Текст книги "Закат христианства и торжество Христа"

Мифологичность и символичность событий жизни Христа не должна заслонять нам главного в нем – того, что он с детства жил в сфере сверхъестественного, что духовное и мистическое начала возобладали в нем над «положительным знанием» и еврейским рационализмом его времени, что он испытывал доверие к беспредельному могуществу человека, способного изменить движение облаков и остановить болезнь и саму смерть, что он абсолютно верил в непобедимую силу любви, добра и истины.

Духовность Иисуса неотрывна от его принадлежности к земле – это ярко проявляется в отношении к кровным узам и семье. Из того, что мы знаем, можно предположить, что «Бог в нем» возобладал над родственными и национальными чувствами, не имевшими для него какого-либо значения. Своих духовных собратьев Иисус ставил выше братьев по крови и связь с ними ценил гораздо выше кровного родства[64]64
  Сведения о наличии у Иисуса родных братьев оспариваются – скорее всего у него были многочисленные двоюродные братья. О том, что он мог быть единственным сыном Марии, косвенно свидетельствует следующее обстоятельство: перед смертью он поручил заботу о ней не братьям, а одному из своих учеников.


[Закрыть]. Со всей глубиной Иисус познал максиму «нет пророка в своем отечестве»: многие его ближайшие родственники, братья и сестры, однокашники и назаретяне не только не поняли его, но, узнав о проповедях в Капернауме, расценили, что их земляк «вышел из себя», попросту говоря, обезумел[65]65
  Родные Иисуса сделали даже попытку увести Иисуса из Капернаума в Назарет, но им не удалось проникнуть в дом, где жил равви. После этого события Марии стало тягостно оставаться среди назаретян, видевших в своем земляке человека, тронувшегося умом.


[Закрыть]. Не пользуясь любовью и почитанием в своей семье и на своей родине, зная скептическое отношение братьев[66]66
  По евангельской версии, именно близкие провоцировали Иисуса творить чудеса в Иерусалиме: «Если ты это делаешь – яви себя миру…»


[Закрыть], он ставил «Бога в себе» выше крови, отчизны, ближних своих, тяготея к дальним, его идеи разделявшим. «Те, кто рядом со Мной, Меня не поняли». Отсюда «отныне враги человеку – домашние его». Отсюда «любящий отца и мать более Меня недостоин Меня». Отсюда «тот, кто будет исполнять волю Отца моего небесного, тот мне брат, и сестра, и мать». Отсюда его категорический императив «оставить дом свой, жену, братьев, родных, детей, ради Царства Божия и жизни вечной». Отсюда его реакция на слова прохожей: «Блаженно чрево, носившее тебя, и сосцы, тебя питавшие!» – Нет! «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его!»

Духовность Иисуса – не книжная, но нравственная, блаженная, просветленная, от нее веет необыкновенной кротостью, парадоксальным образом соединенной с внутренней мощью и силой: «Придите ко мне все нуждающиеся и обремененные, и я успокою вас. Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго мое благо, и бремя мое легко».

Даже исследователи, враждебные христианству, подчеркивают гармоничность духа сына Марии, возникшую не в результате внутренней борьбы, но путем естественного самораскрытия внутренних сил: «Все характеры, очищенные борьбой и сильными потрясениями, например Павел, Августин, Лютер, сохранили неизгладимые следы такой борьбы, их образ дышит чем-то суровым, резким, мрачным. Ничего подобного нет у Иисуса. Он сразу предстает перед нами как совершенная натура, повинующаяся только своему собственному закону, признающая и утверждающая себя в своем сознании, не имеющая нужды превращаться и начинать новую жизнь»[67]67
  Автор цитирует книгу Д. Штрауса Д. «Жизнь Иисуса». Т. 1 (М.: Республика, 1992. С. 195).


[Закрыть].

Между тем личность Христа неисчерпаема, она превосходит все обычные мерки; вот почему каждая эпоха и каждый человек могут находить в Нем новое и близкое им. Об этом, в частности, свидетельствует и история искусства. Если мы сравним фреску в катакомбах Рима, или древнерусскую икону с изображением Христа у Эль Греко, или модерниста Шагала, то легко убедимся, как по разному преломлялся Его образ на протяжении веков[68]68
  Мень Александр. Сын человеческий. М.: Изд. Дом «Жизнь с Богом», 2008. С. 9.


[Закрыть].

Со страниц евангелий перед нами встает просветленный человек, желавший только одного: «Творить волю Пославшего Его»[69]69
  Следует понимать, что все евангелия – не «биографии» Иисуса Христа, а «свидетельства веры» (Р. Бультман). Собственно, об этом сказано и в самом Новом Завете: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его».


[Закрыть]. Глубоко человечный, далекий от аскетизма, он плачет, скорбит, удивляется, радуется, смеется, обнимает детей, любуется природой. «Вот человек, который любит есть и пить вино», – говорят о нем святоши. Речь равви[70]70
  Равви или Рабби – по-еврейски означает «мой учитель», таково почтительное обращение к наставнику веры среди иудеев.


[Закрыть] дышит снисходительностью к человеческим слабостям и любовью к павшим. Кроткий и справедливый, он бывает ироничен и резок, но неизменно справедлив и снисходителен. В нем нет ничего жреческого, он не знает пафоса и надрыва, ему присуща просветленная трезвость, но часто он говорит глубокими аллегориями и притчами[71]71
  Притчи широко использовались иудейскими равви, но Иисус положил этот литературный прием в основу своей наставнической деятельности, считая, что притча глубоко западает в душу.


[Закрыть], увы, далеко не всегда понятными для окружающих. В нем живет огромная духовная сила, заставляющая даже врагов относиться к нему с почтением и уважением. Скажем, у того же Понтия Пилата скупые речи Иисуса вызвали непроизвольный трепет.

Ж. Ж. Руссо одним из первых заметил, что выдумать такую личность просто невозможно, а И. В. Гёте считал, что на евангелиях «лежит отблеск той духовной высоты, источником которой была личность Христа и которая является божественной более, чем что-либо иное на земле»[72]72
  Эккерман И. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М.: Худож. лит., 1981.


[Закрыть].

Любопытно, что при всей необъятности фигуры Иисуса в евангелиях нет ни его портрета, ни прорисованных черт его характера. Хотя можно понять, что у многих он вызывал симпатию и расположение, тем не менее у него было и много врагов. Святой Иустин, Климент Александрийский и Тертуллиан, видимо, на основании утраченных документов утверждали, что он был невзрачен лицом, Цельс уточнял: «Раз в теле Христа был Дух Божий, то оно должно было резко отличаться от других ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать и убеждать… Между тем оно ничем не отличалось от других и, как говорят, не выделялось ростом, красотой, стройностью»[73]73
  Автор цитирует трактат Оригена «Против Цельса», VI, 75.


[Закрыть].

Евангелисты бесспорно чувствовали дистанцию, отделяющую их от Учителя, и это нашло свое выражение в Новом Завете. Не всегда понимая его, они и в Писаниях своих давали понять, что в нем оставалось много невысказанного. «У него были человеческие чувства, – пишет современный экзегет Джон Макензи. – Он не скрывал их, но ученики видели, что Его чувства, в отличие от их собственных, всегда остаются под контролем. Он обладал редкостным достоинством и авторитетом. Но, несмотря на сдержанность, слова и поведение Его были всегда искренними; ни в уловках, ни в дипломатии Он не нуждался».

Хотя Христа считают основателем величайшей из мировых церквей[74]74
  В ряде работ автора высказано мнение, что основателями христианской церкви скорее являются некоторые из его апостолов, нежели сам Иисус; апостолы – по-гречески посланники, в ветхозаветной церкви – шелухим.


[Закрыть], у него практически не было ни догматов, ни системы – только твердая решимость, которая оказалась сильнее любой идеологии и поныне управляет душами значительной части человечества.

Поскольку речь зашла об апостолах, я хотел бы отметить их сложные отношения с Учителем, часто выражавшиеся в непонимании, отказе, даже предательстве. У апостолов было мало «Бога в душе» – потому-то Иисус незадолго до смерти бросил им: «Есть между вами такие, которые не веруют». Даже теологи вынуждены признать, что во время последней встречи с учениками мало кто понимал его и что «Иисус был среди них одинок, как никогда»[75]75
  Автор цитирует книгу отца А. Меня «Сын Человеческий» (С. 158).


[Закрыть]. Иисус настолько упредил свое время, что даже авторы евангелий – это постоянно чувствуется – говорят о том, что многие речи превосходят их понимание, их собственный уровень. Как сообщает евангелист Иоанн, после Тайной вечери «многие из учеников Его оставили и больше с Ним не ходили». Мы знаем также, что немногие «ходившие», в страхе быть обвиненными заодно с Учителем, отказывались признаться в знакомстве с ним. В евангелиях без обиняков говорится, что после захвата Иисуса легионерами все друзья его скрылись: «При виде Учителя, Который покорно дал увести Себя, их охватила паника, и они забыли, как обещали идти за Ним на смерть»[76]76
  Там же. С. 192.


[Закрыть].

Иисус, на несколько тысячелетий упредивший время, понимал, сколь трудно овладение Богом в собственной душе, пересоздание человека, обремененного заблуждениями и пороками своей эпохи, и ясно видел, что во многом это относится и к его духовным братьям. Хотя долгие дни и ночи апостолы проводили с Учителем, хотя они видели в нем служителя Господня, все они не были готовы к страдающему и гибнущему Христу. Они ждали его земного торжества, а не поругания. «Будучи избраны апостолами Царства, они все же оставались бесконечно далекими от Христа»[77]77
  Там же. С. 125.


[Закрыть].

У Иисуса не было фундаментальных обоснований своего учения и он никогда не требовал от своих учеников напряженного внимания или специального сосредоточения. Он проповедовал не свои убеждения, а самого себя, того Бога, которого ощущал живым присутствием в своем сердце. И именно это живое присутствие оказывало столь сильное влияние на ум и волю неофитов[78]78
  Автор склонен считать, что героический энтузиазм, харизматичность провозвестников новых идей также питается живым и глубоким ощущением богоприсутствия.


[Закрыть]. Налицо отождествление собственного вдохновенного «я» «Сына Человеческого» с объектом почитания и любви. Пожалуй, главная, но все еще плохо усвоенная идея Иисуса Христа состоит в том, что все люди со временем могут стать сынами Божиими. Харизматичность Иисуса – это богоприсутствие и богооткровение, раскрывавшие ему сокровенные тайны и сердца людей. Позже ему приписывали встречи с Илией и Моисеем, сверхъестественные связи с небесами, но разве всё это и многое другое, что нам о нем известно, не проясняется более простым и естественным путем – харизматическим ощущением Бога в себе, богосыновства, возвращения к Отцу?

Могучее, часто поэтическое, красноречие Иисуса, привлекавшее к его проповедям людей, уставших от начетничества и религиозного догматизма, особенно ярко проявлялось в борьбе с лицемерием и ханжеством. Как известно, еврейские книжники и фарисеи посредством казуистики ограничивали доступ к Царству Божьему простого люда, что многократно вызывало негодование Иисуса: «Горе вам, книжники и фарисеи, что, как гробы поваленные, снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых… Так и вы по наружности кажетесь людьми праведными, внутри исполнены лицемерия и беззакония». «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворили Царство Небесное человекам». «Царство Божие будет отнято у вас и дано приносящему плоды народу».

Иисус в своем земном странствии предпочитал иметь дело не с высоколобыми книжниками, но с «ам-хаарцами», деревенщиной. Книжники говорили: «Невежда не боится греха, ам-хаарец не может быть праведным». Иисус окружал себя простыми людьми, отверженные и парии находили в нем друга и заступника. Среди его друзей и учеников мы видим презираемых мытарей[79]79
  Мытарь или габай – всеми презираемые сборщики имперских налогов в Палестине.


[Закрыть] и уличных женщин. Это шокировало саддукеев, но сам Иешуа говорил: «Не здоровым нужен врач, а больным… Я пришел призвать не праведных, но грешных»[80]80
  Матфей, 9:12–13.


[Закрыть].

Иисус – человек вдохновенного духа, человек высокой идеи, дух и идея для него всё. Дух человека – высшая божественная сила, делающая своего носителя всемогущим. Человек, ощущающий Бога в себе, защищен от превратностей судьбы и сам является чудотворцем и высшим примером для подражания. Приняв возложенную на себя миссию, он жил своим божественным призванием, своим Отцом и несокрушимой верой в свои небесные силы. В «Евангелии от Фомы» Христос говорит: «Я – свет, что над всеми, Я – всё, всё появилось из Меня и Всё достигло Меня. Расколите кусок дерева, и вы найдете там Меня; поднимите камень, и там тоже есть Я». Разве это не высочайший пример реализации феномена «Бога во мне»? Потому-то именно ему доверено право учить, отпускать грехи и порой вершить чудеса. Потому-то ему повинуется природа, как она повинуется тому, кто молится и верит. Чудеса, творимые Иисусом[81]81
  Возможно, приемам вероцелительства Иисус обучился у своих учителей, ессеев или александрийцев. Нет никаких сомнений в том, что он в совершенстве владел приемами плацебо и, как о том засвидетельствовал апостол Матфей, 10:8, научил им своих учеников.


[Закрыть], как и осуществление его пророчеств, не более чем мистические и магические феномены «расширенного сознания» – тот «дар Божий», которым наделены избранники человечества во все времена и у всех народов, от легендарных Эскулапа, Гермеса Трисмегиста и Аполлония Тианского до Блаватской и Гурджиева[82]82
  См.: Гарин И. И. Что такое мистика. Т. 1. М.: Терра-книжный клуб, 2004.


[Закрыть]. В этом отношении Иисус является образцом, эйдосом для таких вероцелителей и mental healers[83]83
  Духовный целитель (англ.).


[Закрыть], как Махариши-Махеш Йога, Свами Рама, Фредерик Хауфф, Ф. А. Больциус, Д. Хоум, Э. Кейси, Э. Дэвис, Т. Эдвард, Джуна Давиташвили.

Иисус бесспорно был вероцелителем и это во многом способствовало укреплению веры в чудотворца[84]84
  Некоторые чудеса, которые творил Иисус, при ближайшем рассмотрении, являлись древними способами лечения. Например, один исцеленный признавался фарисеям: «Человек по имени Иисус смесь положил мне на глаза, и умылся я, и вижу».


[Закрыть]. Но сам он гораздо больше ценил чудеса, совершающиеся в душе человека (Бога в нем), нежели телесные исцеления. Исцеления привлекали к нему гораздо больше людей, чем к Иоанну Крестителю, который не совершал чудес. Впрочем, Иешуа никогда не злоупотреблял своим даром и не добивался звания чудотворца или заклинателя. «Не рассказывай никому», – часто просил он человека, которому возвратил здоровье. Евангелист Матфей свидетельствует (Мф. 9, 30–31), что люди разносили весть о небывалых событиях помимо воли чудотворца. Что до приписываемых ему воскрешений мертвых, то их вполне можно толковать в том смысле, что для верующих он сам был воскрешением и жизнью в духовном и мистическом смысле.

Но надо отметить, однако, что религиозная мысль Иисуса не знала таких слов, как «сверхчеловеческий», «сверхъестественный», слов, заимствованных уже из нашей, скудной представлениями, теологии. В его глазах природа и развитие человечества не составляли какой-то особой области, находящейся вне влияния Бога; они не были для него какой-то жалкой реальностью, подчиненной особым законам, строгим и непреложным. Для него не существовало ничего сверхъестественного, ибо и природу он не выделял из всего. Опьяненный бесконечной любовью, он забывал о тяжких оковах, сковывающих плененный человеческий ум. Гордым полетом мысли он переносился чрез бездну, отделяющую, вследствие человеческой ограниченности, Бога от человека, и непреодолимую для большинства людей. В этих словах Иисуса нельзя не признать зародыша той доктрины, которая видела в нем божественную ипостась и то отождествляла его с «Глаголом», то видела в нем «второго Бога» или «Ангела метатрона»[85]85
  Здесь – первый служитель.


[Закрыть].

Уже в течение почти двух столетий спекулятивная мысль иудаизма постепенно склонялась к созданию реальных образов путем соединения божественных атрибутов и отдельных выражений, относящихся к божеству, так, например, в словах «Дух Божий», часто встречающихся в Ветхом Завете, было усмотрено указание на существование особого существа, «Святого Духа». Точно такими же самостоятельными существами становятся и «Премудрость Божия», и «Слово Божие». Это было начало того процесса, который породил сефирот кабалистики, эоны гностицизма, ипостаси христианства, – одним словом, всю ту сухую мифологию, к которой вынужден прибегать монотеизм, когда он хочет ввести многообразие в понятие «Бог» и которая состоит в олицетворении абстрактных понятий[86]86
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… (С. 202–203).


[Закрыть].

Здесь необходимо добавить, что в самом иудаизме глубоко заложена идея Божественного Глагола: со времен Моисея сам Дух Божий проявлялся через наставников, пророков, отцов. Живая преемственная связь между ними позволяла народу ощущать актуальность Слова Божия во все времена. Александр Мень обратил внимание на то, что враждебная позиция фарисеев в отношении Иисуса Христа связана не столько с его учением, радикально не порывающим с заветами отцов, сколько с тем, что он сам, его свобода и личность были невыносимы для людей, культивировавших каноны, ритуалы и уставы и видевших в себе непогрешимых стражей правоверия. Кроме того, толпы слушателей, окружавших галилейского наставника, вызывали у них зависть: «Поэтому они ревниво следили за ним, старались найти в его поступках то или иное нарушение Закона. Они строили гробницы пророкам, но, когда среди них во плоти явился истинный Пророк, они не поверили Ему и тем более не захотели узнать в нем Мессию»[87]87
  Автор цитирует книгу отца А. Меня «Сын Человеческий»… (С. 304).


[Закрыть]. Человеческое, слишком человеческое…

Читая сегодня грозные речи Иисуса, направленные против фарисеев и книжников, многие христиане усыпляют свою совесть, думая, что они относятся лишь к верхушке иудейского общества I века. Но тогда за этими речами остался бы только исторический преходящий смысл. Между тем каждое их слово полностью приложимо к недостойным представителям любой религии или церкви, к их самодовольству, ханжеству, консерватизму, обрядовости. Законники и клерикалы всех мастей легко превращались в гонителей… Извращения веры, гордыня, дух культового формализма, расчеты «задобрить» Бога исполнением внешних уставов живучи, как и все человеческие грехи. Древних фарисеев больше нет, но отнюдь не умерло само фарисейство[88]88
  Там же. С. 305.


[Закрыть].

Своими исцелениями Иешуа демонстрировал, чего можно достичь с помощью «Царства Божьего» или «Слова», живущего в душе. Он так и говорил: для того, кто достигает полного слияния с Господом, «нет ничего невозможного»[89]89
  Иоанн, 12:31.


[Закрыть]. «Истинно, истинно говорю вам: верующий в меня будет творить дела, которые Я творю, и больше этих будет творить» – этими словами он подчеркивал, что чудеса не являются его прерогативой, но доступны всем тем, в душе которых Свет Господен.

Было бы неверно, как делают многие толкователи, расценивать чудеса Писания только как иносказания или аллегории. За исключением разве что воскрешения Лазаря через пять дней после смерти последнего, большая часть чудес Иисуса неоднократно повторена людьми, в совершенстве овладевшими холотропным состоянием своего сознания. Сам Иешуа называл чудеса «знамениями», признаками наступления Царства Божьего в душе человека. Завоевав это царство (на современном языке – овладев экстрасенсорными способностями) совершенный человек может одолеть привычные правила и законы повседневности. Скажем, среди многочисленных чудес Иисуса неоднократно упоминается его указание неудачливым рыбакам места, где много рыбы. Ныне известно, что некоторые экстрасенсы-провидцы способны не только указывать, но даже «призывать» добычу в нужное место. Подобным образом Иисус однажды словами «молчи, стихия!» прекратил опасное волнение в Галилейском море. Имеются многочисленные свидетельства этнографов о том, что способностью управлять погодой обладают многие сильные шаманы. Сам Учитель постоянно подчеркивал тесную связь между состояниями тела и души. Как-то исцелив паралитика, он предупредил его: «Вот ты стал здоровым, больше не греши, чтобы не случилось с тобой чего худшего»[90]90
  Матфей, 13:52.


[Закрыть]. Как и современные вероцелители, Иисус считал главным условием выздоровления веру больного, без которой плацебо не действует. Поэтому он никогда не совершал чудес в Назарете, «где был воспитан» и где в него никто не верил[91]91
  На самом деле такие попытки все-таки предпринимались, но когда назаретяне привели к односельчанину больных с требованием исцелить их, чуда не произошло: божественная сила Иисуса натолкнулась на глухую стену недоверия, и он сам был поражен их нежеланием принять эту силу. Именно тогда были произнесены знаменитые слова «нет пророка в своем отечестве». В другой раз, когда Галилейский Наставник попытался проповедовать в Назарете, по свидетельству апостола Луки, 4:16–30, его едва не убили.


[Закрыть]. Подобным образом, внимательный читатель Нового Завета должен заметить, что Иисус каждый раз категорически отказывался творить чудеса (знамения), когда этого от него требовали враги, «род лукавый и прелюбодействующий». По словам евангелиста Марка, чудесные исцеления свершались там и тогда, где и когда живущий в Иисусе Господь «видел веру их»[92]92
  Сказанное относится не только к вероцелительству, но и к «посмертному существованию». После смерти Иисус являлся лишь тем, кто страстно верил в него: лишь те, кто любили его и были избраны им на служение, смогли, по свидетельству апостолов, «увидеть Славу Его, как Единородного от Отца, полного благодати и истины».


[Закрыть]. В этом случае Сам Бог как бы действовал через Иисуса.

Иисус неоднократно подчеркивал, что творимые им чудеса – небесный знак его посланничества: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю. Истинно, истинно говорю вам: не может Сын творить Сам по Себе, если не видит Отца творящим, ибо что Он творит, то и Сын творит так же…» – может ли быть лучшее свидетельство могучей силы, живущей в человеке, с которым Бог?

Подобно всем иным реформаторам в человеческой истории, сложившейся консервативной системе идей, так сказать, вере отцов, Иисус противопоставил религию, идущую от сердца, питаемую бескорыстным энтузиазмом, а не традицией, наследованием или принадлежностью к определенному народу. Вера должна питаться не рабским, бездумным идолопоклонством или родовыми связями, а исключительно персональным и свободным поиском Бога. Собственным примером Иешуа подтверждал правоту книги Иова: «Мудрость не является более достоянием старцев». История изобилует примерами исторического поражения власть предержащих и торжества оппозиции. Величайшие новаторы, вызывавшие бурное брожение идей, изменявшие лик и ход истории, – чаще всего те, кого она посылала на эшафот. Величайшего из мудрецов Древней Греции Эмпедокла родина вынудила броситься в жерло Этны. Сократ прославил Афины и выпил цикуту. Данте стал величайшим гражданином Флоренции и был ею с позором изгнан. Лютер реформировал католичество и только по воле случая унес ноги от императора. Спиноза был величайшим из евреев современности и был изгнан раввинами. Примеры можно множить и множить. Пифагор был распят, а его университет сожжен; Гипатию сдернули с колесницы и разорвали на части; память о Жаке де Молэ пережила убивший его костер; Савонарола был сожжен на площади во Флоренции; Галилея заставили отречься на коленях; Джордано Бруно был сожжен инквизицией; Роджер Бэкон вынужден был проводить свои опыты в секрете и оставить свои знания зашифрованными; Фрэнсис Бэкон постоянно находился под угрозой уничтожения. Россия, которую называли страной Владимира Соловьева и Льва Толстого, предала забвению первого и посылала намыленную петлю второму. Униженный и поруганный Иисус был славой Израиля и был им распят на кресте[93]93
  «Униженный и поруганный Сын Божий» – так говорил о Христе апостол Павел.


[Закрыть]. Я уж не говорю о том, что эта страна веками ждала Машиаха, но не захотела признать таковым величайшего из своих сыновей.

Как величайший религиозный реформатор, Иисус провозглашал новую религию всего человечества, а не избранного народа. Ибо все люди – дети Божии, носящие Бога в своем сердце. Может быть, впервые в истории человечества Иисус бросил вызов ксенофобии – инстинкту неприязни к «чужакам»: «Несть ни эллина, ни иудея пред ликом Моим». Он даже предвидел, что его идеи найдут почву не столько на родине, сколько на Востоке и Западе: «Говорю вам, что многие придут с Востока и Запада, и войдут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царство Небесное». Фактически Сын Человеческий провозглашал религию человечества, основанную на чувстве любви, а не на крови, на доверии, а не на законе. Симпатии Иисуса вообще не были связаны с семьей, классом, нацией и даже верой – его симпатии лежали на стороне презираемых и отверженных, поэтому язычникам и иноверцам не был закрыт вход в Царство Божие. Люди становятся чем-то единым и несокрушимым исключительно тогда, когда любят друг друга, когда объединены общей идеей и все устремлены к общему благу. Естественно, всё это далеко отстоит от Моисея, Иуды Гавлонита[94]94
  Иуда Гавлонит – предводитель партии зелотов, или «ревнителей», возглавивший несколько восстаний в Галилее после смерти царя Ирода. Отвергал любую власть над народом Божиим, кроме власти Творца. Мятеж был подавлен римлянами, многие повстанцы были распяты, а сам Гавлонит убит в сражении.


[Закрыть] или Йоана Гиркана[95]95
  Йоан Гиркан – еврейский лидер эпохи Маккавеев, который настаивал на массовом обращении в иудаизм жителей покоренных земель.


[Закрыть].

…Истинно братские отношения между людьми устанавливаются не верой, а чувством милосердия. «Ближним», под которым иудаизм подразумевает преимущественно своих единоверцев, Иисус считает всякого человека без различия секты, который жалеет подобных себе. Братство людей в самом широком смысле, вот чем дышат все его поучения[96]96
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… С. 195.


[Закрыть].

Осознать феномен Иисуса – это понять подвижника, всецело и полностью принадлежащего своему назначению, готового следовать ему вопреки любым преградам. Его глубинное чувство богоприсутствия, соединенное с необыкновенно страстным темпераментом, далеко выводило его за пределы нормы, делало неотмирным рыцарем веры, влекло к нему ищущих и страждущих. Совершенно очевидно, что то движение, которое он возглавил благодаря указанным качествам, имело совершенно уникальную энергетику, которой хватило на тысячелетия для привлечения неофитов. Еще более ясно, что никакие доказательства и никакая логика не смогли бы заменить страсти и влечения сердца – всего того, что именуется харизмой и проявляется в виде мощной духовной иррадиации. Но страстность, лежащая в основе его существа, невозможна без пристрастности, часто ведущей к необъяснимым и резким поступкам, просвечивающим даже через его агио– и иконографию. Более того, любое духовное движение в принципе невозможно без преодоления мощного сопротивления и исключительно по правилам этикета. Возможно, что даже оппозиция Христу питалась из того же источника – из реальных и мифических перехлестов, из невозможности каждодневно следовать его высоким идеалам, из сверхчеловечности, не знающей ни отдыха, ни перерывов. Ведь любое просветление – это вспышка, минутный экстаз, мгновенный прорыв в иные миры, а не постоянное состояние, не образ жизни…

Иисус создавал религию души, религию сердца. Правоверный иудаизм, религия фарисеев были основаны на следовании канонам и обрядам. При всей терпимости Иисус не мог не расходиться все больше с «верой отцов». И хотя в своем реформаторстве веры отцов он старался обходиться без прямых вызовов, хотя его идеи были близки к тем, которые до него излагал великий Гиллель, оставшийся признанным отцом иудаизма, фарисеи ставили Закон выше душевных порывов и формализм культа выше пламенной веры[97]97
  На самом деле многие фарисеи позже примкнули к христианам. Кстати сам Гиллель во многом упредил Христа и, как свидетельствует Талмуд, «изъяснялся на языке простого народа». Во времена Иисуса во главе фарисеев стоял внук Гиллеля Гамалиил, проявивший большую терпимость к учению Христа. Как известно, член старейшин Никодим признал в нем Учителя и стал тайным последователем Иисуса. То же можно сказать и о знатном старейшине из Иерусалима Иосифе Аримафейском.


[Закрыть]. Как реформатор, Иисус, сознавая или не сознавая того, не просто шел дальше Моисея, но, указывая на Храм Соломона, произнес пророческие слова: «Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне», которые можно понимать не столько в прямом, сколько в символическом смысле.

В последние свои дни он раз за разом возвращался к теме разрушения храма. Елеонская речь Иешуа полна сокровенных пророчеств – от апокалиптических разрушений до «начала мук рождения» и благовестия об очищении и преображении мира – приходе Царства Небесного. Вот краткие выдержки из его речи на Елеоне:

«Когда же увидите, что Иерусалим окружен войсками, тогда знайте, что близко запустение его». «Истинно говорю вам: не пройдет род сей (то есть нынешнее поколение), доколе всё это сбудется»[98]98
  Эти пророчества Иисуса, сделанные под влиянием иудейской апокалиптики, первые христиане позже истолковывали в том духе, что после падения Храма воскресший Христос явится царствовать над миром.


[Закрыть].

Был ли последний приход Иисуса в Иерусалим роковой ошибкой или закономерным итогом? Он обрел здесь бессмертие, но заплатил за него жизнью. Его великие проповеди, рассчитанные на пылкое воображение и душевную чистоту рыбаков Галилеи, падали здесь на непривычную почву непоколебимых догм и твердолобых принципов. В Иерусалиме Иисус был не просто среди чужих – его постоянно ставили в положение экзаменуемого, виноватого, оправдывающегося.

Он, который так хорошо чувствовал себя на берегу своего очаровательного маленького озера, стеснялся, чувствовал себя не в духе лицом к лицу с этими педантами. Его постоянные речи о самом себе становились скучны. Он должен был стать крючкотвором, юристом, экзегетом, богословом. Его речи, полные очарования, сделались громкими фразами спорщика, нескончаемыми схоластическими словопрениями. Его гармонический гений притуплялся о бессмысленную аргументацию по поводу Закона и пророков, где хотелось бы порой не видеть его в положении нападающего. С оскорбляющей нас уступчивостью он дает бестактным противникам подвергать себя лукавому экзамену. В общем, он с большой тонкостью разрешал те затруднительные положения, в которые его ставили. Но так или иначе его втягивали в опасные дискуссии и заставляли произносить опасные речи[99]99
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… (С. 255).


[Закрыть].

Ярким примером мудрости Иисуса в неконтролируемых обстоятельствах провокаций является известный эпизод, в котором фарисеи пытались склонить его на непривычную почву политики и скомпрометировать участием в партии Иуды Гавлонита. Надо было обладать глубокой проницательностью и острым чувством грозящей опасности, чтобы не позволить втянуть себя в провокацию против существующей власти. Когда иродиане под прикрытием религиозного рвения и лести задали Иисусу в Иерусалиме провокационный вопрос, позволительно ли подать кесарю или нет – в расчете на ответ, который позволил бы передать Учителя в руки властей, – последовал удивительный и мудрый ответ, совершенно неожиданный для вопрошавших: «Отдайте кесарево кесарю и Божие Богу». Это глубочайшее изречение не только не компрометировало Христа в глазах власти, но, полное мудрости и чудесной справедливости, легло в основу последующего разделения светской и духовной властей, создав основу для истинного либерализма и грядущей культуры.

Тем не менее, судьба Иисуса в Иерусалиме была предрешена. В сущности, главное обвинение первосвященников, сторонников Анны (Ханаана) и Каиафы, против Христа имело основание, если буквально понимать его слова: «Я разрушу храм сей рукотворный и через три дня воздвигну другой нерукотворный»[100]100
  Эта фраза Иисуса Христа отрицается всеми евангелистами, за исключением Иоанна. Авторы синоптических евангелий считали ее лжесвидетельством, направленным против Учителя, может быть, не понимая аллегорического иносказания, которое тот имел в виду.


[Закрыть]. Речь здесь шла, естественно, не о великом святотатстве, наказуемом еврейским законом, – физическом разрушении великой святыни, а о реформации закосневшего учения, замены его новым «нерукотворным» храмом – учением Иисуса[101]101
  Согласно иудейскому закону, хула против храма являлась хулой против самого Бога.


[Закрыть]. По принятым установлениям, всякий человек, провозглашавший новое учение в религии, считался преступником и должен был бит каменьями без всякого суда. Тем не менее разрушение храма предсказывали многие пророки до Христа. По свидетельству Иосифа Флавия («Иудейская война», VI, 5, 2) некий Иисус Бен-Ханан ходил по Иерусалиму, предрекая гибель городу и храму. Ессеи верили – об этом свидетельствуют тексты Кумрана, – что на месте прежнего будет воздвигнут новый храм. Так что, по существу, Иисус только повторял сказанное другими пророками.

Но опасная фраза была произнесена, и было делом техники повернуть ее против сказавшего – именно эти слова легли в основу обвинения Иисуса в богохульстве и посягательстве на религию Моисея. Хотя движение Иисуса было исключительно духовным и враги сознавали это, их ненависть была слишком велика и сделала свое черное дело, погубившее Христа[102]102
  Любопытно, что в начале новой эры ни один из людей, объявлявших себя Мессией в Иудее, не предавался суду раввинами, а Бар-Кохба был признан Мессией одним из самых выдающихся раввинов Акибой.


[Закрыть]. Можно вслед за Ф. Рефуле назвать Иисуса – Тем, Кто пришел из иного мира[103]103
  Автор приводит название статьи, опубликованной в журнале «Логос», Париж-Брюссель, 1973, № 11–12, с. 85.


[Закрыть], лучше сказать – из будущего.

Как провидец, Христос не только отдавал себе отчет в грозящих ему опасностях, но предсказал друзьям и собственноручно подготовил свою скорую кончину. Он понимал как то, что должен умереть, так и то, что его смерть «спасет мир» – откроет его для жизни духовной. В самый тяжкий период своей жизни он вел себя не как Бог, но как человек, ощущавший Бога в себе и покорившийся своей судьбе и предназначению. В этом свете понятно его поведение во время Тайной вечери и в Гефсиманском саду, где, покинув друзей, он пал ниц на землю и долго молился в предчувствии страшного конца.

На мгновение проснулась в нем человеческая природа. Быть может, он усомнился в своем деле. Страх и сомнение овладели им и вызвали состояние слабости, которое хуже самой смерти… Вся его внутренняя борьба осталась, очевидно, тайной для его учеников. Они ничего не понимали в этом и дополняли своими наивными предположениями то, что было для них загадкой в душе учителя. Несомненно только то, что его божественная сущность (Бог в нем) скоро одержала в нем верх. Он мог еще избежать смерти, но не хотел. Его увлекла любовь к своему делу. Он решил испить чашу до конца[104]104
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… (С. 270–271).


[Закрыть].

Есть основания считать смертный выбор Иисуса сознательным и искупительным, хотя и не в том смысле, который придают ему клир и церковь. У него было свое мнение, как лучше содержать «виноградник Отца» и послужить Царствию Небесному. Вот речь самого Иисуса, обращенная к грекам-прозелитам, которые приехали в Иерусалим на богомолье, речь, произнесенная незадолго до казни и в предчувствии ее. Судите сами: «Пришел час быть прославленным Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если зерно пшеничное, упав на землю, не умрет, оно останется одно. Если же умрет – принесет много плода». Искупительный подвиг – отказ от непонимания окружающих во имя будущей жатвы, предвидение единственной возможности, среди всеобщего отвержения, сделать жатву богатой, долговечной и плодотворной. В этом величайший пророк не ошибся…

Осознать феномен Иисуса Христа можно вчитываясь в евангелия, расшифровывая глубину символов Нового Завета, но не путем буквальной трактовки текстов, как к тому тяготеет официальное богословие. Во-первых, апостолы, прежде всего Иоанн, могли приписывать Учителю то, что сами признавали за истину – это подтверждает многовековой человеческий опыт. Кроме того, мученическая смерть Учителя делала его совершенным и безупречным в глазах учеников. Во-вторых, мы имеем дело с художественным творчеством: скажем, реальный исторический Сократ – вовсе не человек, нарисованный в диалогах Платона. В-третьих, и это, может быть, главное: мистический опыт и реальная жизнь разнятся как небо и земля, а евангелия являются исключительно плодом мистического опыта людей, приобретенного в общении с Учителем. Я уж не говорю о проблемах творчества, пристрастиях и личных вкусах авторов и о той обработке, которой подверглись евангельские тексты. Даже нынешние редакции синоптических текстов несут на себе печать личностей их авторов, скажем кристальной ясности и беспристрастности мысли апостолов Марка и Матфея, вдохновенной и рельефной яркости апостола-художника Луки и символических намеков апостола Иоанна.