Текст книги "Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество"

Глава 3. Академия абсурда при ЦК КПСС

На этой фантастической сцене среди узнаваемых и неповторимых лиц мелькало и мое со скромной незаметной ролью не то студента, не то аспиранта, пользующегося счастливым случаем ухватить свое первое настоящее образование. Не покидало какое-то неосознанное беспокойство. А что дальше, куда стремиться, что делать, кем быть?

Тема диссертации мне нравилась. В ней был социальный смысл, вызов застоявшейся реальности, к которой хотелось приложить руки. В ней исследовалась важная часть массовой киноаудитории – киноклубы как социальная среда, где что-то значили общечеловеческие ценности «абстрактного гуманизма» и созревали ростки социальной критики реалий «развитОго социализма». Так, по крайней мере, хотелось думать и доказывать.

Но как далеко распространялась эта социальная критика, как и каким языком ее выразить? Как-будто чего-то не хватало в моем марксистском багаже, не смотря на беспорядочное чтение и фильмографию довольно широкого диапазона. Так что когда случайно услышал про какие-то необычные лекции ученых социологов где-то в помещении средней школы на Песцовой, ноги понесли туда. И не зря.

Так в самом конце 60-х годов я неожиданно попал в интеллектуальное поле современных западных социологических учений и течений. Здесь знаниями со страждущими делились Юрий Замошкин, Юрий Левада, Владимир Ядов, Игорь Кон, Дмитрий Ольшанский. Делились без спросу и без общества «Знание». И бесплатно.

Эти науки сегодня вроде не запрещали, но нигде и не преподавали. И все же запрос на немарксистские знания собрал на эти лекции немногих врачей и поэтов, инженеров и преподавателей, научных сотрудников и просто любопытных детей ХХ съезда. У сидящих за школьными партами взрослых чувствовался недетский интерес к азам теоретической социологии, социальной психологии, структурно-функционального анализа общественных отношений. Нас было человек сорок в этой аудитории. Это было поколение шестидесятников, уходивших в подполье.

Знания усваивались слёту, эта была прекрасная школа мысли для тех, кому были уже тесны рамки марксистско-ленинского учения. Излагаемые русским языком, эти теории предлагали иное понимание общественного устройства в стране, в которой мы кое-как жили. Они давали ключи к вне-идеологическому анализу любой политической системы, легко разрушая привычные, заученные со школьной скамьи формулы и формулировки.

Имена Парсонса и Лазарсфельда звучали почти как имена основоположников – Маркса и Энгельса, а «теория среднего уровня» оперировала осязаемыми социологическими понятиями вместо идеологических догм, создававших искусственную реальность.

Наше социалистическое отечество открылось вдруг как взаимодействие политических и социальных институтов с вполне понятными социальными функциями. Системный подход демистифицировал партию, давно секретившую свою деятельность на высоте, недосягаемой для любой критики. Лозунг «Партия – это ум, честь и совесть нашей эпохи», теперь оказался идеологическим прикрытием бесконтрольной, безграничной власти, легко обходившейся без каких бы то ни было демократических институтов.

Рядом со мной в этой школе антикоммунизма сидел за партой психотерапевт, гипнолог и писатель Владимир Леви, у которого только что вышла потрясающая книга по личностной психологии – «Охота за мыслью», которую я читал с карандашом в руках. А с другой стороны оказался научный сотрудник Академии общественных наук при ЦК КПСС Юрий Любашевский. Как сюда попал человек из партийного аппарата? И зачем он так тщательно конспектирует лекцию за лекцией?

Мы быстро сблизились. Леви, человек парадоксального ума и мощной энергетики, пригласил меня на свой сеанс массового гипноза в Дом кино на улице Герцена, что у площади Восстания. Это было нечто. Поклявшись сопротивляться гипнозу, чтобы иметь возможность наблюдать, я украдкой игнорировал его команды. Зрелище превращенных в сомнамбул сотен взрослых людей, набившихся в большой зал ошарашило. Это просто невероятно!

Не забыть свое первое ощущение, оформившееся в мысль о том, что ведь все мы в огромной стране может быть вот так же впали в спячку. И спим уже после того, как гипнотизер сделал свое дело и покинул сцену.

Конечно, я не преминул поделиться потом этой картинкой с Володей. Его реакция была мгновенной:

– А представляешь, если это делать по телевидению?

Как в воду глядел конгениальный Леви. Через двадцать лет именно этим и займется некто Кашпировский. А еще через тридцать – все путинское телевидение. Первый будет это делать с медицинскими целями, а второй с политическими, уничтожив предварительно альтернативные источники информации. И угробит всю страну…

Любашевский тоже был не из последних. Он как-то продемонстрировал мне свою способность запоминать целые страницы текста с одного взгляда. Счастливчик. Я спросил его после этой демонстрации, а сколько страниц он уже держит в уме и памяти.

– Я их вычеркиваю, когда они становятся не нужны.

На что Володя Леви скептически пожал плечами. А я с сомнением посмотрел на юрин череп: не распухает ли.

Однажды Юра рассказал о том, что у них в Академии создан кабинет социологии, и сейчас они приступают к большому полевому исследованию по заказу идеологического отдела ЦК «Жизнь среднего города». Исследование будет проходить в Таганроге, что на берегу Азовского моря.

– Хочешь присоединиться? Нам как раз не хватает социолога по средствам массовой информации и культуре.

Аспирантура моя подходила к концу не самым благополучным образом. Недавно в ректорате деликатно намекнули на какие-то студенческие волнения в Польше вокруг спектакля «Дзяды», после чего вроде вышло какое-то закрытое постановление ЦК ВЛКСМ о нежелательности всякой несанкционированной активности за пределами комсомола, и как-то подозрительно вежливо посоветовали не волноваться.

Что за спектакль, и какое мы к нему имели отношение, никто не знал. При чем тут киноклубы, оставалось только догадываться. Но ректорат и кафедра решили на всякий случай, что киноклубы тоже являются политической инфекцией, и диссертацию закрыли, защиту отменили и посоветовали сменить тему.

Так что шанс взяться за новую тему был как раз кстати.

– Тогда вот что. Можешь набросать вопросник? Я покажу шефу. Понравится, войдешь в команду.

Конечно, я принес ему вопросник. И тут же зачислен временно на полставки младшим научным сотрудником в группу социологов АОН при ЦК КПСС. Неужели и здесь работают личные связи?

Но Юрий успокоил:

– Да не парься ты, старик. У тебя хорошая биография и очень известный тесть. Да и сам не дурак. Все в порядке. Поехали!

Вскоре наша команда из трёх социологов отправились в командировку в Таганрог, где предстояло провести почти год, изучая в свободном полете культурные запросы, духовные потребности и интересы населения в этом тихом южном городе с населением примерно в полмиллиона жителей. Третьим был Володя Малинин, наш математик, разработавший модель выборки.

_{Кафедра идеологической работы АОН при ЦК КПСС. Слева от меня Юрий Любашевский, завкафедрой Курочкин и скромный парторг нашей социологической группы.}

Помимо нас в Таганрог понаехали и другие научные институты в рамках большого исследовательского проекта ЦК КППС. Одним полагалось изучать досуг, другим – общественное мнение, третьим – преступность, четвертым – мотивацию труда. Зачем это понадобилось ЦК КПСС, я не знаю. Неужели им там данных, поступающих из КГБ, не достаточно? Или всерьёз кто-то озаботился состоянием общества, прокисанием идеологии, расползанием общественной ткани?

Ладно, не мое дело. Важно, что нам троим дали свободу изучать этот город вдоль и поперек. Это почти что журналистская работа, только с применением социологических методов. Сразу вспомнились очерки Гиляровского о Москве и москвичах. Он ничего не знал о социологии, но был классным репортером. Мы теперь социологи. Но без репортерского азарта и нам, пожалуй, не обойтись.

Анкету из 80 открытых и закрытых вопросов мы распространили с помощью местных студентов среди одной тысячи жителей, выбранных по математической модели населения города. Собранные анкеты будут обработаны на перфокартах огромных счетных машин Института социологии для составления типологии жителей полумиллионного города.

А пока они туда дойдут, мы втроем переберем все открытые ответы вручную, чтобы «закрыть» их для вычислительных машин. Вчитываясь в ответы, мы составляли словесные портреты так называемых реципиентов, причем степень объективности портрета по ответам на 80 вопросов нас поражала самих. Потому что три портрета по одной и той же анкете всегда практически совпадали. А чтобы проверить некоторые догадки, штрихи к портрету, выборочно ходили по адресам, стучались и, если пускали, заводили разговоры.

На мне было изучение городской статистики учреждений культуры, обзор местных газет, программ телевидения, репертуара и посещаемости единственного в городе драмтеатра им. Чехова, формуляров читателей городской библиотеки, а также репертуара и кассы кинотеатров. Стоило включить воображение и постепенно оконтуривались культурные горизонты местной жизни, вырисовывался собирательный образ таганрожца.

Таганрог у берега южного моря с богатой историей войн и разрушений выглядел сытым и полусонным. Хотя с дореволюционных времён здесь действовали мощные заводы, включая авиационный, промышленным центром город не казался. Не был он и курортным. Построенный Петром, разрушенный турками, снова отстроенный, переживший оккупацию немецкими фашистами, город был изрядно потрепан историей.

Но мы в историю не вдавались. Мы дышали степными запахами, морским воздухом, прислушивались к неторопливым ритмам этого города, ловили пульс общественной жизни и не могли его поймать. Актуальные литературные журналы, которые были нарасхват в Москве, сюда не доходили. Их просто не было в киосках. А по подписке, например, «Новый мир» и «Иностранную литературу» получали 7 человек. Это в городе с населением в полмиллиона.

Представить себе жаркие интеллигентские споры на кухне таганрогской квартиры было немыслимо. Здесь в воздухе растворена лень, ощущение сонной провинции у моря. Может быть Иосиф Бродский именно это имел ввиду, когда писал: «…лучше жить в глухой провинции у моря…»

Газеты в городе есть, но их не читают, потому что есть «Правда». И ту, как показали анкеты, читают в основном передовицы и международные новости. Из разговоров понятно, что главная забота – лишь бы не было войны с Америкой. А так… Жить можно, и ладно.

Радио – на стене в каждом доме, принудительное вещание по городской сети – «Говорит Москва!», музыка и полчаса в день местные новости. Полчаса! Вот и вся жизнь города в разрезе. Местного телевидения вообще нет. Отсюда и городской жизни как темы практически не существует. Вроде живут все вместе, в одном городе, а на самом деле все врозь. Такое вот складывалось впечатление.

Нас, правда, не просят особо обобщать, надо строго следовать анкетным вопросам. Но у меня уже проснулся как будто собачий нюх на местный колорит. Всюду совал нос, ощущая себя то Всеволодом Крестовским, изучавшим петербургскую жизнь трущоб в прошлом веке, то Владимиром Гиляровским. Такая социология мне нравилась.

По отчетам о проданных билетах в главном кинотеатре города, где я беседовал по душам с молоденькой симпатичной бухгалтершей, интерес к советским фильмам оказался настолько выше, чем к западным, американским, что я прикинулся чайником:

– А, может, у вас названия фильмов перепутали?

Девушка охотно объяснила:

– Так все же очень просто! Проданные билеты на зарубежные фильмы мы в отчетах записываем на советские, которые идут у нас в тот же день.

– Это зачем?

– Так директор же! Это во всех кинотеатрах. А мне что? Главное, чтобы сборы за день были указаны точно.

Я смотрел на нее, не находя слов. Вот так буднично и просто совершается должностное преступление. Причем, как она говорит, во всех кинотеатрах! Конечно, это будет в нашем отчете, как рождается большая ложь советской статистики. Нам же врать никто не заказывал! Так, по крайней мере, я думал.

Но в общем анкетный опрос лишь подтвердил, что кино здесь воспринимается исключительно как развлечение, киноклубов или киноклуба здесь отродясь не видывали. Но вот что еще показали анкеты: оказывается, в городе есть, их, правда, мало, таких зрителей, которые видели или знают о таких фильмах, как «Берегись автомобиля», «Председатель», «Андрей Рублев», «Доживем до понедельника» и хотели бы, чтобы таких фильмов было бы больше.

Сразу зачесались руки создать здесь киноклуб. Но Юра притормозил:

– Давай, в рекомендации. Надо же что-то написать. Так пусть будет хоть что-то умное.

Пришлось согласиться.

Живут здесь, в основном, в частном секторе большими семьями за высокими заборами. Во дворах злые собаки, у причалов – собственные шаланды. Народ промышляет азовской рыбой и парниковыми овощами. Можно сказать, трудовые куркули. Не бедствуют. Их такой локальный социализм вполне устраивает. КПСС в их дела не вмешивается, так что можно жить в провинции у моря…

На стук ворота открываются медленно, через щелку. Начинается разговор во дворе, потом, оживляясь, постепенно переходит на веранду. Пытаемся понять, довольны ли жизнью, о чем мечты, есть ли жалобы. Спрашиваем, как работа, хороша ли зарплата. Хозяин, его зовут Виктор, он загорелый, пожилой, шутковатый, пожимает плечами:

– Да я с огорода имею больше! А на самом деле грех жаловаться. Лишь бы не было войны.

Мы соглашаемся, разговор плавно перетекает в разные темы, о том, что сыну скоро в армию, дочь замуж выходит. Хозяин расслабляется и, наконец, командует:

– Маня, ну-ка слазь в погреб, москвичи как никак пришли. Чего там у нас завалялось?

Мы переходим в дом, где в центре – телевизор. Ни книжных полок, ни газет. Только фоты фронтовых лет над комодом. Виктор заскорузлыми руками берет баян, начинает тихонько, не глядя, переборы.

Маня мечет на стол и сизоватый самогон, и черный кирпич жирной, надолго застревающей в зубах паюсной икры, и тяжелые степные помидоры со сладким томительным запахом, и зеленый сочно хрустящий лук, и каравай душистого хлеба, и сало розовое, прикопченое.

И уже оказывается, что не мы спрашиваем, а нас пытают: как там в Москве, как Мордюкова, с кем она сейчас, и будет ли война с Америкой. Москва для них – это как другая планета, телевизионная картинка с Марса. Та же пропасть, что и в Каратау. Стараюсь понять, почему. Ведь и поезда ходят, и самолеты летают, и власть одна. А жизнь другая. Может, и в ЦК это кого-то интересует?

– А, давайте-ка в субботу с нами на рыбалку! Семен тут в затон собирается, не хотите?

Мы, конечно, хотим. Рыбалка здесь, похоже, главное: и досуг, и развлечение, и в дом прибыток. Раннее прохладное утро, резиновые сапоги, брезентовая куртка, утки в камышах и тишина розовеющего восхода, которую грех нарушать разговорами. Кажется, начинаем что-то понимать и без слов.

Город врастает в частный сектор многоэтажками, в них живут другие люди, каста управленцев и интеллигенция. Но и в центре участия жителей, по всей видимости, город не требует и не предполагает. Автобусы ходят, мусор вывозят, почта, школы, магазины, парикмахерские работают, всех все устраивает. Власти людям жить не мешают, и на том спасибо. Никто никуда не рвется. Потребности скромные, как и зарплаты. Удобства во дворе. Так не в Сибире же, не замерзнем!

Не помню уже, кому первому пришла эта идея в голову:

– А что если уговорить Оникова на социальный эксперимент и дать здешним газете, радио и телевидению зеленую улицу местным материалам?

Захотелось, значит нашей троице встряхнуть это сонное царство. Позвонили. Объяснили. Лев Оников, наш куратор из отдела пропаганды ЦК, как говорит Юра, вроде вменяемый, дал добро на эксперимент для «замеров социальной активности» населения. И городским властям дали указание увеличить объем местных тем в городских СМИ. Более того, из Москвы даже оперативно передали соответствующую телевизионную технику.

Интересно, как отреагируют и журналисты и жители на такое новшество. Прошло несколько месяцев. Сначала робко, а потом все активней город со своей повседневностью, новостями и проблемами вышел на первый план в медийном поле. Появились разные житейские истории, интервью с интересными людьми, заговорили о местных делах и проблемах, о детских садах, о городских праздниках, о ремонте жилья, об освещении улиц… На экране телевизора появились живьем городские руководители… Рейтинг программ тогда не вели, но в магазинах поднялся спрос на телевизоры.

В местной газете почта быстро выросла на порядок. Вдруг потекли, как по команде, крыши, в квартирах рассохлись окна и двери, то и дело лопался водопровод, людям стали мешать свалки мусора во дворах и на пустырях. Оказалось, жаловаться у нас не только умеют, но и любят. Читатели указывали улицы, где отсутствует освещение, районы, где не ходят автобусы. Представляю, какую головную боль устроили мы для городских властей своим экспериментом.

Вспомнился Каратау. Я вдруг осознал, что это мой третий опыт соприкосновения с городскими властями Одессы, Каратау, теперь Таганрога. Этот опыт можно представить, и после ВГИКа это легко, как опыт социальной режиссуры, когда ты придумываешь мезансцены и новые формы жизни для тысяч людей. Угадывая или не угадывая их желания, интересы и возможности. Это же какой кайф!

Для этого сначала – погружение в городскую среду, когда видишь жизнь многих людей сразу, чувствуешь пульс города и хочешь что-то изменить, чтобы сделать его лучше… Когда становишься своего рода ферментом социальных перемен.

Теперь мы в Таганроге только исследователи, социологи, на первой фазе социальной режиссуры. Главный режиссер находится в Москве. Но может быть и мы можем ему что-то подсказать?

Мы провели в Таганроге с перерывами больше года. Юра даже успел влюбиться в одну из студенток, распространявших наши анкеты, и эта умная девчонка стала нашим проводником по лабиринтам местной жизни. Далеко за полночь, потягивая дешевое винцо, вспоминаем дневные впечатления. За время жизни в Таганроге город пророс в нашем сознании, пустил корни и заветвился. Сам собой возник вопрос:

– А что бы ты сделал, если бы тебе пришлось тут работать секретарем Горкома или Председателем горисполкома?

– Я? Открыл бы киноклуб и построил водную станцию. И еще…

– А я устроил бы ежегодную плодово-огородную ярмарку местных огородников, – перебивает меня Юра.

Дальше перешли от шуток к более серьезным вещам вроде приглашения желающих на заседания Горсовета по вопросам использования бюджета города, привлечения активного населения к вопросам стратегии развития города.

– Да ты что, они тебе такую стратегию предложат, – заговорил вдруг молчавший до сих пор Володя, наш математик.

– А что тут такого? Люди предложили бы, например, развивать здесь всесоюзный курорт, помидоры же надо кому-то продавать.

– Наверное, со стратегической точки зрения имеет смысл строить здесь крупный морской порт. Все-таки здесь столько заводов…