Текст книги "Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников"

Часть I
Валерий Харламов. «Последний год доиграю, и мы с тобой в Бильбао поедем…»

Очерк на стыке реальности и кино

О Валерии Харламове в последние годы говорят много – и, к счастью, не только в дни юбилеев. За одно это уже надо сказать спасибо создателям «Легенды N 17» – даже если кино сделало из него скорее пароход, чем человека. В том смысле, что в жизни Валерий Борисович был не вполне таким, как на экране. Но лучше ведь так, чем никак, правда? Тем более что никакого копания в грязном белье там и в помине не было – скорее, наоборот. Забвение вас устроило бы больше? Тем более что его многолетний партнер по сборной СССР Александр Якушев говорил мне:

«В художественных фильмах авторы имеют право на вымысел. Цель-то была – не точный биографический фильм о Харламове, а кино о советском хоккее, его характере, людях и качествах, которые в нас воспитывались. В этом смысле удалось показать самую суть».

Схоже прокомментировал впечатления от кино и партнер Харламова по звену Борис Михайлов:

«И Михайлов внешне не был похож, и Эспозито, и фактов много искажено – однако пропаганда хоккея для нового поколения прекрасная. И атмосфера передана здорово. А какое попадание в образ Тарасова у Олега Меньшикова – при всем внешнем различии! Как сыграл Владимир Меньшов партийного работника – точнейший продукт того времени! А Борис Щербаков – это точно папа Харламова. Копия! При встрече как-то его от всей души поблагодарил».

Мне доводилось беседовать о настоящем Харламове со многими людьми – его родной сестрой, партнерами и соперниками. А о том, как рождался Харламов киношный, вскоре после выхода фильма два часа слушал одного из сценаристов «Легенды…» Михаила Местецкого. По-моему, на стыке реальности и мифа, жизни и ее художественного восприятия только и можно понять суть. Давайте этим и займемся.

Испанская кровь

Осенью 2019-го я читал книгу про Валерия Харламова в серии «ЖЗЛ», от души написанную Максимом Макарычевым – как потом уже узнал, международным обозревателем «Российской газеты». И обнаружил там ряд ярких, сочных цитат Татьяны Борисовны, родной сестры великого мастера.

Мысль первая – вот бы с ней поговорить! Мысль вторая – но как до нее добраться? Ведь ни на телевидении, ни в пишущей прессе она вообще не появляется. Чего при такой замечательной речи и уникальной памяти не может и не должно быть. Может, она, будучи, как и брат, наполовину испанкой, живет на Пиренеях?

Оказалось – нет, в Москве. На Ходынке, в нескольких сотнях метров от ледовой арены «Мегаспорт», которую Валерию Харламову не суждено было застать. Хотя, допустим, в 2007-м, когда там проводился чемпионат мира по хоккею, легенде N 17 исполнилось бы всего 59. Но его уже 26 лет как не было в живых…

Кто ищет – тот всегда найдет. Во время очередного приезда в издательство «Молодая гвардия», где у меня с коллегой Владимиром Галединым вышла книга в серии «ЖЗЛ» о Федоре Черенкове, вдруг выяснилось, что исполнительный директор «молодгвардейцев» Роман Косыгин дружит с Татьяной Борисовной. В чем я месяц спустя с удовольствием убедился.

Низко Роману кланяюсь, потому что без него этого трехчасового разговора наверняка не состоялось бы. Ведь отсутствие сестры Харламова в прессе объяснялось тем, что она, по собственному выражению, просто немедийный человек.

Зато какой гостеприимный! Позвав нас с Косыгиным домой, тут же угостила первоклассными щами. А затем спросила: кофе или чай? Я – человек чайный, но, к счастью, вовремя сообразил, что Испания, в которой Татьяна Борисовна бывает часто, – страна кофейная. И точно: «Сделаю вам с лимоном внутри, как в Бильбао. В три часа дня люди там обязательно пьют такой кофе!»

Он и вправду оказался волшебным. Как и домашняя выпечка Татьяны Харламовой. Но главное – ее рассказы о брате, младше которого она всего на год, и о его времени.

А уже после интервью у меня перехватило дыхание, когда на стене комнаты, у огромного портрета Харламова в офицерской форме, я увидел десятки завоеванных им медалей. И рядом – крохотное изображение майки футбольного клуба «Атлетик» из Бильбао, на который в детстве, прожив год у дедушки с бабушкой в их родной Испании, он ходил. После чего остался к нему неравнодушен, пусть и за железным занавесом, до конца своей трагически короткой, всего лишь 33-летней жизни…

Борис и Бегоня Харламовы назвали сына Валерием в честь знаменитого летчика Чкалова – этот факт Татьяна Борисовна подтвердила. И добавила:

«А меня Татьяной – сейчас упадете – в честь Татьяны Лариной. «Евгений Онегин» был первой оперой, которую мама слушала в Большом театре. И так ей понравился этот образ, что назвала этим именем дочку. Но я его не оправдала. Мама говорила, меня надо было Сорванцом назвать. Потому что в школу ее каждый раз вызывали не из-за Валерки, а из-за меня».

Спрашиваю, большое ли мужество потребовалось папе Харламовых, Борису Сергеевичу, чтобы начать встречаться с испанкой. В ответ слышу:

«Их ведь до рождения Валерки даже не расписывали. Потому что мама – иностранка. У нее, по-моему, до 67-го года не было советского гражданства – только вид на жительство. Каждые полгода нужно было отмечаться в испанском посольстве. Валера родился 14 января, а 2 февраля пришла правительственная телеграмма: «Вам разрешено зарегистрировать брак и ребенка». И 3 февраля они расписались.

А любовь у них была с первого взгляда. Они увидели друг друга на вечеринке в клубе «Красная звезда». Работали на одном и том же заводе. Мама стоит с подругой Кармен и спрашивает: «А что это за парень такой – кудрявый, в хромовых сапогах и кожаной куртке?» – «Да это друг моего брата, работает в таком-то цехе, играет в футбол и хоккей». И тут мама ей говорит: «Он будет моим».

А папа в это время встречался с другой испанкой! На той вечеринке он был с Маноло, братом Кармен. И говорит: «Что за девчонка с твоей сестрой стоит?» – «Да не знаю, ее подруга с нашего завода». А папа: «Она будет моей!» И приглашает ее на танец: «Утомленное солнце…» С тех пор они вместе».

Вячеслав Фетисов вспоминал, что Харламов на закате карьеры не раз говорил ему о желании уехать в Испанию и развивать там хоккей. Упоминаю об этом в разговоре с Татьяной Борисовной – и оказывается, что в точку.

«Как раз в последний год его жизни, в 81-м. Я-то с 1970 года каждый год ездила в Испанию, как и мама, а он с детства не был. Ему не разрешалось, потому что – военный. Помню, как Валерка говорил: «Последний год доиграю, Танька, и мы с тобой в Бильбао поедем. Будем оформлять документы». Он очень хотел в Бильбао, очень. Так запала ему в душу та детская поездка.

Тем более что и друг-испанец у него там был – по имени Хави. Он уже тоже умер, а раньше был вратарем в местном «Атлетико». Когда мы были в Испании, он жил этажом выше нас, и они с братом все время в футбол гоняли. В 81-м Хави был жив-здоров, и Валерке не терпелось его увидеть и пройтись вместе по всем родным местам.

Когда приезжаешь, видишь этот дом, проходишь по этой улице – эмоции невероятные. Вспоминаешь, как каждое воскресенье идешь утром в церковь, тебя все угощают – кто конфетками, а кто и монетками. Так заведено. Валерка, правда, всегда шел мимо церкви. А я – туда, обязательно. Клаудио, настоятель храма, не начинал, спрашивал: «А где русита?» – то есть русская. Приду – начинает. Племянница Бегонька приезжала, я ей все показывала – она плакала, у нее мурашки по всему телу были. И рынок на том же месте – да все! Бильбао очень изменился, но как-то так вышло, что все харламовские места какими были, такими и остались».

Пароход из Одессы

Мама Харламовых в разговорах с детьми нечасто вспоминала, как в 12 лет приехала в СССР. Единственное, по словам Татьяны Борисовны, – что в Одессе, куда приплыл пароход с отправленными подальше от гражданской войны испанскими детьми, жила в детском доме. Относились к ним радушно, но все это было не то.

Ведь в Бильбао ее семья жила в многокомнатном доме, у обеспеченных родителей. Но, когда началась гражданская война, отец был на стороне республиканцев, и маму отца, то есть бабушку Харламова, посадили в тюрьму. Мама Валеры, испанская пионерка, оказалась на улице. У сестры Харламова до сих пор хранится ее пионерская книжечка.

«За ними гонялись, – вспоминает Татьяна Борисовна. – Бильбао, Сан-Себастьян, Сантандер, то есть страна басков, – это был самый эпицентр гражданской войны. И детей старались спасти, отправляли их в Советский Союз целыми пароходами. Правда, родственники все равно обвиняют бабушку с дедушкой, что не спрятали ее, что разрешили уехать. Но как знать, что бы с ней было, где бы она оказалась.

Мама двадцать лет, с 36-го по 56-й, ничего не знала о судьбе своих родителей. Какая там была история! Когда испанских детей во время Великой Отечественной войны эвакуировали из Саратова в Тбилиси по Волге, было три парохода. Два попали под фашистскую бомбежку. И в Испанию сообщили, что все дети погибли. А мама – единственный ребенок в семье.

Она была на третьем пароходе.

Когда закончилась война, повзрослевшие дети хотели уехать. Но Сталин сказал: «Мы брали детей у республики – республике и отдадим. А там – Франко». И только в 53-м, когда Сталина не стало, Красный Крест начал заниматься этим вопросом. Эта организация договорилась с советским правительством: кто хочет поехать на родину – пожалуйста. Так дедушка с бабушкой и узнали, что их дочка жива.

Мы с Валеркой и мамой поехали в 56-м первым же пароходом из Одессы, «Крым» назывался. Момент приезда в какой-то город на Гибралтарском проливе вижу как сейчас. Огромный коридор. С одной стороны – те, кто приехал, с другой – те, кто встречает. Между ними – железные ограждения. Надо же проверить документы, соблюсти формальности.

Так получилось, что мама увидела через эти ограждения в толпе своего отца, нашего дедушку. И как закричит! И они бегут друг другу навстречу, и перепрыгивают через все преграды. И потом все – за ними. И людей уже никто не может остановить».

Чистое кино, не правда ли? Но к фильму «Легенда N 17» и его испанской части мы еще вернемся – и очень скоро. Пока же продолжим об этой совершенно уникальной для советского мальчишки семейной истории. И о детской поездке в Испанию, которая так глубоко запала в сердце Валере и Тане.

«Приняли в Бильбао нас очень хорошо. А условия какие – семь комнат, кладовка… На одну семью! Как можно после такого вообще возвращаться в коммуналку на 25 человек? Маленькие были. А главное – папа. У нас был замечательный отец, добрейший. Все, кто его знал, не могут не отзываться о нем с восторгом. После ухода мамы мы вместе прожили еще 20 лет, и мне с ним было не просто легко жить, а весело. У него на каждое слово была шутка, сам он не мог обижаться. И всем был доволен. Всегда. Это самое главное.

Мамин папа, дед Бенито, в Валере души не чаял – но там больше по артистической линии. Валера же блестяще танцевал, фокусы показывал. Дед по всем тавернам с ним ходил и имел большой успех. Сам он хорошо играл на гитаре и пел. Слух у Харламова – от мамы, которая тоже прекрасно пела и танцевала, – и это все дедовское.

А как они ездили на машине! Дед, когда брал его с собой, даже не считал нужным включать поворотники. Потому что Валерка клал ручку на стекло и показывал – прямо, направо, налево. Тогда еще были регулировщики и знали: с дедушкой едет русский мальчик и с направлением никогда не ошибается.

Язык мы с Валеркой быстро схватили, потому что сразу пошли в школу. А потом, мы же и здесь жили среди испанцев. И в общежитии они были, и в коммуналке, и наверху, и внизу. Мы тогда сами не говорили, но язык был на слуху. Когда Валера стал взрослым и домой к маме-приезжали друзья испанцы, – понимал все. Дома он говорил по-испански.

И произношение у него было намного лучше, чем у меня.

Но все-таки практики не хватало. По себе могу сказать: вот мы были с братом в Испании в 56-м, а потом я не была там с 57-го по 70-й. За это время язык ушел. Но стоило мне туда приехать – он тут же восстановился. Так же, уверена, произошло бы и у Валерки. Хотя с людьми из Барселоны, которые хотели, чтобы он построил там хоккей, брат говорил по-испански…»

«Мы уехали в Испанию не на год, а насовсем»

Из Москвы в Одессу, до парохода, Бегоню, Валеру и Таню провожал отец. Интересуюсь у Татьяны Борисовны, насколько сложно было Борису Сергеевичу отпустить жену и двоих детей в Испанию на целый год. В ответ звучит нечто фантастическое.

«Мы уезжали не на год. Мы уезжали насовсем. Иначе не разрешали. Да, официально это была эмиграция. Воссоединение семьи. Только мама-то, хоть и скучала по Испании, с папой расставаться не хотела, да и он бы нас просто так не отпустил.

А сам поехать с нами не мог. Если русских женщин с мужьями-испанцами отпускали, то русских мужчин с женами-испанками – нет. Только поэтому папа и остался. Но родители договорились. Они заранее согласовали условную фразу в переписке, которую напишет мама, и отец будет знать: все, надо запускать процесс возвращения. И тут же пошлет в Красный Крест письмо с требованием вернуть детей, а поскольку дети маленькие – то вместе с мамой.

Однажды эта фраза в письме появилась. У нас-то с Валеркой все там было отлично. А вот за ней полиция следила. Скажу вам больше: все мужчины-испанцы, кто уехал из СССР, вообще прошли после возвращения через тюрьму! Женщин в основном не трогали, но наблюдение за ними вели. Маму не арестовали еще и потому, что у нее двое детей. Ну и дедушка влиятельный. Но в какой-то момент – допекло. Вернуться в Союз хотели многие, просто некому было написать такое письмо в Красный Крест, как папа.

У него была возможность звонить с Главпочтамта. Не каждый день, конечно, но раз в месяц удавалось переговариваться. И мы по папе очень сильно скучали. Дело в том, что он с нами очень много занимался. Спорт, всякие поездки… Организатор потрясающий был!»

Как это часто бывает, то, что в начале казалось идеальным, со временем стало раздражать. Как-то учитель в испанской школе больно ударил Валеру по рукам.

«Однажды дома Валерка заявил маме, что больше в школу не пойдет, – рассказывает Татьяна Борисовна. – И объясняет: «Меня ударили». Там приходишь в школу, на одной половине сидят девочки, на другой половине – мальчики. Между ними – огромное патио. И до учебы молитва, на большой перемене – вторая, перед уходом по домам – третья.

Я-то первая туда шла. А брат отказывался, как и в церковь по воскресеньям. Он в бога не верил, был воспитан по-советски, а подстраиваться под обстоятельства не хотел. И учитель начал его за это лупить. Мама пошла в школу и так там все разнесла, что с того момента Валера был официально освобожден от всяких молитв».

Последней каплей для Бегони, чтобы дать условный сигнал мужу в Москву, стало приглашение на испанское радио – якобы на программу о советских переселенцах. Она настроилась на доброе, позитивное интервью – но прямо перед эфиром ей всучили бумагу с антисоветским заявлением, которое должна была зачитать. Мама отказалась и тут же ушла из студии.

А теперь перемещаемся в другую студию – кино.

Я страшно боялся не успеть увидеть «Легенду N 17» на большом экране. Ведь, когда она уже шла в кинотеатрах, почти на три недели уехал в командировку в Южную Америку, после которой еще две недели проболел. Когда же все-таки доковылял до кино, близился конец второго месяца проката. Далеко не всегда фильмы дотягивают до таких сроков. Все могло закончиться в любой день.

Насчет заказа билетов заранее мы с женой даже заморачиваться не стали – по всем прикидкам, к этому времени аншлагов уже быть не могло. И тут – картина маслом. Билет в кассе оставался ровно один. Ждать полуночи, когда начинался следующий сеанс, было невозможно, а наутро была очередная командировка. На мольбы помочь твердокаменная администраторша и бровью не вела, попытка же продемонстрировать журналистские «корочки» вызвала у нее усмешку: мол, даже Никита Михалков, чья студия «Тритэ» и снимала «Легенду…», пытался кого-то по блату провести, но неудачно. Верилось в это, если честно, с трудом.

И все же демонстрация удостоверения Союза журналистов России бесследно не прошла: увидев, что несколько свободных мест в зале осталось, всемогущая начальница сжалилась и пустила нас обоих. При условии, что в случае прихода всех опоздавших кто-то один непременно покинет помещение. К счастью, до этого дело не дошло.

Но раз ты попал на кино о спорте, по сути, как журналист – так не просто смотри, а работай! И к концу просмотра «Легенды N 17», первого из суперкассовых российских художественных фильмов о спорте (потом его обгонит по сборам «Движение вверх»), у меня в голове уже было несколько десятков вопросов к авторам.

Их, правда, еще оставалось найти, – но социальные сети не только сейчас, но и в 2013 году здорово облегчали этот процесс. Тем же вечером списался с одним из двух авторов сценария Михаилом Местецким, и он, несмотря на всю занятость, согласился обо всем рассказать. И сделал это подробно и откровенно.

Начинался-то фильм именно со сцены в Испании с прорвавшимся за маленьким Валерой быком. И на вопрос, есть ли у нее хотя бы отдаленное отношение к реальности, Местецкий отвечает:

«Ну, только в том, что Валерий действительно ездил с мамой и сестрой в Испанию в 1956 году. Хотя семья Харламова вообще-то жила не в Памплоне, где и проводится инсьерро, а в Бильбао. Но мы посчитали, что детство Валерия можем таким образом домыслить. Эта сцена, кстати, насколько я знаю, стоила миллион долларов. Только она одна. Снималась она в Испании. По-моему, в соседнем городке с Памплоной.

Было ясно, что испанскую линию Харламова в таком фильме нельзя проигнорировать. Но у идеи рифмы между корридой и хоккеем тоже была своя сложность. Мы прописали в сценарии и «инсьерро» – бег быков за смельчаками – и тореадора. И только потом вдруг хлопнули себя по лбам – ведь это же разные вещи! В инсьерро никакого тореадора нет!

Позор, конечно, но хорошо хоть, что вспомнили об этом не после премьеры. Потом, конечно, ломали головы – и придумали одного быка, который прорвался во дворик, и там дядя Харламова, защищая маленького Валеру, выступил в роли тореадора».

Интересно, что, когда спрашиваю о степени выдумки истории с быком Татьяну Борисовну, она отвечает не столь категорично, а заодно выдает еще несколько первоклассных историй.

«Наполовину. На бой быков мы, по крайней мере, ходили. С нами там много интересных историй происходило. О том, что в Бильбао единственный раз за много лет выпал снег, и мы хулиганили, показав, как могут радоваться зиме дети из России, – история известная. А вот как меня цыгане украли, – еще не рассказывала.

Однажды мы играли на улице. А в Бильбао есть райончик – Ла Пенья. В то время там стоял цыганский табор, я же была одна блондинка на весь район. Как такую не украсть? И меня подхватили. Он это видел, но понимал: восемь лет, а там взрослые – он не справится. Побежал к маме, и весь наш дом пошел меня отвоевывать.

Еще раз он меня просто спас. Мы уже ехали обратно в Союз, и в Чопе на границе был огромный забор. Мы на нем играли в салки. Он говорил другим пацанам: «Только Таньку не сальте, она же обязательно упадет». И точно. Меня салят, и я падаю с забора плашмя. И замертво.

Он еще подумал, что я нарочно. Начал мне пятки щекотать, а я не реагирую. Хорошо, в это время мимо шла рота солдат. Валерка начал кричать, меня забрали в больницу. Если бы не докричался – неизвестно, чем бы все это закончилось. В Москву приехали, я стою рядом с отцом, он спрашивает: «А где же Таня?» Потому что лица у меня просто не было».

Бык в погоне за Харламовым – самая невинная из фантазий создателей «Легенды…». К более серьезным вернусь позже, а пока спрошу Местецкого, существует ли в жанре байопика, то есть biography&picture, писаные или неписаные законы – каким при реально существовавших персонажах может быть процент художественного вымысла.

«Никакой строгой теории на этот счет нет. Вопрос только в одном – насколько зрелищным вы хотите сделать фильм. Есть точнейшие байопики, где с биографической точки зрения не придраться ни к чему. Или фильм Учителя «Дневник его жены» про Бунина. Я обожаю такое камерное кино, но оно делается для узкой интеллигентной аудитории. Там особых натяжек нет – но в этом случае, конечно, страдает зрелищность.

Установил бы такую зависимость: чем большую аудиторию вы хотите привлечь, тем больше нужно связывать события жизни героев той логикой, которой в реальной жизни не было и быть не могло. А мы понимали, что должны сделать фильм, который будет смотреть куча народа».

Татьяна Борисовна к фильму относится положительно. Говорит, из ее знакомых хоккеистов негативно его воспринял разве что ныне покойный Петров. Услышав о моем интервью с Местецким, не без хитринки спрашивает:

«А он не сказал, сколько раз я «заворачивала» сценарий? Ну и я не буду. Зато скажу, что команда, которая снимала этот фильм, была очень хорошая. Все ребята классные – и режиссер, и операторы, и осветители, и костюмер. Молодцы! Они жили этим. Не так, чтобы пришли на работу, отсидели на ней нужное время и ушли. Поэтому люди и при мне на премьере, и на многих других показах аплодировали, плакали, вставали. И многие благодаря этому фильму открыли для себя хоккей.

И Данилу Козловского на роль брата мы с его дочкой Бегонькой выбрали. Нам показали пробы пяти актеров – кандидатов на роль Валерки. И больше всех подошел Козловский. По взгляду. Мы сразу сказали – да! И не пожалели.

Как и о Борисе Щербакове, сыгравшем нашего отца. Помню, на съемках стою, курю. Он мне: «Дочка, курить нельзя». Отвечаю: «Да, пап, а сам что делаешь?!» (Смеется.) Непонятно было, где реальность, а где кино. Сам простой мужик, не думала даже. Хотя и народный. Но это, конечно, из-за Валеры, такие у всех любовь и уважение к нему».

Тут, конечно, нельзя не сопоставить версию Татьяны Харламовой о выборе Козловского на роль ее брата с тем, что сказал мне сценарист Михаил Местецкий:

«Кастинг был большой. В конце осталось три кандидата – все очень хорошие актеры. Чем взял Данила? Сейчас, готовясь к своему первому фильму как режиссер, понимаю, что в актере это качество чрезвычайно важно. И оно абсолютно харламовское, то есть напрямую связано с самой историей. Речь об упертости, воле и фанатичном желании достичь цели во что бы то ни стало. Козловский вовсе не был фаворитом после первых проб. Но после них он сразу начал заниматься хоккеем. Сам. При том, что ему никто не давал никаких обещаний роли.

Данила тогда еще не был привлечен вообще ни к чему из того, что у нас называется preproduction. И, конечно, эта одержимость подкупила. Перед этим он уже работал со студией «Тритэ» в фильме «Шпион», то есть его, конечно же, знали. Но нужно было еще многое. То, как Козловский вел себя при подготовке к этому фильму, – пособие для молодых актеров. В результате он достиг того, что заслуживает. Теперь Данила – наверное, главная суперзвезда своего поколения».

Сколько людей – столько и мнений, и глубокий, вдумчивый, очень симпатичный мне кинокритик из Украины Семен Случевский считает, что образ отца Харламова в фильме недопустимо маргинализирован. При том что как раз папа пробудил в нем интерес к хоккею и натренировал во дворе так, что болезнь сердца отступила. Местецкий возражает:

«Почему маргинализирован? Да, он был простой рабочий на заводе, который поднял своего сына и повел в секцию. А что, у нас только профессора должны были своих сыновей в хоккей вести? Отвечаю за одно: это был очень хороший, но очень простой мужик. Делать его интеллектуалом – зачем? Видел его интервью, и мне кажется, в фильме он весьма убедителен и, главное, приятен. А то, что был немного под каблуком у жены-испанки – так это нормальная жизненная история».

Высокая оценка игры Щербакова и Борисом Михайловым, и особенно Татьяной Харламовой в этом случае говорит в пользу создателей фильма.