Текст книги "Созидатель"

И.: Я, кстати, подозревал, что ты дойдешь до нравоучений. Что‑то такое в нотках твоего голоса уже начинало проскальзывать. Но мы здесь для того, чтобы дать беспристрастную оценку человеческим делам, а не искать изъяны друг в друге. Итак, нереалистичные сцены обстрела автомобилей меня развлекают. Но почему? Если для объяснения нужно вспомнить, что такое развлечения в принципе, нет никаких препятствий – телевизор может появиться у тебя в комнате хоть сегодня.

Е.: Кеша, вот не нужно сейчас показывать, что слова Андрея тебя как‑то задевают. Часто мы встречаемся с людьми, которые вот так готовы нам объяснять такие вещи? Давай уж дадим высказываться ему в таком духе, какой он посчитает правильным.

И.: Я просто хочу быть ближе к сути. Андре, можешь продолжать. Обещаю, критику отложу на после твоего объяснения.

А.: Спасибо. Кстати, твоя ремарка, Иннокентий, подоспела вовремя. Я про твое упоминание развлечений. Мне не стоило бы гнушаться активнее использовать его в своем рассказе. Казалось бы, развлечение – это пустяковое занятие, которое просто помогает расслабиться, накопить силы перед тем, как заняться действительно важными делами. Однако могла ли природа в принципе заложить в нас склонность к занятиям, которые сами по себе проходят впустую? Эволюция никогда не благоволила таким явлениям. Вот мы определили, что нам нравится смотреть криминальные фильмы потому, что наше внутреннее я распознает их как полезные в контексте обретения нового опыта поведения в опасных ситуациях. Это состояние, в котором мы как будто увеличиваем собственные шансы на выживание. Такие состояния я называю состояниями самоутверждения. Внутреннее я поощряет нас бывать в таких состояниях, более того, внушает потребность бывать в них. И для каждого человека есть свой набор условий, который его внутреннее я будет расценивать как соответствующие состоянию самоутверждения. Диапазон воистину огромен: от преступной активности – например, воровства – до возвышенных увлечений, например изучение скульптуры. Стоит отметить, что ни одно занятие в отрыве от прочих условий не может создать эффекта пребывания в состоянии самоутверждения. Развлечение тоже есть вид занятия, которое наше внутреннее я интерпретирует как подтверждение нашего пребывания в состоянии самоутверждения или приближения к нему. Важнейшая особенность развлечения: оно позволяет человеку усиливать свой уровень в разных составляющих жизни без большого и регулярного риска. Временами я вспоминаю об одной разновидности развлечений, которая, на мой взгляд, возникла одной из первых, еще в глубокие доцивилизационные времена. Я говорю о подвижных командных играх, прообразах современных футбола, волейбола и других из того же ряда. Давайте посчитаем, сколько всего разных выгод несло древним людям занятие такими играми. Во-первых, улучшало их физическую подготовку, что было крайне важно в условиях, когда выживание человека и его сородичей зависело во многом от того, сколько добычи принесет охота, сколько будет шансов убежать от хищника, когда он застанет тебя врасплох. Во-вторых, командные игры помогали древним людям тренировать скорость взаимодействия друг с другом, что было важным подспорьем для успеха во время охоты. В-третьих, командные игры – это, в конце концов, всегда состязание, то есть в игре люди выявляли наиболее физически подготовленных членов группы, а также каждый участник игры мог сверить свои физические способности со способностями других и понять, надо ли ему стараться больше, чтобы лучше соответствовать другим, или, наоборот, даже особо не напрягаясь, он превосходит многих. В-четвертых, командные игры позволяли людям лучше понимать, кто и как из сородичей будет вести себя в сложной ситуации. Примем такой тезис: поскольку участие в командных играх увеличивало шансы человека на выживание, внутреннее я стало понимать участие в командных играх и успех в них как фактор достижения состояния самоутверждения. Но интеллектуальный потенциал человека позволил ему изобрести и другие способы учиться новым моделям поведения, полезным с точки зрения выживания, не будучи при этом непосредственно занятым чем‑то, что увеличивает шансы на выживание его и его рода. Появлению таких видов развлечений, которые вообще не требуют от человека движений, эволюционный процесс не мог не благоволить: ты как будто повышаешь свой уровень в разных составляющих жизни и максимально экономишь физические силы. Один из таких видов развлечений стал играть весомую роль в жизни человечества и имеет прямое отношение к тому, что мы обсуждали ранее, когда затрагивали тему криминальных фильмов. Давайте начнем фантазировать о появлении этого способа. Я предложу вам представить нескольких людей времен первобытности, сидящих у костра. У них уже сформировалась речь, поэтому они могут рассказывать друг другу истории из своей жизни. Будет ли им важно узнать, как один из сородичей провел недавно охоту, в которой им самим не привелось участвовать? Если эта охота проходила по нетипичному сценарию, очевидно, им не помешает узнать ее подробности – это и будет способ научиться новому, не участвуя ни в каких событиях. Пусть такое приобретение знаний даст меньше, чем если бы человек непосредственно участвовал в охоте, но оно определенно принесет пользу. И вот тут важно рассмотреть характер распознания слушателем того, насколько в действительности ему важно узнать историю, которую он услышит. Распознает его внутреннее я эту историю как ценную для него или нет – в зависимости от этого он испытает увлечение ею или тоску. Предположим, люди первобытной эпохи, которых мы воображаем, много охотились, просто применяя древнее примитивное оружие для убийства животных, и в крайне редких случаях применяя какие‑либо серьезные ухищрения. Вот расскажет один человек сородичам у костра, как он сидел в засаде, а едва завидел зверя, сразу стал безоглядно стрелять в него из лука. Вряд ли им это будет очень интересно, поскольку они сами нередко бывали в таких ситуациях. Но вот услышать про то, как он придумал и соорудил хитроумную ловушку, чтобы поймать особенно крупного зверя, им может быть очень даже интересно. Знакомство с такой историей будет ценно любому, кто выживает благодаря охоте. Он узнает о новом действенном способе ловить зверя и наверняка сам попробует этот способ в следующий раз. Это будет накопление знаний, очень ценное с точки зрения борьбы за выживание. Не будем забывать и первый упомянутый мной фактор привлечения внимания к устному и не только творчеству – сопереживание героям. Этот фактор тоже издревле был крайне важным для развития культуры обмена историями – не исключено, что даже первичным. Но что в отношении правдивости рассказанного? Ведь если история – чистой воды вымысел, поступать в соответствии с тем, как описал свои действия рассказчик, окажется просто невозможным, да и сопереживать его героям будет бессмысленно, и в целом узнать такую историю будет как будто бесполезно, а то и вредно. И тем не менее слушатель может с тем же, если не бóльшим интересом впитывать в себя эту историю. Но почему так происходит, если она – вымысел, который никак не может научить человека чему‑то, и поэтому как будто и не должен вызывать у него интерес? Вот и нам часто бывает интересен вымысел, как он наверняка был интересен человеку древности, который сидел у костра и выслушивал байки своего сородича. Так почему? Есть вымысел мифический и есть вымысел героический. Для нашей истории актуален вымысел героический. Мифический оставим для других бесед. Героический вымысел изображает, как люди или какие‑либо человекоподобные существа совершают грандиозные подвиги, которые недоступны обычному человеку. Вымысел о чьих‑либо нереальных способностях наше внутреннее я распознает как ценный потому, что он задает ориентиры превосходства. Например, когда охотник расскажет, как он ради поимки диковинного зверя пересек непролазный лес, перепрыгнул реку и перелез горную цепь, слушатель может и не поверить этому, но все‑таки испытает удовольствие от небылицы. Внутреннее я поощряет узнавать и запоминать такие истории, чтобы в сознании складывались представления о том, каким может быть идеал человеческих способностей. Ты можешь не достигнуть идеала, но передать информацию об ориентирах превосходства потомкам. Поэтому, кстати, у людей и возникло обыкновение передавать небылицы из поколения в поколение. Пусть мы и не научились проходить сквозь непролазные леса, перепрыгивать реки и перелазить через горные цепи, но ничто из этого для нас не выглядит сейчас препятствием: мы научились строить дороги, мосты, самолеты. И, уверен, ориентиры превосходства, порожденные когда‑то человеческим вымыслом, сыграли немалую роль в том, что мы достигли этого. Иметь ориентиры превосходства свойственно одному человеку, свойственно иметь их и целому социуму, они стали присущи и всему человечеству. Помнишь, Иннокентий, в разговоре с тобой и Сергеем я упоминал понятие интуитивных идей, в воплощении которых человечество угадывает возможности для процветания и роста? Они, по сути, и развиваются из ориентиров превосходства. Действие с учетом ориентиров превосходства тоже есть способ максимизировать шансы на выживание, и это более чем естественно, что они возникли в ходе естественного отбора. В поведении, в котором главенствующую роль играют ориентиры превосходства, мы сродни бобрам, строящим свои плотины как можно более прочными. Именно благодаря нашей склонности фокусироваться на ориентирах превосходства мы имеем крупные корпорации, обеспечивающие мир продукцией или услугами глобального значения.

Но вернемся к истории зарождения вымысла. Можно выделить четыре категории информации. Может быть и пятый – правдоподобный бытовой обман, но это не для текущей истории. Что ж, вот первая категория: банальная правдивая информация, то есть такая, которая передает реальный жизненный опыт рассказчика, но навряд ли может представлять интерес из-за своей заурядности. Вторая: выдающаяся правдивая, которая интересна слушателю, поскольку сообщает важные для него факты чужого жизненного опыта и одновременно не похожа на вымысел. Третья: умеренно-фантастическая, явно относится к разряду выдумки, но интересна слушателю, поскольку может служить ориентиром для будущих достижений. Четвертая: отъявленно-фантастическая, которая чересчур далека от реальности, чтобы вообще существовал какой‑либо смысл ее усваивать. Для второй и третьей категорий также актуален фактор сопереживания героям. Разумеется, никаких четких граней между четырьмя перечисленными категориями информации не существует. Одна и та же история может быть отнесена разными людьми к разным категориям, но есть и истории, которые большинство людей отнесут, скорее всего, к одной и той же категории. История о человеке, способном предвидеть будущее, практически для любого, кто услышит ее, будет историей из категории номер три. Зачастую мы распределяем истории по категориям на бессознательном уровне. Рациональное мышление начнет работать, когда нам будет хорошо известна тематика конкретной истории, а также если мы отнесемся к информации в достаточной мере критично. Но вообще мы не очень склонны воспринимать информацию критично: внутреннее я имеет особенность мгновенно прицепляться к самым ярким явлениям, и все из-за экономии времени. Когда вы слышите правдивую историю, не задумываетесь, насколько она интересна или нет с точки зрения вашего жизненного опыта. В первую или вторую категорию ее определит ваше внутреннее я, в результате чего эта история или покажется вам скучной, или, наоборот, захватывающей, вы будете следить за ее развитием или пропустите мимо ушей. Законы такой работы вашего внутреннего я тоже не учитывают специфики реалий современной жизни, поскольку сформировались в доцивилизационные времена, и их работу с реалиями современной жизни можно назвать лишь слепой интерпретацией. Внутреннее я оценивает реалии современной жизни согласно своим, не самым оптимальным принципам. В случае оценки опасных ситуаций оно выделяет в массе обстоятельств то, что должно настораживать, игнорируя при этом многие сопутствующие факторы. Например, нам может быть интересно смотреть передачу про техногенную катастрофу, случившуюся в далекой стране, хотя с точки зрения реалий нашей жизни нам это будет бесполезно, так как никакой такой же техногенной катастрофы не может произойти рядом с нами просто из-за особенностей нашего региона. Но поскольку такая катастрофа может представлять смертельную угрозу большому числу людей, внутреннее я относит ее к категории абсолютных опасностей для человека как такового и будет подогревать наш интерес. И неудивительно: бóльшую часть своей истории человеку была недоступна информация о происходящем в других частях планеты, и наше внутреннее я развивалось, учитывая это условие. В общем, мы слишком часто находимся в положении человека, который смотрит на афиши издалека и который выделяет для себя одни и игнорирует другие лишь исходя из их красочности.

И.: Так просто не усвоишь всего, что ты рассказал, Андре. Но я уже начинаю больше верить в твое объяснение, почему нам интересно смотреть сцены с обстрелами автомобилей. Давай-ка докрути этот вопрос – разговор должен все‑таки получить логическое завершение.

А.: Конечно, за мной дело не станет. Я предлагаю разобрать пример того, как информация, возникшая с появлением некоторого нового явления цивилизации, распределилась по категориям, о которых я упоминал ранее. Возьмем судоходство. К первой категории мы отнесли бы такое высказывание: сегодня я видел, как моряки грузят товары на корабль. Ко второй категории: в последнем морском походе мы смогли посетить целых пять портов. К третьей категории: чтобы преодолеть ряд рифов, мы смогли поднять наше судно в воздух. К четвертой категории: наше судно скрутилось в винт и начало врезаться в сушу. Говоря о третьей категории, нетрудно отметить, что относящееся к ней заявление выражало мечту людей о создании воздушного транспорта, что, естественно, всегда принималось и продолжает приниматься как улучшение жизни, и потому подобного характера истории возбуждали интерес слушателей. С развитием человечества содержание каждой из четырех категорий информации становилось богаче и богаче. Всё более и более стройным становился и художественный вымысел.

Неплохо затронуть тему его становления. Напомню, интерес к информации третьей категории изначально был обусловлен тем, что человек посредством ее получает ориентиры для своего совершенствования, пусть эти ориентиры могут выражаться иносказательно, как в фантастических историях. Людей привлекает информация третьей категории, соответственно, и люди, способные ее генерировать, то есть сочинители, приобретают особенный статус в обществе как по-своему ценные индивиды. Между ними возникает конкуренция, что способствует развитию художественного вымысла. Он активно проникает и во вторую категорию информации – сильные позиции оказываются таким образом и у реалистичного вымысла. Это дает начало становлению сразу нескольких литературных жанров. Причем уже в тот период, когда человеческая культура только вставала на ноги, реалистичный художественный вымысел, будучи, в сущности, ложью, не вызывал отторжения, которое вызывает практически любая ложь. Всё же те достоинства, которые несет в себе для человека художественный вымысел, сильно перевешивает любой негативный эффект, вызываемый лживостью этого вымысла. Поэтому мы, по сути, не чувствуем себя обманутыми, когда читаем художественное произведение, явно не имеющее ничего общего с действительностью, хотя по-своему правдивое. Итак, назначение художественного вымысла – помогать нам расширять представления о жизни. Но часто люди, читая книги и ожидая получить благодаря им лучшее понимание действительности, разочаровываются и начинают считать литературу не столь ценным источником мудрости, как им представлялось изначально. Да и не кажется ли вам спорным, что мы склонны интересоваться литературными текстами, поскольку бессознательно ожидаем, что они помогут нам лучше разбираться в жизни? Если мы представим, как должно выглядеть идеальное положение вещей – согласно этому тезису – и сравним его с реальностью, увидим только расхождение. А каким, собственно, будет идеальное положение вещей? Человек, собравшийся создать художественный текст, должен в первую очередь понять, о чем таком он должен написать, чтобы читатель, благодаря его труду, смог грамотнее выстроить свою жизнь. Но много ли писателей задумываются именно об этом, прежде чем приступить к новой работе? Когда‑то наставления, а теперь книги по саморазвитию занимают видную, но все‑таки не самую обширную нишу. Действительно, бóльшая часть литературы, созданная человечеством, – это выдуманные истории, а не руководства к действию в сложных жизненных ситуациях. Почему именно так? Снова обратимся к эпохе, когда человек только начал создавать всевозможный вымысел. Это было время людей, еще не вполне цивилизованных и не наделенных большими знаниями об окружающем мире. Но самые интеллектуальные были уже способны фантазировать, могли сообщить сородичам что‑то новое. Люди, расположенные к сочинительству, не могли не использовать это умение, чтобы поднять свой авторитет среди окружающих.

На чем же основывались придуманные истории, если у человека еще не было универсальных знаний об окружающем мире, не сформировались четкие представления о его законах? Создание придуманных историй состоит в подборе ассоциаций на основе расщепленного психического материала, которым владеет автор. Расщепленного, потому что автор делит свои впечатления и знания о жизни на многие малые составляющие – и подбирает ассоциации, делая акцент на сопереживании героям вымысла. Что было исходной мотивирующей силой для сочинителей – склонность слушателя сопереживать или надобность в передаче практических знаний? Это вопрос, на который я сейчас не отвечу. Две эти тенденции могли развиваться одновременно.

Теперь подробнее распишу суть самой творческой работы. Творческая работа совершается внутренним я, и оно же играет роль первичной цензуры для материала. Преодолеет этот материал указанный барьер или нет, зависит от того, насколько внутреннее я найдет его увлекательным. Важен и результат действия сознательных представлений, который удерживает историю в рамках здравого смысла. Если, согласно оценке внутреннего я, результат удачный, он отражается в сознании человека – это первичный замысел. Далее сочинитель добавляет к этой идее все новые и новые ассоциации, пока не получает полноценной истории. Можем представить, как сочинитель, вдохновившись известной ему с детства молвой о приключениях одного давно жившего человека, создал на ее основе нового персонажа, наделил его чертами другого, уже знакомого ему по жизни человека, и снабдил некоторыми собственными переживаниями – это и есть подбор ассоциаций из расщепленного психического материала. Мне кажется, что маститые литературоведы перескажут не одну похожую историю конструирования нового вымысла. Так вот, такого рода истории – это единственный вид вымысла, который было доступно создавать сочинителям на протяжении очень продолжительной эпохи, пока человек еще не умел полноценно выводить универсальные законы жизни. Поэтому тяга слышать именно такой вымысел настолько укоренилась в нас. Важно отметить, что развитие сочинительства – это процесс, в котором одновременно участвуют как авторы, так и читатели. Облик литературных произведений во многом формируется за счет оценки, которую читатели выносят литературным произведениям, появившимся раньше. Если бы никому не было интересно знать про внутренние монологи героев произведений, такие монологи и не появлялись бы в сочиняемых историях. Переформулирую: если внутреннее я не решало бы, что читать качественно прописанные внутренние монологи главного героя ценно с точки зрения обретения новых представлений о жизни, такие монологи и не появлялись бы на страницах книг. Прогресс сочинительства – вещь довольно‑таки инертная, и, раз сформировавшись в еще доцивилизованные времена, ориентиры для наших литературных пристрастий не менялись сильно. Приведу пример. Определенной части людей будет интересно читать, как герой берет за руку девушку, которой он еще не успел рассказать о своих чувствах, у них возникает интерес к такому эпизоду: когда‑то, на заре развития художественного вымысла, в человеке закрепилась тяга уделять внимание историям, в которых есть описание любовных отношений. Потому что любому человеку важно пополнять свои представления о жизни в части любовных отношений, чтобы стать в этом успешнее. Здесь внутреннее я читателя тоже реагирует на наличие определенных признаков в литературном произведении – таких, которые показывают, описание какого жизненного опыта содержится в произведении. Любое явление действительности, стоит ему только возникнуть, быстро занимает свое место в нашей системе ценностей, в том числе в системе признаков, позволяющих понять внутреннему я, какой характер несет литературное произведение.

Вот я и вышел на финишную прямую объяснения, почему тебе интересно смотреть сцену с обстрелом автомобиля. Перестрелки пополняют наш жизненный опыт в части преодоления опасных ситуаций. И если литературное произведение или кино передают такую информацию, внутреннее я внушает нам интерес к такому литературному или кинопроизведению. Пусть это и может никак не соотноситься с нашим реальным жизненным опытом. Нам интересны даже перестрелки на бластерах в фантастических фильмах – внутреннее я и тут неспособно оценить, насколько маловероятны схожие ситуации в реальной жизни. В связи с этим несколько иначе сформулирую высказанную ранее идею о том, что пути прогресса сочинительства определяют как авторы, так и публика. История развития художественного вымысла – это история проверки реакций публики на новые веяния в создании этого вымысла. Внутреннее я интерпретирует новую придумку сочинителей как признак произведения, явно ценного с точки зрения получения нового опыта – и оно становится популярным, нововведение начинает применяться и другими авторами. Если новая придумка оказывается настолько нелепой, что сознание читателя гасит позывы внутреннего я обращать на нее внимание – и произведение, где такая придумка появилась, быстро забывается. В согласии с этими принципами произведения о путешествиях на космолетах стали популярны, а о произведениях про пришельцев, которые выглядят как туземцы, мы не знаем ничего. Если резюмировать: интерес к определенным категориям информации живет в нас с самых ранних времен, но постоянно росло количество признаков, ориентируясь на которые активируется наш интерес к той или иной разновидности информации. Законы, по которым возникает или нет интерес, обнажают неразборчивость, с которой внутреннее я определяет, что именно должно притягивать наше внимание, и скоропалительность, с которой внутреннее я присваивает значимость разным элементам реальности.

Е.: Да это та же самая неразборчивость, из-за которой мужчин привлекают разговоры на всякие пошлые темы, как привлекали еще их далеких-далеких предков. Вот чушь может быть чушью, и никаких новых представлений о жизни в таких разговорах получить невозможно, а если затронут эту тему, час с языка не слезет.

И.: Катя, опять эта твоя привычка трактовать все в вульгарном ключе. Но вообще в очередной раз восторгаюсь твоим чудесным чувством юмора. Вот, кстати, тебе, Андре, новая задача: а с чего это для нас таким притягательным является юмор? Неужели, смеясь, мы тоже приходим в состояние самоутверждения?

А.: Можете поверить, что наше внутреннее я именно так это и интерпретирует. Дело в том, что психические механизмы, отвечающие за восприятие юмора, довольно древние и в связи с этим при пристальном их рассмотрении покажутся крайне иррациональными. Они сформировались до появления у человека речи. С самого начала наша психика через юмор – точнее, через позывы к смеху – указывала нам на какие‑то из ряда вон выходящие безобидные события, которые расширяли наши представления об окружающем. Положительный эмоциональный всплеск стимулировал замечать новые события подобного рода, помогал лучше запоминать произошедшее. Я не зря сказал безобидные. Понятно, было много событий, по поводу которых смех был совершенно не уместен: пожар, нападение хищников, резкое похолодание – тут как‑то не до смеха. Но именно безобидные внезапные случаи, не требующие напряжения ума и при этом расширяющие представления об окружающем, становились составляющей эмоционального жизненного опыта. Так и появился смех. Вот сородич шлепнулся в грязь, вот обезьяна умыкнула еду у другой обезьяны – смешно же все это. Смех – яркое, заметное окружающим выражение эмоции, благодаря его заразительности больше людей придадут значение нетипичному событию, расширят представления о действительности. Смех вызывают не только реальные ситуации, но и вымышленные, потому люди и стали сочинять веселые истории. Конечно, не для того, чтобы расширять представления о жизни других людей, а чтобы привлечь внимание к своей персоне. Можно долго рассуждать о том, что вызывает у нас смех, а что – нет. Но согласимся с выводом: внутреннее я также интерпретирует смех как вид состояния самоутверждения, поскольку в этом состоянии мы узнаем что‑то новое об окружающей действительности. Пусть это новое, с точки зрения современного человека, не несет большой пользы, а только развлекает.

И.: Приблизительно я тебя понял. Будет повод – задумаюсь об этом еще раз. Есть еще пара состояний, которые, согласно твоей теории, должны быть состояниями увеличения шансов на выживание. Пояснишь?

А.: Конечно. Называй.

И.: Прослушивание музыки.

А.: Есть идея, что музыка была доязыковым способом людей обмениваться информацией об эмоциональном состоянии. И понятно, что музыка должна была возникнуть раньше музыкальных инструментов. Тогда, по всей видимости, люди передавали такую информацию какими‑то нечленораздельными напевами – веселыми, бодрыми, жалостливыми, печальными. Если иметь в виду, что для людей это был один из немногих способов передать информацию о своем эмоциональном состоянии, наряду с мимикой, они должны были быть весьма восприимчивы к рождаемой голосом музыке – вплоть до того, что в ходе такого обмена информацией транслируемая эмоция передавалась слушателям. Естественный отбор благоволил такому механизму: это увеличивало сплоченность социальной группы, обогащало эмоциональный жизненный опыт слушателей. Отчасти такой способ обмена информацией об эмоциональном состоянии сохранился и с овладением нами речью – в виде интонаций, любая из которых имеет определенный эмоциональный окрас. А применение музыкальных инструментов и мелодика позволили значительно повысить интенсивность эмоций от музыки. Она стала ценна в виде отдельных произведений, которые превратились в источник дополнительного эмоционального опыта. Другой вопрос, почему у людей разнятся музыкальные вкусы. Можно предположить, что человеку свойственно расширять жизненный опыт сообразно общему эмоциональному спектру, присущему его жизни.

Перейдем к следующему пункту?

И.: Да. Ты прям держишься своей философии, не отступаешь. Похвально. Так, следующий пункт. Танец.

А.: Танец может немало сказать о возможностях человеческого тела. Сила, гибкость, координация. Ритуальными танцами люди стремились выделиться перед богами. Энергичными танцами люди выделяются перед потенциальными половыми партнерами. Отдельная статья – медленные танцы. Их предназначение – усиливать интимность отношений возможных любовников. Делаем вывод: танец – тоже средство самоутверждения. Вкратце вот так.

И.: Андре, много же мы тебя сегодня слушали. В следующий раз, когда буду смотреть какой‑нибудь блокбастер, обязательно примерю к своим ощущениям все, что ты рассказал про недальновидность нашего внутреннего я, но сделаю это только из любопытства. Не думаю, что это сильно на меня подействует, как‑то повлияет на удовольствие, которое буду получать от фильма. Этот разговор был полезен тем, что я полностью убедился: ты знаешь, о чем писать картины, на многие годы вперед. И что я смогу попросить тебя создать картины на какую угодно тему. Глобальные эксцессы, личные страхи, путешествия во времени, реликвии никогда не живших народов. В общем, что угодно, чтобы попасть в тренд. Так что работай, работай. Проси потом меня о чем угодно – я отплачу тебе. Не пожадничаю, будь уверен.

Они ушли. Андрей недолго помнил этот разговор с Иннокентием и Екатериной: уже скоро он с головой ушел в создание нового полотна.