Текст книги "Закат христианства и торжество Христа"

Вослед Канту, Гегелю, Ренану, Штраусу и Гарнаку[105]105
  Автор перечисляет рассудочных мыслителей, очищавших христианство от чудес и таинств и видевших в Иисусе Христе лишь великого носителя «подлинной нравственности». Все они так или иначе отделяли «исторического Иисуса» от «Христа легенды». Их кредо было близко к доктрине Л. Н. Толстого: Иисус воплотил в себе идеал высокой веры и был гениальным учителем нравственности, но он не был Сыном Божиим в христианском смысле.


[Закрыть] я ставлю под сомнение божественность Иисуса Христа, но, в отличие от них, считаю его высшим образцом богочеловечности, то есть присутствия Бога в человеческой душе – качества, которым в избытке был наделен Иисус. У меня нет необходимости примирять веру с историей и мистику с физикой – с позиции просветления и откровения в самом акте экстатического слияния с Богом проявляется целостность и единство, в том числе – человека и Бога[106]106
  Здесь автор ведет скрытую полемику с Э. Ренаном, требовавшим свободы биографа от какой-либо абсолютной веры, которую никогда не удается примирить с историей – имеется в виду свобода художника от канонов христианского догматизма.


[Закрыть]. Я вполне солидарен с автором «Жизни Иисуса» в том, что скрытые в тайниках человеческого сознания проявления Божества глубоко различаются одни от других; они действительно носят тем более божественный характер, чем они грандиозней и неожиданней[107]107
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… (С. 69).


[Закрыть].

Я не согласен с концепцией, согласно которой Иисус – явление чудесное, единственное и неповторимое. Многие вестники, пророки и творцы религий до и после Христа признавались, что они носили Бога в своей душе и творили под Его диктовку – я уж не говорю о том, что конец жизни Иисуса во многом напоминал античную мистерию, происходящую в Египте или Греции, разве что исполненную не в подземельях Элевсина, а в реальной жизни.

Очень важная мысль: сам Иисус не приписывал себе чудес и не считал себя мессией. Говоря о себе как Сыне Божьем, Он имел в виду божественную сущность любого человека: «Я сказал: вы боги и сыны Вышнего все»; «Не вы будете говорить, но Дух Отца будет говорить в вас». О себе Иисус говорил, что Он и Отец – одно, но ведь и сам Иисус будет жить в своих учениках, они и он составляют единое целое, подобно тому, как и он с Отцом. Может ли быть более четкая формулировка понимания сущности богосыновства, чем это?

Даже в «Евангелии от Иоанна» – единственном, где явно говорится о божественности Иисуса, есть места, где обвинения в том, что он считал себя богом или равным ему, названы клеветой со стороны евреев (Ин. 5:18 и далее; 10:33 и далее). В этом евангелии Иисус открыто заявляет, что он ниже Отца, что ему открыто далеко не всё и что от Бога его отделяет целая бездна. Да, он сын Божий, но ведь и все люди дети Господа или могут стать таковыми. Все люди должны называть Бога своим отцом. В иудаизме Сыном Божиим было принято именовать и саму страну, и царя, и Мессию. Кроме того, надо иметь в виду, что в семитских наречиях и в Ветхом Завете слово «сын» употребляется в очень широком смысле, и что согласно иудаизму, вся Вселенная проникнута единым духом: дух человека – всегда частица духа Божьего. Что до Иисуса, то в глазах уверовавших в него он был «святым Божиим», Наставником, Пророком, Избавителем, Машиахом, и о тайне Воплощения открыто заговорил лишь незадолго до мученической смерти, но и тогда даже ближайшие ученики долго не могли осмыслить ее.

Кстати, словосочетание «сын человеческий» в семитских языках, особенно в арамейском, было синонимом человека, а вовсе не означало трансценденцию вочеловечивания Бога. Иисус часто и с видимым удовольствием применял это словосочетание по отношению к себе, но оно было для него символом смиренной принадлежности к человеческому роду, по большей части заменяя местоимение «Я». Словосочетание «Сын Божий» или просто слово «Сын» позже стало применяться по отношению к Иисусу как эквивалент «сына человеческого» и как синоним «Мессии», хотя сам Иисус старался не употреблять такие слова.

Величие Христа как пророка – в единении слова и дела, в божественной харизме, привлекшей к нему молодых людей, способных восстать против враждебного мира и победить его.

Слава принадлежит тому, кто был силен и на словах, и на деле, кто постиг благо и ценой крови своей завоевал ему торжество среди людей. Иисус с этих обеих точек зрения не имеет равного себе; и слава его не увянет и пройдет даль веков, постоянно обновляясь[108]108
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… С. 119.


[Закрыть].

Сущность религиозной жизни можно определить как взаимодействие человека и Бога. В христианской религиозной жизни речь идет, прежде всего, о человечности или очеловечении Бога, ибо Бог без человека был бы голой абстракцией.

Основной миф христианства есть драма любви и свободы, разыгравшаяся между Богом и человеком, рождение Бога в человеке и рождение человека в Боге. Явление Христа-Богочеловека и есть совершенное соединение двух движений, от Бога к человеку и от человека к Богу, окончательное порождение Бога в человеке и человека в Боге, осуществление тайны двуединства, тайны богочеловечности[109]109
  Автор цитирует книгу Н. А. Бердяева «Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства» (М.: Республика, 1994. С. 129).


[Закрыть].

Тайна богочеловечности – глубина сознания человека, его способность проникнуть в божественные слои, достичь просветления. Существуют разные способы и приемы расширения сознания, пробуждения: медитации, молитвы, «молчание разума», пустынножительство… В пустыню уходили Иисус Христос и святой Антоний. Моисей и Мухаммед уединялись на вершине горы. Будда и Иоанн Креститель[110]110
  Иоанн Хаматвил, Креститель – предтеча Иисуса, называл себя «гласом вопиющего», то есть голосом вестника. Крещение, по Иоанну, означало рождение человека для новой жизни. По свидетельству Иосифа Флавия, Иоанн учил народ вести чистый образ жизни, быть справедливыми друг к другу и благоговейными к Предвечному. Свою проповедническую деятельность сын Марии начал после крещения и благословения Иоанном. Имеются сведения о родственных отношениях Иоанна и Иисуса.


[Закрыть] долгие годы жили в одиночестве. Эта практика стала примером для тысяч и тысяч отшельников и монахов последующих времен, уединявшихся с единственной целью: совершить восхождение на высшие уровни собственного сознания, соединиться с Богом в себе.

Иисус идет первым в ряду величайших подвижников человечества, отвергнутых собственным народом и своим временем. Казненный первосвященниками, преданный некоторыми последователями, забытый, он воистину воскресает из пепла истории как птица Феникс только после своей мученической смерти. Даже в недрах иудаизма он не оставил глубокого следа. Филон, умерший в 50 году, через два десятилетия после казни Иисуса, не написал о нем ни строчки. Иосиф Флавий, родившийся через несколько лет после смерти Христа, упоминает о ней в нескольких словах как о факте третьестепенной важности. Перечисляя современные секты, он даже не вспоминает о христианах. Другой историк, современник Флавия, также не упоминает Иисуса. В иудейской Мишне мы не обнаруживаем даже намека на его учение. В Гемарах его имя упоминается, но в местах, подвергшихся редактированию не ранее IV–V вв. Нет пророка в своем отечестве – можно ли привести более впечатляющий пример справедливости этой грустной констатации, нежели история творца величайшего из духовных учений?

О проблеме божественной тринитарности и «втором пришествии»

Вы будете слышать, но не поймете, будете смотреть, но не увидите. Сердца этих людей огрубели, они почти не слышат своими ушами, они закрыли глаза. Ведь они могли бы увидеть своими глазами, могли бы услышать своими ушами, понять своими сердцами и обратиться, и Я бы исцелил их.

Пророк Исаия

За проблемой божественной тринитарности, ставшей причиной многих схизм, кроется, в общем-то, простая идея, согласно которой Бог Отец по самому своему существу не может быть без Слова, Его выражающего, и без Духа, Его утверждающего, точно так же, как Слово и Дух могут быть лишь божественными ипостасями. Объявление Иисуса Словом, таким образом, может означать явление боговоплощения – вселение Божественного Духа в человека и его озвучивание человеком. Я не вижу здесь какой-то особенной трансценденции, за исключением, может быть, абсолютно трансцендентной веры самого Иисуса в абсолютное единство с Путем, Истиной и Вечной Жизнью, то есть с Богом.

Сама идея Божественного Логоса, скорее всего, принадлежит современнику Ирода и Христа Филону Александрийскому, который учил, что божественная сила и тайна необъятны и невыразимы, но когда Он проявляет свою благость, то действует через Слово. Слово, Логос, таким образом, форма Богоявления[111]111
  См.: Трубецкой С. Учение о Логосе и его истории. М.: Юрайт, 2020.


[Закрыть]. Именно Глаголом Сущий творит и поддерживает Вселенную, с его помощью Он открывается смертным. Логос – посредник между Творцом и творением, посредством Слова Бог входит в творение.

Конечно, Логосу можно придать чисто мистическое содержание единства безусловно-сущего, осуществленной божественной идеи, так сказать, мистической «материи» Бога. По определению В. С. Соловьева, «Христос, как цельный божественный организм – универсальный и индивидуальный вместе, – есть и Логос и София[112]112
  Более подробно см. книги И. Гарина: Соловьев. Харьков: Гариниздат, 1994; Пророки и поэты. Т. 3. М., 1994; Что такое мистика. Т. 2…


[Закрыть]», но, мне представляется, что здесь речь идет не столько о трансцендентной природе, сколько о языке теософии, родственном поэтическому:

 
И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.
И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Везде немолчный раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется;
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи
И под древесною корой
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучий.
И вещим сердцем понял я,
что всё, рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К нему вернуться жаждет снова,
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону.
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало[113]113
  Стихотворение А. К. Толстого «Меня, во мраке и в пыли…»


[Закрыть].
 

София была для В. С. Соловьева связующим звеном между человеком и Богом, ликом Богочеловечества, но также – слиянием веры и разума, высшей истиной, символом мудрости богочеловеческой, принципом социально-исторического развития. София – идеальное воплощение Божественной идеи, достигшая совершенства материя, в соединении с Божественным Словом, – это Христос-Богочеловек, по божественности своей, – Логос, по человечеству своему, – София, Премудрость Божия. Идея Софии и идея Богочеловечества – величайшие сокровенные тайны мира и глубочайшие мистические переживания одновременно.

Поэтому земное происхождение Христа, его материальное происхождение, его телесное водворение в человечестве с особенной силой подчеркиваются у Владимира Соловьева, объединяются в одну и единую в богочеловеческой основе, но по своей субстанции земную, и притом социальную, природу. Вот эту земную социальную утвержденность божества он и именует Софией, предельным проявлением и осуществлением божественной мудрости. Св. Дева, Христос и Церковь, взятые в целом, как некое неразрушимое единство, и есть эта богочеловеческая София[114]114
  Самоцитирование, см.: Гарин И. И. Что такое мистика. Т. 2… С. 655–656.


[Закрыть].

Естественно, соловьевское понимание феномена Иисуса Христа иное, отвечающее духу канонического христианства. Бог, будучи сам по себе трансцендентным, внемирным, вместе с тем по отношению к миру является как действующая творческая сила, то есть вочеловечивается, становится элементом эволюции, ступенью мирового процесса.

Таким образом, это последнее, то есть воплощение Божества, не есть что-нибудь чудесное в собственном смысле, то есть не есть нечто чуждое общему порядку бытия, а, напротив, существенно связано со всей историей мира и человечества, есть нечто подготовляемое и логически следующее из этой истории. «Воплощается в Иисусе не трансцендентный Бог, не абсолютная в себе замкнутая полнота бытия (что было бы невозможно), а воплощается Бог-Слово, то есть проявляющееся во вне, действующее на периферии бытия начало, и его личное воплощение в индивидуальном человеке есть лишь последнее звено длинного ряда других воплощений, физических и исторических, – это явление Бога во плоти человеческой есть лишь более полная, совершенная теофания в ряду других неполных подготовительных и преобразовательных теофаний»[115]115
  Автор цитирует книгу В. С. Соловьева «Чтения о богочеловечестве» (СПб.: Худож. лит., 1994. С. 154).


[Закрыть].

В Христе воедино совмещаются Божественное начало, Логос, и начало человеческое, София, и в этом втором, Христос, как причастный человеческому началу, есть также человек или, по выражению Священного Писания, второй Адам. В отличие от первого Адама, в котором доминирует природное начало, второй, Христос, является вочеловеченным богом, существом не столько животным, сколько духовным, подготовленным всей божественной эволюцией, входящим в общий план мироздания, в какой-то мере итогом божественного процесса. Христос – высший образец человеческой личности, вплотную приблизившейся к Богу. Впрочем, трансцендентно-божественное начало Иисуса Христа В. С. Соловьев переносит и на человека: своей глубочайшей сущностью, говорит он, человек «коренится в вечном божественном мире», является «некоторым соединением Божества с материальною природою» и именно его причастность к небесам объясняет две фундаментальные христианские истины – человеческую свободу и человеческое бессмертие. Как природное существо, человек смертен, как божественное – богочеловечен и бессмертен. Как природное существо, человек обладает человеческой волей, как божественное – свободным духовным действием: «Таким образом, понятие духовного человека предполагает одну богочеловеческую личность, совмещающую в себе два естества и обладающую двумя волями»[116]116
  Следует заметить, что В. С. Соловьев специально подчеркивал тождественность такого определения человека догматическим канонам Вселенских соборов V–VII веков, то есть определения, выработанного в борьбе ортодоксов с несторианской, монофизитской и монофелитской ересями.


[Закрыть].

При этом особенно подчеркивается роль свободной воли, без которой невозможно истинное соединение, согласование и действие человеческого и божественного начал. Согласно соловьевскому принципу всеединства («всё существует во всем»), существует безусловное первоначало – Бог и существует созданный Им мультиверсум – мир, в котором «всё существует во всем». Мир в своем развитии проходит эволюцию природы и эволюцию духа, итогом которой является утверждение царства Бога. Человек является итогом эволюции жизни, но в нем впервые проявляются божественные начала – сознательность, духовность, творчество, свобода, катарсис, искупление. Душа человеческая возвышается над всеми царствами мира, ибо в ней заключена божественная бесконечность. Богочеловеческая личность, по Соловьеву, отвечает всей полноте божественной жизни, или «благости животворящей», иными словами – личности, готовой на подвиг богочеловеческого самоотвержения во спасение человечества (кстати, это определение вполне соответствует буддистским бодхисаттвам или аватарам).

Идея Всеединства, или всеобщей целостности, – идея преодоления несовершенств жизни и приобщения человека к окончательному идеальному состоянию человечества. Иными словами, это философия жизни, объемлющая весь космос как целостность, как воздействие духа на материю с целью совершенствования жизни и мира.

По мнению Соловьева, целое и части не только невозможны друг без друга, но целое (Бог, Богочеловечество, Всеединство, теократия) образует собой нечто новое, чего нет в частях. С другой стороны, целое присутствует во всех своих частях – в этом и заключается мистика или таинство Всеединства: «Мы знаем природу и материю, отделенную от Бога и извращенную в себе, но мы верим в ее искупление и ее соединение с Божеством, ее превращение в Богоматерию и посредником этого искупления и восстановления признаем истинного, совершенного человека, то есть Богочеловека в его свободной воле и действии».

В. С. Соловьев также полагал, что развитие богочеловечества есть не что иное, как рост и развитие «тела Христова», эволюция идей Христа от апостольских общин ко всему человечеству и ко всей природе в одном вселенском богочеловеческом организме вплоть до истинного богочеловеческого общества, созданного по образу и подобию самого Богочеловека. По словам Николая Бердяева, «Христос пришел для всего мира, для всех людей и для всех эпох… в Христе и через Христа раскрывается вечный лик всякого человеческого существа». Чем, по существу, это отличается от идеи следующего этапа эволюции жизни – духовного движения от человечества к сверхчеловечеству? Будущее Богочеловечество – это предельная полнота, в которой космос сливается с Богом. Оно нуждается в самовоплощении и само создает «новое небо» и «новую землю».

Природа укоренена в Боге и поэтому имеет вневременное и предвечное существование. Человек – духовно-телесное существо, соединяющее в себе природную и божественную сущности. Человечество как целостный организм есть мировая душа. Эта мировая душа, вознесенная через Христа к Божественному началу, есть Церковь. Посредством Церкви и через нее происходит постепенное восхождение к Богочеловечеству.

Человек есть некоторое соединение Божества с материальною природою, что предполагает в человеке три составных элемента: божественный, материальный и связующий оба, собственно человеческий. Чтобы божественное начало одолело природное, необходимо, чтобы оно восторжествовало в душе:

Явление этого начала, теофания, определяется историей и средой: национальным характером, местом, особенностями народа. Индусскому духу оно открывается как нирвана, эллинам – как эйдос, иудеям – как субъективность. Чтобы лишить материю присущего ей зла, духовное начало должно возобладать над плотским – иного пути нет. Религиозное чувство – вот единственная опора истории.

Бог – всё во всех, абсолютная целостность всего сущего. Но не пассивное богопочитание, а богодействие: совместное действие Бога и человека, претворяющее и пресуществляющее материю в дух. Стыд, жалость, любовь, сострадание приобщают нас к миру духа. Цель мира – в соединении с Богом в любви, в создании Его царства.

В Богочеловечестве В. С. Соловьев довел до логического конца протестантское учение о божественности материи, о «святой телесности». Обвинения в бесовстве и пантеизме, часто выдвигаемые православными теологами в адрес Владимира Сергеевича Соловьева, обусловлены именно его воистину реформаторским одухотворением материи. Богочеловечество для него не только воплощение божества в материи, но и возвышение материи до степени божества:

И как некогда земля в силу действия на нее Духа Божия произвела из себя в лице Адама творение сверхземное – разумного человека, подобным же образом впоследствии сама человеческая природа в силу вновь нашедшего на нее Духа Божия породила в лице Христа существо сверхчеловеческое. Адам – сын земли, но не просто земля, а, так сказать, Богоземля; Христос – сын человеческий, но не просто человек, а Богочеловек. Совершенный плод земли – больше, чем земля, совершенный плод человеческой природы – больше, чем человек…

В согласии с традиционным богословием, В. С. Соловьев принимал формулу «всё есть Бог» и отвергал другую – «Бог есть всё».

Богочеловек – индивидуальное проявление Царства Божьего. Но человечество и история движутся к универсальному проявлению этого Царства Божия «в собирательном целом человечестве», которое «должно было совершиться через собственное испытание человечества, для чего потребовался новый процесс развития христианского мира, крестившегося, но еще не облекшегося во Христе».

Важнейшей особенностью христианства, вытекающей из личности Иисуса Христа и особенно подчеркнутой в Реформации, стало обособление человеческой личности, выделение персонального начала, сознательный и свободный выбор каждым человеком своей веры, его обращение к божественному началу, предоставленная человеку возможность войти в сознательную и свободную связь с Богом. Само такое приобщение подспудно подразумевает не только то, что каждый человек имеет божественное значение, но и содержит в себе какую-то частицу Бога, или, по словам Владимира Соловьева, – божественные права, божественные силы и божественное содержание.

Причиной борьбы христианства с манихейством было преодоление дуализма, резкого противопоставления Бога и творения, церкви и мира. Всякое человеческое бытие, учили Отцы Церкви, изначально укоренено в Боге, человек – не кукла, а частица Бога, а вне Бога – лишь небытие, зло и грех. В отличие от животных, человек в духовном или мистическом плане способен войти в соприкосновение с духовной первоосновой бытия, с божественной действительностью. Человек – единственное существо, являющееся связующим звеном между природным и божественным мирами. Личность, наделенная божественным духом, есть нечто больше, чем природа, и в этом преодолении природного, в этом стремлении к свободе и самопреодолению кроется потенция реализации божественного начала человека.

Личность есть Божья идея, Божья искра в человеке. Личность неотделима от духовности, а духовная жизнь – это выход из собственной природной ограниченности и самопоглощенности, преодоление тварности человеком. Подобно тому, как человеческая личность, целостный лик человека заложен в Боге, именно через нашу личность реализуется Бог в нас. Надо отдавать себе отчет в том, что Бог действует в мире через нас, через человеческий дух.

«В нас, – заключает древний поэт, – в нас, а не в звездах небесных и не в глубоком тартаре обитают вечные силы всего мироздания», – и поэту вторит великий христианский философ: «В нас самих заключается бесконечное богатство сил и содержания, скрытых за порогом нашего теперешнего сознания, через который переступает постепенно лишь определенная часть этих сил и содержания, никогда не исчерпывающая целого»[117]117
  Автор цитирует книгу В. С. Соловьева «Чтения о богочеловечестве»…


[Закрыть]. Сама эволюция, это воплощение божественной идеи в мировом процессе, являющее собой цель всего мирового движения, есть такое соединение земного и небесного, человечного и божественного. На вопрос, почему Бог медлит с достижением этой цели и осуществляет процесс боговоплощения столь сложным путем, можно дать такой ответ: того требует свобода, свободный выбор, восхождение по ступеням лестницы всеединства:

Если всё существующее (в природе или в мировой душе) должно соединиться с Божеством, – а в этом цель всего бытия, – то это единство, очевидно должно быть обоюдным, то есть идти не только от Бога, но и от природы, быть и ее собственным делом… В человеке мировая душа впервые внутренне соединяется с Божественным Логосом в сознании как чистой форме всеединства. Человек, как подобие Божие, не только имеет ту же внутреннюю сущность жизни – всеединство, – которую имеет и Бог, но он свободен восхотеть иметь ее, как Бог, то есть может от себя восхотеть быть, как Бог[118]118
  Автор цитирует книгу «Чтения о богочеловечестве» В. С. Соловьева.


[Закрыть].

Чем, в сущности, такое понимание отличается от идеи «Бога в себе», развиваемой в этой книге? Чем «одухотворение человека через внутреннее развитие божественного начала» отличается от обретения Бога в себе?

Особое место в христологии и христианском богословии занимает так называемое второе пришествие. Надо сказать, что идея эта не нова. Адептов, достигших в элевсинских мистериях мистического просветления, именовали дигенами, или «родившимися дважды». Возможно, христианство позаимствовало эту метафору у греков, назвав «вновь рожденным» Иисуса Христа и сделав своим символом миф о Воскрешении Тела. Это глубочайшая метафора многих религий: сначала просветление сознания – затем бессмертие.

Иисус никогда не определял сроков «второго пришествия» или наступления Царства Божия, отвечая на вопросы в том смысле, что сроки ведомы лишь Отцу, который не открывает их ни ангелам, ни сыну[119]119
  Матфей, 24:36; Марк, 13:32.


[Закрыть]. Еще он говорил, что Царство Божие не может прийти в момент тревожного ожидания – оно явится нежданно, как неожиданными были события во времена Ноя и Лота, люди должны быть всегда готовы к нему[120]120
  Лука, 17:20.


[Закрыть]. Апокалипсис, написанный Иоанном Богословом, называет срок в три с половиной года, принимаемый также в «Вознесении Исайи». Ученики Христа верили в то, что второе пришествие наступит еще при их жизни. Когда апостолы начали покидать юдоль земную, вера в сроки второго пришествия и воскрешения мертвых пошла на убыль, и напророченный конец мира сменился его христианским обновлением, гораздо больше отвечающим чаяниям Христа, выраженным в его Нагорной проповеди.

Возможно, трансформация великого человека в Божественный Логос, в «Слово Божие» обязана как раз угасанию апостольских упований на скорое возвращение Учителя, на Царство Божие на земле. Христос как Божественный Глагол, по словам Эрнеста Ренана, мог быть плодом разочарований первого поколения христиан в неопределенной отсрочке их упований:

Каждый момент промедления в пришествии Иисуса был новым шагом в сторону его обожествления. И это настолько верно, что божественное происхождение Иисуса было окончательно провозглашено в тот момент, когда исчезла последняя мечта хилиастов[121]121
  Автор цитирует книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса»… С. 316.


[Закрыть].

Уже в послании Павла к Колоссянам Иисус рисуется в образе невидимого Бога и существа, родившегося до всех творений: чрез Него всё было создано, всё держится Им, в нем телесно воплотилась вся полнота Божества.

Сегодня мы понимаем, что второе пришествие Христа – пробуждение Его в себе. Будда, Иисус, Лао-Цзы не приходят извне – они пылают внутри. Потому не ищи в Писаниях, ищи в себе.

Человечность Иисуса облегчала христианскому мистику созерцать Бога в самом себе. Обращая взор к историческому Христу, верующий говорил себе: я возвышаю внутреннюю глубину души до божественного созерцания, данного мне в явлении Христа, посредством Него могу я в себе подняться к высшему.

Становление и укрепление христианства как бы наглядно демонстрировало, что Царство Божие, царство духа, на глазах из горчичного зерна превращается в посаженное Христом зеленеющее древо, дающее побег за побегом. Страшный суд в сознании масс начал постепенно вытесняться земным Градом Божиим, как его узрел Учитель в своей великой проповеди с апофеозом слабых, преданностью народу, любовью к бедным, восстановлением попранных прав всех, кто смирен душой и наивен сердцем, то есть христиан, учение которых все больше завладевало миром. Ведь чему учил Иисус незадолго до смерти? Отречься от земных благ, устремить свои помыслы к царству духа, основанному на свободе и сыновней любви, создать новую жизнь человечеству и новый порядок вещей…

Сам Иисус во многих случаях прибегал к таким формам поучения, какие совершенно не встречаются в апокалиптической теории. Он нередко говорил, что Царство Божие уже началось, что каждый человек носит его в себе и может наслаждаться им, если он вел праведную жизнь, что царство это создаст себе всякий неприметным образом, искренним обращением сердца к добру[122]122
  Матфей, 6:10, 33; Марк, 12:34; Лука, 11:2; 12:31; 17:20, 21.


[Закрыть]. Царство Божие есть в этом смысле не что иное, как благо, более совершенный порядок вещей, чем существующий ныне, царство справедливости, которому должен служить каждый верующий по мере сил своих, – свобода духа, нечто подобное буддистскому «освобождению», плод отречения от старого мира.

Всему этому Иисус учил своих учеников, постоянно внушая им мысль, что все они – его продолжение и могут всё то, чему научился он сам. То, чему Иисус учил их, ныне именуется расширением сознания, просветлением, единением с Богом в мистическом акте. Сам Сын Благословения говорил об этом своим ученикам: «Вы же знаете Его (Бога), потому что Он с вами пребывает и в вас будет». Все они, как и Учитель, умели излечивать наложением рук, прогонять демонов, пророчествовать, хотя не все достигли совершенства своего Великого Учителя[123]123
  Марк, 6:13; 16:18.


[Закрыть]. Иисус был великим практикующим мистиком, а не теоретиком-богословом – поэтому христианская теология создавалась другими людьми и в другое время и часто искажала идеи самого Христа. Скажем, если для Иисуса Дух Святой был тождествен вдохновению, вечно исходящему от Отца, то Отцы Церкви придали ему вид одной из трех ипостасей Бога.

Русское богословие вряд ли продвинулось далее соловьевской интерпретации феномена Христа, дальше менялись лишь нюансы и детали. Скажем, Н. А. Бердяев писал, что через Христа, через Логос род человеческий обращается к Богу, отвечает на Божий призыв, на Божественную потребность в любви: «В человеке раскрывается тайна Библии, тайна Бытия»[124]124
  Здесь Н. А. Бердяев перефразирует Сен-Мартена, который говорил: «Человек – вот лучшее из когда-либо возможных толкований Библии». Библия в равной мере символизирует пути как Бога, так и человека.


[Закрыть].

Главный богословский аргумент в пользу христианского догмата «единосущности Отцу» – божественной трансценденции Иисуса – состоит не в его возвышенной этике и даже не в творимых им чудесах, но именно в ощущении им Бога в себе. Ведь ни Будда, ни Моисей, ни ветхозаветные пророки, ни Конфуций или Платон не объявляли себя мессиями, видя дистанцию, отделяющую их от Предвечного. Поздний же Иисус уже не скрывал ни своего мессианства, ни «единосущности с Отцом», ни того, что он – Сам Сущий. Догмат Воплощения придумал не «апостол народов» (Петр), но сам Иисус, – говорит отец Александр Мень.

Да, это правда: Иисус Христос часто говорил о Боге как своем Отце и утверждал, что он и Отец суть одно, что следующий за ним следует за Отцом. Однако, будучи духовидцем и визионером, он чувствовал собственное единство с Богом, ощущал Его присутствие в себе и говорил о богосыновстве в символической, аллегорической форме – так же, как в Нагорной проповеди следует понимать фразу: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими», или: «Да будете сынами Отца вашего небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных».

Данные тексты показывают, что выражение «Сын Божий» имело первоначально совсем не тот смысл, который был дан ему впоследствии. Миф о том, что Христос – в буквальном смысле – сын Божий, был создан постепенно, в течение нескольких веков. И хотя догматический христианин будет отрицать языческое происхождение этой идеи, она слишком напоминает сюжеты греческой мифологии. Привычка считать великих людей сынами божеств – чисто греческая форма мышления о взаимоотношениях между божествами и их посланцами на земле. Тем не менее эта идея греческих мифов перешла в христианство и стала главной его догмой. В догматическом христианстве Христос – сын Бога совершенно в том же смысле, в каком Геракл был сыном Зевса, а Асклепий – Аполлона.

Исторической ошибкой христианства, обожествившего Христа в то время, как основатели всех религий никогда не претендовали на божественность, стала подмена восхождения человека к Богу в акте просветления – чудом непорочного зачатия. Символ оплодотворения человека Богом был понят христианством слишком прямолинейно, создав огромные трудности в оценке исторической и эволюционной роли Иисуса Христа, если и отождествлявшего себя с Отцом, то исключительно в акте мистического просветления.

Институциональная христианская церковь говорит нам, что Иисус был единственным Сыном Бога и что он воплотился как человек с целью умереть на кресте для искупления наших грехов и таким образом спасти мир. Но это – печальная карикатура, бледное отражение действительной истории, превращающие Иисуса в героя волшебной сказки, а христианство – в выродившийся культ личности. Как отмечал Р. У. Эмерсон еще столетие тому назад, институциональное христианство стало скорее религией об Иисусе, чем религией самого Иисуса, новым идолопоклонством. А религия самого Иисуса призывает каждое человеческое существо расти в своем осознании до того же состояния космического единства и целостности, которое продемонстрировал нам сам Иисус[125]125
  Автор цитирует Д. Уайта, см.: Гарин И. И. Что такое мистика. Т. 2… С. 328–329.


[Закрыть].

Поклонение кресту входило в священные ритуалы многих народов – от Японии и Китая до североамериканских индейцев. Следует помнить, что само распятие – космическая аллегория, символизирующая жертву Богочеловека за грехи всего человечества. Мученичество Богочеловека и искупление мира через Его кровь входило во многие мировые религии, как бы являясь постоянным напоминанием того, что божественная природа человека распинается через физическое тело. Воскресение Христа означает, что Он никуда не уходил – он остался как вечный символ богосыновства, присутствия Бога в человеке, прощения и любви.