Текст книги "Магнит для неприятностей"

– Вива Куба! Я сделал все уроки!

С тех пор прошло немало лет, но я до сих пор иногда непроизвольно произношу эту крылатую фразу, вызывая у людей неподдельное любопытство, граничащее с удивлением.

Открыв глаза, я увидел перед собой белые стены тюремной больницы и услышал чей-то голос:

– Кажется, он пришёл в себя. Гляньте-ка, доктор, на нашего «героя». Что, дружок, очухался? Быстро же ты от нас убегал – только пятки сверкали. Но мы и не таких шустрых ловили. Теперь бегать будешь только по камере: от стенки до стенки и обратно! А пока отдыхай. Доктор за тобой присмотрит.

Это был полный крах, конец карьере и деловой репутации! Я уже представлял себе заголовки газет: «Владелец МАКО подался в бега» или того хуже «Под личиной успешного предпринимателя скрывался хладнокровный убийца». Но к моему удивлению у меня это никаких чувств не вызывало. Всё, что я чувствовал в этот момент – это дикая головная боль, головокружение и боль во всём теле. Я попытался поднять голову, но понял, что корсет на шее не даст мне этого сделать. А попытка пошевелить правой рукой привела к осознанию того, что она в гипсе. Доигрались! От этого небольшого напряжения перед глазами поплыли круги, и я услышал голос врача:

– Сколько пальцев я сейчас вам показываю? Можете назвать их число?

– Пять или шесть. Точно не скажу. – Говоря это, я услышал не свой, а какой-то чужой хрипящий голос и от яркого слепящего света зажмурил глаза.

– Всё ясно. – Продолжил доктор, обращаясь, по-видимому, к медицинской сестре. – Он должен лежать здесь как минимум два дня, а потом посмотрим на его состояние, и может быть, переведём в общую палату.

Через неделю мне сняли корсет. Шейные позвонки, слава Богу, почти не пострадали. Голос ко мне почти совсем вернулся. Остался только гипс на правой руке. Но доктор уверил, что никаких проблем с рукой не будет, что сломана была только одна кость, а перелом был «хороший»: простой, ровный и без раздробления. И скорее всего гипс мне снимут через полтора или два месяца. Это, пожалуй, была единственная хорошая новость в моём положении.

За время, проведённое в больнице, я узнал, что с Серёжей уже всё в порядке. Он почти не пострадал, не считая сильных ушибов. Его, как и следовало ожидать, тоже поначалу определили в тюремную камеру, но, после беседы со следователем, выпустили всего-то под домашний арест. А всего через день, благодаря стараниям нашего адвоката, заменили домашний арест подпиской о невыезде. Как сказал Николай Александрович, это стало возможным благодаря Серёжиному сотрудничеству со следствием. Я, само собой, был за него очень рад, но, все же, не понимал, как такое вообще возможно. Адвокат долго мялся, но, в конце концов, всё мне рассказал. Брондуков, оказывается, заявил следователю, что это я уговорил его помочь мне бежать в Тайвань, и принудил, пользуясь своей над ним властью, не подчиняться требованиям пограничников, а скрыться от преследования на острове. И что я сам придумал обмотать руку фольгой. Ещё адвокат сказал, что эти манипуляции с металлической фольгой никакого успеха не имели, и что пограничники сразу начали мои поиски, как только я немного отдалился от берега. Тогда мне стало ясно, что в этом Серёжа сильно просчитался. Потом, по «признаниям» Брондукова, видя как далеко всё зашло, он сам специально перевернул наш глиссер, чтобы сдаться властям и не позволить мне скрыться. А по-другому остановить наш катер он не мог, опасаясь моего гнева. Поэтому просто резко повернул штурвал влево, правда, немного не рассчитал со скоростью, из-за чего мы и получили травмы. В этом он кается, а со следствием готов работать и дальше по любым вопросам, так как свято чтит законы страны пребывания и не может допустить, чтобы преступник оставался безнаказанным.

Услышав такое, я моментально вскипел, вскочив со своего стула, и совершенно точно убил бы Сергея, окажусь он в тот момент рядом. Но он был на работе, а я – в тюремной больнице, куда кроме моего адвоката никого не пускали. Однако немного позже спокойно всё взвесив, я понял истинную причину этого его вранья. Я-то получу реальный срок при любом раскладе, даже в самом лучшем случае. А вот он не мог позволить себе загреметь за решётку, так как был обязан заботиться о сыне. Вспоминая, с какой нежностью он всегда с ним общался, я представил, какое давление на несчастного Бурундука оказал следователь, что тот решил соврать, убрав себя из-под удара. Бедный Бурундук! Его заставили стать предателем! Представляю, какое отвращение он сейчас испытывает сам к себе! Всё же он поступил скорее правильно, чем подло: мне-то хуже уже не будет, зато у Брондукова-младшего будет отец, и моя фирма не останется без грамотного руководства, а значит – будет работать и зарабатывать деньги. А с деньгами Серёжа вытащит меня отсюда быстрее! После этого вывода, который я сделал сам для себя, я решил не опровергать его версию и не держать на него зла. Что и сделал при очной ставке. Серёжа был этим явно обескуражен и, виновато опуская глаза, повторил свою версию нашего побега. Затем мы расписались в протоколах, и его отпустили, а я отправился в свою камеру. Прощаясь, адвокат заверил меня, что придёт завтра утром. Но ни завтра, ни послезавтра ко мне так никто и не пришёл, зато следователь таскал меня на допросы по нескольку раз в день. Это уже стало моей новой работой. Без меня ни у кого ничего не получалось, даже здесь в тюрьме! Правда, и со мной у следователя ничего не выходило. Я повторял всё то же, что и раньше, и никаких сдвигов в следствии не было.

Полиция всё же решила не раскрывать своего крота. Причину этого я не знал. Возможно, он пытался разоблачить деятельность «Чхо Лонг», поэтому и был так важен. По крайней мере, я не видел других причин, по которым мне до сих пор не предъявили для опознания какой-то там разбитый стакан с якобы моими отпечатками. Да и о пистолете пару последних дней следователь даже не упоминал.

А следующим утром случилось нечто весьма любопытное, после чего мне опять захотелось жить! Жить полной жизнью, верить, надеяться, дышать полной грудью таким прекрасным и светлым воздухом счастья, радости и желания, и с удвоенной силой продолжать свои поиски! Утром ко мне в камеру явился следователь с тремя полицейскими. Меня, пребывавшем в совершенно апатичном состоянии, под надёжной охраной, что мне очень льстило, так как вёл я себя тихо и бежать никуда не собирался, погрузили в автомобиль и долго куда-то везли. Когда мы прибыли на место, и меня провели внутрь небольшого двухэтажного серого здания с маленькими зарешёченными окошками на окраине города, оказалось, что мы приехали в городской морг. Низкорослый пожилой китаец с проплешиной на макушке среди редких чёрных волос, одетый в белый халат с пропуском, болтающимся на шее рядом с очками, из числа его персонала провёл нас по длинному коридору, облицованному белой больничной плиткой, а затем – вниз по лестнице в один из многочисленных кабинетов в цокольном этаже. Там он привычным движением открыл одну из многочисленных оцарапанных тележками дверей старого большого занимающего всю стену холодильника, выкатил оттуда выдвижную полку с трупом, накрытым белой простынёй и отстранённо отошёл в сторону, позволив нам подойти поближе. Я приготовился ещё раз пройти через эту пытку, если к такому вообще можно хоть как-то приготовиться, и почувствовал сильный, разрывный стук пульса в висках. Меньше всего на свете я сейчас хотел смотреть на ЕЁ бездыханное, обезображенное смертью тело! Но избежать этого не удалось. Следователь, аккуратно откинув с трупа простыню, резко подтолкнул меня к ней с вопросом:

– Вы узнаёте её? Кто это? Вы можете назвать её имя?

Худенькая молодая девушка при жизни, по всей видимости, была довольно привлекательной. Тонкие и очень правильные, что редко для азиаток, черты лица, немного пухленькие губы, маленькие уши, длинная тонкая шея, крашеные светлые немного растрёпанные волосы с выглядывавшими из-под них абсолютно чёрными отросшими корнями. Это была не Наташа! Я, ожидая увидеть именно ЕЁ, был в некотором замешательстве и, вероятно, сильно изменился в лице, а следователь, внимательно смотревший на мою реакцию, повторил:

– Назовите её имя.

– Я её не знаю! – Ответил я, ощущая нехватку воздуха и сбившееся дыхание, пытаясь скрыть внезапно нахлынувшую и накрывшую меня с головы до ног волну радости, растекающуюся по всему телу тёплой покалывающей волной. Радости, которую никакому нормальному человеку не могло бы, конечно, принести обозревание трупа несчастной погибшей девушки в городском морге!

– Вы в этом уверены? Посмотрите ещё раз. Посмотрите внимательно.

– Я совершенно точно её никогда раньше не видел! Никогда! Видите ли, у меня очень неплохая память на лица. И я бы её точно запомнил.

Адвокат попросил тюремное начальство об аудиенции со мной лишь на следующий день после моего визита в морг. Он пришёл в приподнятом настроении и сообщил, что в деле об убийстве произошёл большой прогресс. И что револьвер, как предполагаемое орудие убийства, исключён судьёй из перечня улик из-за недоказанности его связи с убийством девушки, чей труп мне недавно предъявляли. А самое главное, дело об убийстве Натальи Красильниковой прекращено из-за невозможности подтверждения самого факта его совершения! По всем этим пунктам судья отказал в продолжение уголовного преследования. Также Николай Александрович сообщил, что участок полиции на острове, который мы с Бурундуком посещали, никогда не работает ночью, а полицейский в ночное время всегда находится в здании администрации, в местном поселковом совете, выполняя и функции сторожа. И все пятьсот пятьдесят жителей острова это знают. Кстати, этот полицейский, который показывал нам на острове материалы нераскрытого дела, а впоследствии написал рапорт о пропаже фотографий, бесследно исчез. Его ищут уже два дня, но безрезультатно. По новой версии следствия погибшая была как-то связана с ним или с преступниками, и её убили при невыясненных обстоятельствах. Её личность до сих пор не установлена. А сбежавший сотрудник полиции, видимо, пытался пустить следствие по ложному следу.

– Ничего не понимаю! – Остановил я адвоката, бодро предвещая своё скорое возвращение к нормальной жизни. – Откуда у какого-то полицейского на острове, будь он хоть трижды преступник, взялись фотографии Красильниковой, сделанные в морге? Что это значит? Она жива? Или…. Где она?! Её нашли?!

– Всё, что известно полиции – она не покидала территорию страны. – Николай Александрович говорил не особо воодушевлённым тоном.

– Может быть надо каким-то образом привлечь для её розыска правоохранительные органы России? – Сделал я неожиданное предложение своему адвокату, хватаясь за любую возможность, как утопающий за соломинку.

– Для этого ни у нас, ни у китайских следователей нет никаких оснований. Зачем её разыскивать? Даже если предположить, что она всё-таки покинула Китай. Что она сделала? Она может быть лишь привлечена в качестве возможного свидетеля для разъяснения некоторых моментов Сянганского инцидента. Вот и всё. И что, собственно, там произошло? Ничего конкретного. И потом, это совсем другое дело. И расследование ведётся в другом городе. В моргах и больницах страны Красильникова не числится. А её фотографии, которые сбежавший полицейский пытался подсунуть в дело на острове, могут оказаться просто невинным розыгрышем. Вы не допускаете мысли, что она хотела таким образом от вас отделаться, ввести в заблуждение? Чтоб вы или кто-то ещё от неё просто отстали.

– Нет. Не думаю. Не верю.

– Знаете, Павел Анатольевич, я ведь тоже долго не мог поверить, что жена уйдёт от меня к другому…. Но жизнь – это жизнь, как говорят французы. – Медленно с расстановкой произнёс адвокат.

– Хорошо. – Согласился я раздражённо. – Пусть так. И пусть эти фотографии – розыгрыш. Но каким же образом они попали в участок полиции на остров?

– Тут есть много вариантов. Например, их взяли из соцсетей. Как вам такое объяснение? – Неохотно предположил Николай Александрович, доставая из своего кейса ещё одну папку и давая понять, что этот вопрос его сейчас занимает меньше всего.

– Не думаю, – ответил я на это, не желая останавливаться, – Брондуков поговорил с рабочим в порту, и мы сразу же отправились на остров. Даже если тот полицейский и был кем-то предупреждён о скором нашем визите, как ему могло прийти в голову подсунуть в дело фотографии именно Красильниковой? О нашей с ней связи практически никому не было известно. И о пропаже каких же фотографий он писал в рапорте? Ведь не тех же, которые он сам туда и подсунул? И я не представляю себе, как Наталья могла бы договориться с полицейским о моём розыгрыше. И не представляю полицейского, решившего выйти на работу в неположенное время и место, чтоб меня разыграть. Это уж точно полный бред!

– Этого я объяснить не могу. И следователь пока тоже. Всё прояснится только после того, как этого хитрого полицейского разыщут. К нему у всех много вопросов. Но пока это не очень получается, как и с тем докером из порта. Он тоже бесследно исчез. А под описание, которое дал Сергей Николаевич, никто из портовых рабочих не подходит. А фотографии действительно пропали. Той погибшей девушки. Но это несущественная мелочь.

– Николай Александрович, я категорически отказываюсь понимать всё это! У меня складывается впечатление, что я стал объектом мирового заговора с целью свести меня с ума! – Произнёс я вполне серьёзно, нервно постукивая пальцами по столу. – Может быть, у меня действительно паранойя?

– Я так не думаю. Если честно, в моей голове всё это тоже не укладывается. Но я не следователь и не сыщик, обладающий тонким аналитическим умом. Анализ – это не совсем моё. Я занимаюсь только фактами и чётко прописанными законами, к которым и предлагаю вернуться. – Говоря это, адвокат раскрыл передо мною на столе вторую папку из тех, что он принёс.

– Да. Конечно. Давайте сменим тему. – Упадническим тоном я с ним согласился. – Теперь меня освободят?

– После того, что вы натворили – не думаю. Вы всё испортили этим своим дурацким побегом. Сергей Николаевич сообщил мне, что был звонок из «Тайхон». Они тоже выражают крайнюю обеспокоенность всей этой ситуацией. В следующий раз уж будьте добры, хотя бы пока вы под моей опекой, согласовывать со мной все ваши действия! – Я раздосадовано кивнул, соглашаясь с прописной истиной, и адвокат продолжил. – Вытащить вас отсюда быстро будет или невозможно или крайне сложно.

– Мне больше по душе «крайне сложно».

– Поверьте, Павел Анатольевич, я хочу этого не меньше вашего! Но здесь мы упираемся в великую китайскую стену местных законов. Начнём с самого простого. Итак, незаконное хранение огнестрельного оружия. Хорошо, что судья решил не инкриминировать вам ещё и незаконное владение. Хранение – доказанный следствием факт. А это – минимум два года заключения. Далее. Нарушение режима содержания, то есть, проще говоря, побег из-под домашнего ареста. Это – минимум шесть месяцев заключения. Далее. Попытка незаконного пересечения государственной границы. Далее. Противодействие органам государственного пограничного контроля, осуществлённое общественно опасным способом. Далее. Создание условий, угрожающих жизни и здоровью других граждан. Далее. Попытка воспрепятствования следствию. И напоследок. Причинение порчи, вреда имуществу третьих лиц в крупном размере.

– Боже мой! Как же тут много всего! И это всё я? Невозможно в это поверить! Я готов с радостью компенсировать весь урон и всё остальное, что я натворил! – Воскликнул я с надеждой и опаской одновременно.

– Даже если это так, всё равно остаётся ещё много другого. Это Китай. Здесь это так просто не работает. Здесь не получится принести глубокие извинения, раскаяться в содеянном, оплатить все издержки, возместить ущерб и выйти сухим из воды. Даже принимая во внимание позитивное к вам отношение со стороны властей и их стремление не раздувать ситуацию.

– Что же будет дальше?

– Дальше мы приложим все силы, чтоб приговор был максимально мягким, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Возможно, удастся убедить суд не принимать к рассмотрению некоторые из пунктов обвинения, которые в данном контексте можно трактовать двояко. Возможно…

– Мне что, реально придётся сидеть в китайской тюрьме? – Спросил я обречённо, перебивая адвоката.

– Скорее всего.

– Как долго? Хотя бы приблизительно. – Спросил я совершенно раздавлено.

– Мы рассчитываем на шестилетний приговор. Если очень повезёт – четыре года. Понимаю, это звучит ужасно, но…

Больше я его не слушал, а, обхватив голову руками, одна из которых была в гипсе, подумал, что Наталью, даже если она ещё в добром здравии, я больше не увижу никогда. И тут мне в голову пришла неожиданная догадка:

– А нельзя ли добиться моего содержания под стражей на Родине?

– Павел Анатольевич, мы думали об этом. Но в настоящее время, к сожалению, между Россией и Китайской Народной Республикой подобного договора нет. Такие дела. – С досадой сказал адвокат, разбивая в прах мои последние надежды. – Судебное заседание состоится завтра в девять утра.

«Ровно за неделю до разрезания „красной ленточки“ на мосту». – Подумал я вставая.

Судебное заседание, прошедшее в почти пустом зале, было на удивление быстротечным, без прессы и посторонних. Прокурор, передав суду документы, выступил всего один раз. Адвокаты предоставили все необходимые бумаги и ходатайства. Я раскаялся и признал свою вину. Через некоторое время суд вынес решение – сорок четыре месяца заключения. «Сорок четыре месяца!» – Громким раскатистым эхом резал мой слух, словно ножом по живому, голос переводчика. «Оставь надежду всяк сюда входящий!» – Вспомнились мне строки из Библии. – «Здесь обретёшь ты бесславный свой конец».

В камере, куда меня определили, сидели ещё всего трое тихих заключённых. Все они проходили по одному делу о махинациях при проведении строительных работ, приведших к обрушению ещё недостроенной конструкции и смерти трёх рабочих. По тюремным меркам у меня был номер люкс, отличные соседи и запредельно мягкие условия содержания. Но всё же это была тюрьма!

А вот с фирмой начало происходить что-то неладное. Как я узнал, после вынесения приговора, на котором конечно присутствовал и Бурундук, к нему в офис пожаловали представители «Тайхон», с которыми у него был разговор на повышенных тонах, чего я себе просто представить не мог. Адвокат рассказал мне, что китайцы приезжали за подтверждением нашей приверженности сделке в свете всех этих неприятных событий, а так же за некоторыми уточнениями. Ведь в контракте стояла моя подпись, а теперь право подписи переходило Брондукову. Но внезапно они очень серьёзно разругались. Причину этого Бурундук никому не сообщил, но немного позже, за три дня до разрезания «красной ленточки», издал приказ о расторжении сделки АСИАН. Юридические процедуры были завершены в течение двух дней. Китайцы были в ярости и обещали суровую месть, а банк Си – Би прекратил с МАКО всяческие сношения. Зато Брондуков светился, как лампочка! Эта весть вызвала у меня шок. Бурундук не мог меня «кинуть»! И дело здесь не только в дружбе. Он всё равно, даже заняв моё место, оставался просто директором. Да, он, конечно, мог повысить себе жалование, хотя так этого и не сделал, но это ничего не меняло – владельцем фирмы оставался я. МАКО принадлежала мне, только мне!

Тем временем фирма продолжала успешно работать. Сотрудники нашего китайского представительства, вернувшись из отпусков, приступили к работе, которой было не мало – помимо сданного в эксплуатацию моста здесь мы вели ещё два проекта, но, конечно, не таких грандиозных. Кроме того, к моему удивлению и восхищению, Бурундук заключил соглашение о строительстве моста в Италии и о строительстве сложной сети автомобильных развязок на объездной в Санкт-Петербурге. В указанных местах уже арендовали строительные площадки и склады. Там оборудовались офисы, и завозилась строительная техника. Такой прыти от Серёжи я ожидать никак не мог. А за своё детище, МАКО, был очень рад. Но был во всём этом один очень странный момент – Бурундук после вынесения мне приговора ни разу не навестил меня в тюрьме, хотя и мог это сделать. Однажды я через адвоката даже вызвал на свидание Максакова, попросив его переговорить с Бурундуком по-дружески. Но на следующем свидании тот сообщил, что на разговор о работе Серёжа не идёт категорически, опасаясь, как он выразился, дурного глаза, а ко мне не может попасть из-за постоянной занятости. Вот и всё. Я же считал, что Серёжу просто мучает совесть, и он не может смотреть мне в глаза. Поэтому и не приходит. Поэтому-то и развил такую бурную деятельность, совсем нехарактерную для него, стараясь показать мне, да и самому себе, что он способен на что-то большее, на что-то лучшее, вырывающееся за пределы возможностей и ожиданий, как удар форварда со средины поля точно в десятку.

Так прошёл почти год. А точнее – десять месяцев и четыре дня моего заточения. Но однажды утром, не предвещавшим ничего плохого, сразу после тюремного завтрака, состоящего из непонятной каши, пары варёных яиц и зелёного чая, в нашу камеру вошёл надзиратель и сообщил мне, что в комнате свиданий меня ожидает посетитель, спросив, как полагалось, хочу ли я с ним встретиться. Естественно, я выразил согласие. Оказалось, что это Денис Максаков, который недавно вернулся в Китай из России. Я был несказанно рад встрече! Но после кратких приветствий и общих фраз Денис сразу перешёл к делу:

– Ты слышал о наркотиках?

– О чём ты? – Я недоумевал, сбитый с толку этим внезапным поворотом нашего разговора.

– Ты об этом ничего не знаешь? – В его голосе чувствовалось некое возбуждение. Я бы даже сказал – возмущение.

– Ах, наркотики. – Улыбнулся я, шутя. – Ну, конечно же, знаю. Героин там, кокаин всякий, марихуана опять же. Но угостить не могу, к сожалению, – охрана не разрешает!

– Значит, ты ничего не знаешь. – Понимающе протянул Максаков, раздражённо кивая головой. – Значит, тебе ещё не успели сказать. Я думал, ты в курсе. Стало быть, я буду первым, кто тебе это сообщит. Ты уж прости и не лишай гонца головы за плохую весть!

Я был весь внимание, ожидая чего-то неприятного, и отбросив юмор сказал:

– Ну, продолжай. Что там ещё на мою голову?

– Я только что из нашего Шанхайского торгпредства с последними новостями. И раз ты ничего не знаешь, расскажу всё по порядку. Итак. Несколько месяцев назад в порту Новороссийска конфискована крупная партия метамфетамина. Ты об этом что-то слышал? – Я отрицательно покачал головой, и Денис устрашающе продолжил. – Из-за хитрой схемы доставки и переоформления груза, ни поставщика, ни получателя, ни отправителя тогда установить так и не удалось. Предположительно груз был отправлен из юго-восточной Азии. Это было во всех новостях. А около двух недель назад в Питер пытались провезти около полтонны чистейшего героина. Груз был в тщательно замаскированном тайнике под днищем морского контейнера. Наркоконтроль предполагает, что контрабандисты в течение долгого времени пользовались этим каналом, пока его не «накрыли». После этого наши организовали совместную с Интерполом работу в этом направлении. Здесь всё очень серьёзно. Огромные объёмы поставок! Вчера был одновременно проведён их совместный рейд в России и в Италии. В результате было перехвачено по одному морскому контейнеру в каждой из стран с тонной героина в каждом! Поставщик так и остался пока не найденным. Зато известен отправитель груза, использующий заранее «заправленные» контейнеры для перевозки строительной техники по всему свету – и это МАКО!

– Я лучше присяду. – Сказал я, вяло опускаясь на стул. – А ты продолжай. Не знаю, что тому виной, но что-то в моей жизни с некоторого времени пошло не так, как планировалось. И изменения происходят почему-то только в худшую сторону. Злой рок.

– Извини, Паша, но я решил, что, если ты этого ещё не знаешь, то тебе лучше узнать это от меня.

– Всё нормально, Денис, молодец, что пришёл. Продолжай.

– Работа всех подразделений МАКО во всех странах уже сутки заблокирована. Везде идут обыски и аресты. Сейчас, прямо в этот момент, идут обыски и в твоём офисе здесь в Фучжоу, изымаются компьютеры, документация, короче, всё как положено в таких случаях. Кроме того…

– А Бурундук?

– Сбежал вчера после обеда. В Италии тогда ещё было раннее утро. Видимо, ему сообщили о провале.

– Я настоящий глупец! Предоставил ему слишком большие полномочия. А ещё я думал, что немного разбираюсь в людях. Всё обман! И всё же как-то не верится, не хочется верить. Ну, зачем ему все это?

– Деньги правят миром, Паша. Всё из-за них проклятых.

– Всё так, я понимаю. Но мы с тобой достаточно долго знаем Серёжу. Ты веришь, Денис, что он сделал это ради денег? Что он рискнул всем ради сиюминутной выгоды?

– Допускаю, что есть и ещё какая-то причина, но и деньги, думаю, тоже сыграли свою роль. Возможно, решающую, а может, и нет. Этого мы с тобой не знаем, а спросить некого. – Максаков нервно теребил пуговицу на своём пиджаке. – Вот тебе и Бурундук!

– Вот и ещё один близкий человек от меня сбежал. – Уныло произнёс я, а, увидев вопрос в глазах Дениса, пояснил. – Я просто констатирую факт.

После этих событий ситуация, в которую попала фирма, начала ухудшаться семимильными шагами. Из-за фактической блокировки её работы правоохранительными органами разных стран на несколько долгих месяцев и отказа некоторых смежников от сотрудничества с МАКО, фирма сорвала все мыслимые и немыслимые сроки строительства практически на всех объектах. В результате заказчики начали выставлять нам штрафы. На Антонова, возглавлявшему к этому времени строительно-монтажный отдел, свалилось непосильное бремя руководства всей организацией. Он был хорошим специалистом в своём деле, но с организационной работой не справлялся совершенно. Блокировка счетов привела к невозможности выплачивать заработную плату сотрудникам, а это, в свою очередь, привело к дополнительным санкциям, штрафам и увольнениям значительного количества персонала, в том числе и двух настоящих профессионалов финансового отдела из старой гвардии. Всё это привело к почти полной практической невозможности продолжать нашу деятельность. Фирма попала в «чёрный список», как неблагонадёжная. А неприятности всё нарастали и нарастали, как снежный ком. С такой же скоростью начали таять и наши финансы. Большинство контрактов были разорваны, и мы продолжали вести фактическое строительство лишь здесь, в Китае, на двух объектах, катастрофически отставая от графика.

Это продолжалось около года, в течение которого даже появилась шутка «секрет успеха МАКО – надёжная транспортировка мака». А когда напряжение возросло до критической отметки, в дело вступили «Тайхон», имеющие внушительное лобби во властных структурах. Манипулируя тем фактом, что отношение к наркотикам в Китае резко отрицательное, а наказание за это очень жёсткое, и желая безоговорочного реванша, «Тайхон Констракт» надавили на заказчиков, которые до этого момента относились к срыву сроков весьма лояльно, входя в наше положение. И те, согласно положениям контракта, выставили нам счёт за срыв сроков, который мы оплатить уже не смогли. Причём, сделали это оба заказчика одновременно, с разницей в несколько дней. Затем был международный арбитраж, МАКО прошла процедуру банкротства, попутно лишившись оставшихся средств и всей своей собственности, в том числе московского офиса и двух жилых домов в столице. Сбережений, хранившихся на моём личном счету, было не так уж много, а недвижимости, оформленной на себя, к этому времени я вообще не имел. Вот и получилось, что к сорока двум годам я стал русским бездомным, отбывающим наказание в китайской тюрьме.

– Я пришёл попрощаться, Павел Анатольевич. Всё, уезжаю на Родину. Еду домой. Всё когда-нибудь заканчивается. Вот и моя китайская эпопея подошла к концу. – Обращался ко мне адвокат, горячо пожимая мою руку. – Фирма закрыта. В моих услугах вы больше не нуждаетесь. Теперь господин Максаков через консульство будет оказывать вам поддержку в случае необходимости. Благодарю вас. Было очень приятно с вами работать. Я говорю это, поверьте, вполне искренне. И мне жаль, что всё вот так обернулось! Но я сделал всё, что мог, поверьте!

– Ну, что вы! Это вам большое спасибо за вашу работу и высокий профессионализм! Вижу, вы уезжаете одним из последних. Спасибо за всё! И до встречи в Москве. – Благодарно ответил я. – Мне осталось полтора года, а потом обязательно встретимся, если Бог даст.

– Всё будет хорошо. Не унывайте, всё наладится. Вам известны мои координаты. Так что по возвращении – милости прошу, заходите ко мне непременно. Буду ждать встречи с нетерпением!

И Николай Александрович ушёл, а я остался здесь совсем один, не считая редких визитов Дениса, безрадостно считая дни и пытаясь утопить своё одиночество в небольшом количестве книг на русском языке, имеющихся в распоряжении тюремной библиотеки. Правда, к большой моей радости, ко мне довольно часто стал наведываться Чон, постоянно принося разнообразные китайские сласти от своей жены. А в день моего освобождения, которое произошло даже немного раньше намеченного срока по причине хорошего поведения, только они вместе с Денисом и встречали меня у ворот. Вива Куба! Заметив их, я вышел из тюремных ворот счастливым, но белым как мел. Максаков приехал на такси, но отпустил его, когда Чон предложил поехать в ближайшее кафе на своей машине, чтобы «накормить господина Касперского нормальной человеческой едой». По какой-то причине, известной лишь ему одному, Чон был не один. С ним была жена Си, медсестра из Сянгана, которая когда-то помогла Наталье и которая в данное время гостила в семье моего бывшего водителя. Это навеяло на меня грустные воспоминания, ведь с тех самых пор и по сегодняшний день о НЕЙ ничего не было известно, и эта неизвестность точила меня изнутри, как червь точит пока ещё зелёное здоровое молодое дерево.

Волнение, неопределённость, воспоминания и, конечно, рюмка крепкого бренди привели к заранее известному результату – лёгкому головокружению, с которым, впрочем, я довольно быстро справился. Однако бледность моя долго не проходила, и родственница моего китайского друга заказала для меня чай с какими-то травами, прощупала пульс и, потрогав лоб, заявила, что «никакой опасности нет, а бледность, скорее всего, вызвана стрессом, переутомлением и плохим питанием и что мне требуется полноценный отдых». Тогда я вспомнил, что где-то уже это слышал!