Текст книги "Жития святых в земле российской просиявших. Новомученики и исповедники XX века. Жития, чудеса,поучения. Том 2"

Наконец, благословив певчего, сказал: «Время и тебе, чадо, идти домой», – и сам провожал его до двери и поклонился ему почти до земли, благодаря за труды при переписывании его сочинений. Видя такие необычайные проводы и такое смирение архипастыря, певчий содрогнулся и с благоговением сказал: «Мне ли, последнему рабу твоему, Владыко, так кланяешься?» Смиренный архипастырь опять сказал ему: «Благодарю тебя, чадо!» Певчий удалился, заплакав. Святитель отпустил своих служителей на покой, сам же затворился в келье и стал на молитву. Утром пришли служители и увидели его, стоящим на коленях, как бы молящимся, но уже скончавшимся. По троекратном ударе в соборный колокол первым прибежал любимый певчий архипастыря и застал его еще в том положении, в каком он скончался.

Вся жизнь святителя Димитрия, начиная от раннего детства, посвящена была на служение Богу и святой Его церкви и была увенчана блаженной кончиной. Молитва услаждала его при жизни, в молитве перешел он в вечность.

Тело святителя, облаченное в заранее приготовленные им одежды, положено во гроб; вместо возглавия и под все тело положены были различные его сочинения, писанные его рукой, и вынесено в Крестовую церковь, близ кельи, в которой он скончался. Народ толпами бежал поклониться телу любимого архипастыря, ко всем милостивого и всем доступного; и поднялся великий плач народный о добром пастыре, наставнике и заступнике своей осиротевшей паствы. В тот же день прибыла в Ростов и царица Параскева Феодоровна и, узнав о смерти святителя, много плакала, что не удостоилась получить от него благословение. По ее желанию тело его перенесено в собор, где она, отслушав панихиду и поклонившись телу святителя, отправилась в обратный путь.

Духовное завещание святителя Димитрия немедленно было отправлено в Москву и оттуда последовал приказ похоронить его в Яковлевском монастыре, в соборной церкви, на том месте в правом углу, которое сам святитель назначил для себя. Вероятно, духовное завещание святителя было прочитано Петром Первым, потому что, узнав о крайней бедности усопшего архипастыря, царь прислал указ ко дню погребения: «Что если в Ростове рыбы мало, то купить в Ярославле осетра, стерлядей и прочих рыб сколько пристойно» и сколько чего будет куплено и на сколько денег, о том известить его.

Около месяца стояло тело святителя Димитрия в соборном храме, в ожидании Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Стефана, желавшего исполнить условие, заключенное с усопшим архипастырем, по которому, в случае смерти одного из них, оставшийся в живых должен похоронить усопшего. Митрополит Стефан много плакал над телом угодника Божия и своего друга, и в назначенный день погребения, 25 ноября, совершил литургию и отпевание, при котором сказал красноречивое надгробное слово; оно не издано, но известно, что Стефан часто повторял в нем: «свят Димитрий, свят!» Тело святителя Димитрия, в сопровождении множества народа, перенесено в Яковлевский монастырь и погребено в соборной церкви Зачатия Богоматери. Блаженная кончина святителя Димитрия последовала 29 октября 1709 года, на 58 году от рождения. Замечательно, что архипастырь, нежно любивший свою мать и обративший внимание на день ее кончины в пятницу, и сам скончался в пятницу, погребен в пятницу и святые мощи его обретены в пятницу. Дневник свой он продолжал только до 1703 года и заключил его известием о кончине своего отца: «1703 года, яннуария 6-го, в третий час дня Богоявления Господня, преставился отец мой Савва Григорьевич и погребен в монастыре Кирилловском Киевском, в церкви Святыя Троицы; вечная ему буди память!» Отец его достигнул ста трех лет жизни; за год до кончины имел радость знать, что сын его Димитрий, по благословению Божию, возведен на высокую степень святительства.

Оставшиеся после труженика-святителя рукописные и печатные книги на греческом, латинском, польском и славянском языках тогда же были увезены митрополитом в Москву и сданы в патриаршую библиотеку.

Несмотря на многочисленность занятий по управлению епархией и глубоких ученых трудов, митрополит Димитрий ежедневно присутствовал при церковных службах; по праздничным и воскресным дням сам совершал обедню, говорил поучения и, несмотря на слабое здоровье, сам сопровождал крестные ходы из соборного храма. Во всю жизнь святой труженик соблюдал строгое воздержание, в первую же и Страстную неделю принимал пищу только по четвергам; и во всей чистоте наблюдал обет нестяжательности. После него остались только книги и архиерейское облачение, в котором он завещал себя похоронить. Все свои доходы он все время своего начальствования употреблял на нужды монастырские и на пособие нуждающимся и, поистине, что одной рукой получал, то другой раздавал. Для вдов и сирот он был покровителем и отцом; народу был доступен, будучи всегда готов на дела милости. В сане митрополита он часто призывал в свою крестовую палату хромых, слепых, глухих, увечных и нищих; кормил их и оделял деньгами, сам часто нуждаясь в них, особенно с тех пор, как доходы архирейского дома значительно уменьшились вследствие новых постановлений Петра Первого. Святитель не скорбел о своей скудости: «Ни коня, ни всадника, оскудели овцы и лошадей нет», но жалел, что не имеет возможности распространять училища и удовлетворять нужды убогих. Будучи сам искренно благочестив, он и всех приучал к благочестию, и когда бывал болен, то не только сам молился, но и извещал о том своих любимцев, воспитанников училища, чтобы за здравие его прочитали молитву Господню по пяти раз в воспоминание пяти язв Христовых – и чувствовал, что ему становилось легче. Окружающих своих приучал креститься и читать про себя молитву «Богородице Дево, радуйся» каждый раз, как часы своим боем напоминали о времени и приближении смертного часа.

По случаю починки опустившегося церковного пола, спустя 42 года после кончины святителя, обретено тело его нетленным, хотя лежало в сыром месте и без каменного свода. Все облачение святительское, митра из тафты, четки, на шее тонкий шелковый шнурок, на котором висел медный крест – все оказалось невредимым, а дубовый гроб сгнил, кроме дна, которое осталось цело, хотя под ним была грязь. Быстро разнеслась весть об обретении мощей; народ толпами спешил к угоднику Божию, и при гробе его потекли исцеления и совершались великие чудеса. После того указом 1757 года установлено праздновать во всей Русской Церкви 21 сентября, день обретения святых мощей, и 28 октября, день кончины святителя. Митрополит Ростовский Арсений Мацеевич тогда же написал житие святителя Димитрия, а архиепископ Амвросий Каменский составил ему службу. В следующем 1758 году усердием императрицы Елизаветы Петровны устроена прекрасная рака из первого серебра, открытого в ее царствование в Колыванских рудниках, в которую переложены нетленные мощи в присутствии императрицы Екатерины Второй 23 мая 1763 года, приходившей пешком после своего коронования из Москвы для присутствования в Ростове при этом торжестве. Императрица несла раку вместе с архиереями при обхождении вокруг церкви.

Из сочинений святителя Димитрия известны: «Четьи Минеи», или «Жития Святых», несколько раз напечатанные в Москве и в Киеве; «Алфавит Духовный» – нравоучительные увещания, по алфавиту начинаемые – много раз печатанный и в Киеве, и в Петербурге; «Руно Орошенное» – сказание о чудесах от иконы Богородицы в Черниговском Ильинском монастыре; «Рассуждение о образе Божием и подобии в человеце», писанное против суеверных защитников бороды, часто печаталось по приказу Петра Первого; «Апология во утолении печали человека суща в беде, гонении и озлоблении», печатанная сперва в Чернигове, потом в разных местах; «Розыск о раскольнической Брынской вере», книга эта имела несколько изданий в Киеве и в Москве. Всем защитникам раскола следовало бы изучать эту книгу, потому что в ней обличается раскол в полной несоответственности духу евангельскому. В трех частях «Розыска» развиваются три мысли: вера раскольников неправая, учение их вредно для души, дела их богопротивны. Все это написано с ясным и глубоким напоминанием евангельского духа. «Летопись келейная», любопытное исследование о несогласном летоисчислении; «Диариум», или «Дневник», на белорусском языке; «Каталог Киевских митрополитов с кратким летоописанием» напечатан в любопытном месяцеслове на 1776 год; «Летопись о построении церквей»; «Собрание разных поучительных слов»; «Внутренний человек в клети сердца своего поучающийся и молящийся, или Наставление для упражняющихся во внутренней молитве»; «Молитва исповедания к Богу» – это вопль грешника, кающегося о грехах; «Исповедание грехов перед иереем»; «Размышление о страданиях Спасителя» – дышит любовью к Распятому за нас. Кроме того, он написал много духовных стихотворений и драм духовного содержания.

Духовное завещание, написанное святителем за два года до кончины, есть лучшее руководство для пастырской жизни инока: тут излилась высокая христианская душа, исполненная любви к Богу, смирения и милосердия к ближнему. Прочитывать и изучать такое предсмертное завещание полезно для души. Повторим его:

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Я, смиренный архиерей Димитрий, митрополит Ростовский и Ярославский, слушая голоса Господа своего, глаголющего во святом Евангелии: будете готовы яко в онь же час не мните, Сын человеческий приидет. Не весте бо, когда Господь дому приидет, вечер или полунощи, или в петлоглашение, или утро, да пришед внезапу, обрящет вы спяща. Слушая сего голоса и страшась, особенно еще и потому, что часто подвергаюсь недугам, день ото дня изнемогая телом и ожидая на всякое время того нечаянного часа смертного, указанного Господом, и по силе моей приготовляясь к исходу из сей жизни, я рассудил за нужное известить сею духовною моею грамотою всякого, кто захочет после смерти моей разыскивать келейного моего имения, чтобы не трудиться ему понапрасну и не мучить служивших мне Бога ради. Пусть он знает, что от юности моей не собирал я ни сокровищ, ни богатств (это я говорю не из тщеславия, но для того, чтобы сделать то известным искателю имения после меня); с того же времени, как я принял святой иноческий образ и постригся в Киевском Кирилловом монастыре, на восемнадцатом году возраста моего, и дал обещание Богу хранить произвольную нищету, – с того времени и даже до приближения моего ко гробу не приобретал я имущества и мшелоимства, кроме святых книг; не собирал ни золота, ни серебра; не желал иметь лишних одежд, ни каких-либо вещей, кроме самых необходимых; но старался духом и самым делом соблюсти по возможности нестяжание и нищету иноческую; не заботился я о себе, но полагался на Промысл Божий, который никогда и не оставлял меня. Подаяния, какие доходили в руки мои от благодетелей, или келейный приход, по должностям расходовал я на мои и на монастырские нужды, там где был игуменом и архимандритом; точно так же и в архиерейском сане не собирал я келейных доходов (да и не много их было), но иное употреблял на мои нужды, другое же на нужды нуждающихся, как Бог приводил. Итак, пусть никто не трудится по смерти моей разузнавать или отыскивать какого-либо келейного сокровища; ибо ничего не оставлю ни на погребение мое, ни на поминовение; пусть нищета иноческая особенно при смерти явится пред Богом; потому что я верую, что приятнее Ему будет, если ни одной копейки после меня не останется, чем когда бы великое имущество после меня раздавалось. И если меня, такого нищего, никто не захочет предать обычному погребению, то умоляю тех, кто помнит о своей смерти, да отвлекут мое грешное тело в убогий дом и там между трупами бросят его. Если же воля начальствующих повелит погребсти меня по обычаю, то молю христолюбивых погребателей, да погребут меня в монастыре святого Иакова, епископа Рязанского, в углу церкви, где указал я место; о сем смиренно прошу. Кто захочет безмездно, ради Бога помянуть грешную мою душу в молитвах своих, тот сам да помянут будет в Царстве Небесном; кто же требует за поминовение мзды, того молю да не поминает меня нищего, ничего не оставившего на поминовение свое. Бог же да будет милостив ко всем и ко мне, грешному, во веки. Аминь.

Таковый завет есть моя духовная грамота: таково известие о моем имении. Если же кто не поверит сему известию, начнет с испытанием разыскивать после меня золота и серебра, то хоть и много потрудится, но ничего не найдет и судит ему Бог».

Святой мученик Пахомий
(7 мая 1730 г.)

Блаженный Пахомий родился в Малороссии от благочестивых родителей и еще в молодых годах был взят в плен татарами, которые продали его турецкому кожевнику в городе Усаки. Хозяин научил пленника своему ремеслу и старался научить его также своей вере. Пахомий скоро сделался его лучшим и усердным помощником, но не скрывал своего отвращения от магометанства. Хозяин грозил ему и даже наказывал ударами и лишениями пищи, но Пахомий все претерпевал с мужеством и радостью ради Христа. В продолжение 27-летнего рабства он ревностно и честно служил своему господину, так что турок поневоле чувствовал к нему уважение и полную доверенность и даже пожелал иметь его зятем своим, с тем чтобы передать ему все богатство свое, лишь бы он отрекся от Христа. Но верный раб Христов вменял за ничто все блага земные и заботился только о том, чтобы сохранить в чистоте высшее сокровище – веру во Христа.

Турок, убедившись наконец в непоколебимости своего пленника и тронувшись его многолетней усердной службой, дал ему свободу и позволение идти, куда хочет. Во время приготовления к пути Пахомий сильно заболел и впал в безпамятство. В это время соседние турки, услыхав, что русский пленник получил свободу, не приняв магометанства, решили, что этому не должно быть и потому для удовлетворения своей совести, хотя и не обрезали умирающего, но одели его в турецкие одежды и при том распространили ложные свидетельства, будто он отрекся от Христа и сделался турком. Но верный раб Христов выздоровел и сильно огорченный таким насилием удалился в Смирну и там, сбросив с себя турецкие одежды, поспешил отплыть на Святую Гору.

В монастыре святого Павла нашел он строгого подвижника Иосифа, исповедал перед ним все тайны сердца своего и умолил постричь его в иночество. Подражая добрым подвигам своего старца, Пахомий провел под его руководством двенадцать лет в обители святого Павла, потом, услышав о подвижнической жизни преподобного Акакия Капеокаливита, переселился в суровую его пустынь и шесть лет провел с ним в таких трудах смирения, поста и молитвы, что сделался образцом монашеской жизни для великих отцов пустыни Капеокаливы. Особенно отличался он кротостью и добродушной приветливостью; беседа его была столь сладостна и на лице его было такое благодатное выражение, что всеми был он любим. Но за все время подвижнической жизни постоянно тревожило его сомнение, не произнес ли он во время болезни каких-либо речей против христианства, когда турки облекли его в свои одежды; не посрамил ли он во время своего безпамятства каким-нибудь словом имени христианина? Тревожимый сомнениями и побуждаемый любовью ко Христу, он желал подвига исповеднического и не раз открывал свои сомнения и желания духовному отцу. Полагая, что эти помыслы происходят от духовной гордости, старец строго укорял его и в течение года возлагал на него различные епитимии. Смиренно покорялся блаженный Пахомий всем испытаниям, но оставался непоколебим в своем желании исповедничества. Святой старец Иосиф, видя его готовность на все мучения ради имени Христова, стал вместе с ним постом и молитвой просить Бога, чтобы открыл им волю Свою. Затем они просили наставления великих подвижников пустыни. Все одобрили такую мысль Пахомия, и с их молитвами и благословениями он оставил Святую Гору, сопутствуемый духовником своим Иосифом.

Когда они прибыли в город Усаки, Иосиф остался в гостинице, а Пахомий прямо отправился в дом своего прежнего господина, а оттуда на базар, для того чтобы все его узнали. Турки схватили его и повели к судье, обличая его, что этот тот самый раб, который во время болезни отрекся от Христа и облекся в зеленые одежды, а теперь носит одежду христианского монаха. На вопрос судьи, справедливо ли обвинение, Пахомий с радостным лицом отвечал, что никогда не отрекался от Христа, ни мыслью, ни делом, что исповедует Христа как истинного Бога и совершенного человека и готов претерпеть за исповедание своей веры все муки и самую смерть. Судья осыпал бранью и угрозами мужественного исповедника и говорил, что раз отрекшись от Христа, он не может более носить одежды христианские и должен выбрать одно из двух: или совершенно отречься от Христа, или претерпеть жестокую смерть. Мужественный исповедник сказал на то в ответ: «Да не будет того, Христос и Царь мой, чтобы я и тайной мыслью отрекся от святого имени Твоего! Из любви к Тебе я готов в огонь и на всякую смерть». Судья разъярился и приказал бросить его в смрадную темницу. Но с верой во Христа и темница без утешения человеческого показалась Пахомию раем.

На третий день он был осужден на смерть. Услышав эту весть, он обрадовался и прославил Бога. Всю ночь провел он на молитве, а на рассвете привели его опять на судилище и судья сказал ему: «Ты осужден на смерть за свое упорство; смотри, чтобы тебе позже не каяться», но Пахомий отвечал: «Тысячи ужаснейших смертей я готов перенести за Христа моего; спеши только исполнить свой приговор». Связанного мученика потащили за город на то место, где режут овец. Там много собралось христиан и турок. Турки оскорбляли Пахомия; одни осыпали его бранью, другие убеждали отречься от Христа. Углубленный в молитву мученик не обращал ни на что внимания и, приближаясь к желанному подвигу, он преклонил колена на месте казни. Даже палач медлил отсечь ему голову и с тревогой души шептал ему на ухо, чтобы он отрекся от Христа; но мужественный исповедник ободрял своего палача в сей страшный час, говоря: «Исполняй, что тебе приказано, не теряй напрасно времени». Тогда отсекли ему честную главу и принял он желанный венец мученичества. После трех дней христиане взяли его священные останки и погребли. Исполнитель казни помешался в уме и, оглашая город страшными воплями, умер в мучениях. Духовник Пахомия, услышав о дивном подвиге своего ученика, прославил Бога и немедленно пошел на то место, где лежало еще тело мученика, приветствовал его слезами: «Ты получил давно желаемое, о Пахомий, добрый сын мой! Моли же Господа о мне и о всех призывающих имя твое!» Исполнилось его прошение: вскоре на старца Иосифа напал страх малодушия, но ему явился в сонном видении мученик Пахомий и сказал: «Не бойся, старец, не потерпишь муки». И с этими словами исчез всякий страх из души старца Иосифа.

Во время казни блаженного Пахомия одна благочестивая христианка, страдавшая с молодых лет жестокими головными болями, призвала на помощь святого мученика Пахомия и помазала свою больную голову каплями его крови и мгновенно исцелилась от многолетней болезни; в память же своего чудесного исцеления приказала написать лик мученика и послала эту икону на Святую Гору для старцев Афонских. Блаженный Пахомий пострадал в дни Вознесения в 1730 году, и священные мощи его хранятся на острове Патмосе в обители святого Иоанна Богослова. Память его совершается 7 мая.

Святой Иннокентий, епископ Иркутский
(26 ноября 1731 г.)

Отрасль древней волынской дворянской фамилии Кульчицких, святитель Иннокентий, подобно святителю Димитрию Ростовскому, получил как светское, так и духовное образование в Киеве в Духовной Академии при Братском монастыре. Оттуда перешел он в пещеры Лавры Киевской, где в подвигах самоотвержения и делания заповедей Божиих предуготовлялся к тому великому служению Богу и Его святой Церкви, к которому вели его судьбы Божии. Еще в Киево-Печерской Лавре он удостоен был священства и в этом сане вызван Местоблюстителем Патриаршего Престола Стефаном Яворским в Московскую Славяно-греко-латинскую академию, где с 1714 по 1718 год занимал должность префекта и учителя философии. В 1718 году он переведен в Санкт-Петербург в Невскую Лавру с званием соборного иеромонаха. Здесь он получил назначение обер-иеромонаха по флоту, обязанность которого состояла в начальствовании всеми иеромонахами, служившими на флоте, в надзоре за их поведением, в разрешении их недоумений и в сношениях с Синодом по нуждам их. В 1720 году блаженному Иннокентию поручено исправление должности наместника Невской Лавры, а в следующем году император Петр I повелел быть епископу при русской миссии в Китае по примеру тамошней миссии от Римской Церкви, и на это служение был избран иеромонах Иннокентий Кульчицкий. Синод предполагал его наименовать епископом Иркутским и Нерчинским, но государь положил на докладе такую резолюцию: «В архиереи посвятить, но лучше бы без титула городов, понеже сии городы порубежные к Хине, чтоб иезуиты не перетолковали низко и бедства б не нанесли». 5 марта 1721 года блаженный Иннокентий хиротонисан и наименован епископом Переяславским, в видах сохранения соборного правила, коим повелевается всякому епископу наименоваться епископом определенной церкви, и того же года отправлен к посланнику Измайлову в Пекин. Китайское правительство было довольно первой русской миссией для Пекина, которой начальником был архимандрит Илларион. Это подавало надежду, что святитель Иннокентий будет благосклонно принят пекинским двором. Апреля 19 он выехал из Петербурга с двумя иеромонахами, пятью певчими и тремя служителями. На содержание его со свитой определено ежегодно по 1500 рублей из сибирских доходов; в Москве из Патриаршей ризницы выдали ему омофор, как бы в благословение патриаршее, и серебряные сосуды, прочую же утварь, по распоряжению Синода, взяли в Суздале.

В марте 1722 года святитель прибыл в Иркутск и оттуда в Селенгинск, где должен был ожидать дальнейших распоряжений. Государь в это время отправился в Персидский поход. Он предупреждал, что сильно утвердившиеся в Китае иезуиты могут повредить святому делу и что потому нужна осторожность. Сенат в грамоте своей к китайским верховным правителям писал: «Что для отправления Божественной службы в Пекине, на место умершего архимандрита, и для всех прочих церковных дел, по закону нашему, посылалась духовная особа, господин Иннокентий Кульчицкий, с двумя иеромонахами, двумя дьяконами и несколькими служителями, которые дружелюбно поручались милостивому вниманию Богдыхана, с тем, чтобы им было позволено свободно совершать в Пекине божественную службу, по обычаю христианскому, и в других местах империи посещать своих единоверцев, за что взаимно, со стороны царского величества, обещалось в пределах русских удовольствовать желание Богдыхана во всем, что ему явится благоугодным».

К сожалению, посланник Измайлов, принятый весьма ласково в Пекине, не успел заключить особого договора с Богдыханом, потому что не было еще решено дело о разграничении обоих империй и о выдаче обратно перебежчиков монгольских. Ему обещали дать место в Пекине нашему агенту, построить дворец для приезжающих купцов, и снабдив уверениями в дружбе Богдыхана к русскому царю, отпустили в Россию, предоставив дальнейшее обоюдное соглашение постановить при съезде послов на границах империй. Грамота Сената пришла в Пекин после выезда Измайлова и возвращена оттуда Селенгинскому начальнику в сентябре 1722 года с отзывом, что по указу Богдыхана не велено пропускать в Пекин господина Иннокентия, так как не было о нем никакого письма от губернатора Сибирского, ни даже печати из ста печатей, данных Измайлову в Пекине, для приложения их к пропускным видам русских, едущих в Пекин. Тотчас были посланы отношение от Сибирского губернатора и печати, но отказ был повторен по той причине, что в отношении губернатора Иннокентий был назван духовной особой и великим господином. Китайцы отвечали, что у них называется великим господином Кутуха, их священноначальник, и что другой духовной особы они не желают.

Неожиданно возникшие недоумения были причиной, что святитель Иннокентий должен был оставаться три года в Селенгинске в ожидании исхода из того неопределенного положения, в которое его поставили неисповедимые судьбы Божии. В своем епископском сане, в своем назначении быть проповедником слова Божия в стране языческой он усмотрел обязательную заповедь проповедовать истинное Богопознание в том месте, на котором Господу угодно было остановить его.

Святитель стал проповедовать Христову веру монгольцам и бурятам, кочевавшим около Селенгинска. Значительно было число язычников, обращенное им в христианство, значительны были труды и скорби святителя, свидетельствуемые словами рукописного акафиста, составленного в Сибири в давнее время – несомненно, по живым преданиям местным: «Горькие испытания терпеливо подъял еси, препирался с полчищами неверных и суеверных». В Селенгинске святитель заботился о благоустройстве Троицкой обители иноков, рукополагал священников в окрестные, довольно редкие села и, по свидетельству того же акафиста, подкреплял в вере и благочестии местных христиан: «Ово просвещал еси светом Евангелия Христова неверующие языки монгольские, ово утверждал еси верующие в послушании Православной Церкви уставом».

В марте 1725 года по указу Синода святитель переехал в Иркутск, в Вознесенский монастырь, ожидать новых распоряжений о своей миссии. Настоятель этого монастыря, архимандрит Антоний Платковский, искал и надеялся быть настоятелем Пекинской миссии. Он уже состоял под судом по распоряжению Синода, но не хотел давать ответов о своих поступках; на него жаловались все, до кого только он касался. К прибывшему в монастырь святителю обратились с жалобами обиженные, но он объявил, что не вправе рассматривать дела архимандрита, ему не подчиненного, и самой своей прислуге дал строгое приказание не вступать в сношение ни с кем из монастырских. Тобольский митрополит Антоний сначала сам, а потом совместно с губернатором сибирским князем Долгоруковым просили блаженного Иннокентия исследовать местные настроения духовенства, в том числе и по указу Синода об архимандрите Платковском, но святитель отказался, «так как высшая власть указала ему другие занятия».

В 1725 году императрица Екатерина I для окончательного решения дел с Китаем повелела отправить туда полномочным посланником графа Савву Владиславича Рагузинского и с ним отправиться Иннокентию, если не будет препятствий со стороны китайцев. Рагузинскому было предписано не объявлять китайцам епископского сана Иннокентия, а только называть его духовным лицом. Весной 1726 года преосвященный Иннокентий отправился в Селенгинск ожидать посланника, но Рагузинский проехал Селенгинск, даже не повидавшись с ним – и почетно встреченный на границе, был почетно принят и в Пекине, где согласился на заключение договора, но при этом даже не упомянуто было имя Иннокентия; ибо граф еще в Иркутске дал слово Платковскому, что никто другой, кроме него, не будет начальником миссии в Пекине.

Рагузинский еще не выехал из Китая, как Иннокентий получил неожиданный указ Святейшего Синода, в коем сказано: «Доносил Ея Величеству отправленный к Китайскому двору чрезвычайным посланником и полномочным министром Ея Величества иллирийский граф Савва Владиславич с границы китайской, от реки Буры, от 31 августа (1726), что китайские министры, которые его на границе принимали, вашего преосвященства туды с ним, графом, в Китай без указа ханского не пропустили и не чает-де он, чтобы ваше преосвященство китайцы приняли; токмо-де по его старанию в бытность при китайском дворе, куда уже он из Сибири поехал, паки архимандрит и священники в Пекине приняты будут, а ваше преосвященство никогда не допустится и представлял он, граф Владиславлевич, чтобы послать Вознесенского архимандрита Антония, который при Иркутском живет и учит несколько детей языку монгольскому и бывал в Пекине». – Совет определил согласно с мнением посланника сделать распоряжение, а Синод предписал преосвященному Иннокентию пребывать в Иркутском Вознесенском монастыре.

Нет сомнения, что интриги иезуитов, так же как и раздоры, возникшие в Китае между миссионерами двух латинских орденов, повлияли на такой исход дела, но рукописный акафист свидетельствует, что «всякия скорби и горькия испытания терпеливо подъял отче, яко добр воин Христов, терпя наветы и клеветы от коварнаго начальника миссии и клевретов его». По этим словам видно, каковы были происки Антония Платковского, который, однако, не избежал горькой участи: в 1731 году его провезли из Пекина мимо Иркутска скованным. Впоследствии оказалось, что Платковский открыл Рагузинскому все монастырские житницы, за что и был выставлен самым способным миссионером для Пекина, – а святой епископ ложно отстранен, как ненужный.

Указом 15 января 1727 года Синод постановил церковь Иркутскую, входившую дотоле в состав Тобольской епархии и находившуюся с 1707 года под управлением викарного епископа, поставить в ряду самостоятельных епархий, наименовав святителя Иннокентия епископом Иркутским и Нерчинским. Таким образом с него начался род святителей Иркутской церкви. Окружная грамота святителя от 1 сентября 1727 года свидетельствует, как неспешно дошло это распоряжение до него. Из Тобольской митрополии в его ведение переданы три монастыря, 9 городских церквей и до 33 поселянских.

Но этим не кончились скорби, которые суждено было святителю понести от посла графа Рагузинского и архимандрита Платковского. Через две недели по вступлении на кафедру преосвященный Иннокентий получил от посла письмо, коим, извещая епископа о мирном ходе переговоров в Пекине и назначении Платковского начальником миссии, посол требовал назначения к нему одного иеромонаха и одного иеродиакона, двух церковнослужителей и трех учеников по выбору архимандрита и немедленной выдаче им жалованья 1250 рублей, на первый год из монастырских денег и из конфискованных инквизиторских. Кроме того, посол требовал выдачи архимандриту утвари, которая была дана святителю при отправлении его в миссию.

Святитель, сделав нужные распоряжения о назначении лиц духовного ведомства в состав миссии, велел выдать архимандриту из монастырских денег 300 рублей и отвечал Рагузинскому письменным приветствием с успешным ходом дела, ему порученного, что же до снабжения жалованьем архимандрита и спутников его, уведомлял, что в монастыре всего оказалось налицо 400 рублей, из которых выдав в присутствии братии 300 рублей архимандриту, 100 оставил на монастырские нужды; что конфискованные инквизиторские деньги подлежат ведению Иркутского воеводы и что монастырь Вознесенский, вконец разоренный архимандритом Антонием, считает на нем по приложенному особому реестру столько забранного деньгами и товаром, кроме животных и прочего из посуды медной, оловянной и поливянной, и юфтей и иных мелочей, и хлебных приношений, и кроме школы, на которую сверх надлежащего употреблял, что он, архимандрит, из того числа легко может удовлетворить жалованьем всех в составе миссии находящихся лиц. В заключение он просил посла приказать Платковскому все уплатить, остальные же из забранных им денег возвратить монастырю. Относительно облачений, он уведомлял, что выдав все из принятого им для миссии, что было нужно к архимандритскому служению, он епископских облачений и принадлежностей к его служению – без синодского указа не считает себя вправе выдать.