Текст книги "Татуировщик из Освенцима"

Глава 7

Страшно холодно, лагерь представляет собой месиво из снега и грязи, однако Лале полон оптимизма. Сегодня воскресенье. Лале и Гита окажутся среди смельчаков, гуляющих по лагерю в надежде на мимолетную встречу, чтобы обменяться словом, прикосновением руки.

Высматривая Гиту, он бодро вышагивает, пытаясь побороть пронизывающий холод. Лале ходит взад-вперед перед женским лагерем, но так, чтобы не вызвать подозрений. Из барака 29 появляются несколько девушек, но Гиты среди них нет. Он уже собирается уходить, когда, осматриваясь по сторонам, появляется Дана. Заметив Лале, она спешит к нему.

– Гита заболела, – подходя ближе, говорит Дана. – Она заболела, Лале. Не знаю, что делать.

Сердце у него в страхе замирает, когда он вспоминает тележку с трупами и себя на волосок от смерти. Вспоминает людей, выходивших его.

– Мне надо ее видеть.

– Ты не можешь войти. Наша капо настроена ужасно. Она хочет вызвать СС, чтобы Гиту забрали.

– Нельзя позволить им. Вы не должны позволить им забрать ее. Дана, прошу тебя, – говорит Лале. – Что с ней случилось? Ты знаешь?

– Мы думаем, это сыпной тиф. На этой неделе мы уже потеряли несколько девушек из нашего барака.

– Значит, ей нужно лекарство, пенициллин.

– И где мы, по-твоему, достанем это лекарство? Если мы пойдем в госпиталь и попросим пенициллин, они просто заберут ее. Я не могу ее потерять. Я уже потеряла всю семью. Прошу, помоги нам, Лале, – умоляет Дана.

– Не отправляй ее в госпиталь. В любом случае не ходи туда. – Лале лихорадочно соображает. – Послушай, Дана, наверное, это займет пару дней, но я попытаюсь достать ей пенициллин. – На него находит оцепенение. В глазах туман. В голове стучит. – Вот что ты должна сделать. Завтра утром возьми ее с собой в «Канаду», как только сможешь – неси, тащи, – но отведи в «Канаду». На день спрячь ее в тряпье, постарайся влить в нее как можно больше воды, потом приведи ее в барак на перекличку. На поиск лекарства мне может понадобиться несколько дней, но ты должна водить ее с собой. Это единственный способ спасти ее от госпиталя. Теперь иди и ухаживай за ней.

– Хорошо, постараюсь. Ивана мне поможет. Но лекарство очень нужно.

Лале хватает Дану за руку:

– Скажи ей… – (Дана ждет.) – Скажи ей, что я о ней позабочусь.

Лале смотрит, как Дана бежит к бараку. Он не в силах пошевелиться. В голове копошатся мысли. Тележка для трупов, которую он видит каждый день. Ее называют «Черной Мари»… Нельзя допустить, чтобы Гита окончила свои дни в ней. Пусть это не станет ее судьбой. Он оглядывается на смельчаков, отважившихся выйти из бараков. И представляет себе, как они падают в снег и лежат, улыбаясь ему, благодарные за то, что смерть вырвала их из этого ада.

– Ты ее не получишь! – кричит он. – Не позволю тебе забрать ее у меня!

Узники отшатываются от него. В этот холодный, промозглый день эсэсовцы предпочитают оставаться в помещении, и вскоре Лале оказывается в одиночестве, парализованный холодом и страхом. Наконец он начинает двигать ногами. Разум заставляет тело шевелиться. Спотыкаясь, он идет в свою каморку и падает на койку.

* * *

В каморку сочится утренний свет. Комната кажется ему совсем пустой. Глядя сверху вниз, он не видит себя. Состояние вне тела. Куда я подевался? Мне надо вернуться. Я должен сделать что-то важное. Воспоминание о вчерашней встрече с Даной возвращает его к реальности.

Он надевает сапоги, набрасывает на плечи одеяло, хватает портфель и бежит к передним воротам. Он не смотрит по сторонам. Ему надо немедленно увидеться с Виктором и Юрием.

Его знакомые приходят со своей командой, на каждом шагу проваливаясь в снег. Заметив Лале, они отделяются от остальных и встречают его на полдороге. Он показывает Виктору камни и деньги – по цене небольшое состояние. Все, что у него есть, он бросает в мешок Виктора.

– Пенициллин или что-то аналогичное, – говорит Лале. – Сможешь помочь?

Виктор кладет свертки с едой в раскрытый портфель Лале и кивает:

– Да.

Лале спешит к бараку 29 и наблюдает издали. Где они? Почему не появились? Он ходит взад-вперед, не обращая внимания на сторожевые вышки вокруг лагеря. Он должен увидеть Гиту. Ей надо пережить эту ночь. Наконец он видит Дану и Ивану, ведущих под руки ослабевшую Гиту. Две другие девушки помогают заслонить эту группу от лишних глаз. Лале падает на колени при мысли, что, возможно, видит Гиту в последний раз.

– Что ты делаешь на земле? – спрашивает у него за спиной Барецки.

Лале с трудом поднимается на ноги:

– Мне стало нехорошо, но теперь все в порядке.

– Может, стоит пойти к врачу. Ты ведь знаешь, в Освенциме у нас есть несколько врачей.

– Нет, спасибо, скорее попрошу вас пристрелить меня.

Барецки достает из кобуры пистолет:

– Если желаешь здесь умереть, Татуировщик, буду рад оказать тебе эту услугу.

– Не сомневаюсь, но не сегодня, – говорит Лале. – Как я понимаю, у нас есть работа?

Барецки убирает револьвер.

– Освенцим, – говорит он, трогаясь с места. – И отнеси это одеяло на место. У тебя дурацкий вид.

* * *

Лале с Леоном проводят утро в Освенциме, выбивая номера на руках испуганных новичков и стараясь смягчить их шок. Однако Лале поглощен мыслями о Гите и несколько раз загоняет иглу слишком глубоко.

После полудня, закончив работу, Лале чуть не бегом припускает в Биркенау. У входа в барак 29 он встречает Дану и передает ей все пайки от своего завтрака.

– Мы соорудили ей постель из одежды, – говорит Дана, пряча еду в отвороты рукавов рубашки, – и поим ее водой из талого снега. Вечером отвели ее в барак, но ей по-прежнему очень плохо.

Лале сжимает руку Даны:

– Спасибо. Попытайтесь впихнуть в нее немного еды. Завтра я достану лекарство.

Он уходит, весь во власти лихорадочных мыслей. Он едва знает Гиту, но как ему жить, если она умрет?

В ту ночь сон бежит от него.

На следующее утро Виктор опускает в портфель Лале еду и вместе с ней лекарство.

Вечером он сможет передать его Дане.

* * *

Вечером Дана и Ивана сидят у кровати Гиты, впавшей в полное беспамятство. Приступ сыпняка оказался сильнее их, у девушки одеревенело все тело. Они пытаются говорить с ней, но она никак не реагирует. Ивана открывает рот Гиты, Дана вливает в него несколько капель из пузырька.

– Боюсь, я не смогу больше тащить ее в «Канаду», – говорит изможденная Ивана.

– Ей станет лучше, – настаивает Дана. – Всего несколько дней.

– Где Лале достал лекарство?

– Нам знать не обязательно. Просто будь благодарна за это.

– Думаешь, уже слишком поздно?

– Не знаю. Давай укутаем ее и постараемся, чтобы она пережила ночь.

* * *

На следующее утро Лале издали наблюдает, как Гиту опять тащат в «Канаду». Он видит, как она пару раз пытается поднять голову, и это наполняет его радостью. Теперь ему надо разыскать Барецки.

Основные офицерские казармы находятся в Освенциме. В Биркенау у них лишь небольшое здание, и именно сюда приходит Лале в надежде поймать Барецки. Тот появляется через несколько часов и удивляется, увидев, что Лале ждет его.

– У тебя мало работы, да? – спрашивает Барецки.

– Хочу попросить вас об одолжении! – выпаливает Лале.

Барецки прищуривается:

– Никаких больше одолжений.

– Может быть, когда-нибудь я смогу сделать что-нибудь для вас.

– Что такого ты можешь для меня сделать? – хохочет Барецки.

– Нельзя сказать заранее. А вам не хотелось бы оказать услугу про запас, на всякий случай?

– Что ты хочешь? – вздыхает Барецки.

– Это Гита…

– Твоя подружка.

– Вы можете перевести ее из «Канады» в административный корпус?

– Зачем? Полагаю, ты хочешь, чтобы она была в помещении с отоплением?

– Да.

Барецки стучит ногой:

– Это может занять день или два, но попробую что-то сделать. Ничего не обещаю.

– Спасибо.

– Ты мой должник, Татуировщик. – Он ухмыляется, поглаживая офицерскую тросточку. – Мой должник.

– Пока нет, но надеюсь стать им, – с напускной храбростью говорит Лале.

Он уходит прочь бодрым шагом. Может быть, ему удастся сделать жизнь Гиты более терпимой.

* * *

В следующее воскресенье Лале медленно идет с выздоравливающей Гитой. Ему хочется обнять ее, как это делают Дана и Ивана, но он не решается. Хорошо просто быть рядом с ней. Она очень быстро выбивается из сил, а сидеть слишком холодно. На ней длинное шерстяное пальто, без сомнения взятое девушками из «Канады», и СС не возражает. Лале наполняет глубокие карманы пальто едой и отправляет девушку в ее барак отдохнуть.

* * *

На следующее утро офицер СС ведет дрожащую Гиту в главный административный корпус. Молодой женщине ничего не сказали, и она автоматически боится самого худшего. Она болела и теперь очень слаба. Начальство явно решило, что от нее никакой пользы. Пока офицер разговаривает с младшим по чину, Гита оглядывает большую комнату. Тут стоят зеленые столы и шкафы для хранения документов. Все предметы на своих местах. Больше всего ее поражает тепло. Эсэсовцы тоже здесь находятся, поэтому есть отопление. Женщины, заключенные и штатские, молча и быстро работают, опустив головы, – пишут, сшивают документы.

Конвойный офицер подводит Гиту к служащей, и Гита спотыкается от слабости после перенесенного сыпняка. Служащая грубо отталкивает ее. Потом хватает Гиту за руку, рассматривает татуировку, после чего тащит ее к пустому столу и усаживает на твердый деревянный стул, рядом с другой узницей, одетой так же, как она. Эта девушка не поднимает глаз, стараясь казаться меньше, незаметней, чтобы не привлекать внимания офицера.

– Покажи ей работу, – отрывисто говорит раздраженный офицер.

Когда они остаются одни, девушка показывает Гите длинный перечень фамилий и описаний. Она вручает ей стопку карточек и объясняет, что сначала Гита должна переписать данные каждого человека на карточку, а затем в большую тетрадь в кожаном переплете, лежащую между ними. Никто в комнате не разговаривает, и Гита, осмотревшись по сторонам, понимает, что ей тоже следует держать рот на замке.

Ближе к концу рабочего дня Гита слышит знакомый голос и поднимает глаза. В комнату входит Лале и передает бумаги одной из штатских сотрудниц за конторкой. Окончив разговор, он медленно окидывает взглядом сидящих девушек. Увидев Гиту, подмигивает ей. Не в силах совладать с собой, она громко вздыхает, и некоторые женщины поворачиваются к ней. Соседка толкает ее локтем в бок, и Лале поспешно выходит из комнаты.

* * *

После окончания работы Гита видит стоящего поодаль Лале, который наблюдает, как девушки выходят из административного корпуса, чтобы пойти в свои бараки. Из-за навязчивого присутствия СС Лале не решается подойти ближе. Девушки идут рядом, разговаривая.

– Я Силка, – говорит новая сослуживица Гиты. – Из блока двадцать пять.

– Я Гита, блок двадцать девять.

Едва девушки входят на территорию женского лагеря, как к Гите бросаются Дана и Ивана.

– С тобой все в порядке? – настойчиво спрашивает Дана с выражением страха и облегчения на лице. – Куда тебя увели? Зачем тебя увели?

– Все хорошо. Меня взяли на работу в администрацию.

– Как? – спрашивает Ивана.

– Лале. Думаю, он как-то это устроил.

– Но с тобой все в порядке? Тебя не обижали?

– Я в порядке. Это Силка. Я теперь работаю с ней.

Дана и Ивана обнимают Силку. Гита улыбается, довольная тем, что ее подруги сразу приняли в свою компанию чужую девушку. Весь день она тревожилась, думая, как они отреагируют на ее новую работу с относительным комфортом, в тепле, не требующую физических усилий. Она не станет винить их, если они позавидуют ей, чувствуя, что она больше не одна из них.

– Пожалуй, пойду в свой барак, – говорит Силка. – Увидимся завтра, Гита.

Силка отходит от них, а Ивана смотрит ей вослед:

– Господи, какая хорошенькая! Даже в лохмотьях она красивая.

– Да, верно. Она весь день то и дело улыбалась мне, чтобы подбодрить. Ее красота подкупает.

Силка оборачивается и улыбается девушкам. Потом одной рукой снимает с головы шарф и машет им, открывая взорам длинные темные волосы, ниспадающие на спину. Она движется с грацией лебедя, эта молодая женщина, как будто не сознающая своей красоты и неподвластная окружающему ужасу.

– Тебе надо спросить у нее, как она сберегла волосы, – говорит Ивана, рассеянно поправляя собственный шарф.

Гита стаскивает с головы шарф и пробегает пальцами по своим колючим, коротко остриженным волосам, отлично понимая, что и эти волосы ей скоро сбреют наголо. Улыбка исчезает с ее лица. Она снова натягивает на голову шарф, берет за руку Дану и Ивану, и они шагают к тележке с едой.

Глава 8

Лале с Леоном работают сутки напролет. Немцы продолжают захватывать города и деревни, вывозя оттуда евреев. Евреи из Франции, Бельгии, Югославии, Италии, Моравии, Греции и Норвегии пополняют ряды узников, уже захваченных в Германии, Австрии, Польше и Словакии. В Освенциме они набивают номера тем несчастным людям, которых отобрала «медицинская комиссия». Этих предназначенных для работы людей привозят на поездах в Биркенау, что избавляет Лале и Леона от восьмикилометровой «прогулки» туда и обратно. Но, занятый этими вновь прибывшими, Лале не в состоянии собирать «дань» с девушек из «Канады», и угощение Виктора каждый день возвращается с ним домой. Время от времени, когда номера истощаются и наступает подходящее время суток, Лале отпрашивается в уборную, а сам отправляется в «Канаду». Запас камней, драгоценностей и денег у него под матрасом увеличивается.

День переходит в ночь, но люди продолжают выстраиваться в очередь для получения клейма на всю жизнь, короткую или длинную. Лале трудится, как робот: смотрит на клочок бумаги, берет протянутую ему руку, набивает цифры.

– Дальше. Следующий, пожалуйста.

Он чувствует, что очень устал, но очередная рука такая тяжелая, что ему не удержать ее. Перед ним стоит настоящий гигант с мускулистой грудью, толстой шеей и массивными конечностями.

– Я очень голоден, – шепчет мужчина.

Лале делает нечто, чего не делал никогда.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Якуб.

Лале принимается за номер Якуба. Закончив, он оглядывается по сторонам: эсэсовцы утомлены и почти не обращают внимания на происходящее. Лале ведет Якуба за собой, в тень, куда не достигают лучи прожекторов.

– Подожди, пока я не закончу.

Нанеся номер на руку последнего заключенного, Лале и Леон собирают инструменты и стол. Лале машет на прощание Леону, выражая сожаление, что тот опять пропустил ужин, и обещает принести завтра утром что-нибудь из своих запасов. Или сейчас уже утро? Лале медлит, проверяя, все ли эсэсовцы ушли. Быстрый взгляд на сторожевую вышку – никто не смотрит в их сторону. Подойдя к Якубу, он велит тому идти за ним, и они спешат в каморку Лале. Лале закрывает за ними дверь, и Якуб садится на его койку. Лале приподнимает угол продавленного матраса и достает хлеб с колбасой. Он предлагает еду мужчине, и тот быстро расправляется с ней.

– Откуда ты? – спрашивает Лале.

– Из Америки.

– Как же ты оказался здесь?

– Навещал родных в Польше и застрял там, не смог уехать. А потом там устроили облаву, и вот я здесь. Я не знаю, где мои родные. Нас разлучили.

– Но ты живешь в Америке?

– Да.

– Черт, это круто!

– Как тебя зовут? – спрашивает Якуб.

– Лале. Меня называют Татуировщиком. Ты тоже здесь неплохо устроишься.

– Не понимаю. Что ты имеешь в виду?

– Твои габариты. Немцы – те еще звери, но они не такие уж тупые. Они хорошо умеют ставить правильных людей на правильную работу, и я уверен, найдут дело и тебе.

– Какое дело?

– Не знаю. Подожди, и увидишь. Ты знаешь, к какому блоку приписан?

– Блок семь.

– А-а, я хорошо его знаю. Пошли, я отведу тебя. Тебе надо быть там, когда через пару часов будет перекличка.

* * *

Через два дня наступает воскресенье. Лале работал предыдущие пять воскресений и ужасно скучал по Гите. Сегодня, когда он идет по лагерю в поисках Гиты, на него светит солнце. Завернув за угол барака, он с удивлением слышит приветственные возгласы и аплодисменты. Таких звуков в лагере обычно не бывает. Лале проталкивается к центру толпы. Здесь, как на сцене, в окружении заключенных и эсэсовцев Якуб дает представление.

Трое мужчин подносят огромное бревно. Он берет его и отшвыривает в сторону. Заключенные с ужасом отскакивают. Кто-то приносит массивный металлический прут, и Якуб сгибает его почти в кольцо. Ему доставляют все более тяжелые предметы, и он продолжает шоу, демонстрируя свою силу.

Вдруг толпа затихает. Подходит Хустек в сопровождении эсэсовцев, но Якуб не замечает появления новых зрителей. Хустек смотрит, как силач поднимает над головой кусок стали и сгибает его. Он уже увидел достаточно. Офицер кивает ближайшим эсэсовцам, и те подходят к Якубу. Они не трогают его, а указывают дулами винтовок направление, в котором ему следует идти.

Толпа редеет, и Лале замечает Гиту. Он бросается к ней и ее подругам. Одна или две хихикают при виде его. Эти звуки так неуместны в лагере смерти, но Лале восхищен. Гита сияет. Взяв ее за руку, он ведет ее к их местечку позади административного корпуса. Земля еще слишком холодная, и сидеть на ней нельзя, поэтому Гита прислоняется к стене здания, подставляя лицо солнцу.

– Закрой глаза, – говорит Лале.

– Зачем?

– Просто сделай то, о чем тебя просят. Доверься мне. – (Гита закрывает глаза.) – Открой рот. – (Она открывает глаза.) – Закрой глаза и открой рот.

Гита так и делает. Лале достает из портфеля маленький кусочек шоколада и прикладывает его к губам Гиты, давая ей почувствовать текстуру, а потом медленно проталкивает кусочек ей в рот. Она прижимает к нему язык. Лале опять вытаскивает влажный шоколад и нежно проводит им по губам девушки. Она с удовольствием слизывает шоколад. Когда он сует шоколад ей в рот, она откусывает кусочек, широко открыв глаза. Смакуя вкус, она говорит:

– Почему шоколад кажется намного вкуснее, когда кто-то кормит тебя?

– Не знаю. Никто никогда не кормил меня.

Гита берет из рук Лале небольшой кусочек шоколада:

– Закрой глаза и открой рот.

Повторяется та же игра. Размазав остатки шоколада по губам Лале, Гита нежно целует его и слизывает шоколад. Он открывает глаза, видя, что ее закрыты. Он притягивает ее к себе, и они страстно целуются. Открыв наконец глаза, она вытирает слезы, сбегающие по лицу Лале.

– Что еще у тебя есть в твоем портфеле? – игриво спрашивает она.

Лале шмыгает носом и смеется:

– Кольцо с бриллиантом. Или ты предпочитаешь изумруд?

– О-о, пожалуй, с бриллиантом, – подыгрывая ему, говорит она.

Лале роется в портфеле и достает изумительное серебряное кольцо с бриллиантом. Протягивает кольцо ей:

– Оно твое.

Гита никак не может отвести глаз от кольца, в камне которого играет солнечный свет.

– Где ты это достал?

– Девушки из «Канады» ищут для меня драгоценности и деньги. На них я покупаю еду и лекарства для тебя и других. Вот, возьми его.

Гита вытягивает руку, будто хочет примерить кольцо, но потом отводит:

– Нет, пусть будет у тебя. Пусть послужит во благо.

– Ладно.

Лале собирается положить кольцо обратно в портфель.

– Постой. Дай взглянуть еще разок.

Он держит кольцо между двумя пальцами, поворачивая так и сяк.

– В жизни не видела ничего красивей. А теперь убери его.

– А я видел, – глядя на Гиту, говорит Лале.

Она заливается румянцем и отворачивает лицо.

– Я бы съела еще шоколада, если у тебя осталось.

Лале протягивает ей маленькую плитку. Она отламывает кусочек и кладет в рот, на секунду закрывает глаза. Остальное прячет в подвернутый рукав.

– Пошли, – говорит он. – Давай провожу тебя к девушкам, и ты их угостишь.

– Спасибо тебе. – Гита дотрагивается до его лица, гладит по щеке.

От ее близости Лале едва не теряет равновесие.

Гита берет его за руку и ведет за собой. Когда они входят на территорию основного лагеря, Лале видит Барецки. Они с Гитой отпускают руки. Он бросает на нее красноречивый взгляд, говорящий все, что ей надлежит знать. Больно расставаться с ней без слов, не зная точно, когда они вновь встретятся. Он направляется к Барецки, а тот пристально смотрит на него.

– Я тебя искал, – говорит Барецки. – У нас работа в Освенциме.

* * *

По пути в Освенцим Барецки передает Лале подробности о нескольких узниках, которых следует наказать. Эсэсовцы-конвоиры приветствуют Барецки, но тот игнорирует их. Сегодня он явно не в себе. Обычно он очень разговорчив, но сегодня кажется напряженным. Впереди Лале замечает троих заключенных, сидящих на земле спина к спине: они явно измождены и поддерживают друг друга. Заключенные поднимают глаза на Лале с Барецки, но не делают попытки пошевелиться. Не останавливаясь, Барецки выхватывает автомат и выпускает в них очередь.

Лале цепенеет, не в силах оторвать взгляда от убитых. Наконец оглядывается на уходящего Барецки и вспоминает тот первый раз, когда увидел подобное неспровоцированное нападение на беззащитных людей, в темноте справляющих нужду. Перед ним проносятся картины того первого вечера в Биркенау. Барецки быстро удаляется, и Лале боится, что очередной приступ гнева будет направлен на него. Он поспешно догоняет Барецки, но идет на некотором расстоянии от него. Барецки знает, что он рядом. Они в который раз подходят к воротам Освенцима, и Лале, подняв голову, читает слова: «ТРУД ОСВОБОЖДАЕТ». Он молча чертыхается. Не важно, пусть Бог слушает.