Текст книги "Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников"

Виновен ли Тихонов в гибели Харламова?

Одну тему применительно к гибели Харламова обсуждают до сих пор. Виновен ли – понятно, что косвенно – возглавлявший сборную СССР Виктор Тихонов в гибели легенды? Иными словами, должен ли был тренер брать Валерия Борисовича на турнир?

«Кто-то на эмоциях винил Тихонова в гибели Харламова – мол, взял бы его на турнир, и ничего не случилось, – рассуждает Касатонов. – Не сомневаюсь, что внутри себя Виктор Васильевич переживал. Он же не враг ему был. Но давайте будем честны. Тихонов не взял игрока на Кубок Канады по чисто хоккейным соображениям. Команда выиграла, разгромив хозяев в финале – 8:1. Это был единственный турнир на уровне сборных в истории, когда наша сборная обыграла лучших хоккеистов НХЛ не в одном матче, а в соревновании в целом. А с человеком случилась трагедия. Это жизнь. Какое-то мгновение. Почему тренер должен брать это на себя?

Нина Крутова рассказывала, что Вова, который считал, что это его на Кубок Канады взяли вместо Харламова (он восстановился после травмы быстрее, чем прогнозировали), винил в смерти Валеры себя. Тут просто надо понимать – для всех нас Борисыч был кумиром, и мы гордились, что дружили с ним. А Крутов – еще более чувствительный, чем все остальные. Отсюда и такая реакция. Чрезмерно эмоциональная, граничащая с нервным срывом».

Касатонов – человек, всегда относившийся к Тихонову лояльно. Но и Михайлов, ушедший из ЦСКА после серьезного конфликта с Виктором Васильевичем, в нашем разговоре жестких оценок этой истории избегал:

«Лично знаю людей, которые до сих пор винят его. Но что такое тренер? Это человек, который должен принимать решения. Он выбирает игроков, это его право. Единственное – я не согласен с прозвучавшим в одном из интервью Тихонова утверждением, что Харламов был не в форме. Как же не в форме, когда неделей-двумя ранее он получил приз лучшему игроку Кубка чемпионов? Есть другие нюансы, почему он его не взял. А то, что произошло потом, – это уже стечение обстоятельств».

Но одно дело – оценка профессионалов, которые в любом случае не могли (и правильно делали) не учитывать триумф сборной на Кубке Канады‑81. Родная сестра игрока смотрит на ситуацию с несколько иного ракурса. И может себя в выражениях особо не стеснять. Например, рассказать о том, кто осуждал Тихонова за отказ ветеранам сборной полететь через океан на похороны Харламова.

«Да, Мальцев еще и за это Тихонова страшно не любил, – говорит Татьяна Борисовна. – Сашка сказал: «Я за свой счет туда и обратно». Но ни его, ни других слушать не стали. Кто-то выступил открыто: даже если Валера физически был не готов, вы обязаны были взять его на Кубок как гостя, члена делегации – как угодно. Из уважения к тому, что он сделал.

Тихонов – единственный, кто не сказал ни слова соболезнования моим родителям. А все остальные всегда вели себя по отношению к нашей семье очень внимательно. И не только армейцы, но и тот же Сашка Якушев. Все приходили к нам и проводили много времени с мамой и папой. Простые болельщики установили памятник на месте гибели в виде огромной шайбы. Сейчас его чуть-чуть перенесли и облагородили».

На прощании посол Испании встал перед мамой на колени

Михайлов, к моменту Кубка Канады уже завершивший карьеру игрока и ставший тренером, вспоминает:

«Я был в Ленинграде и проводил тренировку СКА, главным тренером которого незадолго до того стал. Вдруг приходит дежурная по катку армейского дворца, подзывает меня к бортику: «Депеша из Москвы. Разбился Валерий Харламов». Я тут же собрал команду, взял себя в руки, извинился и сказал: «Погиб мой друг. Я уезжаю». И сразу вылетел в Москву…»

Когда Харламов погиб, его мама возвращалась на поезде из Испании. Татьяна Борисовна вспоминает:

«Она поехала туда на полгода со дня смерти ее матери. Сомневалась еще: «Может, не надо?» Валерка отвечал: «Мам, ну езжай, раз у вас принято». У нас отмечается год со дня ухода человека, у них – полгода. Причем Валера с ней разговаривал 24 августа по телефону. Тогда еще у него не было сомнений, что он поедет на Кубок Канады. Она ему говорила: «Я тебе пластинки везу». Ему же ничего не надо было, кроме, как теперь выражаются, виниловых дисков. У них с Сашкой Мальцевым были лучшие коллекции в Москве. А эти пластинки, которые мама тогда привезла, дома лежат, я их так и не слушала. Не могу. Больно.

Домой приехала, спросила папу, почему он не встретил ее на вокзале. Он: «Бегонь, у меня ночная смена была, устал». Она огляделась и вдруг: «Что с моим сыном?!» Это всех шокировало. Зеркала были открыты, ничего о горе не говорило. Только «скорая» у подъезда стояла, но она ее не заметила. А тут что-то почувствовала.

Почему ехала на поезде? А тогда не было прямых рейсов в Испанию. Поездом и удобнее, и дешевле. К тому же у нас во Франции родственники. Приезжаем днем, заедем к ним, проведем время, а вечером – на электричку до Бильбао. Страна басков ведь как раз у французской границы. От Парижа до Бильбао – как от Москвы до Тулы. Из Парижа шел прямой поезд в Москву, 44 часа. Он и сейчас ходит. Интересно было смотреть в окно, какая разница между Францией, Германией, Бельгией…

В тот раз машинисту сообщили, что в поезде едет мама Харламова, и сказали, чтобы отключил радио. У нее сердце было слабое, и она не должна была узнать о гибели сына где-то еще, кроме дома. Хотя в Бресте уже был санитарный самолет. Если бы вдруг она что-то услышала и ей стало бы плохо, ее бы сразу на этот рейс – и в Москву.

Потом она рассказывала: пограничник проверяет документы, смотрит на паспорт и произносит: «Похож». Благо, мама не знала хорошо русского языка, и тогда ее это не насторожило. Она сказал: «Ну, конечно, сынок, похожа, это же я».

Мы сделали все, что могли, чтобы она ничего не узнала. Единственное – она удивилась, почему папа не пришел встречать ее на вокзал, как делал всегда. А у него уже сил не было. Я ей объясняю: у него была ночная смена, он дома нас ждет, готовит все…»

На прощании во дворце спорта ЦСКА посол Испании в СССР встал перед мамой Харламова на колени. Татьяна Борисовна этот факт подтверждает, но говорит: «Очереди были от метро «Динамо» и «Аэропорт», с двух сторон. Но я это плохо помню. Все было в тумане».

Вся сборная прямо из аэропорта Шереметьево, прилетев после триумфального Кубка Канады, поехала на Кунцевское кладбище.

«Но и там, насколько знаю, Тихонов ни слова не произнес, – говорит Татьяна Борисовна. – Я тогда с командой не поехала, потому что была дома с мамой. Ее вначале даже парализовало. Когда она только узнала – перешла на испанский язык. Буквально ни слова по-русски! Просила дать возможность поговорить с Испанией, с родней. Она приехала 28 августа и только 31-го, в день похорон, начала русский вспоминать».

Побывали у Харламова на кладбище и канадцы. Об этом мне рассказал Фрэнк Маховлич:

«Это было в 99-м году, когда я приезжал в Москву на дружеский матч. В тех самых «Лужниках», где когда-то мы бились в 72-м, теперь играли не только мы сами, но и наши сыновья – мой, Жиля Жильбера, Ги Лефлера. В том числе и сын Харламова. А мой сын забил в той игре победную шайбу. Мы снова обыграли русских! Нас тренировали Бобби Халл и Иван Курнуайе».

В «Легенде N 17» гибели Харламова – нет. Хотя, казалось бы, такой сюжет – прямо для кино. Но это на наш, обывательский взгляд. Драматурги мыслят иначе.

Вот как мне объяснил задумку создателей фильма Местецкий:

«Были две группы сценаристов, включая голливудскую, которые переписывали первоначальный вариант. Нас взяли, что называется, про запас. Первое, за что продюсеры зацепились и почему вообще начали с нами разговаривать – мы предложили им идею, которая была по-своему революционной. Мы предложили не заканчивать фильм смертью Харламова.

Сюжет, когда герой в конце погибает, причем нелепо, на закате карьеры, – это сюжет падения. О том, как герой взлетел – а затем разбился. Идея показать финал выходом на пик показалась нам гораздо более человечной. Да, увидев гибель героя в момент, когда его не взяли на Кубок Канады, зритель уходил бы из зала зареванный. И… подавленный.

А кино должно будить чувства. И после этого фильма из зала люди выходят заплаканными. Но это другие слезы. Это не слезы безнадежности и трагизма, а слезы любви – к этому человеку, к его команде, к их силе воли. И мы предложили добиваться как раз их, этих слез, а не убить героя и зрителя вместе с ним. Это было решение, которое очень понравилось продюсеру Леониду Верещагину.

Еще была идея показать титром в конце, что Харламов погиб. Но потом от всего этого отказались. Причем от титра о смерти Харламова – уже на монтаже. То, что его не сделали, я увидел уже на премьере. И абсолютно согласен с этим решением».

Гибель сына сломала маму

Харламова не стало. Жизнь продолжалась.

Михайлов с Петровым пробили его детям, Саше и Бегоните, «достаточно высокие» (по словам Татьяны Борисовны) пенсии вплоть то ли до достижения совершеннолетия, то ли до получения высшего образования. Пятерка Ларионова много лет помогала финансово.

Мама Харламова прожила еще пять лет.

«Конечно, гибель сына ее сломала, – вспоминает Татьяна Борисовна. – Ей делали обследование, врач сразу сказал: «Боюсь, она долго не протянет у вас. Все органы задеты на нервной почве». Две войны перенесла, что тоже давало о себе знать. Оказалось еще, что на ногах переболела гепатитом во время Великой Отечественной, что позже спровоцировало закрытый цирроз печени. Слава богу, протянула еще какое-то время.

Но потерялась после того, что случилось. Так же, как папа после гибели моего сына Валерочки. А первый инфаркт он перенес сразу после маминой смерти. Потом очень долго звал меня Бегоней. Только назовет, как сразу вспомнит: «Ой, Таня». Удивительной они были парой. Так заразительно смеялись всегда! Все наши друзья, те же Михайловы, настаивали, чтобы они были на каждом их празднике».

Борис Сергеевич Харламов, оставшись один, перебрался на дачу к… Михайловым. «Шесть с половиной лет он у нас прожил. Ему было тяжело, и хотелось дядю Борю как-то отвлечь», – говорит Борис Петрович.

А сестра Харламова развивает тему:

«Мамы уже не было. Поехали туда летом – он с собачкой Харликом и я. Собака не знала русского языка – только испанский. Татьяна Михайлова ему говорит: «Дед, может, до ноябрьских праздников у нас побудешь?» А они только дом отстроили, им надо было его обжить. В ноябре уже он говорит: «Тань, скоро Новый год. Чего уж нам до него ехать». А она и рада до безумия. Потом раз – уже лето. И так далее.

Все его дедом звали, отпускать не хотели. А младший сын Михайловых Егор спать не ложился, пока дед ему массаж не сделает и сказочку не расскажет. Татьяна звала их с Борисом: «Шерочка с Машерочкой». Как-то забор красят и почему-то становятся все пьянее и пьянее. Друг нашей семьи Мишка Туманов привез канистру, она думала – там краска. А оказалось совсем другое (смеется). Они говорят: «Пойдем покрасим», – и возвращаются все веселее».

Теперь Михайлов регулярно навещает сестру Харламова.

«Петрович? Да все время приезжает! – смеется Татьяна Борисовна. – Был один период, когда он ворчал: «Как в Москву – сразу к тебе!» С Мальцевым встречаемся в других местах. В Ростове-на-Дону три года назад отмечали его день рождения.

А здесь Сашка ни разу не был. Не потому, что не хочет или ленится. Просто для него, парня очень сентиментального, хотя и внешне молчаливого, это больно, и дело не только в Валерке. Он ведь еще и папу нашего боготворил. Когда они после гибели брата виделись, не бывало такого, чтобы Мальцев отцу не сунул денежку на жизнь. Он не воспринимал его как отца Валеры, для него это был дядя Боря, родной человек».

Харламов-старший умер в 2010 году. Ему было 72. Его дочь рассказывает:

«Однажды он упал и шейку бедра сломал. Парень какой-то наглый откуда-то выскочил и уронил его. Говорит: «Ну ладно, я пошел». – «Помогите хоть поднять». – «Мне некогда». И убежал. Пока не приехала «скорая», мы его даже поднять не могли. Такие вот бывают люди.

Положили в больницу, на следующий день прихожу, зная, где его место. Захожу в палату – никого. «Где он?» И тут такой ответ: «А его уже нет». У меня все похолодело внутри – так дословно сказали. А оказалось, Михайлов подключил Андрея Сельцовского, бывшего врача команды, ставшего министром здравоохранения Москвы, и папу перевезли в Боткинскую. Но в известность нас не поставили. А мне уже помощь оказывают, потому что после таких слов плохо стало…

Но оправился. Ходил без палочки. Но перед тем, как ему делали операцию, собирался консилиум. До этого у папы было два инфаркта. Когда не стало мамы и когда погиб мой сын. Операция – это наркоз. И врачи мне сказали, что дают только 20 процентов на то, что он этот наркоз перенесет. Либо, если без операции, то все время будет лежать. Я ответила: «Пусть этот вопрос решает сам. На себя ответственность не возьму, потому что он очень активно живет. За весь сезон ни одного домашнего матча ЦСКА не пропустил – значимые, незначимые… Поэтому у него спрашивайте».

Бегонька была того же мнения: «Это только дед должен решать». И он сказал докторам: «Лучше умереть на операционном столе, чем лежать всю оставшуюся жизнь. Если бы не эта нога – знаете, как бы я сейчас по бабам бегал!» В общем, сделали ему операцию. Пролежал он в больнице дольше обычного срока, но выкарабкался. И все-таки, думаю, тот наркоз свою роль сыграл – только спустя время. Через год у папы случился обширный инфаркт, и его не стало».

Есть у Татьяны Харламовой роковое число – 27. Я спросил, часто ли ей снился брат, и тут выяснилось:

«Ни разу никто не снился – ни папа, ни мама, ни брат, ни сын. Но я каждый месяц езжу на Кунцевское кладбище 27-го числа. И брат, и папа, и сын – все ушли 27-го. В разные месяцы, но в одно число. Они все похоронены в одном месте. 27 августа, когда на Кунцевском собираются и его друзья, и партнеры, и болельщики, я стараюсь приезжать туда рано утром, когда еще никого нет. Потому что в этот день не могу видеть людей. Больно».

Алексей Касатонов рассуждает:

«Я часто думал, смог ли бы Валера найти себя в сегодняшней жизни. Доводилось слышать мнение, что он был слишком честным и открытым для нее. Но, думаю, дело для него нашлось бы. Хотя пройти через 90-е, когда и в стране, и в хоккее был период развала, Борисычу было бы сложно.

А сейчас все люди, которые приносили славу нашему хоккею, – при деле. Потому и не сомневаюсь, что сегодня Харламов был бы востребован. Но так вышло, что сейчас востребован его образ. И о Валерии Борисовиче снимают фильм, который гремит на всю страну, и он собирает рекордную на тот момент кассу».

Спрашиваю Татьяну Борисовну о том же.

«В России он бы работал только детским тренером, – убеждена она. – А может, сразу после окончания карьеры игрока уехал бы поднимать хоккей в Испанию. В 81-м у него уже было приглашение в Барселону, и он очень хотел поехать. Спорткомитет Испании интересовался: мол, как же так, во Франции есть хоккей с шайбой, а у нас – только на траве.

Между прочим, когда при его жизни мы с мамой были в Бильбао, то попали в место вроде нашего Парка культуры – Арчанда. В горах, на высоте. Там был искусственный лед – и стояла Валеркина фигура. N 17, Валерий Харламов, в хоккейной амуниции. Ее установили еще в конце 70-х.

В Испании выходили и фильмы о нем – благо, в том же Бильбао очень много людей, вернувшихся из России, и они понимают, что такое хоккей. Киноактер Альгис Арлаускас в свое время уехал с семьей на Пиренеи и сделал очень хороший фильм «Жить и умереть в России». Одна серия посвящена маме и Валерке. Ее показывали там и на испанском, и, что очень важно, на языке басков.

А недавно испанцы приезжали снимать телевизионный фильм сюда. Они давно приставали, но я – человек не медийный, не люблю все эти дела. Но тут Бегонька, племянница, говорит: «Теть Тань, так хочу в Бильбао! Мне столько рассказывали про эти места, так хочется по ним пройтись! Давай поедем!» И в то же время звонят эти киношники: «Татьяна, когда можно к вам приехать?» Отвечаю: «Мы как раз будем сейчас в Бильбао». Думала, этим все и ограничится.

Они приехали в Бильбао, отсняли там Бегоньку. И им повезло, потому что и дом, и школа, и таверны, куда он приходил с дедом и танцевал, и другие места, где Валерка бегал и играл, – все сохранилось. Я все это помню и знаю – вот и провела, и показала. Но съемочная группа этим не ограничилась и добралась до Москвы. Сняли дом на Ленинградке, где мы жили, двор. Разговаривали с Сашей Мальцевым, Борей Михайловым. Даже нашли такую же машину, светлую «Волгу», на какой он разбился. Неплохой фильм о Валерке получился, даже хороший. Когда они спросили о впечатлениях, сказала: «Мне хочется еще». В Испании уже призы получил».

К сожалению, отношения с семьей Ирины у родных Харламова не сложились. Была даже долгая тяжба за право опекунства над Сашей и Бегонитой, которую выиграла другая сторона.

«С Сашей мы так и не общаемся – его так настроили, наверное, – говорит Татьяна Борисовна. – А сейчас тем более, после того как он на меня в суд подавал. Вышла книга Леонида Рейзера «Вспоминая Харламова», для которой я давала фотографии из личного архива. Когда он ее увидел, его адвокаты на три миллиона рублей мне иск предъявили. На основании того, что это их архив и я им не имела права пользоваться. При том что он о нем даже не знал! Суд этот мы выиграли, конечно.

С сестрой они совсем разные. Мы с Бегонькой одной семьей живем. Она стала мастером спорта по художественной гимнастике, родила двух дочерей и сына. В детстве была – копия деда! Кудрявая, с ямочками на щеках. А Саша… Живет хорошо – и слава богу».

Дацюк – «с юморком, как у Валерки»

В 2005 года Харламова посмертно ввели в Зал хоккейной славы в Торонто – при том, что в НХЛ он никогда не играл. Но Татьяну Борисовну на церемонию в Канаду не приглашали.

«Нет, я там никогда не бывала, – говорит она. – И мне было очень обидно за отца. Уж его-то могли пригласить. Ему и вообще нам заранее даже не сообщили. Мы потом уже из газет узнали».

…Тогда, в 2005-м, первый за все времена представитель России – Игорь Ларионов еще не был членом выборного комитета Зала славы. Уж Профессор-то, успевший сыграть в одном звене с Харламовым за сборную несколько товарищеских матчей в том самом 1981-м (и обожающий вспоминать, сколько хоккейной мудрости за те минуты Валерий Борисович ему передал), о таких вещах точно позаботился бы.

Но и теперь было бы красиво, правильно и не поздно организовать приезд семьи легенды N 17, в том числе и его сестры, в Торонто. Вот только Борису Сергеевичу, или дяде Боре, как его называл весь хоккейный мир, там уже никогда не побывать…

«Есть хоккеисты в следующих поколениях, которые напоминают вам Харламова?» – спрашиваю Татьяну Борисовну.

«Не то, чтобы прямо напоминал – но мне очень нравится Паша Дацюк. Как этот мальчик играл и до сих пор играет! И с юморком, как у Валеры. Молчит-молчит – и выстреливает шуткой не в бровь, а в глаз. Всегда с ним по-доброму общаемся. Как-то долго не виделись, здороваемся. Спрашиваю: «Молодой человек, вы, наверное, меня не узнали?» – «Татьяна Борисовна, как вас не узнать!» А еще он мне нравится тем, что, как и я, никогда не ест покупные торты и пирожные – только свои, домашние!»

И смеется.

В 2002 году мы разговаривали с 18-летним нападающим Ильей Ковальчуком. Дело было в Лос-Анджелесе, куда новичка «Атланты» пригласили для участия в игре лучших новичков при Матче звезд НХЛ. Ковальчук забил шесть голов, по случаю чего была организована специальная пресс-конференция, на которой мне выпало быть переводчиком.

И я гордился, когда с первых же фраз, получив вопрос о кумирах, Ковальчук заговорил не о ком-то из современных ему звезд, а о Харламове. К этому его приучил отец. Моды на «Красную машину» и отдельных ее представителей тогда еще не было…

Чуть позже, рассказывая мне о том, как любовь к Харламову пришла к нему от отца, Илья сказал: «Иначе и не могло произойти – Харламов погиб в 81-м, за два года до моего рождения. Так что становиться поклонником его хоккея пришлось уже по видеозаписям. Мне сказали, что 17-й номер в сборной, пусть и неофициально, навечно закреплен за Харламовым. Считаю такое решение правильным. Я буду отстаивать честь харламовского номера, просто поменяв местами его цифры».

Спустя годы мой коллега Дмитрий Кузнецов рассказал, что перед отъездом в Америку, регулярно общаясь с Ковальчуком, свозил его на могилу кумира на Кунцевское кладбище. 18 лет спустя я во время беседы с Татьяной Харламовой упомяну о Ковальчуке и его поклонении ее брату. Она отреагирует с удовольствием:

«У него поэтому и в номере цифры «17», только в сборной наоборот. И на кладбище он, знаю, постоянно ездит. Молодец».

До поры из молодых память о Харламове хранили единицы. Но в 2013 году настало время «Легенды N 17». Фильма, о котором отзывались по-разному, но одно несомненно: именно он породил мощный тренд на спортивное кино в России.

Михаил Местецкий говорил мне в разгар его популярности:

«Для нас с моим соавтором Николаем Куликовым все происходящее с «Легендой…» – большой шок. Конечно, мы писали с надеждой, что это кино найдет своего зрителя – но чтобы до такой степени… Изначально решили: пишем для десятилетних мальчишек. В школе я был освобожден от физкультуры и до 20 лет вообще бегал от спорта, как от огня, а на спортсменов смотрел как на людей с другой планеты. Что я могу всерьез сказать о спорте взрослым – тем более тем, кто им по-настоящему увлечен? А вот ребятам – примерно представлял. Мы надеялись, что после просмотра фильма пара-тройка мальчишек оторвется от нюхания клея (или, при лучшем раскладе, встанет из-за компьютера) и пойдет в хоккейную секцию.

Но вдруг выясняется, что кино отозвалось в сердцах намного большего числа людей. Нас это очень удивило. И уж тем более мы не могли предположить, что юниорская сборная России перед стартовым матчем чемпионата мира в Сочи против американцев в полном составе посмотрит этот фильм, а потом выйдет на лед и обыграет действующих чемпионов мира. Все это давно вышло за пределы наших ожиданий. Один отрицательный отзыв приходился и приходится на сотню восторженных. И очень много эмоций от 15—16-летних ребят. А собственно, в этом возрасте кино и попадает в вас, как никогда больше не попадет.

Считаю «Легенду…» фильмом абсолютно кинозальным. Вы не представляете себе это чувство, когда на премьере – заранее-то это было абсолютно неизвестно – после каждой нашей шайбы в матче с канадцами люди начали орать: «Гол!» И потом по отзывам я видел, что это происходило по всей стране.

Люди писали, причем массово: впервые они видели в наших кинозалах, что народ кричал: «Гол», а главное – аплодировал на титрах. Вот такие чудеса нельзя ни спрогнозировать, ни потом воспользоваться ими. Потому что повторить такое механически – невозможно».

Еще на одно поколение младше Дацюка с Ковальчуком – Никита Кучеров, лучший игрок НХЛ сезона‑2018/19, автор действующего рекорда для россиян в лучшей лиге мира за один сезон – 128 очков. Он родился позже Харламова на 45 лет.

Я спрашивал его, ставит ли он перед собой задачу стать великим игроком. Кучеров ответил: «Великие – это Гретцки, Харламов, Айзерман. До этого мне еще очень далеко». Заметьте: рядом с двумя канадцами назван один наш. И даже не из поколения Гретцки, Фетисова, Ларионова, а старше. Таков магнетизм Харламова.

Кучеров давно живет в Америке, ни к каким Putin Team никогда не примыкал, и тема российского государственного патриотизма для него совершенно не актуальна. Зато актуален Харламов как чисто хоккейный, не имеющий никакого отношения к политике маг.