Текст книги "Как я в Новую Зеландию ездил. Рассказы хирурга"

Ещё была поездка вчетвером, с сыном, невесткой и внуком, в Роторуа, это город, южнее Окленда на двести с лишним километров. Там бродили по термальному парку, в котором кипят гейзеры, изливается сырая нефть, сера окрашивает в жёлтое стены кратеров, углекислый газ бурлит в «озере шампанского» и ядовито-зелёное кислотное озеро ласкает глаз. Там же посетили Маорийскую деревню (Mitai Maori Village), узнали многое о культуре местного населения. Покатались с горки на маленьких управляемых тележках-лужах. На обратном пути насобирали голубики на ферме.

Короче, видел страну и людей с разных сторон и относительно длительное время, я пробыл там 23 дня. Вот моё субъективное мнение. Если оно кому-то интересно…

…Здесь всё наоборот. Севернее – теплее, южнее – холоднее. Летом – зима, зимою – лето. Движение на дорогах левостороннее. Входные двери крутятся по часовой стрелке (у нас против). Говорят, что если выпускать воду из ванны, она будет закручиваться в другую сторону, чем в Северном полушарии. Не знаю, не проверял. Знаю, что обычно мусульмане терроризируют христиан. А там в мечеть зашёл белый и расстрелял молящихся мусульман.

Страна хороша, с мягким климатом, вечнозелёная, бесконфликтная, экологичная и… скучная.

Происхождение

«Зелёная пупырышка в синем океане» (это выражение моей невестки) образовалась тогда, когда австралийская плита на тихоокеанскую наехала. Конкретно так. Если смотреть на карту глубин океанических, то очертания этого наезда продлеваются севернее и южнее в виде полосы мелкой глубины. Новозеландские острова в середине этой полосы. Их два крупных – Северный и Южный, разделены проливом Кука. Они в форме перевёрнутого сапога. Есть ещё очень много мелких, их что-то около 700. И вулканов здесь было не просто много, а очень много. Только на территории Окленда их насчитали 49. Песок по ручьям и на океанических пляжах встречается фиолетово-чёрный, вулканический. Как-то поднимались на одну из видовых точек Окленда, и я вижу, что идём мы по краю безобидного такого, травкой поросшего, но очень внушительного по размеру кратера. Недавно, в 2019 году, на острове Уайт-Айленд один вулкан просыпался. Были жертвы. На острове Вайхики мы видели разбросанные по склонам громадные валуны – остатки «каменной пробки» из жерла вулкана. А где-то в середине Северного острова, возле Роторуа, есть место, где из отверстий в земле идёт пар, что-то клокочет, пузырится вода. И простенькие таблички-предупреждения примерно такого содержания: «Ежели мы дадим сирену, и она будет звучать больше тридцати секунд, то сматывайтесь отсюда, пока целы». По картам кажется, что Новая Зеландия под боком у Австралии. Да, это самый близкий континент. Но до Австралии три с половиной часа на самолёте. Это как от Иркутска до Урала примерно. Но островитяне не унывают. Я видел карту, где Новая Зеландия в центре, вокруг вода, а где-то там, на периферии, какие-то материки.

Климат

Здесь два времени года: хорошее лето (это время нашей зимы) и плохое лето (наше лето соответственно), которое они считают зимой. Средняя температура зимы +15. Но иногда, не каждый год, под утро как долбанёт +5! Мёрзнут… Всё зелёное круглый год. Круглый год что-то цветёт. «Рай для аллергиков», как говорит моя невестка. На Южном острове прохладнее, там в домах даже отопление есть. Отношение к похолоданию у местных и наших приезжих разное. Наши сразу одеваются потеплее – джинсы, свитера. А местные в это же время могут ходить в шортах и майках. Особо наших поражают голые ноги у местных детей. Я подумал и так это объяснил. Похолодание для людей, выросших в России, означает, что скоро будет очень холодно, это генетически закреплено. А для местных это забавный эпизод, после которого будет теплее. Дети у них получаются закалённее. Как-то мы с сыном купались в прохладном ещё море, уже пару раз замёрзли и погрелись на песочке. А местные ребятишки как играли мячом в воде, так и продолжали играть, даже когда мы уже уходили. Приехал я в страну в начале лета, в декабре. Такое лето и у нас в июне бывает. Облачное, дождливое. Только ночами не как у нас, не холодно. Потом лето набрало силу, стало солнечно. Меня предупреждали, что солнце здесь жёсткое и надо от него беречься. А как я буду в лете и не загорю? Дома засмеют. Позагорал в кресле на улице, пока с домашними по телефону разговаривал, минут 15—20, как мне показалось. На второй день передняя моя поверхность была цвета малосолёного лосося. Потом, уже дома, с живота и груди кожа слоями сходила. Облака здесь красивые. Название страны на местном языке маори – Аотеароа, что означает «земля длинного белого облака». Я ждал потрясающих по красоте закатов, не дождался. Время для них, наверное, не то. Сын говорил, что такая красота бывает.

Флора и фауна

Один старый анекдот утверждает, что определить стороны света по дереву легко, ёлка – север, пальма – юг. Как быть с этим в Новой Зеландии, не знаю. Здесь ёлка и пальма рядом растут. Ну не ёлка, а сосны и ещё что-то очень на них похожее. Пальмы, говорят, сюда привезли, они и размножились. Мне так кажется, что в здешнем климате приживётся всё. Я встретил из знакомых мне подорожник, метляк, ромашки. Чьи семена к обуви переселенцев, видимо, прилипли. Много местных растений. Одно из них символ страны – древовидный папоротник высотой до десяти метров. Моё начавшееся было увлечение биологией быстро угасло. Названия их или по-маорийски, или по латыни. В центре города встречаются могучие деревья, видимо, очень возрастные. Запомнилось рождественское дерево. Оно зацветает красными метёлочками как раз к католическому Рождеству. У моих ребят на участке их даже два. Там же у забора куст алоэ растёт. Экспорт древесины – один из основных для Новой Зеландии. Но лес здесь воспроизводится. Я видел в Роторуа, как утверждают справочники, самый большой в Южном полушарии искусственный лес. Он уже зрелый и уже вырубается. По дороге попадались полностью голые, ни травы, ни деревьев, сопки с перепаханной тяжёлой техникой землёй. Вид не очень на фоне привычной зелени. Но потом появляется ряд сопок с ровными ямками. Потом с ямками и лесной порослью из них. Потом с хорошей зелёной шапкой молодняка. Воспроизводство! Кстати, толщина плодородного слоя земли пять-десять сантиметров всего, сам канаву копал. Дальше – глина. Может, потому, что нет сезонных листопадов, как у нас. Может, ещё почему…

С фауной тут тоже всё хорошо. Нет ядовитых пауков, как в Австралии. Нет змей. Они совсем под запретом. Ни в частных коллекциях, ни в зоопарках их нет. Потому что змеи – прямая угроза национальному символу страны – бескрылой птице киви. Вернее, угроза её яйцам, которые она откладывает на земле, и по размерам, схожим со страусовыми. Орнитологи поэтому полагают, что эти птички являются дальними родственниками. Птичку эту я так в природе и не увидел, как под кусты ни заглядывал. Только в музее чучела рассмотрел. Из птиц, которых видел, интересны многоголосые туи, чёрные, с белым пучком перьев на шее, размером почти с ворону. Звуки, ими издаваемые, очень разнообразны – щелчки, свистки, скрипы и стоны-ворчания как у недовольного человека. Говорят, что они могут даже имитировать человеческую речь. В парках Окленда кроме уток-лебедей, украшавших тамошние пруды, встретились сухопутные птицы. Одни обычные, но довольно крупненькие, петухи и курицы. А другие взгляду непривычные – чёрные курицы на длинных красных ногах. Это оказались такахе – редкие, неуловимые в природе птицы. Их уже объявляли вымершими в 1898 году. Потом случайно нашли на Южном острове в середине прошлого века. Развели пока в парках. Вообще-то птиц здесь до трёхсот видов – от попугаев до пингвинов, много эндемиков.

Из животных видел опоссума, вернее, то, что от него осталось на дороге. Исходно наземных млекопитающих в Новой Зеландии не было. Всех их когда-то завезли либо маори, либо переселенцы. Удалось увидеть россыпи белых овец на зелёных склонах – идиллия, а не пейзаж. Их в стране 25 миллионов, людей только 5 миллионов. Ещё оленей, мирно пасущихся за проволочной изгородью возле дороги. На них, оказывается, охотятся! Любителей пострелять увозят с ружьём на соседнюю с оленьим пастбищем горку. Тир какой-то, а не охота. Продукция животноводства едва ли не основная статья экспорта Новой Зеландии. Здесь овечки и коровы круглый год зелёную сочную траву едят. Поэтому молочные и мясные продукты составляют 40% экспорта. Итальянские сыровары очень любят готовить сыры из новозеландского молока. Сено здесь заготавливают, но тоже на экспорт. Я его видел в рулонах, упакованных в плёнку. Мясо очень вкусное, даже куриное. Молоко в маленьких канистрочках стóит в супермаркете сущие копейки – два местных доллара за литр. Ископаемые есть: золото, уголь, нефть. Но активно не разрабатываются. То ли нерентабельно, то ли неэкологично. Из всех разработок я видел только карьер со щебнем.

Архитектура

В центре Окленда много зданий старинных, даже с часами на фронтоне. Многие их них вписаны фасадом в новые небоскрёбы. Есть Sky Tower – это башня, самая высокая в Южном полушарии. Вид с неё отличный. А остальной город, расположенный по берегам многочисленных бухт и на холмах, в основном одно– и двухэтажный. Обычно это выглядит так: небольшой участок с газоном, ограждённый символической изгородью или вовсе без неё, открытый ветру и взглядам. Домик и немного декоративных насаждений. Ни морковки, ни укропа… Автомобиль стоит просто так или под лёгким навесом. Ещё видел автомобиль, часть капота которого находилась под балкончиком, типа в гараже. Один раз в Роторуа во дворе арендованного нами домика заметил два маленьких парничка, заглянул в них из любопытства. Так в одном из них росла зелень вроде салата, во втором – несколько кустиков клубники. Но это исключение. В основном это газон и пара пальм. Недвижимость там очень дорогая. Из-за этого некоторые люди даже из страны уезжают. А домá… Теперь я понимаю, почему ураган домик Элли унёс. Толщина НАРУЖНОЙ стены в таком доме 12 сантиметров! Я видел, как их строят. Каркас из брусочков, снаружи сайдинг, внутри гипсокартон, в середине утеплитель, трубы, провода. Часть стены вообще может быть стеклянной. Замок примитивный, пальцем откроется. Я говорил своим, что такой дом охраняет их от мороза и вора только потому, что ни того, ни другого здесь нет. Представляете проблему, когда на стену что-то надо повесить? Перфораторы здесь не подойдут.

Дороги

В центре Окленда они многоуровневые, даже тоннель есть. Когда мост Харбор Бридж, соединяющий разные районы города через пролив Вайтемата, стал узким для потока машин, его расширили, просто нарастив по две полосы в каждую сторону. Движение здесь левостороннее и очень неспешное. Ограничение по городу 30 км/ч, а по дорогам страны – 100 км/ч. Так что скоростные машинки здесь явно лишние. Скорость ещё ограничивает рельеф. Местность холмистая, и хайвэи здесь не строят, экологию берегут. Поэтому дороги неспешно вьются вокруг холмов, лениво сбегают в долины и, не торопясь, огибают многочисленные заливы. Машинки разные, со всего света. Как на улицах моего города. Только «Жигулей» не хватает. Но предпочтение отдаётся азиатскому производителю. Понадёжнее, и руль с правильной стороны на них. Своего автопрома нет, самые местные автомобили – это Holden из Австралии. Движение по городу тоже имеет свои особенности. Стоим мы как-то с сыном на светофоре в пробке, а рядом полоса свободная. Я на неё киваю, а если по ней? «Нет, – отвечает сын, – это Т3», то есть по ней могут проезжать только общественный транспорт, экологический (это электромобили) и легковые авто, в которых три человека и больше находятся.

«А как они узнают, двое или трое человек в ней?» – «Камеры с тепловизорами стоят». И нарушение влечёт за собой не только весомый штраф, но и возможные сложности с получением гражданства.

Кстати, о процедуре получения гражданства? Вначале человеку нужной профессии выдаётся рабочая виза на три года. За это время ему необходимо доказать свою полезность для страны и набрать определённое количество баллов. Только после этого он становится резидентом. Если не набрал и не доказал, возвращается туда, откуда приехал. А стать гражданином Новой Зеландии можно через 9 лет резидентства и законопослушной жизни. Это так долго ещё и для того, чтобы полезные для страны кадры не утекали в более просторную Австралию. Так же и мои вначале рассматривали эту страну как трамплинчик для переезда в Австралию, но уже после четырёх-пяти лет проживания в Окленде решили остаться здесь.

И ещё, посигналить на светофоре зазевавшемуся водителю здесь считается дурным тоном. Стоят все и терпеливо ждут, пока зевака поедет.

Люди

С миру по нитке – Новой Зеландии население. Это уже я сказал, не невестка. Как-то перехожу улицу по переходу в центре Окленда, а навстречу идут четыре человека, студенты, наверное, два юноши и две девушки. Я глаза поднял и пожалел, что телефон в кармане лежит. Навстречу шли четыре континента – один парень рыжий, аж огненный, второй – азиат, девушка негритянка и вторая – мулатка, с большими глазами и копной светлых волос в мелкую кудряшку.

Коренное население, маори, сюда приплыли с ближних островов Полинезии где-то в 1300-х годах. Ветер их к этой земле прибил. Плавали они всем племенем на одной лодке, узкой и длинной, в половину поля для регби, как они сами рассказывают. И плавали они же неделями. Сложно представить бытовую жизнь племени в это время: шириной лодка всего в двух сидящих людей. Приплыли семь лодок, семь племён. Ветер столь долго дул, что они решили здесь обосноваться. И обосновались. Строили жилища из подручного материала. Рыбачили, охотились. Вооружены они были только копьями-тайаха, что-то среднее между веслом и копьём, и каменными (костяными, деревянными) палицами-пату. Стрелять не в кого. Зверей нет. Птицы нелетающие. Язык относительно примитивный, на что указывают повторения в словах. Например, название местности, где располагается Хоббитон, Матамата. Местное название птицы – туитуи, по звукам, которые она издаёт. Это, как если бы ворона у нас называлась «каркар» или курица «коко».

Постепенно у маори сформировались собственные культура и язык. Денег и письменности у них не было. Была развита резьба по дереву. Этой резьбой они украшали жилища и лодки. Их племена враждовали друг с другом, создавали союзы. Занимались каннибализмом. В общем, жили своей жизнью. И тут сначала к ним в 1642 году приплыл голландец Абель Тасман (в честь его назван остров у юго-восточного побережья Австралии – Тасмания), перепутал их остров с архипелагом Огненная Земля на юге Южной Америки. Потом уже голландские картографы разобрались и переименовали эти маорийские острова в Новую Зеландию, в честь одной из провинций Нидерландов – Зеландии. Потом, больше чем через век, сюда приплыл Джеймс Кук. Первый контакт с местным населением у него не получился. Я, после знакомства с местными обычаями, понял почему. Представьте, вот вы высаживаетесь на берег с абсолютно мирными намерениями, а на вас из кустов выскакивает здоровенный, смуглый, полуголый детина с татуировкой на лице (она у всех, даже у женщин), пучит глаза и высовывает язык, при этом яростно крутит копьём и бросает перед вами веточку папоротника. Вы едва сдерживаетесь, чтобы не всадить ему пулю в лоб. Откуда вам знать, что эту веточку надо бережно поднять. Потому что если на неё наступить, то это означает объявление войны, и вам конец. Кук успел описать часть восточного побережья Северного острова и открыть между островами пролив имени самого себя. Но во время второй экспедиции Кука в 1773 году новозеландцы съели десять человек (восемь матросов и двух боцманов) из экипажа корабля «Эдвенчур» под командованием капитана Фюрно и не подавились. После чего этот корабль вернулся в Англию.

Несмотря на это, тонкая струйка переселенцев потянулась сюда из Европы. Поначалу они жили в платках. Потом строили домики. Небольшие. На первом этаже кухня и спальня родителей. В спальне только кровать. На кухне печь, стол, стулья. На стенах полки. На потолке вилы, грабли, лопаты и прочее. Другого места для них не нашлось? Почему-то сараи для них не делали. На втором этаже под крышей спальня детей. Я видел эти палатки и домики в музее под открытым небом. Зашёл в дом аристократов. Два этажа. Обои на стенах. Маленькие комнаты. Ночные горшки. Сейчас у некоторых в России дачи побольше.

Уже к 1830 году в Новой Зеландии проживало около 2000 европейцев. А маори было около 100 000. При обмене одним из основных товаров, который заинтересовал местных, было европейское огнестрельное оружие. В результате чего происходило множество межплеменных столкновений – мушкетные войны. Они, алкоголь, неизвестные болезни (корь, грипп…) и венерические заболевания значительно сократили количество коренного населения. В 1896 году на островах проживало уже 42 000 человек.

В 1840 году Великобритания и вожди племён маори подписали письменный договор, получивший название Договор Вайтанги. В Окленде на Холме Одного Дерева стела в честь этого установлена. По форме она напоминает тот предмет, который замещал фигуру императора Александра III на постаменте в Иркутске. При подписании этого Договора возникло недопонимание между договаривающимися сторонами. Англичане спросили:

«А ничего, если эти земли будут принадлежать королеве Великобритании?» Для маори земля никогда не была ценностью, лодка – да, оружие – да, люди – да. А земля? Островов в океане много. Согласились вожди, того не понимая, что вместе с землёй собственностью королевы стало и всё остальное: и лодка, и оружие, и они сами. А когда стало это понятно, то маори много лет восставали, считая свои права, полученные по Договору, попранными. Новозеландские земельные войны проходили в период между 1845 и 1872 годами. До сих пор споры не утихают, некоторые регионы страны, наследники вождей, не подписавших этот Договор, получают денежную компенсацию от правительства Новой Зеландии. А где-нибудь на туристической тропе часто можно натолкнуться на столбики с табличками: «Частная собственность. Пешком, ладно уж, ходите. Но палатки ставить или костры разводить – ни-ни!» А огороженный участок содержит ту же самую дикую природу, какая находится с другой стороны тропы. Названия городов тоже зависят от того, на чьих землях они стоят. Нельсон, Гамильтон, Стратфорд… И Пукекохе, Тауранга, Оамру… В Роторуа потомки маори нам рассказали о том, что их вождь предоставил территорию для строительства города переселенцам для того, чтобы у племени были школа и больница. Сейчас маори составляют что-то около 15% населения. Большинство в стране за потомками белых переселенцев, которые называют себя «киви» – по названию бескрылой птички, эндемика этих островов. На сленге наших – кивосы. Ну, это чтобы от птички отличать. В ботаническом саду на лавочке я встретил такую бронзовую самоиронию. Сидит женщина, всё при ней – грудь, платье… А подходишь ближе – ноги птички и голова с клювом.

По поводу других этносов… Ближе всех к маори по культуре, языку и традициям полинезийцы (или пацифики). Вот они здесь одни из самых многочисленных переселенцев. Их примерно около 6,5%. Выделяются из них жители Самоа – самоанцы. Своими размерами. И девочки, и мальчики, самые «стройные», приблизительно килограммов по сто пятьдесят. Если самоанец спускается с лестницы, вам подниматься не стоит: всё равно для вас места нет. Двое таких ребят-охранников спокойно перекрыли вход в ангар, где проходил концерт русскоязычной группы. Конкурируют с ними по численности азиаты. Мы с сыном попали как-то в райончик, заселённый азиатами. Вывески на китайском, корейском и немного японском висели вперемешку. Выделяются своими разноцветными тюрбанами индусы, они даже купаются в них. Есть переселенцы из Южной Америки – бразильцы и аргентинцы. Как-то на острове Вайхики вкуснейшую пиццу нам испекли настоящие итальянцы. Есть и богатые

англоговорящие иммигранты из США, Великобритании, Канады. Они вкладываются в экономику страны, получают резидентуру (резу – на сленге наших). И живут, жизнью наслаждаются. Покупают здесь дома и яхты.

Русских около пятнадцати тысяч. Живут не концентрированно, как азиаты. Разбросаны по стране. Говорят, что даже деревня староверов где-то существует. Не встретил, не знаю… Встречал других. Давно эмигрировавших и совсем недавних. Мой сын всех эмигрантов распределил на три группы. Первые из-за слабого языка или культурных предпочтений окружают себя маленькой Россией. Работают в полурусской компании, окружают себя русскими друзьями, ходят на все русские события – концерты, кинофестивали, театральные постановки. Вторые – полная противоположность первым, отлично владея языком, они приехали ассимилироваться с миром. Фирмы, друзья, досуг только англоязычные. И третьи, которым без разницы национальность человека или принадлежность фирмы. Они там и с теми, кто им интересен. Сын себя к этой группе отнёс. Где-то здесь одна моя бывшая пациентка работает косметологом. Где-то на «скорой» катается парамедиком знакомый торакальный хирург. А стоматолог из вновь прибывших работает на подмене как помощник стоматолога то в одном месте, то в другом. Сравнивая, я понял, что самые адаптированные среди знакомых эмигрантов, это мои родненькие. Хорошие должности с хорошими зарплатами и свой дом, пусть в ипотеке.

Кстати сказать, до появления русских икру из рыбы выкидывали вместе с кишками. Поначалу и продавали её по цене кишок. Потом спрос вырос, и цена стала адекватной. Невестка научилась её классно готовить. Поэтому на завтраки у нас часто были пижонские бутерброды с красной икрой. А вообще, готовить она мастерица. У нас-то с сыном наследственный кулинарный кретинизм. Например, иногда у каждого на завтрак в тарелке кроме прочих вкусностей были два-три ломтика прожаренного бекона. Я получил подробную инструкцию о том, что поесть, если вернусь пораньше, и дома никого не будет. Как-то так и случилось. Вернулся я из города голодным, заглянул в холодильник, увидел смёрзшиеся ломтики сырого бекона. Жарить не стал, нарезал кусочками через всё смёрзшееся и съел. Сало как сало! Мясо здесь вкусное. Здешние коровки и барашки сена в глаза не видят, круглый год сочную травку кушают. И даже курятина вкусная. И баранина без запаха. Из морепродуктов я здесь впервые устрицы попробовал. Слопал с лимончиком несколько штук. Вкус… специфический. Хотя сын предупреждал, что с первого раза может не зайти. Зашло. А вот авокадо не совсем понятно было, зелёная маслянистая мякоть… с минимальными вкусовыми ощущениями. Как и листья салата. Но в них хотя бы сочность как сопровождение к суховатым блюдам. А вино тут на любой вкус и цвет – своё, завезенное…

В общем, отличное получилось путешествие! Самое лучшее моё путешествие за границу. Пока…

В МУЗЕЕ

Он расположен на вершине живописного холма в центре Окленда, что на Северном острове Новой Зеландии. К нему я пришёл из Зимнего сада, со склона холма. В саду сейчас идёт реконструкция, но кое-что увидеть можно. В одном из павильонов обилие цветов в горшках. Такое ощущение, что на дачу к тёще попал, в середине декабря-то… Здесь началось лето. И во всём этом великолепии – я и ещё одна туристка-азиатка. Поравнялись. Привет – привет… «Вы из России?» – «Да, – удивляюсь я, – а как вы догадались?» – «По глазам, бровям… У вас вот эта часть лица, – она показала то, что у дайверов обычно скрыто маской, – очень похожа на Путина». – «А вы откуда?» – «Из Китая». – «Понятно. Соседи». – «Да. Хорошие соседи. У нас двести лет между собой войн не было». В задумчивости я поднялся на холм и вошёл в музей. В холле два скелета тиранозавра. Их доставили из Южной Америки самолётами, и честно сообщается, что какие-то кости настоящие, а какие-то сами придумали.

«Оклендский военный мемориальный музей». Современный, хорошо оборудованный. Для детей интерактивность предусмотрена. На первом этаже история города, история коренного народа маори и ближних соседей с островов. Много резьбы по дереву – это и украшение носа лодок, и резные наличники на двери, и основание колонн в виде странных фантастических существ, немного похожих на людей. Предметы быта, лодки, вёсла, ткани, посуда… Всё, что должно быть в краеведческом музее. Зал соседей с островов Океании немного отличается от маори. У лодки «поплавок» параллельно корпусу прикреплён по типу недокатамарана. И «подушки» – подставки под голову во время сна – деревянные либо из рога животного. Тут понимаешь, что японцы в этом не уникальны. Только у японцев дольше всех эту традицию сохранили гейши, а у океанийцев чаще это использовали мужчины.

Целый зал посвящён вулканам. И это понятно, именно вулканическая активность и создала эти острова. Здесь во многих местах песок чёрный с фиолетовым отливом – вулканический. Вся древняя история Греции, Рима, Китая, Европы, Индокитая уместилась в одном зале. Зал палеонтологии, так бы я его назвал, полон ископаемых скелетов птицединозавров. Там же подробно об одном из символов Новой Зеландии – птице киви. У неё нет крыльев, при мелкости собственных размеров несёт громадные яйца, в этом находят её родство со страусами. Её враги – мыши, кошки, кролики. Птичке повезло, что на островах нет змей. Даже в зоопарках. Бескрылому местному гусю повезло меньше. Его съели. Сохранились только ископаемые косточки и предположительное описание.

Потом я поднялся на третий этаж с военной экспозицией. Этот этаж дал название музею. Здесь две большие части, посвящённые обеим мировым войнам и вкладу Новой Зеландии в них. Часть, посвящённая Первой мировой, много больше, чем Второй. Есть Зал Памяти, где фамилии погибших выбиты на стенах. Указано, что в этой войне погиб каждый пятый из воевавших, и это больше, чем в остальных частях Британской империи. В Британии, например, только каждый седьмой. Есть имитация окопов, форма, награды, оружие… Есть информация о России, скудная, но есть: «7—16 марта. Русская революция. Россия сделала первые шаги к революции и свергла царскую фамилию». Ещё: «Июнь—Сентябрь. Великая Российская победа. Россия победила Австро-Венгрию, но российские солдаты должны потерять свой боевой дух». Иду дальше и натыкаюсь на надпись: «Победа в Европе. Май 8, 1945». Понимаю, что зашёл с конца экспозиции. Оглядываюсь кругом. Стены пустые. На стенде – празднования в Новой Зеландии. Прохожу дальше… Зал посвящён фашистской Германии. На стенах знамёна со свастикой, в стеллажах оружие и одежда. Виден выход. В душе недоумение… Возвращаюсь. Думаю, может чего пропустил. Хожу кругами… Стены ПУСТЫЕ. Победа в Европе сама себя одержала! Не в силах сдерживаться, спрашиваю первого попавшегося посетителя: «Простите, вы не знаете, почему война закончилась 8 мая 1945 года?» – «Нет», – ошарашенно отвечает тот. «А потому, что советский солдат в этот день зашёл в Рейхстаг в Берлине!» – «А вы откуда знаете?» – спрашивает меня эта бестолочь. «От своего отца. Он был офицером в этой войне!» И хватаю себя за голову: «Двадцать семь миллионов русских погибло для этой Победы! А у вас нет ни одного слова на этих стенах! Они пусты!» Посетитель пожимает плечами, в его глазах я, наверное, сумасшедший, он бормочет про какие-то ошибки. Я, стараясь успокоиться, иду к выходу и вижу громадные портреты лидеров стран того времени на стенах. Три с одной стороны, три – с другой. С одной стороны: Черчилль, Рузвельт и какой-то японский хрен в очках. С другой – Гитлер, Муссолини и СТАЛИН! Меня аж подбрасывает! Оглядываюсь. Бедолага плетётся за мной. «Вот ошибка! – ору ему я. – Вот! Эти трое были по разные стороны. Черчилль, Рузвельт и Сталин – это одна команда. Эти… – тычу пальцем в портреты, – с другой. Они – фашисты!» У бедного парня уже глаза по рублю. Прошу прощения и иду к лифту. Стараюсь успокоиться. Что с них взять – колония Великобритании. Зато теперь я знаю, о чём ещё буду говорить со своим внуком, живущим в этой стране.

ВСТРЕТИЛ ВНОВЬ ЭТОТ КОД И ВСПОМНИЛОСЬ

Я с его помощью проводил тестирование на знание русского языка у иностранцев.

Первым был литовец, коллега, с которым мы периодически встречаемся на международных конгрессах. Он парень очень подвижный, откровенный и общительный. Заядлый охотник. Даже в Якутии на медведя ходил. Имеет клинику в Вильнюсе и кабинеты в нескольких городах Европы, где принимает разъехавшихся по городам и весям землячек, готовя их для операций в своей клинике. Многодетен. Количеством детей мы постоянно с ним соперничаем, называя их число при редких встречах. Так вот, он говорил о своих юных соотечественниках, что они «тупые»: имея под боком громадного, в сто пятьдесят миллионов, соседа, не знают его языка. И что, если им с коллегой примерно того же возраста нужно друг другу что-то сказать, чтобы молодёжь не поняла, то они разговаривают на русском. Сам он разговаривал бойко, с классным прибалтийским акцентом. Вот тогда я эти символы ему и нарисовал. Расшифровал он их влёт! Ещё и стишком приправил, что ОНА есть, а слова нет.

Второй – перуанец. Муж нашего экскурсовода по Перу, русской женщины из Донецка. Именно там они и познакомились, когда учились в каком-то техническом вузе. Она рассказала, что дома они разговаривают только по-русски, а на кечуа она училась говорить у подружек, муж принципиально ей ничего на этом языке не говорит. А дети знают и тот, и другой, и испанский. По-русски он говорил быстро, практически без акцента, но очень своеобразно. Например, остановились мы у кафе перекусить и любуемся с крутого берега видами океана, волнами, на которых гарцуют опытные сёрфингисты, а возле берега, за каменистой косой, ждут волны поменьше, лежа на досках, новички. Так вот, подходит он к нам и говорит: «Как-то раз тут после обеда русский турист пришёл посмотреть и упал туда, – он пальцем показал вниз, – до конца жизни». Меня тут же перегнуло пополам и я спрятался за спины туристов. Ржать в лицо некультурно, поэтому я пытался через слёзы делать вид, что очень интересуюсь жизнью местных муравьёв. Потом в кафе на салфетке я нарисовал этот код. Он на него посмотрел и унёс жене. Она, глядя на меня, укоризненно покачала головой. Было неудобно…

В Новой Зеландии мы вчетвером (я, сын, невестка и внук) в разномастной толпе туристов, приехавших в деревню маори, перемещались из зала, где нам рассказывали о культуре этого народа, к реке, по которой потом плыла узкая лодка с воинственными людьми с татуированными лицами. Шли и общались между собой. Невестку по дороге спросила пожилая женщина с двумя седыми косицами: «Откуда вы?» – «Из России». – «Какой красивый у вас язык!» Мы гордо переглянулись. «Ещё и таинственный», – подумалось мне.