагу и все эти годы ждали, когда же Корд их прочтет.