Текст книги "Красная Латвия. Долгая дорога в дюнах"

Рабочие университеты: Эрнест

Человеку несведущему может показаться, что борьба велась только на воле и прекращалась за тюремным порогом. Революционеры, побывавшие за тюремным порогом знали иное: здесь борьба становилась ежедневной, ежеминутной. […]

Обычно все это не отражалось в тюремных тетрадях – их дозволялось использовать для учебных записей, для выписок из газет и журналов. Но Эрнест Розенберг, человек горячий и смелый, по крайней мере дважды нарушил в этой тетради тюремную инструкцию. Он оставил записи, которые, скорее всего, и послужили причиной ее конфискации. […]

«В настоящей общей тетради заключенного Розенберга, Эрнеста Эдуарда с(ына) находится нумерованных и прошнурованных листов сто сорок четыре (144) листа.

Рижская центральная тюрьма. 24 апреля 1930 г.»

«Стены моей камеры

Камеры централа. Что только здесь не происходило, начиная с царизма и до самых нынешних времен «демократического» правительства! Не знаю, могло ли быть иначе, но все же видны следы того, что здесь пережито, следы тех, кого окружали эти стены.

Вон сквозь все слои краски видно «1905—6 г.» и дальше лозунг, который уже нельзя разобрать. Но и он подтверждает, что запертые здесь бойцы первой битвы против власти не были сломлены кровавой реакцией, остались верны начатой борьбе. Подобно тому, как те борцы и их завоевания сохранились в памяти революционных рабочих, так и здесь, в тюремных стенах, никакие краски не помогли скрыть мужество борцов.

Дальше! Время властвования белой Латвии. Можно прочесть и о кровавых деяниях этой контрреволюции.

«Работяга (имя, фамилия стерты) сидел здесь по статьям 102, 111, 142, 148 и т. д.» Недалеко от этого: «Здесь сидел и провел свои последние дни политический А.Пуриньш (Чомс), смертный приговор исполнен 7/VIII – 1922 г.» Там же:

 
С призывом к бою на устах
С горящим сердцем вы погибли!
Вам, павшим, вечной будет слава,
А мы, живые, мстить идем.²
 

Яркий пример несокрушимой веры в победу, которая жила и живет в сердцах революционных пролетариев. И пример того, что дала буржуазия пролетариату за время своего правления.

Еще из двадцатых годов: «Политический! Не забывай тюремные даты: 1 мая, 9 июня (убийство Шилфа и Берце в 1922 году)³, 7 ноября (праздник Октябрьской революции). Старайся установить связи с другими и сговориться о совместном выступлении». Многие сидевшие в последнее время тоже оставили здесь и свои имена и лозунги. Особенно ясно видно: «Да здравствует КПЛ и КСМЛ!».

Я кончил свой обзор. Могу сказать, что эти стены ничуть не немые и очень ясно показывают лицо своей эпохи. Менялись формы правления, опрокидывались и перекрашивались вывески с названиями государств, но революционный пролетариат продолжал и продолжает свою борьбу, потому что эти государства не давали ему ничего, кроме цепей, тюрем, виселиц и других орудий пыток и истязаний. Мне остается вслед за товарищами написать лозунг: Да здравствует революционная борьба пролетариата за…

Р.Ц.Т. 21.V. 1930 года».

Последнее слово призыва в тетради густо зачеркнуто и затем еще стерто.

Имена троих убитых прочитал Эрнест Розенберг на стенах. Один из них сидел в этой же камере перед смертью М.Чуче (А.Пуриньш-Упмалис) был членом ЦК КПЛ, работал в армейских организациях коммунистов. Смертный приговор ему долго не приводили в исполнение: ждали, что он подаст прошение о помиловании. Не дождались. М.Чуче был повешен 7 августа 1922 года. Ему было 26 лет.

Два других имени относятся к числу самых видных в истории борьбы латышского рабочего класса против буржуазии. Шилф, Берце и большая группа их товарищей были арестованы в мае 1921 года. Шилф назвался Я.Сеглинем. Охранка поначалу не знала, кто попал ей в руки, но в ее распоряжении были «эксперты»: один из виднейших лидеров социал-демократии в буржуазной Латвии, Бруно Калнынь⁴, и Ф.Шаберт, оба из меньшевиков. Бывшие «революционеры» охотно взялись служить охранке. Они сообщили, что Сеглинь – это старый большевик, секретарь правительства Советской Латвии в 1919 году, ныне секретарь ЦК КПЛ и редактор подпольной коммунистической газеты «Циня» Янис Шильф (Яунзем). Его пытали, требуя выдать товарищей, – безуспешно. Вместе с ним был схвачен член ЦК Компартии, комиссар социального обеспечения в правительстве Советской Латвии писатель и поэт Август Берце (Арайс). Незадолго до ареста он написал «Смерть Менуса» – рассказ, разоблачающий охранку. Всех арестованных предали военно-полевому суду. Предвидя смертный приговор, представитель КПЛ в Исполкоме Коминтерна Петр Стучка написал письмо В.И.Ленину. Это было 6 июня 1921 года, а уже на следующий день Ленин пишет:

«т. Стучке (Секретно)

7/VI

т. Стучка!

Вашу просьбу исполнил и сегодня же на писал Чичерину, чтобы он нажал посильнее на латвийское правительство и чтобы дал телеграмму Ганецкому, что я прошу его немедленно нажать и спасти рабочих…»⁵.

По поручению Владимира Ильича Народный комиссариат Советской России предложил правительству Латвии обменять коммунистов на арестованных в Советской России контрреволюционеров. Не раз это делалось, но на сей раз латвийское правительство отказалось: с этими врагами оно желало непременно расправиться. Шилф, Берце и семеро их товарищей были приговорены к смерти. В ночь с 10 на 11 июня 1921 года коммунисты были выведены на расстрел к стене Рижской центральной тюрьмы. Солдаты отказались стрелять. Приговор привел в исполнение офицер.

Следы прошлой борьбы были еще горячими, обжигали душу. Но борьба не осталась только в прошлом, она продолжалась, и рассказ об этом Эрнест уже доверил тетради. Не бледным карандашом, как многие другие записи, не привычными бисерными буковками, утомляющими глаз и отбивающими у тюремщиков охоту читать, – нет, это он напишет черными чернилами, крупно и разборчиво. Пусть читают тюремщики и пусть знают, что он не боится.

[…]

Дело было в 1933 году. Недавно пытался совершить побег из-под ареста известный вентспилсский коммунист и близкий друг братьев Розенберг Армин Анкупс. По-молодому, долго не раздумывая, – среди бела дня, прямо от ворот Вентсписской тюрьмы кинулся бежать, улучшив момент, когда, по его расчету, охрана не успеет выстрелить раньше, чем он скроется из виду. Выстрелить в него действительно не успели, но ему не удалось выбрать такой маршрут, чтобы преследователи потеряли его. Просто бежал – кто быстрее. Надзиратель отстал, но на улице встретились солдаты, не знавшие, что бежит политический. Они его и настигли.

Спустя некоторое время Вольдемар Малиновский шагал по вентспилской улице, направляясь к своему брату Янису Мильяновскому – тому самому, о котором идет речь в тетради Эрнеста. Вольдемар от рождения тоже был Мильяновским, но вследствие ошибки в документе однажды фамилия его слегка изменилась да так это и осталось. Вольдемара призывали в армию, и он хотел договориться, чтобы брат взял на хранение вещи – в основном книги. Подойдя к дому брата, издалека увидел, как того ведут двое полицейских. Ясно было, что в городе идут аресты, и притом массовые, раз не успели управиться, как обычно, ночью. Вольдемар зашел к знакомому подпольщику Улинскому, но тот ничего не знал. Пошли вместе на квартиру Мелиновского, чтобы забрать пожитки и отнести к Улинскому. Долго наблюдали за домиком, где жил Вольдемар, засады не заметили. Зашли. Хозяйка сообщила, что ночью в комнате был обыск. Завернув небогатые пожитки в одеяло, пошли к Улинскому. И прямо на улице наткнулись на местного полицейского, который объявил, что имеет приказ в случае встречи с Мелиновским отвести его в пункт охранки.

Долгое блуждание сослужило только одну службу: Вольдемар оказался последним из всех, кого арестовали в тот день. Камеры были переполнены, и его оставили в дежурном помещении. Он сидел на лавке спиной к окну, напротив – дежурный полицейский. Перед полицейским на столе лежал пистолет. Одна дверь из дежурки вела на улицу, другая – в коридор, где находились камеры. Из камер одного за другим выводили товарищей и вели на второй этаж, где помещался пункт охранки. Оттуда после допроса отправляли в тюрьму.

Недавно, осенью 1932 года, Вольдемар Мелиновский покинул Центральную тюрьму, отсидев 4 года. Про себя твердо решил: в тюрьме многому научился, больше не попадусь и сидеть не буду. И вот не успел оглянуться – новая отсидка. Надолго ли? Одно обстоятельство при обыске после задержания очень не понравилось. Отобрали записную книжку, документы, разные бумажки из карманов – обычно шпики жадно набрасываются на все это, ищут улики. На этот раз ни малейшего интереса. Улики, очевидно, не требовались. Похоже, впереди долгое заключение. Нет, запятая, хватит. Надо бежать, сейчас же, пока не увезли в тюрьму.

Первое – вырваться из дежурки раньше, чем полицейский схватит со стола пистолет и выстрелит. За спиной окно – можно быстро выскочить. Но оно закрыто. Двойное. Вдруг вспомнилась заметка из газеты: в Лондоне во время пожара люди бросились через закрытые окна и получили смертельные ранения от осколков стекла. Нет, не годится.

Надо успеть добежать до двери на улицу. Время от времени входят посетители, о чем-то спрашивают дежурного. Иногда они оказываются между арестованным и полицейским. Вот в такой момент и надо бежать. Посторонний человек растеряется, и не встанет сразу так, чтобы не мешать выстрелить.

А дальше? Нельзя позволить им сделать так, как с Армином. Они должны потерять беглеца сразу. За входной дверью налево – путь к базарной площади, там легко затеряться. Но туда далековато, преследователи могут увидеть его раньше, чем он свернет куда-нибудь. Направо через несколько шагов угол дома, переулок. По нему можно бежать влево и вправо. Вправо – близко река. Если побежать вдоль реки – мимо пустующей сейчас вентспилсской гавани – там забор, стройка. Если увидят на этом отрезке улицы, при первом же выстреле – через забор, перебежать стройку, за ней много сарайчиков и прочих построек, там легко скрыться.

Значит, из двери – направо, и тут же снова направо, за угол, к реке. На этом пути несколько поворотов, и после каждого поворота, которого он достигнет незамеченным, погоне придется делать выбор из двух неизвестных.

Теперь каждый шаг предстоящего пути ясен. Но за размышлениями прошло время. Несколько удобных моментов он упустил – все казались недостаточно надежными. Потом новые посетители не шли. И вот уже выведен из камеры на допрос последний – следующим поведут его. Вольдемар Мелиновский сидел и ругал себя. Не решился, упустил секунду – теперь за это придется отдать несколько лет.

Но его не вызвали наверх сразу за предыдущим арестованным. По лестнице спустился в дежурку сам начальник пункта охранки Синкевиц-Садовский. Утомленный допросами, он решил передохнуть, в предвидении близкого конца тяжелого, но такого успешного дня. Остановился спиной к Мелиновскому, с удовольствием потянулся. И Вольдемар понял: теперь! При начальстве полицейский не станет сам стрелять или бросаться вслед – будет ждать команды. Значит время в распоряжении беглеца удваивается: время на реакцию начальника, его команда, затем время на реакцию подчиненного – исполнение. Все это сообразилось мгновенно.

Входная дверь словно взорвалась от удара. Чудом не грохнулась наземь водосточная труба – с такой силой крутанулся он вокруг нее, сворачивая за угол. Не забыл пригнуться, пробегая под окном, у которого только что сидел. Не оглядывался, боялся потерять даже долю секунды. Ждал выстрелов – их не было. Он уже бежал вдоль забора – за спиной тихо. Еще поворот, и вот переулок выводит на главную улицу. Здесь – только шагом. Вот кабинет знакомой докторши Порниеце, не раз помогавшей подпольщикам. Впрочем, заходить в самый кабинет не потребовалось. Вошел в приемную, сел у окна, словно ожидающий приема больной, минут десять наблюдал за улицей. Все идут спокойно, погоня явно ринулась куда-то в другом направлении. Тогда он вышел и дошел до дома знакомого рыбака. Там скрывался, не выходя, две недели, а потом окольными путями выбрался из Вентспилса и уехал в Ригу. Он знал, что его бешено ищут по всему городу. И узнал потом от товарищей, что было с погоней.

Ему сразу повезло. Выбежавшие вслед за ним полицейские не успели заметить, как он свернул за угол, и сразу наткнулись на двух старушек, направлявшихся к базару. Размахивая пистолетами, суматошно заорали, спрашивая, куда побежал выскочивший из этих дверей парень. То ли старушки хотели ему помочь, то ли – скорее всего – напугались и махнули руками куда сами шли – к базару. Так преследователи с первых шагов потеряли след.

Вдохновленные его удачным побегом, Эрнест Розенберг и Янис Мильяновский решились вскоре на дело куда более трудное – бежать из Вентспилсской тюрьмы. Тюрьма эта помещалась почти в центре города, в старинной орденской крепости. Часть камер была в замке, стоящем посреди крепостного двора, часть – в выстроенном позднее небольшом помещении, примыкавшем к крепостной стене, которая почему-то именовалась «секретом». В «секрете» было около десятка одиночных камер, в которых политические содержались по двое. Камеры отпирал по очереди дежурный надзиратель три раза в сутки. Он выводил заключенных в туалет – там же в «секрете» – и мыть посуду после завтрака, обеда, ужина. Надзиратель был в «секрете» один. При нем были ключи не только от камер, но и от наружной двери. Другой сидел по ту сторону ворот и обязан был сквозь окошко наблюдать также за двором, но двор обычно был пуст, так что он не особенно себя утруждал.

План был таков: у туалета вдвоем скрутить надзирателя, заткнуть кляпом рот, завладеть ключами, открыть все камеры в «секрете», выпустить товарищей, после этого – во двор. Тут же приставить к стене крепости связанные вместе две койки и перемахнуть через стену.

План провалился сразу. Оглушить надзирателя неожиданным ударом по голове они не решились. Нельзя ведь знать, оглушишь или убьешь. А убивать они не хотели. Думали его припугнуть: молчи, не то… Но он слишком испугался. Испугался сразу до того, что не слышал и не понимал их слов. Втянув голову в плотную шинель, панически барахтался и орал. Они поняли, что все кончено. Сейчас в «секрет» вбежит охрана, кинулись в камеру и успели главное – развязать заранее связанные койки, которые уличали их в подготовке побега.

Осталось обвинение в нанесении телесных повреждений должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. В свалке Эрнест и Янис расцарапали надзирателю лицо. Оставался важный для приговора вопрос – преднамеренно или непреднамеренно нанесены телесные повреждения.

Эрнест Розенберг и Янис Мильяновский сочинили и отстаивали версию, согласно которой они собирались совершить проступок сравнительно легкий, наказуемый обычно карцером: осуществить недозволенное сношение с другими заключенными. Они будто бы хотели положить в туалете продукты для товарищей – туалет использовался чаще всего для тюремной «почты», это знали и надзиратели и заключенные. Надзиратель же будто бы воспрепятствовал им да еще набросился с бранью и побоями, после чего они в состоянии аффекта нанесли ему легкие телесные повреждения. Надзиратель, надо полагать, утверждал в суде, что телесные повреждения нанесены ему преднамеренно, и суд стал на его сторону. Тем не менее, приговор оказался значительно легче, чем мог быть, если бы тюремщики смогли доказать, что имела место попытка побега. Мы уже знаем из апелляции Эрнеста, что он получил еще 10 месяцев тюрьмы.

[…]

Рабочие университеты: Карл

Когда Эрнест оказался в тюрьме, Карл решил, что должен заменить старшего брата – и дома, и в профсоюзе. В клубе Райниса он стал руководить изданием стенной газеты. Вместе с ним в редакции работали Карл Приеже, Армин Анкупс, Вольдемар Мелиновский, Карл Рендиниекс и другие комсомольцы.

Скоро стенгазета сделалась настолько популярна, что выход каждого номера становился событием. В субботние вечера люди спешили в клуб, чтобы увидеть свежий номер. Читатели толпились вокруг и тут же обсуждали прочитанное.

Об успехах стенгазеты клуба скоро прослышали и агенты Вентспилсского пункта политического управления. Каждое воскресенье по утрам они стали являться для проверки. Обычно она кончалась конфискацией стенгазеты. Это еще больше увеличило ее популярность.

Ольга Розенберг – жена Жана Розенберга – вспоминает, как однажды Карл с ребятами из редколлегии решили посмеяться над агентами охранки.

В очередном номере газеты Армин Анкупс – он отлично рисовал – изобразил громадного пса с человечьей головой. Черты лица поразительно напоминали руководителя Вентспилсского пункта охранки Синкевица-Садовского. К хвосту пса был прицеплен портфель в точности такой, с каким разгуливал Синкевиц-Садовский. Пес держал в лапах маленькую стенную газетку, сорванную со стены, и злобно рвал ее, разевая пасть. Никаких других материалов в газете не было. И под карикатурой никакой подписи.

В субботу читатели не могли наглядеться на газету. А в воскресенье клубное помещение было переполнено: все хотели видеть, как начальник пункта охранки отреагирует на газету без слов. Около десяти, как обычно, явился Синкевиц-Садовский – рослый, с хорошей воинской выправкой, бывший офицер польской армии. С ним был его помощник Янсонс по прозвищу Косой. Оба поспешно двинулись к газете, чтобы прочитать ее и найти повод для конфискации.

И вдруг застыли как вкопанные. Синкевиц-Садовский побагровел, а Косой зашептал с простодушным возмущением: «На господина начальника похоже!» Это замечание окончательно вывело Синкевица из себя, глаза его налились кровью. Но как быть, если в газете нет ни слова? Какой повод для конфискации найти? Несколько мгновений начальник топтался на месте, чувствуя на себе насмешливые взгляды, потом зло крикнул помощнику:

– Идем!

Карикатура красовалась на стене всю неделю. Но все последующие номера конфисковывались беспощадно. […]

Из донесения политуправления (охранки) Елгавского района видно, что в ночь на 16 августа в Вентспилсе на улицах Рижской, Кулдигской, Звана, Юрас и Рупниецибас и у лесопилки «Латвия» найдены коммунистические прокламации «На борьбу с палачами трудового народа», подписанные Вентспилсским районнным комитетом Компартии Латвии и Вентспилсским районным комитетом комсомола Латвии. Воззвание отпечатано в типографии «Спартак». Всего найдены 123 экземпляра.

В том же году утром 1 августа в поселке Закю в Вентспилсе на телефонные провода был накинут красный флаг с надписями: «Мы превратим империалистическую войну в гражданскую» и «Руки прочь от СССР!»

В другом донесении сказано: в ночь на 8 июня на многих улицах Вентспилса разбросаны прокламации «Да здравствует Советская Латвия!», подписанные Центральным Комитетом Компартии Латвии и Центральным Комитетом комсомола Латвии. Подобные сведения поступали из Вентспилса в Елгавское отделение охранки очень часто, но виновных найти не удалось. […]

Тридцатый год – время великого кризиса. Тысячи латышей покидали родину и разбредались по свету в поисках работы. Тем, кто остался, приходилось бороться за самое право жить. Немного было стран, по которым кризис ударил столь тяжело. Развитая в начале века промышленность маленькой Латвии лишилась естественных связей с экономикой России. Не случайно здесь и в 1939 году промышленное производство не достигло довоенного уровня. […]

Когда Карла Розенберга арестовали в начале 1931 года, ему было только 19 лет. Но за спиной уже было несколько лет революционной практики. Это была школа. Теперь его ждал университет революционера – тюрьма. […]

21 ноября 1932 года, когда Карлу исполнился 21 год и он стал по закону совершеннолетним, его заключили в Рижскую центральную тюрьму, где он отбывал наказание до освобождения. Так, к своему совершеннолетию Карл успел познакомиться уже с четырьмя тюрьмами буржуазной Латвии. […]

[…] Фашизм наступал.

В ноябре 1933 года при выходе из зала заседаний сейма все депутаты рабоче-крестьянской фракции были арестованы и затем заключены в Рижскую центральную тюрьму. «Левый» лидер социал-демократической фракции Фр. Мендерс в своих речах в те дни старался доказать, что в Латвии фашизма не будет.

15 мая 1934 года в Риге шло заседание сейма буржуазной Латвии, которому суждено было стать последним. В самом начале глава правительства лидер кулацкой партии Крестьянский союз Карл Ульманис сообщил, что он в заседании участвовать не будет и просит депутатов оппозиции «реваншироваться» Был такой неписаный порядок: если кто-то из депутатов правящей партии покидал зал сейма во время заседания, он просил удалиться и кого-либо из оппозиции, чтобы в случае голосования оппозиция не воспользовалась его отсутствием. На сей раз из депутатов социал-демократической оппозиции вызвался «реваншироваться» Бруно Калнынь.

Карл Ульманис, оставив здание сейма, отправился руководить фашистским переворотом. Бруно Калнынь поехал отдохнуть на свою дачу в Межа-парке. Казалось, никто из прочих двадцати социал-демократических депутатов сейма понятия не имел о том, что готовилось.

Заседание сейма скоро закончилось. Направляясь домой, социал-демократические депутаты Ансис Рудевиц и Фрицис Мендерс заметили в городе необычное оживление. Улицы были полны айзсаргов⁶. Связные на мотоциклах с треском неслись в разных направлениях. Гарцевали конные патрули. […]

Ансис Рудевиц, главный редактор центрального органа «Социал-демократ», был, можно сказать, знаменем Латвийской социал-демократической рабочей партии. Почти на всех ее заседаниях он был председателем. Он ощущал на себе тяжесть ответственности, необходимость как-то реагировать на любое событие, определять свою позицию.

Фрицис Мендерс был в социал-демократической партии с 1904 года. В 1906 году его арестовали, выслали в Сибирь. Оттуда он бежал. В Западной Европе изучал право, экономику. Теперь он стал членом Исполкома II Интернационала, преуспевающим адвокатом, депутатом сейма, неоднократно избирался в комиссию по иностранным делам, включался в ответственные делегации. Он был политическим вождем партии, ее оратором, чьи мысли внимательно выслушивались не только на съездах, но и тогда, когда разговоры о партийной политике шли в здании ЦК за закрытой дверью.

В такой же роли выступал и Бруно Калнынь. Формально он отвечал за спортивную работу с социалистической молодежью, но его политический вес определялся не только этими особенностями. Его отец Пауль Калнынь был председателем сейма, мать, известная деятельница партии, журналистка, заседала еще в Учредительном собрании. Все выглядело благопристойно. Но Бруно Калнынь знал и другие рычаги политики. Когда какой-нибудь спортивной или другой организации рабочей молодежи угрожала коммунистическая оппозиция, он всегда находил тайную тропинку в охранку. Это был тот самый Бруно Калнынь, который в 1921 году вместе с Ф.Шабертом выдал тюремщикам руководителя коммунистического подполья Я.Шилфа. Правда, в то время еще никто, кроме охранки, не знал, что респектабельный вождь «рабочей» партии повинен в убийстве революционеров у стен Центральной Рижской тюрьмы, – это открылось гораздо позднее.

Трудно представить, что подготовка фашистского переворота – концентрация айзсаргов в Риге, приведение в боевую готовность полиции и армейских частей – были полностью скрыты от глаз вождей социал-демократии, крупнейшей политической партии Латвии, имевшей свою агентуру во всех учреждениях. Разве что Ансиса Рудевица оберегали от всех неприятных вестей о подготавливаемом перевороте. «Внезапность» переворота спасла социал-демократию от ответственности за бездеятельность.

Совсем уж странно, что после заседания сейма 15 мая социал-демократические депутаты все, как один, отправились по домам, решительно не замечая того, что творилось на улицах. В 23.00, когда Карл Ульманис объявил военное положение, вожди социал-демократической партии все сидели дома, будто только ждали, когда их арестуют. Ульманис так и сделал, сняв с них ответственность за все дальнейшее. Довольно скоро они были освобождены.

Так фашистский переворот в Латвии прошел без малейших попыток протеста со стороны социал-демократических организаций, хотя до того на любом собрании социал-демократов раздавались крики о том, что фашизму в Латвии не бывать. Рядовые социал-демократы верили, что их вожди имеют планы на все случаи. Когда переворот не встретил сопротивления, люди поняли, что их обманули и предали.

После переворота сейм был ликвидирован, все политические партии запрещены. Отменены свободы печати, слова, объединения в союзы и прочие. Прекращена деятельность всех оппозиционных правительству организаций.

Тяжелые репрессии обрушились на Коммунистическую партию. В одной только Рижской организации были арестованы примерно треть активистов. Арестовали организаторов Рижского комитета КПЛ (так именовались секретари комитета) К.Яунполиса, потом Г.Рапопорта.

Вместе с тем Компартия и комсомол были подготовлены к новым условиям борьбы. Коммунистическая партия в буржуазной Латвии никогда не была легальной. Но фашистский переворот заставил многое изменить и в подпольной работе. 24 тысячи членов социал-демократических профсоюзов, как и рабочая молодежь, организованная в социал-демократических культурных и спортивных обществах, не хотели смириться с фашистской диктатурой. […]

16 марта 1935 года Карл был выпущен из Рижской центральной тюрьмы. Ему исполнилось 23 года. Карл вернулся домой, в Вентспилс, устроился дорожным рабочим. Немедленно возобновил связи с подпольной комсомольской организацией. Опасности борьбы в условиях фашистской диктатуры его не пугали. Заботило другое: много ли он сможет сделать. В Вентспилсе его слишком хорошо знали, вести в таких условиях подпольную работу было почти невозможно. […]

В июле 1935 года Карл Розенберг стал членом Латвийской коммунистической партии. Его оставили на комсомольской работе. Кооптировали в Рижский комитет комсомола, поручили руководить коллегией пропагандистов. В Риге Карл Розенберг принял партийную кличку Кули. Он был вентспилсский, из портовых рабочих – не потому ли взял себе псевдонимом слово, обозначавшее портовых рабочих в Китае?

Теперь его карманы были набиты иностранными газетами, журналами, вырезками из них. Он быстро находил и переводил выдержки, которые требовались для подтверждения его мысли. «В этом смысле он нам полностью заменил арестованного Мартина Розенталя, который единственный из нас знал несколько языков и ориентировался в зарубежной литературе», – вспоминает А.Гринтале-Петрова. […]

До осени 1935 года напряженная борьба КПЛ, ЛСРКП и объединенного фронта молодежных организаций против фашизма происходила без крупных провалов. Однако время от времени происходили трудно объяснимые аресты. Одновременно с арестом М.Розенталя в марте был схвачен руководитель коллегии пропагандистов Рижского комитета КПЛ Вилис Друва. Летом в Задвинье арестованы на улице подпольщики Зелма Лутере и Екаб Бауманис.

Потом пришел ноябрь – черный месяц латвийского коммунистического подполья.

В первых числах ноября 1935 года в конспиративной квартире на улице Индрану был арестован только что прибывший из Москвы А.Марквартс. Несколькими днями позднее, 12 ноября, в квартире на улице Пернавас, 18 схватили подпольщика Карла Платера, а в другой квартире – курьера ЦК КПЛ Августа Кокаревица, прибывшего за шесть дней до того с почтой. 13 ноября на улице Пернавас, 18 арестовали техника ЦК А.Пайзума и вечером того же дня там же – подпольщика Унгера. 16 ноября в квартире Мартина Канны на улице Оглю, 10 были задержаны работники ЦК комсомола Э.Опинцанс и М.Донатс. 23 ноября произведен обыск нелегальной квартиры на улице Слокас, 4, где жили работник ЦК КПЛ М.Крумс (Мазайс). В тот раз обоих разыскиваемых не застали. А.Абеле схватили на улице тремя днями позднее. Ееще через несколько дней, 5 декабря, в квартире П.Гаркая на улице Кулдигас, 32 арестовали секретаря ЦК комсомола Элмара Бриедиса. Так за один месяц в разных местах и в разное время были арестованы девять ответственных работников ЦК КПЛ и комсомола и несколько держателей явочных квартир. Враг знал нелегальные квартиры. Не скоро удалось выяснить причины этого. […]

В связи с арестом Элмара Бриедиса Карл Розенберг-Кули был кооптирован на пост первого секретаря ЦК комсомола Латвии. На него легла теперь ответственность за всю работу организации. […]

Через некоторое время после отъезда Мазайса (М.Крумса) на пост руководителя нелегальной Латвийской компартии был выдвинут Ян Калнберзин (Закис). Несколькими годами раньше он работал в латвийском подполье Видиенской организации партии. Потом учился в Москве в Институте красной профессуры, преподавал в Ленинской школе Коминтерна – так назывались курсы для руководящих работников зарубежных компартий.

Решено было сменить и первого секретаря ЦК ЛКСМ. На место Карла Розенберга-Кули был кооптирован Петер Курлис (прежний Волдис, а теперь Мистер, Вальт)⁷. Карл Розенберг до того никогда не работал с Петером Курлисом, не был даже знаком. Курлис был в группе комсомольцев, отправившихся на учебу в Москву годом раньше.

Кули давно ждал замены. В нелегальной работе это требовалось время от времени, чтобы затруднить действия ищеек охранки. Кули работал на своем посту уже второй год. И как бы ни был строг в соблюдении правил конспирации, нельзя было забывать о вопросах, заданных хозяину квартиры, где взяли Элмара Бриедиса: кое-какие сведения о Кули были у охранки уже год назад.