Текст книги "Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)"

Китаю и китайцам вообще не повезло в текущих планах нашего глобального мыслителя:

«Китай надо заблокировать, чтобы он больше не развивался».

И еще: «Нужно использовать китайцев, как при рабовладельческом строе, – пусть исполняют черную работу».

Но, разумеется, Америку он ненавидит больше всех заморских стран: за могучесть, за благополучие, за щедрость и за то, как она с ним обходится. То есть не только запросто обходится Америка без его советов, но и закрыла ему въезд – за многочисленные хамские слова в ее адрес.

И поэтому: «Будьте вы прокляты, англосаксы, со всей вашей великой империей!»

Но надо, чтобы вся Россия разделила его чувства, а для этого достаточно простейшего всеобщего оповещения: «Они засылают к нам сегодня отравленное продовольствие».

А порой он просто выговаривает краткие, но очень утешительные сообщения: «Американцы живут недолго, все растолстели, еле ходят».

А теперь – про страны прочие, чтоб легче было с ними и дружить и торговать. Утробные мечты рождают соответственные звуки – хоть и непотребные весьма, но трубные, отменно боевые:

«И ставим новое оружие, направленное на все столицы… Все будут под прицелом: Вашингтон, Лондон, Берлин, Париж, Токио, Рим – все».

Обращение к народам всей планеты пишут иногда больные в домах скорби, я читал в учебниках психиатрии эти грустные свидетельства их поврежденного (и потому – глобального) сознания. Но думаю, что вне приюта для умалишенных это сделал только Жириновский. Он не мог не обратиться к населению планеты, потому что всем землянам наступило время некую благую весть узнать из его личных уст:

«Только под звон кремлевских курантов человечество обретет свое спокойствие и маленькую толику счастья в XXI веке».

А кто именно под звон курантов всех одарит благодатью – ясно и ребенку. И причину, по которой только он способен разрешить все мировые неувязки, он доступно, хоть и мельком пояснил:

«А я в решении политических вопросов – как Эйнштейн. Помните его теорию относительности? Все гениальное – просто».

Но не надо только думать, что грозящая пролиться на планету благодать будет по-американски мелочной. И, с дивною отвагой оголяя нежные округлости своей души, артист советует: «Зачем оказывать гуманитарную помощь? Не надо никому оказывать гуманитарную помощь».

Ибо вот – венец и торжество геополитики: «Бомбить там, где нам надо устанавливать свое влияние».

Но и пора уже, пора устроить процветание самой России. Это очень просто, если выберут талантливого президента. Ты еще не догадался, Ваня, кто единственный для этой роли человек?

«Талант должен быть российский. А для того, чтобы он появился, должно было произойти что-то страшное. Оно уже произошло – с 91-го по 99-й – и породило меня».

Порядок обустройства процветания кристально ясен: «В первую очередь нам нужны граждане России, население. Поэтому – полный запрет абортов».

Предвидя горестное замечание, что женщины в сегодняшних условиях российской жизни попросту боятся заводить детей, он гениально пояснит чуть ниже: «Если я скажу – будут рожать».

И есть еще одна идея: «Надо создавать новый институт брака… И не только мужчина может быть одновременно мужем 2–3 женщин…», но и «женщина может одновременно быть женой 2–3 мужчин…»

Так, население умножили. Теперь под корень изведем российский криминал. Тут вообще все очень просто:

«Милицию ликвидируем. Новая жандармерия будет убивать на месте преступления… И никакой проблемы. Ни судов, ни прокуратуры – расстреляли – и все».

Еще – чтоб не забыть о мелочах – необходима срочная реформа русского языка: «Убрать все запятые и двойные буквы. Одна буква Н всегда. Надо убрать мягкие и твердые знаки, букву Ы».

И поголовно всем – бесплатное образование: «Пусть люди спокойно учатся от 7 до 30 лет».

Ну и естественно: все отошедшие республики – немедленно вернуть (еще и прихватив зачем-то Северный Афганистан). А если вдруг какие-то не захотят, то прибалтийские, к примеру, – окружить могильниками с радиоактивными отходами. Но это – мера крайняя, поскольку можно обойтись коротким разговором с руководством каждой из республик: «Все, ребята, кончаем с суверенитетом… Если не согласитесь до 6 вечера, я вас всех арестую, и сегодня же будете расстреляны».

Всех олигархов надо вызвать и категорически сказать: отныне вкладывайте капиталы только в русскую промышленность. А те, кто эти капиталы за рубеж увез, – немедленно пускай везут обратно. Привезут как миленькие, ибо: «Уехавшие за границу ребята верят только мне».

О телевидении, радио, газетах (исходя из интересов неуклонно и стремительно растущего населения):

«Все болезни – от отрицательной информации. Нужна цензура. Никаких сообщений о преступлениях в стране и мире. Цветочки, фестивали, праздники, комедии – все красиво, все улыбаются… Все здоровые, все счастливые. Наводнение – не знаем. Землетрясение – не знаем. Наплевать на это».

Потому что (все-таки не зря он доктор философии): «Я – сторонник демократии, но путь к демократии не лежит через саму демократию».

Мне, наивному и пожилому человеку, думалось, признаться, что такой незаурядный реформатор, с гениальным хамством разрешающий любые затруднения России (только в устном творчестве, по счастью), полностью собой доволен и душевно гармоничен, как никто из подлинно здоровых. Как я ошибался! И в семейной жизни его счастье не сложилось. Многоженство не ввели еще покуда (хотя подан уже в Думу его партией проект о разрешении иметь четырех жен одновременно). «А если в одной квартире, в одной комнате, в одной постели – это же мука!» Но пока что он на это обречен.

И еще он одинок до ужаса, как всякий истинный талант, и ясная причина – почему: «Сегодня мне нет равных – ни в России, ни за рубежом, не только в политике, но и в искусстве».

И печальное признание отсюда:

«Радость у меня теперь только одна – миллионный митинг, я выступаю – и передние ряды плачут».

А когда я прочитал, что кто-то подарил ему на день рождения мечту подростка – самокат и поздно вечером по опустевшим коридорам Думы наш артист катается на этом самокате, на меня таким повеяло душевным одиночеством, что слезы удержать я не сумел.

И вот теперь (покуда слезы не просохли) назову я ту тревогу и печаль, которые меня заставили собрать (я только крохотную часть переписал) обрывки извержений Жириновского: за эту скоморошью версию крутого государственного мужа – голосуют миллионы жителей России. В нем настолько ярко воплотилось хамство нашего советского мышления, что на него, как на магнит – железные опилки, реагирует осевшая внутри у каждого холопская и хамская пыльца. А он еще и щедро утоляет самые первичные потребности любой растерянной души: кричит и вопиет об унижении, разоре, бедности и ущемлении вчерашнего российского величия. Как тут не вспомнить добродушные слова, однажды сказанные Лениным: «Обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения».

А вот какой бальзам он льет на ноющие язвы патриотов: Францию спасли от вырождения те русские казаки, что ворвались некогда в Париж, преследуя бегущего Наполеона. А потом их благородную заботу об увеличении и улучшении французского народонаселения приняли как эстафету русские белогвардейцы-эмигранты.

Но главное, конечно, – явный факт, что он единственный сегодня и защитник, и радетель возрождения российского: «Я не вижу никого, кто бы мог сделать Россию доброй, хорошей и счастливой в этом веке… Кроме себя».

Однако же и Путина артист наш одобряет полностью, как одобрял из года в год он каждого, кто был при власти (как говаривал один бывалый психиатр: больной, больной, а мыла не ест). Но есть и главная причина, по которой Жириновский предрекает Путину большой успех: «Он прочитал мои труды, мои записки, все проштудировал… Теперь Путин нас спасет».

И, кажется, – спасает, если присмотреться и задуматься.

Но вот, пока я ревностно выписывал цитаты, поразившие мое воображение, во мне неслышно прорастали семена, посеянные Сашей Окунем. И одновременно рождалось несогласие. Да, Жириновский – шут, конечно, думал я, и клоун, но не пародист. Он не артист, играющий придуманную роль. Он сам, естественным нутром своим, – пародия на современного российского политика. Ввиду отсутствия разумных тормозов (тут виновата патология характера) он чушь несет – настолько же серьезно, как его коллеги – громкую пустую болтовню или обдуманную ложь. Он – воплощенный шарж на государственного мужа. Он недосягаем и неуязвим, как клоун, брызгающий на людей в партере яркой водяной струей из клизмы. Что такому скажешь или возразишь? Ведь только засмеются в голос – он и публика. Однако же манеж и клоун – это цирковые радости, а Жириновский вроде избран, чтоб решать российскую судьбу. И если то, что совершает клоун, – замечательно смешно (за этим и хожу я в цирк), то в Государственную Думу избранный – меня пугает хамский клоун. И хотя блажен, конечно, муж, которому до лампочки, что говорит он в данную минуту (а блаженные, как всем понятно, – сраму не имут), но заметим только, что ведь этот клоун откровенно посягает на карьеру укротителя. И зрительское восхищение мое стихает от подобной перспективы. Мне за цирк российский делается страшно.

А его фантазии, похоже, и действительно читает президент. Нисколько не подозревая, что на самом деле Жириновский нанят мировой еврейской закулисой, чтобы испохабить и скомпрометировать высокий образ государственного мужа и заметного политика России.

Русь, куда же несешься ты, дай ответ. Не дает ответа. И, опасливо косясь и постораниваясь, наблюдают этот бег по кругу прочие народы и государства. А в вечерних коридорах опустевшей Думы с упоением катается на самокате неслучившийся российский фюрер.

Глава, академически небезупречная

В этой главе я смогу развернуть свою эрудицию во всей полноте, поскольку содержание ее ни на какие знания не может опираться. Иначе оно просто рухнет. Что ни скажешь по теме этой главы, незамедлительно является суждение прямо противоположное. И следует надеяться, не опасаясь, только на сугубо личные ощущения. Которые на языке науки названы интуитивным знанием. Речь пойдет, конечно, о евреях. Я давно поймал себя на том, что несколько последних лет стал остро интересоваться нашей историей, читая все подряд, что попадается мне под руку и связано с евреями любого времени и места. Однако же еврейский тип, меня душевно восхитивший, не при чтении попался мне, а в живом и очень подлинном рассказе. Я ради него от темы отвлекусь.

Дед моего старинного друга Севы Вильчека смолоду был учеником у немца-кожевенника. На заре прошлого века, в городе Полтаве. Благодаря усердию, сметливости и честности быстро стал доверенным лицом хозяина, и тот его послал однажды в Нижний Новгород на ярмарку, чтоб закупить большую партию различной кожи. И обозначил верхние пределы цен для каждого из видов этого товара. На ярмарке сей юный посланец ухитрился купить всю кожу по гораздо меньшей цене. И сэкономленные деньги он не утаил, а все привез хозяину обратно. Немец-кожевенник, уже давно работавший в России, был так изумлен, ошеломлен и растроган, что подарил будущему Севиному дедушке большую золотую цепь для ношения по праздникам. А было это перед Первой мировой. Потом пошли, как всем известно, времена опасные и смутные, и дедушка, посовещавшись с бабушкой, надежно спрятал эту цепь. В начале тридцатых алчному советскому государству понадобилось золото, и дедушку, известного кожевенного мастера, призвали проявить участие в сооружении социализма. Короче говоря, арестовали, требуя сокрытого имущества. Он просидел в тюрьме две недели, а поскольку ему там решительно не нравилось, то он отправил бабушке секретную записку. «Циля, – написал он ей туманно, но доступно, – я тут на досуге почитал Карла Маркса, так он советует всем пролетариям избавиться от их цепей. И знаешь, я с ним полностью согласен. Целую, твой Ефим». И бабушка его прекрасно поняла, и вытащила цепь из захоронки, и безо всякой жалости отнесла ее, куда просили. Дедушку немедля отпустили. Он неторопливо шел пешком по улицам родного города, он наслаждался свежим воздухом и волей, когда его вдруг обогнал сокамерник, отпущенный позже него. Сокамерник держал в руках большой бумажный кулек. Это сахарный песок, объяснил он дедушке, его только что завезли в тюремный ларек. Дедушка молча развернулся и пошел обратно. В тюрьму он прошел без труда, ибо в такое заведение войти гораздо легче, нежели выйти. И обратно в камеру его легко впустили, потому что в ней забыл какое-то пустое барахло расстроенный потерей золота еврей. А в камере он у хорошего знакомого купил кусок холста, у давнего приятеля (упрямо продолжавшего сидеть) взял нитки и иголку, сшил себе за две минуты небольшой мешок, после чего купил в ларьке два килограмма сахара и медленно пошел домой с подарком Циле.

Вернусь теперь я снова к упоению, с которым я проглатываю все, что пишут о моем загадочном народе.

Беспорядочное чтение похоже на случайные постельные связи – тоже ничего не остается в памяти. Однако если что-то остается, то врезается и прочно, и надолго. Мне случайно вдруг попалась книга какого-то американского газетчика о еврейских гангстерах двадцатых годов – периода сухого закона. У еврея, думал я по ходу чтения, очень легко обнаружить некую глубинную причастность к мировому еврейству (то как раз, о чем талдычат юдофобы всех мастей): я, читая о злодеях и убийцах этих, пережил такое родственное умиление, будто листал я жизнеописания пророков и праведников. И называлась книжка замечательно – словами некоей старушки, узнавшей, что убитый накануне друг ее сына был на самом деле гангстер и бандит: «Но зато он любил свою маму». Эти отпетые мерзавцы трогательно заботились о своих близких: никогда не посвящали их в подробности своей кровавой и опасной жизни (зачем напрасно волновать чувствительную тетю Песю?) и старательно снабжали свои семьи кошерным продовольствием. Любили отмечать еврейские праздники, а по субботам зажигали свечи. А один знаменитый наемный убийца по кличке Рыжий (тридцатые годы) был вообще верующим ортодоксом: не снимал кипы (даже идя на дело) и в субботу не принимал заказов. Если все же отказаться было невозможно, Рыжий надевал талес и молился, прося у Господа прощения за нарушение субботы. О своем происхождении они все время помнили. Когда хоронили одного убитого гангстера, его ближайший друг не входил в комнату, где прощались с покойником. Что вы тут стоите, спросил его сын убитого, вы ведь столько лет дружили. Не могу, ответил грустный бандит, я из рода коэнов, мне нельзя заходить в помещение, где лежит покойник. И детей своих они не приобщали к их чудовищному бизнесу: дети учились на врачей и адвокатов, криминальным было только поколение отцов (в отличие от итальянцев, где преступная «семья» и в самом деле была связана родственными узами отцов и сыновей). А сколько денег они жертвовали на еврейскую благотворительность! И раввины брали эти деньги. Были гангстеры, которые порой оплачивали покупаемое для Израиля оружие в годы Войны за независимость. Ох уж эта мне еврейская солидарность! Но читать об этом, чего греха таить, мне было невыразимо приятно. Половина нелегальной торговли алкоголем (много сотен миллионов долларов) была в руках еврейских банд и группировок. И друг друга убивали они часто, и успешно противостояли итальянцам. Тут же был еще игорный бизнес, и бордели, и наркотики. Забавно, что, когда рынок наркотиков полностью захватили итальянцы, наркоманы жаловались, что резко ухудшилось качество опиума: евреи брезговали дополнительной наживой и не добавляли в опиум пустую молотую травку. Жутко жалко, что на это время не сыскался Бабель. Некий знаменитый гангстер в пожилые уже годы съехал отдохнуть от дел в Израиль. Здесь он завел себе юную любовницу (девчушка, кстати, училась в университете на прокурора) и обаял огромное количество людей своим доброжелательством и щедростью. Тут вышел на него один раввин (весьма благочестивый и в Израиле весьма известный) с предложением о подлинно высокой филантропии: он предложил построить некий дом, где жили бы бесплатно молодые религиозные пары, у которых по бедности не было жилья. И старый гангстер согласился с радостью, и дал сто тысяч долларов – огромную по тем временам сумму. И забыл об этом. Вспомнил, когда выяснилось, что богобоязненный раввин выстроил на эти деньги обычную доходную гостиницу. И, возмутившись, старый гангстер подал в суд. И выиграл процесс. И хитроумный рав был присужден к возврату обманно использованных денег. А старик, сходя по лестнице из зала заседаний, чуть не плача, говорил, какое это горе и позор: седого гангстера надул израильский раввин.

А кстати, именно они, эти убийцы и злодеи, защитили честь Америки во время Второй мировой войны. Я не о том, что многие просились в армию, чтоб бить нацистов, – их не брали из-за былых судимостей, я о другом. В Америке в те годы расплодились всякие фашистские союзы и сообщества, зараза эта расползалась бы стремительно и всюду, но возникла закавыка, весь энтузиазм американского нацизма срезавшая на корню. На их собрания исправно приходили некие евреи (и сочувствующих негров было много), ловко и умело дравшиеся дубинками. При этом в разных городах одна и та же явственно была закономерность: множество перебитых рук и ног, проломленные головы, разбитые носы, но не было ни одного убитого. Поскольку именно об этом просили гангстеров еврейские общины, обратившись к ним за помощью.

И жалко стало мне, что кончилась последняя страница. Смутная тень философа Канта на мгновение мелькнула в моей памяти. Философ утверждал (и удивлялся этому), что существует в нас некий нравственный закон (императив), позволяющий различать, что хорошо, что плохо. Я часа четыре читал эту забавную книжку, и ни разу во мне нравственный императив даже не пикнул.

Более того: раздвоенность моей любви (я до сих пор люблю Россию и сочувствую ее несчастьям всей душой) сказалась точно так же, когда я читал о жутком шествии по всей планете криминала русского разлива. Преступники невероятного таланта и размаха набежали из распавшегося лагеря (мира, социализма и труда) и, набежав, успешно и стремительно теснят заевшихся туземных мафиози. Надо бы стыдиться и негодовать, а я – такую гордость ощущаю, что и грех сказать. Из одного мы все же лагеря, подельники и земляки, и тает безупречная моя моральность от жаркого немого восхищения болельщика с трибуны.

О евреях я больше всего люблю читать отпетые антисемитские творения. Из них я узнаю, что все мы – поголовно умные, богатые, сплоченные и дьявольски находчивые люди. Что мы владеем всеми нитями на свете, тайно управляем миром и друг друга не даем в обиду. Чуть пожиже, но с такой же страстью пишут о евреях те антисемиты, в ком течет хоть капелька еврейской крови. Эти вымещают на евреях всю свою печаль и горе, что судьба послала им такую злополучную беду. И пишут в основном о нашем изобретательном коварстве и кошмарном хитроумии, ввиду чего мы всюду проникаем и большие делаем успехи то в культуре, то в науке, о финансах нечего и говорить. А если примешься читать какого-нибудь подлинно еврея, то немедленно прочтешь, что мы и люди недалекие, и разрознены донельзя, и несчастные во все века и всюду, а приехавшие из какой-нибудь России – те и вовсе не евреи никакие, а прикинулись, обрезались и подкупили документов. Скука и тоска – читать такие книги.

Но признаться честно – это все пишу я просто для разгона. Ибо тему я хочу затронуть сложную, и тени очень, очень образованных людей уже толпятся за моей спиной, качая головами с укоризной и немым упреком в наглости. Только я уже решился и от замысла теперь не отступлю. Да, да, я, как и прежде, – о евреях.

Уникальность и сохранность нашего народа много сотен лет тревожит население планеты. Не менее других волнуются ученые умы, которые мусолят и грызут вечнозеленое дерево познания. Их очень привлекает эта непостижная загадка и желание словить хотя бы тень от Вечного жида, чтоб аккуратно приколоть булавкой в общую научную коллекцию. Но увы. С тем же успехом их коллеги заняты охотой на Летучего Голландца. Их попытки более всего напоминают юного котенка с его яростным азартом закогтить солнечный зайчик. Из написанных на эту тему трудов можно составить целую огромную библиотеку, только я по лени и невежеству прибегну здесь к последнему итогу многовековой научной мысли.

Но сначала – о причине общего научного волнения. Некий народ рассеялся по миру уже две тысячи лет тому назад (если не более, поскольку начал расселение намного раньше). И ровно столько же времени эти изгои и пришельцы с усердием, достойным лучшего применения, охраняют и сохраняют свою чуждость коренному населению всех стран, куда попали. И притом еще оказывают несоразмерное влияние на экономику, культуру и науку, самую судьбу этих несчастных стран. И что с ними ни делай (а уж делали все, что угодно, страшно вспомнить), продолжают сохранять свою особость и неуловимы для любого вразумления, как ртутный шарик – для руки.

Но кто ж они тогда? Мистическое вредоносное образование на теле обреченного человечества (такое мнение весьма имеет быть) или единый все-таки народ? Хотя отсутствуют все признаки народа: ни общей почвы, ни единого языка и напрочь разная культура. Всё, как есть, восприняли везде от местного населения, а сливаться, растворяться, размываться, рассосаться – не хотят или не могут. И нагло высовываются изо всех трамваев. Просто инопланетяне какие-то (одна из точек зрения конца двадцатого века).

Не могу не похвалиться, что ученый (академик!) Михаил Членов – мой давний друг и выпили мы с ним немало общей водки. Он этнограф, то есть знает о народах мира много больше, чем они о себе знают сами. И, будучи мыслителем незаурядным, сей профессор (и декан!) такую предложил идею, что еврейство – это некая особая цивилизация. С ним совпали в этой мысли несколько его коллег из разных стран.

А словом «цивилизация» эти ученые обозначают не уровень технического, и научного, и всякого развития (не электричество с водопроводом, проще говоря, не телевизор с телефоном), а некую модель, тип, образ житейского и духовного существования. Цивилизации такие они видят: христианская, исламская, китайская, индийская – и к ним теперь предложена еврейская для полного комплекта. А чтоб таким читателям, как я, эта разбивка стала и доступна, и понятна, прилагаются и признаки любой из таковых цивилизаций. На эти признаки я посмотрел своим еврейским глазом, и душа моя уязвлена стала.

Длительность существования – вполне весомый признак. А что не всем он кажется хорошим в отношении еврейства – это их печаль и даже повод для уныния, а я согласен, этим фактом я горжусь и радуюсь весьма.

Заметное влияние на общую историю и культуру человечества – признак второй. Тут я согласен тоже (о-го-го!), а что касается нарыва на сегодняшней исламской цивилизации, то я надеюсь, что до влияния на общую историю он не дозреет. Или лопнет сам, или поможет хирургия.

Признак третий – стремление к распространению. Тут я возражать ученому полету вдохновения не стал, хотя мелькнули тени Чингисхана, Александра Македонского, Наполеона, Гитлера, слегка размыв особость этого признака до общечеловеческой беды.

А на четвертом признаке я громко рассмеялся легкомысленным и ненаучным смехом. Ибо признак этот – «включение разных народов». Вот те на! Ведь в том и состоит вся многовековая закавыка с нашим горестным существованием на свете, что всюду мы упрямо и опасно оставались евреями! Загадочным и жестоковыйным единым народом. Несмотря на жуткое давление и жуткую, подчас мучительную личную судьбу.

А ниже чуть наткнулся я на фразу, полностью раскрывшую сокровенные мотивы этого научного искания: такой подход – «позволяет… вывести еврейство из разряда уникальных исторических явлений».

Куда же его вывести, помилуй Бог? Ведь в этом устремлении нас и в расход неоднократно выводили. Нам какой ярлык ни клей (ярлык научный я в виду имею, ибо некогда в усопшем СССР нам и торговый ценник клеили), а уникальность остается. И неуловимой остается даже тень от Вечного жида.

Но есть подход другой. Им дети часто пользуются. Если кто-то неприятен, то ребенок угрожающе ему говорит: «Сейчас глаза закрою, и ты исчезнешь». По такому безусловно перспективному пути пошел хороший мой знакомый, проживающий в Берлине. Дмитрий Хмельницкий – архитектор и довольно много интересного в своей области и начертил, и написал. Ко времени, когда мы познакомились и сели выпивать, уже он сочинил несколько статей из области ему довольно чуждой, и уже его клевали, поносили, густо обливали (сами догадайтесь – чем), и суть его позиции он тут же мне поведал. Он, очевидно, так измучен был назойливыми воплями своих сегодняшних земляков о величии и богоизбранности еврейского народа, что просто пожалеть их (чем еще они могли потешить свои души?) был уже не в силах. И тогда он выдвинул концепцию, более всего похожую на плотные затычки для ушей, поскольку очень уж ему остоебенели гордые крики еврейских буревестников. Концепция была проста и грациозна: нет и не было давно уже евреев как особого отдельного народа, и еврейство – это миф, фантом, мираж и тема спекуляций в поисках различных льгот и привилегий. А также щекотание души для извлечения самодовольства и приятства. Есть на самом деле некие большие группы когдатошних евреев, ныне нераздельно слившиеся с коренным населением тех мест, куда когда-то забрели их предки. Потому что народ – это общая почва, общая культура и общий язык. Так говорят все словари и все энциклопедии, составленные, как известно, людьми учеными и знающими дело.

А когда я тихо возразил, что я и вправду ощутил себя евреем некогда, хоть говорю только по-русски и не знаю ничего о культуре предков, то выслушал еще один горячий монолог, из которого покорно понял, что хоть я не идиот и не спекулянт, но это просто у меня самовнушение, навроде бреда, и научного обоснования под этим нет и быть не может. Потому что я родился и возрос на русской почве – далее пошел повтор о языке и культуре, а попутно и мелькнуло обвинение, что миф об уникальности судьбы и характера евреев – это расизм, высокомерие и вообще пустая и навеянная идеология. Спустя пару лет я все эти доводы и аргументы прочитал в книге «Под звонкий голос крови», которую издал Митя Хмельницкий. К чести его следует сказать, что все имевшиеся к тому времени в печати поношения лично его и точки зрения его – он включил тоже. Выглядели они столь же слабо и неубедительно, как мое тихое напоминание об ощущении себя евреем.

Евреев нет, они нам только снятся, обязательно сказал бы Александр Блок, прочти он книгу Мити. К тому же – снятся наяву, добавлю я. Притом – весьма тревожа население планеты.

А еще меня ужасно рассмешила некая вторичность точки зрения Хмельницкого. Поскольку до него за много лет изящно выразил свою такую же уверенность в отсутствии еврейского народа некий незаурядный мыслитель (а впоследствии – и корифей всех мыслимых наук) Иосиф Сталин. За год до Первой мировой он сотворил в легально издававшемся журнале специальную статью о правильном марксистском отношении к национальному вопросу (нужные материалы с иностранных языков ему перевели осведомленные соратники). И в этом выдающемся труде (впоследствии он даже книгой стал) категорически наш будущий товарищ Сталин отказал в существовании как раз еврейскому народу и как раз по тем же причинам: нету общей почвы, языка, культуры и еще чего-то важного. Это не нация, а – «нечто мистическое, неуловимое и загробное», написал чудесный грузин. То есть у Мити были очень авторитетные предшественники.

Мне только кажется, что если отойти от жесткой строгости научного ограничения (почва, язык, культура), то поблизости окажутся не менее понятные и внятные черты, рисующие облик каждого народа. И хотя легко их отнести к культуре, но они скорее к психологии относятся, а потому – распахнуты любому брошенному взгляду. Поскольку ведь народ – это большая совокупная копилка мифов и мечтаний, предрассудков и обычаев, традиций и привычек, отношений к миру и себе. А с этой точки зрения евреи множество веков и в каждом месте пребывания легко и сразу отличимы – даже если им того не очень хочется.

Но стоило мне только заикнуться знатокам, что я имею тоже некую гипотезу на тему, об которую оббились уже многие умы, как тут же получил я два разумнейших совета. Первый – не совать свой нос, куда непосвященным входа нет, ибо потом стыда не оберешься, а второй – хоть мельком заглянуть в отменную, недавно вышедшую книгу «Воплощенный миф», написанную очень грамотным ученым.

Советом первым я привычно пренебрег, но книгу я немедленно купил. А написал ее – доселе неизвестный мне Александр Милитарев, ученый-лингвист, а главное, что поразило меня сразу, – ректор Еврейского университета в Москве. То есть по должности он был главнее Мики Членова, такое я не мог себе даже представить.

И книга эта сразу мне понравилась. Уже в начале автор с некоей застенчивостью упреждал коллег по науке, что написанное им – это не более чем эссе. То есть жанр (пояснял он со стеснительным достоинством), которому естественно присущи (и простительны) такие слабости, как беглость изложения, неполнота аргументов, упрощенное рассмотрение сложнейших проблем, устаревшие представления из вульгарной популярной литературы и даже фактические ошибки. Боже мой, подумал я, какое счастье – это перечислены черты всего того, что я пишу уже давным-давно, не зная, что пишу эссе.

О, как питательна мне оказалась эта книга! И я читал ее как детектив: я наблюдал, как изощренное научное мышление охотится за истиной, которая давно уже сама явилась моему бессовестно гулящему воображению (об этом позже).

Новые идеи, внесенные еврейской Библией в мировоззрение, автор книги перечислил замечательно подробно. И то, что человек впервые обозначен был венцом творения. И то, что человек был удостоен чести дать имена остальным живым тварям (в мифах других народов это делали лишь боги). И то, что человек – раб Божий, но и только – Божий. И единство человеческого рода. И необходимость милосердия. (Которое в то время означало то же, что сейчас: жалость, сострадание, широту взгляда, доброту и сочувствие.) И познание как обязательная жизненная необходимость, в нас заложенная Богом. И личная (а не коллективная) ответственность перед единым Богом, и свобода выбора, дарованная человеку, и идея исторического прогресса, то есть движение во времени – источником имеют ту же Книгу. Словом, та цивилизация, в которой мы живем, основана на той модели мира, которая была предложена библейским текстом. Потому что и раввин из Назарета, сотворивший христианство как единую (и всем доступную, что очень важно) нравственную проповедь, на Библию всецело опирался.