Текст книги "Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников"

«Его собрали буквально по кусочкам»

Первая настоящая драма в карьере Харламова – автокатастрофа 1976 года, когда он был за рулем.

Касатонов говорит:

«Коля Доморацкий, директор базы в Новогорске, лежал с Харламовым в госпитале Бурденко. Он рассказал, что его собрали буквально по кусочкам. И было невероятное счастье, что он вернулся в хоккей. Результат фантастического здоровья и стремления обратно на лед.

Водил Харламов спокойно, старался не нарушать. Петров – тот мог разогнаться. Я много раз ездил с Борисычем на его белой «Волге» с номером 00–17. Той самой, на которой они с женой Ириной за рулем, разбились в августе 81-го…»

«Валерка хорошо водил, – подтверждает его сестра. – В ситуации с первой аварией он спасал людей, которые находились на тротуаре. Уворачиваясь от ехавшей лоб в лоб машины, он либо их давил, либо въезжал в столб. Выбрал последнее». Вспоминаю, что водитель другой машины даже не остановился, но Татьяна его не винит: «А он не был виноват. Там Валера (пошедший на обгон фуры, которая едва ползла. – Прим. И.Р.) неправильно выехал».

«Восстанавливался через страшнейшую боль?» – спрашиваю Татьяну Борисовну.

«Не то слово. И на костылях ходил, и с палочкой. Мама всякие соли ему заваривала, шаманила что-то свое, из больницы не вылезала. Пока он лежал в госпитале – каждый день ездила. И тут надо сказать большое спасибо хоккеистам и их женам. Когда эта авария случилась, Таня Михайлова у нас около недели жила, отвечала на все звонки.

Ребята график построили, чтобы маму в больницу отвозить. Она приедет оттуда, наготовит – и опять к нему. Поспала, приготовила – и снова. Хотя мы жили в Угловом, а там трамвай прямо до госпиталя Бурденко шел – но это же 50 минут ехать! Тут Михайлов, Якушев, другие все расписали, она спускалась – и кто-то из них в машине уже ее ждет. Молодцы.

Поскольку госпиталь военный, туда пускали только в определенное время. Так ребята нашли слабое звено в воротах с заднего входа, отломали его – и все ходили к нему, когда считали нужным. Вплоть до парикмахера! Он оброс и сказал мне: «Тань, как бы подстричься?» Я мастера, тоже Таню, привезла, и она не только Валеру, а всю его палату подстригла. Все красавцы стали».

Интересный нюанс об участии в харламовском восстановлении одного из добрых гениев его карьеры, Бориса Кулагина, рассказал его тезка Михайлов:

«Когда у Валерки была первая авария, Кулагин мигом приехал еще в 67-ю больницу – ту, куда его сначала положили. И именно по его указанию, а также врача сборной Олега Белаковского, тоже члена нашей семьи, Валеру перевезли в военный госпиталь Бурденко».

В больнице после первой аварии Харламов вместе с известным журналистом Олегом Спасским работали над автобиографией мастера. Его сестра будет читать ее – разумеется, с автографом брата – в то августовское утро и в тот самый момент, когда ее настигнет страшная весть…

Спрашиваю Татьяну Борисовну, верила ли она в 76-м, что брат с такими травмами вернется в хоккей.

«Уверена была, что вернется. И врач сборной Олег Маркович Белаковский – тоже. Он не сомневался, зная Валеркин характер, что тот встанет и будет играть. Хотя такие переломы страшнейшие были… Оскольчатые. Это значит, что кость была сломана не в одном месте, а раздроблена на мелкие кусочки. Ноги собирали просто заново. У него в голове столько осколков стекла было! Но он постарался. Потому что очень хотел играть. В этом его жизнь была. Причем играл он не ради денег. А чтобы людям было хорошо».

И вот – первый матч Харламова в чемпионате СССР после аварии. Соперник ЦСКА – «Крылья Советов», которые возглавляет… Кулагин. Существует легенда, что врач сборной Союза Олег Белаковский даже приехал на раскатку «Крылышек» и с разрешения руководства команды обратился к игрокам с просьбой не бить Харламова, играть с ним аккуратно.

Татьяна Борисовна эту версию подтверждает, добавив:

«Да, а возглавлявший «Крылья» Кулагин был не против, чтобы Олег Маркович с игроками поговорил и сказал как есть. Хотя Валерка потом сам понял, что против него в тот день играли не на полную. Во время игры он думал, что все нормально, а уже после прокрутил в голове игру и сделал вывод, что ребята его оберегали».

На первых же минутах обычно жесткий защитник Сергей Глухов не станет активно сопротивляться, когда Харламов рванет к воротам «Крыльев». И когда забьет, произойдет невероятное – соперники (!) примутся стучать клюшками по льду, что на хоккейном языке означает поздравление и восхищение!

«А на трибунах что было – и в тот вечер, и в другие! – говорит сестра. – За Валерку даже противники болели. Спартачи, динамовцы, поклонники «Крыльев»… В каком-то фильме было правильно сказано: «Ходили не на хоккей, а на Харламова».

История с первой аварией – одна из самых спорных и шокирующих в «Легенде N 17». Потому что создатели фильма решили… перенести ее на четыре года назад – на период подготовки к Суперсерии‑72. Казалось бы – как так можно! Сейчас узнаем – как.

Михаил Местецкий рассказывает:

«Мы относимся к Харламову с огромным пиететом. И вовсе не хотели шуровать палкой в осином гнезде, как делают создатели иных фильмов. Наоборот, мы стремились очень деликатно подойти к его судьбе. А вопрос обмана… По поводу некоторых вещей мы просто сломали себе голову. Надо было придумать все так, чтобы и не передернуть факты, и в то же время не разменяться на формальное им следование, уйдя от сути. Отсюда некоторые события жизни переставлены местами. Это минимум вымысла, на который мы не могли не пойти.

Мысли о том, чтобы закончить фильм Суперсерией, у нас изначально не было. Потому что одно из самых мощных событий харламовской биографии, где он показал себя героем, титаном, – восстановление после первой аварии. Перед этим многое можно было списать на чистый талант, на удачу. Здесь же – настоящее героическое поведение, которое в фильме, мне кажется, показано вполне правдиво.

Поэтому мы думали закончить фильм победой в первом матче после возвращения Харламова в хоккей. Причем, по-моему, он вышел буквально на пять минут, чтобы попробовать – и стадион встал, устроив ему овацию. Но, когда мы написали первую версию, Суперсерия оказалась настолько драматичной, что была явной кульминацией. Стало ясно, что после нее, этого эмоционального пика, нельзя показывать уже ничего.

И тут возникла идея. Замечу, не у нас. У меня как историка по образованию мозги до этого не дошли бы. Режиссер Лебедев предложил перенести катастрофу на четыре года назад и сделать ее перед Суперсерией. Для нас это было решением чудовищной сложности. Это как ноги себе на голову переставить! Мы на две недели даже взяли тайм-аут – просто чтобы потом перечитать, понять, как это вообще возможно. Но после очень долгих обсуждений все же на это пошли. С хоккейными людьми в таких решениях не советовались».

Хоккейные люди, конечно, поначалу были в шоке. Ведь у Харламова была реальная жизнь, которую многие из них наблюдали воочию и в которой участвовали. А в реальной жизни важнейшие события туда-сюда не перенесешь. И фамилия героя фильма – именно Харламов, а не узнаваемый, но тем не менее мифический, полувыдуманный условный Мархалов.

И все же творцы мыслят по-своему. И если на плод их мышления валят в огромных количествах и не останавливаются спустя месяц и два – значит, что-то в их затее все-таки есть.

Татьяна Борисовна к этой идее отнеслась лояльнее, чем можно было предполагать:

«Мы говорили с ними на эту тему. Там вообще много было того, чего на самом деле не происходило – или было в другое время. Они объясняли – чтобы привлечь зрителя. Это художественный фильм, а не документальный – поэтому уж разрешите нам все это. Сказала: «Ну ладно». Хотя добавила, что в суд на них за определенные огрехи все равно подам».

С этими словами сестра Харламова рассмеялась – и стало абсолютно ясно, что это шутка. С режиссером Лебедевым она, как выяснилось, общается по сей день. И добавляет: «Народу понравилось – и слава богу!»

Цыганка нагадала жене Харламова 25 лет. Столько она и прожила

К моменту первой аварии Харламов уже был отцом первенца – грудного Александра. А ведь с учетом того, что Валерий считался одним из самых завидных женихов Москвы, он достаточно долго по сравнению со многими другими хоккеистами делал выбор. Я поинтересовался у Татьяны Борисовны, не смущало ли ее, что брат так долго – особенно по советским меркам – ходил в холостяках.

«Он им был только по паспорту – штампа не было. А так гражданские подружки у него были. Причем я же их из квартир и гоняла. Он говорил им: «О, Танька приехала, уходите, все равно сейчас всех выгонит». И Мишка Туманов, наш друг семьи, гонял их.

Мне нравилась Татьяна Васильева, будущая жена Валерия Васильева. Но у них с моим братом были чисто дружеские отношения, платонические. Он их с Валеркой и поженил.

Потом – Маринка Баженова, переводчица. Они пять лет жили вместе, и им было хорошо. В отпуск на юг ездили вместе. Более того, назавтра у Валерки свадьба, а поздно вечером его нет и нет. Еду искать его – а он у Маринки. Говорит ей: «Только скажи «да» – и я на тебе женюсь». Но она ответила: «Нет. У тебя там ребенок»».

Вот где, оказывается, настоящая драма-то – если, конечно, Татьяна Борисовна не преувеличивает. Скажи тогда Марина – «да», и, может, Харламов был бы жив до сих пор. Ведь в момент его гибели за рулем была Ирина…

Сестра Харламова вспоминает:

«Мама, разбирая подарки на свадьбу Валерки и Ирины, увидела антикварное изображение ангела – с крыльями, беленькое такое. У испанцев не принято это дарить. У нас есть свои приметы, у них – свои. Она сразу сказала: «Это все не к добру. Это к смерти». Потому что такие изображения ставятся на надгробия. Все интересовалась, кто того ангела подарил. Так и не выяснили. Причем его сразу выбросили – прямо там, в Угловом переулке. Мама была суеверна – особенно после того, как после ее разговора с какой-то бабушкой Валерка выжил, когда врачи говорили ей готовиться к худшему.

И Ирине в 15 лет какая-то цыганка нагадала всего 25 лет жизни. Такое точно было, потому что она сама все время об этом говорила».

Столько она и прожила. А Валерию было отмерено 33.

«Все уже в экипировке, а Борисыч идет в цивильном. С вещами»

Роковым для Харламова – как, впрочем, и для всего его поколения – стал приход в ЦСКА и сборную СССР нового тренера Виктора Тихонова после двух неудач подряд на чемпионатах мира – в Катовице‑76 и Вене‑77. Ни много ни мало председатель КГБ Юрий Андропов вызвал на Лубянку Тихонова, возглавлявшего на тот момент рижское «Динамо» – и, хоть тот отказывался идти на место популярного среди хоккеистов Локтева (к тому же только что в очередной раз выигравшего первенство СССР), ему четко дали понять: в этом кабинете не говорят «нет». При этом Тихонову дали максимальные полномочия для переустройства и клубной, и сборной команды на тот манер, который он сочтет нужным.

Противостояние с первой тройкой наметится очень быстро. В те времена в Советском Союзе у игроков в таких случаях не было ни шанса на победу. Уже на банкете после первого сезона капитан Михайлов произнес в присутствии Тихонова жесткий тост, который вызвал переполох. «После этого все и началось», – говорит Борис Петрович. Конкретизировать, правда, не желает.

Спев лебединую песню на великолепно проведенном и уверенно выигранном домашнем чемпионате мира в Москве‑79, звено Петрова начало потихоньку уходить в прошлое. А сенсационная неудача на зимней Олимпиаде‑80 в Лейк-Плэсиде с «чудом на льду» (тот выигрыш студенческой сборной США у советских монстров официально назван главным спортивным событием Америки в XX веке) ускорила развязку.

Кстати, и тут усматривается тесное переплетение с нашим рассказом. Потому что не было бы «Чуда на льду» – и в 2004 году в Америке не выпустили бы об этом художественный фильм «Чудо».

А не случись этого фильма – и до «Легенды N 17» дело, скорее всего, не дошло бы.

Местецкий рассказывает:

«Решение снимать «Легенду» оформилось у продюсера Леонида Верещагина как раз после того, как он посмотрел фильм «Чудо». Он сказал: «Блин, у нас было такое же чудо, которое сокрушило и перевернуло нам всем сознание! И у нас нет об этом никакой памяти. Вымрет мое поколение – и все, это сотрется окончательно».

Поразительно во всем этом еще одно совпадение – главный герой «Чуда», тренер той американской команды Херб Брукс, как и Харламов, тоже погиб в автокатастрофе. И тоже в августе. Правда, не 1981-го, а 2003-го. Харламову было 33, а Бруксу – 66…

Владислав Третьяк в нашей беседе признавался:

«После Лейк-Плэсида я вообще хотел закончить в хоккей играть. Вместе с Харламовым. Мы проиграли – и сидели в олимпийской деревне, которая представляла собой тюрьму для малолетних преступников. В худших условиях мы на Олимпиадах не жили никогда. Харламов говорил: «Я, наверное, больше играть не буду». Но остыл – и остался».

Михайлов говорил мне: «После прихода Тихонова мы просто выполняли долг как офицеры и игроки». В разговоре с Татьяной Борисовной, вспомнив фразу, что на Тарасова брат никогда не точил зуб, интересуюсь: «А на Тихонова?»

«Было. Когда сначала Петю (Петрова) из команды отправил, потом Бориса (Михайлова). Он же понимал – из-за чего. Тихона они не воспринимали. И пользовались в команде большим авторитетом, чем он. Вот Виктор Васильевич их и убирал. Хоть Борис потом и работал с ним как тренер, но дружеских чаепитий не было. В отличие от Кулагина и Тарасова».

Игорь Ларионов, как раз на Кубке Канады 1981 года ставший центрфорвардом новой супертройки сборной СССР с Сергеем Макаровым и Владимиром Крутовым по краям, признавался мне: «В первый же свой сезон в сборной я видел отношение к тройке Михайлов – Петров – Харламов. Как у ребенка, который в детстве был унижен и это отложилось у него в памяти, – так было и у меня».

Харламов из первой тройки продержался в сборной дольше всех. Но и его не взяли ни на ЧМ‑81 в Швецию, ни на Кубок Канады – первый подобный турнир с участием всех сильнейших игроков мира.

«Тихонов его боялся и не любил, – говорит Татьяна Борисовна. – Валера был на тот момент очень большим авторитетом в команде. Бориса с Володей он отцепил, брат оставался последним. Из Италии с Кубка европейских чемпионов, а до того, если не ошибаюсь, из Швеции с турнира «Северная звезда» он приехал со званиями лучшего игрока, а его не взяли на Кубок Канады. Тихонов мотивировал это тем, что он не готов. Это было смешно».

Спишем эмоциональный окрас слов сестры на родственные чувства. В конце концов, 33-летний Харламов, к тому же измученный болями в голеностопах (следствие первой аварии), по игре уже не был обязательной частью сборной – что она и доказала, выиграв тот Кубок Канады и уничтожив в финале хозяев – 8:1.

Другое дело – те же канадцы позже брали на Олимпиады с участием всех сильнейших 37-летнего Уэйна Гретцки в Нагано‑98 и особенно 36-летнего Марио Лемье (где он и завоевал первое в карьере олимпийское золото), находившихся уже далеко не на пике и завершавших карьеры. Это говорит о том, что великого мастера даже на сходе можно вписать в большую команду. Ясно, что в лимитированной роли, – и лишенный фанаберии и переоценки собственных возможностей Харламов, несомненно, ее бы принял.

Победитель Кубка Канады‑81 Касатонов говорит:

«Честно, не думал, что его не возьмут на Кубок Канады. Когда Валерия Борисовича куда-то не брали – это не могло не удивить. Даже в 33 года. Даже несмотря на то, что на чемпионате мира‑81 в Швеции его уже не было.

Но к новому сезону, который должен был стать последним в его карьере игрока (об этом сам Валера говорил), он готовился серьезно, не пропустил ни одной тренировки на сборах, был в хорошей форме. На Кубке европейских чемпионов в Италии, как всегда нами выигранном, его признали лучшим игроком. Для турнира тоже ведь престижно, когда приз лучшему дают такой мировой звезде, как Харламов. Это и на статус самого турнира в будущем работает.

Помню, был выходной, заезд в Новогорск, а на следующий день вылет в Канаду. Приезжаю на базу, все уже ходят в экипировке. И тут вижу, что Валера в цивильном идет. С вещами. «Борисыч, ты куда?» – «Все, я закончил». Имелось в виду – не с хоккеем, а с Кубком Канады. Больше нам с Харламовым увидеться было уже не суждено».

«На собрании сказали, что будем выигрывать кубок Канады за Харламова»

Спрашиваю Татьяну Борисовну, стала ли для брата сокрушительным ударом весть, что он не едет на Кубок Канады.

«Да. Он был полностью уверен, что едет. Тот турнир для него был очень важен. Валера как раз институт заканчивал, начинал диплом писать – а после сезона собирался повесить коньки на гвоздь. Когда его не взяли и он приехал домой, сказал: «Ладно. Буду институт заканчивать, тренером становиться».

Обе ночи, которые ему оставалось жить, брат не спал. Он еще по характеру такой был – свои беды, переживания, чтобы не огорчать близких, не станет на них перекидывать. Все будет держать в себе. У нас и папа был такой же. Мама все выплеснет, отстреляется, а папа промолчит, в себе утаит. А Валерка уж очень заботился, чтобы родители не волновались лишний раз.

24-го он поговорил по телефону с мамой, находившейся в Испании, и уехал на сборы. Вдруг утром 25-го неожиданно приезжает. И говорит: «Меня отцепили. Сказали, что я физически не готов». Проводил команду и вернулся. Партнеры потом рассказывали, что он стоял у автобуса и махал им. Тогда они видели его в последний раз.

Когда Валерка приехал, папа был на работе, мама – в Бильбао. Вскоре подъехал Жора Хитаров, наш друг с Тишинского рынка. Он увидел, в каком состоянии Валера находится, и не хотел его отпускать. Договорились, что 27-го вместе пойдем пообедаем. В ресторане гостиницы «Советская» уже был заказан стол, Жора с другими ребятами сидели его ждали. Не дождались. Тем утром он и разбился.

Накануне, 26-го, он пришел ко мне на работу, в здание Аэровокзала. Был очень подавлен. Но купил мне сумку, она до сих пор у меня хранится. И, как сейчас помню, она стоила 27 рублей. Пошли с ним пообедать. Вдруг Валерка говорит: «Тань, а как мама отнесется, если я приеду домой с детьми и мы останемся?»

– Без Ирины?!

– Да. Не хочу говорить на эту тему более подробно. А сказал он так: «Я детей завтра заберу. Мы приедем к тебе под предлогом, что едем маму встречать. И больше я туда не вернусь». Я ответила: «Ради бога. Места на всех хватит». Договорились, что 27-го он заедет за мной и мы поедем в Кубинку забирать из лагеря моего сына. А 28-го – за мамой.

Никаких скверных предчувствий у меня не было. А у мамы было видение, она мне потом рассказывала: «Еду на электричке из Бильбао в Париж. И видится мне девочка, ангелочек, вокруг меня вращается и наговаривает: «Ты не волнуйся, все будет хорошо. Ты домой едешь»». Потом сопоставила по времени – примерно в этот момент все и случилось. И этот ангелочек ее успокаивал.

Ирина водить не умела. Но это случилось 27 августа, а сборная улетела в Канаду 25-го. И эти два дня он был в состоянии, как модно теперь говорить, депрессии. Когда они уезжали с дачи, видимо, и сказал: «Хочешь? Ну ладно, веди». Ему было все равно. В обычном состоянии он никогда бы на это не согласился».

Ужасную весть рано утром Татьяне Борисовне сообщила жена Михайлова.

«Слышу ее голос, говорю: «Слушай, какая ты у меня ранняя девчонка оказалась, я и не знала». Она: «Не до смеха». И сообщила. Сказала, что выезжает на опознание. Я не могла поверить, сказала: «Тань, посмотри внимательнее. Может, это не он?!»

Я тут же собралась, пулей вылетела к Михайловым. Как назло, ни автобусов, ни троллейбусов – вообще ничего! Еле такси нашла. Еду, рыдаю. Шофер меня спрашивает, в чем дело. Отвечаю: «Мне сказали, что у меня брат погиб». Приезжаю к Михайловым – Таня вместе с другом семьи Мишей Тумановым и еще одним нашим другом из Солнечногорска уже уехали опознавать. Борис, работавший в Ленинграде с СКА, тут же вместе с Петровым выехали в Москву. Дома был только Андрюшка, старший сын. Потом они меня домой отвезли. Тут же и папа наш как раз пришел с работы…

Валерка лежал – как спал. Единственное, седина у него на висках сразу выступила. То есть за те мгновения он успел понять, что происходит. Погиб сразу, жена еще жива была. Минут десять».

Рука Харламова была протянута к рулю. Видимо, в последнюю секунду он пытался выправить машину из того рокового заноса.

Владислав Третьяк вспоминает:

«Мы жили в гостинице в Виннипеге, и нужно было пройти два километра пешком до дворца. У нас в тот вечер там выставочный матч был. Утро, хорошая погода, 25 градусов тепла. Идем – и вдруг останавливается таксист и говорит: «У вас Харламов разбился». Это мы даже с почти нулевым английским поняли.

Но до конца не верили, пока не пришли в раздевалку, а там по ТВ все показывают и нам соболезнования выражают. Мы вообще не хотели играть тот матч, но это было невозможно. Канадцы проявили участие – надели траурные повязки, объявили минуту молчания… По ТВ круглые сутки показывали, как он им голы забивал. А некоторые ребята (Мальцев, Васильев. – Прим. И.Р.) даже хотели улететь на похороны в Москву. Понятно, что это было нереально. Когда вернулись в Москву после победы в Кубке Канады – сразу из аэропорта поехали на кладбище».

Версия Касатонова с тем, что сказал Третьяк, несколько разнится. Неудивительно – почти 40 лет прошло.

«Входим в ресторан гостиницы на завтрак в день выставочного матча в Виннипеге, – говорит Алексей. – Валерий Иваныч Васильев, наш капитан, неотрывно на экран смотрит. А там – фото Харламова в черной рамке и лучшие моменты его карьеры. «Что случилось?» – «Харлам разбился насмерть».

Все собрались. Состояние – шоковое. Несколько ветеранов предложили лететь в Москву на похороны. Понятно, что руководство не могло с этим согласиться. Это даже технически было невозможно. И из Нью-Йорка или Монреаля-то тогда два рейса в неделю в Москву летали. А мы вообще были в Виннипеге, на краю света. Отовсюду далеко. Билетов нет…

Эмоции у всех были такие, что можно было сойти с ума. Провели собрание. Сказали, что будем играть и выигрывать этот турнир за Харламова. Это объединило команду, еще сильнее ее сплотило. Когда мы прилетели в Москву, то сразу из Шереметьева всей командой поехали на Кунцевское кладбище. К Харламову. Помню, это было вечером. Накрапывал дождик… Папа Харламова, дядя Боря, после гибели сына всегда был рядом с нами. И мы ему всегда, чем можно было, помогали. Для всех нас он стал родным человеком».