Текст книги "Красная Латвия. Долгая дорога в дюнах"

Музыка на позициях ночью – это нечто необычное и вызывает глубокие переживания. Когда слушаешь звуки музыки, порою пропадает ощущение реальности и тебя охватывает мечтательное настроение. Маленькому комиссару третьего батальона «Chico» это так понравилось, что он жертвует месячную зарплату на новые инструменты для оркестра. Надо отметить, что все инструменты оркестра приобретены по инициативе командного состава, путем сбора добровольных пожертвований. Однако вскоре терпение фашистов истощается. При первых же звуках музыки на наши позиции обрушивается артиллерийский огонь.

Осенью 1937 года армии республиканской Испании, несмотря на поражения на севере (20 октября пал последний опорный пункт на севере – город Хихон), все же удалось одержать несколько побед. В конце августа в Сарагосском секторе был занят город Кинто, а 3 сентября Бельчите, где захвачено в плен 2000 фашистских солдат и офицеров. В середине декабря начинается наступление на город Теруэль. Через несколько дней Теруэль окончательно окружают, и 21 декабря город занимает республиканская армия. Все это положительно влияет на моральное состояние республиканской армии.

Однако разногласия в Едином фронте, которые все еще существовали, разрушительно влияли на развитие сил республиканской Испании. Троцкисты, демагогически называвшие себя «истинными ленинцами», вместе с анархистами нанесли Единому фронту несколько ударов в спину. Они выдвинули лозунг: «Не предавайте пролетарскую революцию в пользу буржуазной!» Они необоснованно сравнивали положение в Испании с положением в России в 1917 году и старались доказать, что они, являясь «истинными ленинцами», не могут поддерживать коалиции с буржуазными партиями и коалиционное правительство. Ленин, дескать, тоже был против поддержки Временного правительства в России в 1917 году. Они, мол, призывают прежде всего к социалистической революции в Испании и уже только потом к защите этой революции, а коммунисты в Испании идут в коалиции с буржуазией и поэтому «предали» социалистическую революцию и ленинизм.

Десятитысячная бригада «ПОУМ» (троцкистов), которая была образцово вооружена, всю войну простояла на Сарагосском секторе на месте, ни в каких серьезных боевых операциях против фашистов не участвовала. Однако 2 мая 1937 года вожаки партии ПОУМ и анархистов-синдикалистов организовали в Барселоне мятеж. Несколько дней в городе шли уличные бои.

С другой стороны, республиканцы и правые социалисты Ларго Кабальеро и Индалесио Прието в своей практической деятельности также искали соглашения с фашистами. Прието, став военным министром, издал несколько распоряжений, направленных на ограничение влияния коммунистов в армии. Например, в конце 1937 года было установлено, что комиссарами бригад и более крупных соединений не могут быть люди моложе тридцати лет. Из-за этого с поста комиссара мадридского фронта должен был уйти член Центрального Комитета Коммунистической партии Антонио Михе. «Chico» был так взволнован этим распоряжением, что прибежал ко мне и чуть ли не со слезами на глазах старался убедить меня, что закон этот равносилен предательству революции.

В результате этого распоряжения количество коммунистов в более крупных армейских соединениях, сильно сократилось, особенно на Мадридском фронте, где до того комиссарами были, главным образом, мадридские комсомольцы, показавшие себя самоотверженными и сообразительными воинами (во время обороны Мадрида в конце 1936 года). Ради сохранения Единого фронта коммунистам во многих случаях пришлось отказаться от своих завоеваний.

В штабе советников

В конце января 1938 года меня направили на работу в штаб советников Мадридского фронта, где я должен был ведать информацией. Каждый день приходилось знакомиться с огромным количеством материала на испанском языке; я должен был читать протоколы, донесения из штабов корпусов, и на основании этого давать каждый день информацию о положении на фронте и в тылу противника и время от времени писать обзоры.

Жаль мне было расставаться с 108‑й бригадой. За девять месяцев я вместе с ней прошел всю Испанию от Дон-Бенито до Уэски и затем обратно на Мадридский фронт. Вместе, с ней я пережил двадцатидневную пляску смерти под Брунете и многое другое, что так сближает людей. Кроме того, общее настроение было несколько подавленным. Фашисты снова заняли Теруэль. Когда я в мае предыдущего года пришел в бригаду, все были настроены оптимически и верили, что фашистов скоро разобьют, а теперь начали появляться сомнения. Не потому, что у испанского народа не хватало воли и энергии для борьбы, а потому, что интервенция фашистских государств, Германии и Италии, все усиливалась. Так называемая демократическая Европа, Франция и Англия, душила своей нейтральной политикой, а Советский Союз был слишком далеко. На море фашистские подводные лодки начали блокаду испанского побережья. Это необычно затрудняло снабжение – не хватало оружия и боеприпасов, ухудшилось положение с продовольствием.

В центре Мадрида, по улице Арсенала, в мастерской, шившей обмундирование для солдат, пожилой портной мне сказал:

– Народ силен. Артиллерийские снаряды не дают нам ночью спать. (Фашисты начали по ночам обстреливать город, чтобы не дать возможность населению вдохнуть – Р.Л.). Помещения не отапливаются, мы мерзнем. Наш паек сократился. Но мы работаем в два Ваза больше, чем раньше. Эту зиму мы выдержим, но и следующую, если ничего не изменится, нам придется очень трудно.

Мне не только было жаль расставаться с добрыми испанскими друзьями, мне казалось, что я бросаю их в трудную для них минуту. Я чувствовал себя, как человек, оставляющий в беде друга. «Chico» был крайне подавлен последними организационными мероприятиями Прието. Из дивизии ушел комиссар-коммунист, а вместо него прислали социалиста. Узнав, что я ухожу из бригады, «Chico» пришел ко мне и сказал:

– Камраде Рудольфо, не найдется ли там, куда ты уходишь, чего-нибудь и для меня, ведь здесь уже ничего не позволят делать так, как надо.

Я, конечно, ничего не мог предложить ему. С минуту подумав, он спросил, что я оставлю ему на память. Мы обменялись часами. Карлос сказал, что он еще надеется побывать в Москве и тогда непременно посетит меня. Я оставил ему свой московский адрес.

Капитан Франциско после боев под Брунете стал майором, он подарил мне свою визитную карточку с надписью: «Me abrazo sincero у fuerte», что в переводе означает: «Обнимаю сердечно и сильно». Он просил непременно написать ему, когда вернусь в Москву. Я, конечно, обещал им и самому себе никогда не забывать их.

В Мадриде мне присвоили звание капитана. У меня началась скорее жизнь чиновника, чем воина. В гостинице «Гайлорд» у меня был удобный номер в полторы комнаты, при гостинице была столовая. Штаб фронта находился в нескольких километрах от города. В моем распоряжении была личная автомашина с шофером. Вначале у меня были трудности с языком, приходилось часто заглядывать в словарь. Я начал брать уроки испанского языка и прилежно изучать грамматику. Я читал на испанском языке книги. До меня тут работал какой-то югославский товарищ, Петрович (Попович). С неделю он знакомил меня с новой работой, а затем уехал.

Советник фронта – генерал Максимов, как его называли в Испании, низкорослый блондин, очень, подвижный и всегда приветливый. Читая мои обзоры, он весьма деликатно указывал на недостатки моего русского языка, а говоря о существенных ошибках, обосновывал свои суждения с точки зрения военной науки. Мадридским фронтом в то время командовал известный генерал Хосе Миаха. Ему было около семидесяти лет, и его роль в военных операциях фронта была ничтожна. Всеми операциями руководил полковник Матальяна, окончивший в Париже военную академию, очень интеллигентный, энергичный и знающий кадровый офицер. Однако было трудно судить, что у него на уме. Он всегда был очень любезен, но в то же время очень официален. Таких сердечных отношений, как в 108‑й бригаде здесь, разумеется, не было. Нельзя не отметить, что в штабе царил образцовый порядок. Все шло здесь по определенному распорядку и всегда каждый был на своем месте. На Мадридском фронте наступило затишье. После боев под Брунете на всем этом секторе фронта никаких активных военных действий уже не было.

Однако общая обстановка вскоре начала сильно ухудшаться. В середине марта фашисты прорвали фронт у Бельчите и изо всех сил рвались к берегу Средиземного моря. На небольшом секторе фронта были сосредоточены около 750 самолетов и 170 артиллерийских батарей, много танков и хорошо вооруженных, полнокровных частей интервентов и испанской регулярной армии. У республиканской армии ощущался все больший недостаток оружия и другой военной техники. Дивизии были обескровлены в боях под Теруэлем. В начале апреля прорыв расширился в направлении Уэска – Лерида. 5 апреля пала Лерида. 15 апреля фашистские части заняли небольшой город на побережье Средиземного моря – Виньяросу. Таким образом, от Центральной Испании была отрезана Каталония с городом Барселоной. Теперь Центральную Испанию можно было снабжать только с моря или по воздуху – самолетами.

18 апреля 1938 года в Риме было подписано соглашение, по которому Англия не возражала против интервенции Италии в Испании. Теперь итальянские и германские военные суда и подводные лодки задерживали любой транспорт, направляющийся в порты Центральной Испании, чтобы оказать материальную помощь законному правительству Испании и испанскому народу. 13 июля французское правительство специальным постановлением закрыло испано-французскую границу.

Пораженческие тенденции все больше охватывали входящие в Народный фронт партии и организации. Только Коммунистическая партия решительно поддерживала правительство Негрина и призывала продолжать борьбу. Сторонник капитуляции Прието был снят с поста военного министра.

Испанский народ не хотел идти в рабство к фашистам. По призыву Коммунистической партии в Барселоне в марте состоялась двухсоттысячная демонстрация против капитулянтов. Началась кампания за создание стотысячной добровольческой армии. За несколько дней записалось больше двадцати тысяч добровольцев, в основном заводская молодежь. Их места на заводах заняли женщины. Производство военных материалов – патронов, ручных гранат, снарядов увеличилось.

Штаб интернациональных бригад в начале апреля переместился из Альбасете в Барселону. Из испанских бригад отозвали инструкторов-иностранцев и отправили их в Барселону. Как-то ко мне зашел Казис Прейкшас. Он тоже все время был в испанской бригаде и теперь направлялся в Барселону. Все главные части интернациональных бригад уже до отрезания Каталонии от Центральной Испании были сосредоточены в Барселоне. Но небольшая часть их все же оставалась на южном фронте, там была и латышская артиллерийская группа. Из полученных писем я узнал, что во время отступления в начале апреля в бою погиб товарищ Гинзбург. Погиб также Барон. Ничего не было известно о Рудольфе Гайлитисе и Оскаре Саулитисе – латышах, которых я встретил в Мадриде и которые уехали с испанскими бригадами на Каталонский фронт. На Мадридском фронте количество военных советников сократилось. В начале мая меня командируют в Валенсию, в штаб советников Центральной Испании, а оттуда в штаб Левантийского фронта, который стоит в городке Вивера. На этом секторе фронта происходят упорные бои. Выйдя к морю, части фашистской армии активизируют свою деятельность в направлении Валенсии, и 14 июня войска Республиканской армии вынуждены оставить Кастельон. На Валенсийском направлении действуют 400 самолетов Франко, около 700 орудий разных калибров и 20 хорошо вооруженных дивизий. Республиканская армия сражается героически, но у нее не хватает противотанковой и зенитной артиллерии. Мало даже простых винтовок. На Левантийском фронте двадцатитысячная резервная армия не имеет винтовок.

Виверу бомбят почти ежедневно. Редко бывает день, когда не приходится искать укрытия в бомбоубежище, вырытом тут же во дворе дома. Это извилистая щель метра в три глубиною, с двумя входами.

25 июля Каталонская группа республиканской армии форсирует реку Эбро и переходит в стремительное наступление. Наступление это оказывается для фашистов неожиданным. Чтобы спасти положение на Эбро, они вынуждены остановить наступление на Валенсию. На Левантийском фронте наступает затишье. Штаб фронта перемещается в местечко Бетеру, километрах в двадцати к северу от Валенсии.

Советник фронта полковник Веков любит много читать, а книг здесь мало, поэтому мы в свободное время затеваем беседы на международные темы и о художественной литературе. Как-то к нам в руки попадает книга Макаренко «Книга для родителей», которую мы читаем и обсуждаем. Здесь я знакомлюсь с двумя болгарскими товарищами – танкистами Дамянавым и Цветковым. Дамянов рослый, плечистый человек с крупным красивым лицом, он сердечен, откровенен и всегда оптимистически настроен, жена у него в Москве. Цветков ростом поменьше, более замкнутый, словно чем-то озабочен, но очень чуткий и хороший товарищ. Однажды в наш штаб прибывают двое латышей из какой-то саперной части, товарищи Ратниек и Вецгайлис. Оказывается, что и у них семьи в Москве. Мы вскоре знакомимся и становимся друзьями.

Бои под Эбро продолжаются четыре месяца. Это говорит о том, что боеспособность республиканской армии не сломлена. Испанский народ уже давно разделался бы с испанскими фашистами, но ему не по силам одолеть немецких и германских интервентов, выдержать блокаду.

В октябре Республиканское правительство принимает решение отозвать с фронта всех иностранных добровольцев – интербригадцев. Это делается в связи с принятым Лондонской комиссией по нейтралитету решением отозвать из Испании всех иностранных добровольцев. Специальная международная комиссия должна установить: какое количество иностранцев воюет на стороне фашистов и на стороне республиканцев, после чего должна последовать эвакуация десяти тысяч добровольцев, сражающихся в интернациональных бригадах – около 60–70 процентов всех интербригадцев, находящихся в испанской республиканской армии. Одновременно предусмотрено эвакуировать такой же процент немцев и итальянцев, воюющих в армии Франко – не менее 100 тысяч человек. После осуществления этого плана и республиканцы, и франкисты должны получить права воюющих сторон.

Еще 27 июля правительство республиканской Испании сообщило, что оно согласно с «планом эвакуации иностранных добровольцев». Для республиканской Испании план этот был приемлем. Ее армия научилась теперь сражаться и защищать свободу своего народа. Только у нее не хватало оружия и она нуждалась в материальной помощи. В теперешних условиях республиканская армия после отзыва интербригадцев не стала бы слабее. Зато с выводом армии интервентов сильно ослабла бы армия Франко. Кроме того, открытие французской границы и получение прав воюющей стороны значительно улучшило бы снабжение республиканской армии оружием и другими военными материалами.

В октябре все интербригадцы были отозваны с фронта, 28 октября в Барселоне состоялся парад по случаю прощания с бойцами интернациональных бригад. Отзываются также еще оставшиеся в Центральной Испании небольшие подразделения интербригадцев, вместе с ними и латышская тяжелая артиллерийская группа, которую я после боев под Брунете встретил в Мадриде. Некоторое время она находилась в небольшом городке Катарохе, километрах в двадцати южнее Валенсии.

Я продолжаю работать в штабе Левантийского фронта. У нас не хватает переводчиков. На короткое время к нам переходит работать переводчиком из артиллерийской группы Беньямин Кур.

Вскоре в Валенсию прибывает международная комиссия, и все интербригадцы эвакуируются на пароходах в Барселону. В середине ноября еду в Альбасете, чтобы оттуда самолетом отправиться в Барселону. Количество советников во всей Центральной Испании сокращается до минимума.

Летим ночью на высоте свыше 4000 метров над фашистской территорией. Становится прохладно, зябнут ноги, довольно трудно дышать. Но это продолжается недолго. В пути никаких происшествий не было. Через несколько часов садимся на аэродроме в Барселоне. В Барселоне я останавливаюсь в гостинице «Диагональ». Город часто, и днем, и ночью, бомбят с воздуха, особенно район порта. Однако всюду чувствуется организованность и решимость сопротивляться, поддерживаемые главным образом коммунистами. Влияние коммунистов за все время войны беспрестанно растет. Если во время выборов в кортесы в феврале 1936 года, когда образовался Единый фронт, в Коммунистической партии Испании было неполных 20 тысяч членов, а во время фашистского восстания в июле 1936 года число членов возросло до 80 тысяч, то осенью 1938 года, вместе с Каталонской объединенной партией, в Испании насчитывается около 300 тысяч организованных коммунистов. Количество членов всех остальных партий за это же время уменьшилось.

В Барселоне я встретил своих болгарских знакомых – товарищей Табакова, Михайлова, Дамянова и Цветкова. Дамянов и Табаков уже готовились к отъезду в Москву. Несколько раз встречаю в Барселоне жену Кольцова, которая теперь работает корреспондентом «Правды». Михаила Кольцова больше нет, о нем тут идут разные кривотолки. Мы в глубоком недоумении. Не хочется верить, что этот прекрасный журналист, которого мы все так уважаем, сделал что-нибудь плохое.

Штаб советников находится километрах в трех-четырех от Барселоны на какой-то даче. Здесь я часто вижу известного советского генерала Штерна. Он всегда очень деятелен и занят.

Все вместе

В связи с отзывом с фронта интербригадцев я тоже остаюсь без работы и мне хочется вернуться в Москву. Однако это не так-то просто: официально я не гражданин Советского Союза, а латвийский подданный. В Латвии я в 1930 году приговорен к четырем годам заключения, теперь меня, на основании распоряжения буржуазного латвийского правительства от 23 февраля 1937 года, еще ждет особое наказание за участие в испанской войне. Поскольку я уехал в Испанию из Советского Союза и там живет теперь моя семья, я не сомневаюсь в том, что мне разрешат вернуться в Советский Союз, но чтобы получить такое разрешение, требуется много времени. При мне теперь нет никаких других документов, кроме удостоверения, что я майор испанской республиканской армии, уволенный из нее в связи с отзывом интербригадцев с фронта.

Недели две я живу в Барселоне. В конце ноября я уезжаю в местечко Белсарат, где находится лагерь демобилизованных из 13‑й интернациональной бригады. Лагерь состоит из польских, венгерских, украинских (из Закарпатья) и прибалтийских демобилизованных интербригадцев. Меня назначают командиром четвертого батальона лагеря 13‑й бригады. В этом батальоне есть латыши, эстонцы, литовцы, финны, закарпатские украинцы. Оружия у нас, разумеется, нет, никакие занятия не проводятся. Чтобы зря не терять время, организуем политзанятия и изучение языков. Я веду группу, изучающую историю Коммунистической партии Советского Союза.

Несмотря на то, что республиканское правительство честно выполнило взятые на себя обязательства по соглашению об эвакуации из Испании иностранных добровольцев, Франко и не собирается выполнять их. В Европе царит дух заключенного 29 и 30 сентября 1938 года Мюнхенского договора. В ноябре Франко, сосредоточив большую армию и имея огромное преимущество в военной технике, начинает из района Эбро наступление на Барселону. Республиканцы оказывают упорное сопротивление, на фронт отправляются все новые и новые добровольческие части. Но не хватает винтовок, патронов. За французской границей стоят эшелоны с закупленным испанским правительством вооружением – орудиями, самолетами, пулеметами, винтовками, но французское правительство не разрешает переправить все это в Испанию. Защитники республики вынуждены отступать шаг за шагом.

Для обитателей лагерей демобилизованных интербригадцев наступает пора новых испытаний. Вскоре из лагеря 13‑й бригады уезжают финны, шведы, датчане. Но остальным ехать некуда. Во всем кичащемся своей демократией капиталистическом мире нет страны, где могли бы найти убежище те, кто защищал в Испании эту демократию. Польское, венгерское, латвийское, литовское, эстонское и многие другие буржуазные правительства не разрешают вернуться в свою страну ни одному бывшему бойцу интернациональных бригад. Даже Франция, всегда предоставлявшая убежище всем политэмигрантам, отказывает теперь в приюте бывшим интербригадцам, то же делают США и Англия. Единственно Мексика соглашается дать убежище двум тысячам бывших интербригадцев. Известное количество обещали принять Бразилия и другие южноамериканские страны. Во французском порту, в Гавре, уже стоит пароход, чтобы отвезти 2000 интербригадцев в Мексику. Желание ехать в Мексику изъявляют главным образом польские товарищи. В один день они собираются и, сердечно простившись с нами, уезжают. Но через три дня они… возвращаются. Оказывается, что они доехали до границы, но во Францию их не пустили. Через несколько дней мы получаем разъяснение французского правительства, что оно сожалеет, что не успело организовать нужной охраны (!!!) 2000 бывших интербригадцев на время их проезда через территорию Франции в гаврский порт. Но тем временем пароход, шедший в Мексику, уже оставил Гавр. Ясно, что французское правительство Даладье, видимо, обещало Риббентропу, который недавно гостил в Париже, помочь фашистам уничтожить еще оставшихся в живых, безоружных теперь, интербригадцев. Из Парижа приходят вести, что французские пограничники получили указание арестовывать каждого перебежчика из гитлеровской Германии и выдавать его фашистам. После мюнхенского соглашения Чемберлен и Даладье превратились в открытых прислужников Гитлера.

В Белсарате я жил вместе с Яном Палкавниеком в небольшой комнатке в доме испанского крестьянина. По вечерам у нас обычно собирались и остальные земляки. Нас здесь из Латвии человек 30, не хватает только группы, воевавшей на юге, неизвестно, где она застряла. Вспоминаем Ригу, некоторые из нас умеют интересно рассказывать о своих приключениях. Хотя мы не знаем, что нас ожидает завтра, мы все же настроены оптимистически.

И новый, 1939 год мы встречаем как полагается. Какие-то коммунистически настроенные латыши из Америки прислали Палкавниеку консервы. В штабе советников мне удается достать немного кофе и сахару. Приехали кое-кто и из медицинского персонала госпиталя интербригадцев – Рива Волшонок (Лейбович) и другие. Мы все собираемся в большой комнате испанского крестьянина, которая сегодня предоставлена нам.

Открывая вечер, я указываю, что, хотя мы и интернационалисты и находимся здесь, в Испании, в качестве интербригадцев, наша, как латышей, первая задача – бороться за демократию в Латвии. Здесь, в Испании, борясь против фашизма и защищая испанскую демократию, мы защищаем также демократию в Латвии. Пока в мире властвует фашизм, в Латвии демократии не будет и эту борьбу мы должны продолжать, где и в каких условиях мы бы ни находились. Затем мы один за другим рассказываем «истории из своей жизни». Очень хорошо рассказывает «Карлюк», рижский шофер. Вскоре начинают звучать латышские песни. Мы расходимся только под утро.

Наступление фашистов на Каталонию с каждым днем усиливается, но сопротивление республиканцев не слабеет. В Барселоне формируются четыре женских батальона для поддержания порядка, создается несколько женских саперных батальонов и добровольческие женские группы для работы в промышленности. Все мужчины на фронте. Фашисты прилагают все силы, чтобы разгромить республиканскую власть в Каталонии, а затем уничтожить ее и в Центральной Испании.

В середине января лагерь 13‑й интербригады получает распоряжение выехать из Белсарата. Через; несколько дней мы прибываем в городок Палафуржель, лежащий на берегу Средиземного моря. Сюда прибывает и латышская артиллерийская группа с юга, приезжает также Брозинь, лиепаец Пуце, бывший фармацевт 35‑й дивизии Волдемар Купцис, Карл Розенберг, Спалан и другие. Теперь все латыши вместе, всего нас 57 человек, только 6 человек медицинского персонала еще находятся в интернациональном госпитале.

26 января 1939 года пала Барселона. Мы не можем сидеть невооруженные и ждать прихода фашистов. Просим разрешить нам участвовать в боях, так как фашисты все равно не выполнили взятых на себя обязательств и не эвакуировали ни одного солдата интервентов. Нам это разрешают, и мы созываем митинг. И опять почти все готовы идти в бой. Лагерь все же сохраняется, как тыловая база 13‑й бригады. В нем остаются только необходимая охрана, негодные для фронтовой службы и еще несколько десятков человек, которые отказываются идти снова на фронт, считая дальнейшую борьбу в теперешних условиях бесперспективной. Несмотря на то, что я изъявил желание пойти на фронт, меня назначают командиром лагеря 13‑й бригады. В лагере остается около 500 человек.

В ночь с 26 на 27 января в городке поднимается паника. Население спешит оставить город. Хотя фронт отсюда приблизительно в 100 километрах, городской голова и начальник полиции – анархисты уехали, сказав, что фашисты скоро будут здесь. Панику кое-как удается ликвидировать, однако местной власти в городке уже нет, ее нужно организовать самим. В нашем распоряжении всего лишь каких-нибудь 20 старых винтовок, брошенных полицией. Нет никакого транспорта. Первая задача – раздобыть вооружение и транспорт.

В городке есть авторемонтная мастерская с несколькими неисправными легковыми и грузовыми автомашинами. Туда вместе с Купцисом направляются Карлюк, несколько шоферов и еще кое-кто из понимающих что-нибудь в автомашинах. Оказывается, что в бензиновых баках мастерской имеется около 15 тонн бензина. До вечера приводятся в порядок пять грузовых и несколько легковых автомашин. Вечером Карлюк подъезжает к штабу на красивой черной машине марки «Крейслер», у нее только немного помят один бок. Ночью мы высылаем на дорогу патрули и разоружаем всех, кто без соответствующих документов движется с фронта в тыл. К утру у нас набирается около шестидесяти винтовок, несколько ручных пулеметов и довольно много пистолетов. Так как бензина у нас достаточно, то высылаем ремонтные бригады прибрать машины, которые из-за незначительных аварий брошены на дороге. Через несколько дней в нашем распоряжении уже около 15 грузовиков и несколько легковых автомашин. Этого вполне достаточно, чтобы весь лагерь в случае необходимости был на колесах. Километрах в десяти от нас, на берегу Средиземного моря, в дачном районе, находится госпиталь интернациональных бригад, начальником там работает рижский врач Рудина (Фос). Съездив туда, я выясняю, что у госпиталя на случай эвакуации нет никакого транспорта; оставляем шесть наиболее вместительных машин с нужным количеством горючего в распоряжении госпиталя. Поскольку связи с руководящими учреждениями у нас слабые, немедленно приступаем к эвакуации госпиталя, и раненых на машинах увозим в Фигерас.

Провокации и распространение разных слухов продолжаются. В ночь с 29 на 30 января мне докладывают, что в Паламосе, в небольшой рыбацкой гавани, километрах в четырех от Палафуржеля, фашисты высаживают десант. Это вполне возможно – мы никакой береговой охраны не организовали. Отдаю распоряжение приготовить все машины к отъезду. В лагере объявляется тревога. Беру 20 человек со всеми нашими пулеметами и отправляюсь в разведку. Однако все тихо и спокойно.

Утром в Палафуржель прибывает часть 11‑й интернациональной бригады. В ближайшие дни мы организуем патрулирование берега. На ночь оставляем в Паламосе сторожевое охранение.

Мы узнаем, что на днях французское правительство после долгих проволочек разрешило переправить через границу оружие, закупленное правительствам республиканской Испании. Но теперь оно уже ни к чему. Хуже того, большая часть этого оружия попадает в руки фашистских интервентов.

3 февраля 1939 года мы получаем приказ оставить Палафуржель и направиться в Ла Хункеру, небольшое местечко, километров в четырех от французской границы, у южного подножья Пиренеев. Мы прибываем туда 6 февраля. Местечко окружают невысокие, обросшие мелкими сосенками холмы. Там находится штаб интернациональных бригад, который возглавляет француз Андре Марти. Мне поручается организовать охрану местечка и штаба. Каждый вечер я являюсь к Андре Марти с докладом. Марти хорошо говорит по-русски, но когда я пытаюсь как-то доложить ему по-русски, он сердито перебивает меня:

– Мы в Испании, и поэтому говорите по-испански.

В местечке богатые запасы продовольствия. Всевозможные консервы, молочный порошок, сгущенное молоко и много других ценных продуктов. Склады эти были переданы в наше распоряжение. Я приказал каждому заготовить себе неприкосновенный, запас для следующего перехода – главным образом сгущенное молоко и молочный порошок. Тут к нам присоединились и несколько групп из той части бригады, которая ушла на фронт из Палафуржеля.

Утром 8 февраля мы получаем распоряжение покинуть Испанию и перейти французскую границу. Бригада строится поротно и со знаменем впереди направляется по шоссе к границе. Знамя несет наш статный артиллерист Янис Беникис. В нескольких сотнях метрах от границы мы на обочине дороги складываем оружие. У границы стоит группа офицеров разных стран – представители международной комиссии, вместе с ними – Андре Марти. Я докладываю ему по-испански, что бригада прибыла, чтобы выполнить приказ н перейти границу, и сдаю знамя бригады.

Международная комиссия спрашивает, кто командир бригады. Я докладываю на латышском языке, что 13‑я интернациональная бригада, выполняя приказ, прибыла, чтобы перейти границу. Товарищ Кур переводит мои слова на французский язык.

Среди членов комиссии вижу человека в форме офицера буржуазной Латвии. Ловлю на себе любопытный взгляд. Кто-то опрашивает, почему я не в военной форме. Видимо, его интересует мое звание. Я отвечаю, что комиссии должно быть известно, что с октября месяца интербригадцы на фронте больше не находятся и в армии республиканской Испании на активной службе не состоят. Затем следует несколько вопросов о численности, вооружении. Я называю точную цифру и поясняю, что оружие, которое было в распоряжении бригады для охраны, она сложила. За границей нас встречает отряд французских жандармов.