Текст книги "«СЭкс» в большом спорте. Правда о «Спорт-Экспрессе» от топ-журналистов двух поколений"

Со Струниным на чемпионат приедет целая бригада спонсоров во главе с самым авторитетным, Евгением Абрамовичем, которого питерцы станут называть между собой Папой. Жить они будут широко, и когда мы на финальную часть соберемся переезжать из Больцано в Милан, у Струнина обнаружится багаж аж из шести предметов. Вот только помогать разгружать его будут какие-то цыгане, и одной сумки в итоге Серега не досчитается – «помощники» незаметно растворятся с ней в темноте вечернего Милана.

Папа поднимет бучу, вызовет полицию, и когда я спущусь в вестибюль отеля, он будет диктовать через переводчика полицейскому содержимое пропавшей сумки, красивой такой, выданной в пресс-центре, на ее яркость цыгане и польстились – воображение Евгения Абрамыча поместит в нее ценности, вполне сравнимые с состоянием Берлускони на тот момент. Струнин будет скорбно сидеть чуть в стороне на диване. «Борисыч, что там на самом деле-то было?» – «Ой, не спрашивай – там было все!» – «И все-таки?» – «Ну, прикинь: одна полная и одна едва початая бутылка спирта, две вина – запивать, две воды – разводить, и помнишь, ты просил меня сделать интервью с Шенделевым? Его тоже украли, суки!» – «Да, действительно, беда…»

Тут я прислушаюсь к разговору с полицейским и пойму, что переводчик ему говорит: не найдете и ничего страшного, там в действительности ничего такого ценного-то и не было – что у них, нищих журналистов, украсть-то можно. Офицер будет понимающе кивать. Я отведу в сторонку Папу.

– Абрамыч, переводчик-то не наш человек.

– Да за три версты видно, что стукач! Гнида посольская! А нам с ним неделю жить – что будем делать?

– А давай его построим – ты китель генеральский еще никому не загнал? (И чего в те годы люди на продажу за кордон только не возили! – С.М.)

– Да нет, кому он там в горах нужен – а здесь-то хорошо уйдет. А зачем он тебе?

– Сейчас увидишь. Вискарь в номере есть?

– Обижаешь! Держи ключ. А ордена тебе нужны?

– Пока без них обойдемся. Придержи тут пока эту парочку – я быстро.

Ушел я в шортах и майке «Милана», а вернулся бравым 33-летним генерал-лейтенантом. Все трое сидели на диване, в который при виде меня испуганно вжался переводчик. Папа поднялся мне навстречу.

– Товарищ генерал, а у вас в полку хищения были? – спросил он, помогая мне войти в образ.

– В полку – не припомню, а в дивизии, к сожалению, случались.

– И что вы делали с преступниками?

– Расстреливали на х..!

– Сами стреляли? – включился в игру Струнин.

– Конечно! Чик – и все дела. Списывали потом на потери на учениях.

Переводчик побелел.

– И правильно, товарищ генерал, делали – только так и надо, – согласился Струнин.

Вискарь начинал действовать, я окончательно почувствовал себя внутри мундира генералом и рявкнул на весь вестибюль: «А ну встать!!!» Сидевшие на диване тут же вскочили.

– Раззявам, терявшим воинское имущество, тоже не здоровилось. Ваше поведение, Сергей Борисович, сегодня разберем на собрании. А у вас какой стаж переводческой работы?

– В этом году двадцать лет будет, товарищ генерал!

– Может, еще и не будет – я слышал, что говорил уважаемый Евгений Абрамович и что вы переводили представителю закона. С вами тоже будем еще разбираться.

– А вы знаете итальянский?

– Товарищ генерал все языки знает, – выступил из-за моей спины Папа.

– Извините, я просто…

– Некогда мне вас сейчас слушать – до десяти ноль-ноль утра свободны!

Переводчик повернулся кругом и пошел на выход почти строевым шагом. Струнин восхищенно хлопнул меня по погону и сказал:

– Я и сам не понял, почему вскочил, когда ты заорал. Не, правда натурально вышло. А зачем он тебе завтра в десять?

– Поедете с ним в здешний пресс-центр новую сумку получать.

– Думаешь, дадут?

– А ты объясни напарнику, что если вы вернетесь с пустыми руками, я вас обоих застрелю из именного маузера, подаренного мне… кем, Пап?

– Фаней Каплан, твою мать! Слушай, генерал, пойдем ко мне вискаря жахнем, пока ты тут директора гостиницы не послал сортиры драить…

Сумку они добыли, я оставил переводчика в живых, и хоть кто-то из наших в тот же день раскололся, он ему не поверил и до самого конца поездки продолжал величать меня «товарищем генералом» – даже когда мой, уже можно сказать, китель ушел у Папы за триста с чем-то баксов. Эх, и озорное ж было время…

А из-за океана тогда из русскоговорящих прибудут уже не шоферы с автомеханиками, но настоящий хоккейный бомонд. Среди них окажется один серьезный издатель. И мы с ним сойдемся на почве того, что в пиаре – к тому времени я уже буду знать, что означает это слово – наши в Америке отстают от «ихних» совершенно незаслуженно. Они на льду вон что вытворяют, но со всех глянцевых обложек почти одни только местные глядят. Пора бы уже издание с прицелом на наших замутить, а? Вы ведь к нам на футбольный чемпионат мира приедете?..

А на футбол в Америку через два месяца я отправлюсь в компании Вовчика Титоренко. Трахтенберг тогда уже окончательно уйдет работать в «Спартак», и его планы на лето будут связаны с командой. А Вовчик увидит, наконец, скопом всех своих Джонсонов, и от той поездки у него останется американская виза плюс возможность проживания в Лос-Анджелесе у друга редакции, профессора русской истории Роберта Эдельмана – за это Бобу ранее отойдет третья аккредитация «Спорт-Экспресса».

Но сначала мы полетим в Сан-Франциско и приземлимся, можно сказать, на базе сборной, в месте под названием Санта-Круз. Вовчика я в своей жизни ни разу на футболе не видел – он, по-моему, до лета 94-го считал, что все мячи должны быть непременно с пупырышками – и для мероприятия под названием чемпионат мира такой дебютант стал, конечно, антипартнером. Но на первые пару дней он мне был нужен – буквально за день до отъезда от «источника, заслуживающего доверия», я узнал, что Пал Федорыча Садырина, если сборная, не дай бог, в Америке провалится, в ЦСКА назад не ждут. А поскольку со многими из «литературных героев» меня связывали неформальные отношения, я чувствовал себя обязанным сообщить ему эту новость немедленно по прилете. А Вовчик, пока мы уединились с Садыриным, сел писать, как мы летели-ехали. И в каком райском месте поселилась наша замечательная команда – на это его способностей как раз должно было хватить. Садырин информацию воспринял спокойно, покрыл, как картой, сверху своей, – собственным источникам он доверял больше. Забегая чуть вперед, вынужден признать, что мой, к сожалению, оказался в тот раз чуточку осведомленнее.

Нас оставили ночевать, благо номеров в четырех огромных коттеджах было забронировано с запасом, а наутро мне предстояло еще одно важное дело. Наш спонсор по медицинской страховке – да-да, имелся и такой – шепнул мне, когда мы уезжали, мол, все цифры с пятью нулями, прописанные в документах – это полная туфта, поэтому не вздумай заболеть, лечить тебя там все равно никто не будет. Но у меня во время разлива на отходной очень удачно надломилась коронка переднего зуба (сам зуб был выбит шайбой еще в четвертом классе). Этого никто, к счастью, не заметил, и я поспорил со спонсором, что американская медицина уделит мне часть своего драгоценного внимания. И вот отправляю я за завтраком вилкой в рот кусок омлета… боже, да чем это вы тут кормите нашу сборную?! Больше всех переживал сердобольный Борис Петрович Игнатьев, хоть я два раза успел сказать ему, что зуб – пластмассовый и мне как минимум не больно.

Поехали с переводчиком в клинику, там долго вертели конструкцию в руках и говорили, что с таким материалом они уже полвека как не работают, поэтому коронку придется вытачивать новую, а это может занять несколько часов. (Зато уж сделали на совесть – до сих пор стоит. Это моему соавтору в Америке выбивали зубы – со мной все произошло наоборот.) Это и были звездные часы Вовчика – он успел сочинить еще одну заметку о жизни сборной. Но когда я вернулся, то застал его просящимся у Садырина посидеть на теоретическом занятии: «Тихо, как мышка» (видите, кем может прикинуться пудель, когда ему это очень надо.) Пал Федорыч мне очень обрадовался, сообщил порцию новой информации о ЦСКА, а заодно попросил сплавить куда-нибудь подальше клиента, успевшего за эти полдня заслужить от футболеров кличку Посторонний. И пришлось Вовчику лететь к Бобу – там ему не могло стать скучно, потому что в доме уже жил один… нет, не пудель – этого только не хватало. Пастушья колли это была, которую, как говорил Боб, «надо каждый день возить на тренировки, иначе она сойдет с ума и мы вместе с ней».

А когда много лет спустя «СЭ» будет праздновать 15-летие, и те, кто прожил это непростое время вместе, примутся делиться своими воспоминаниями, я прочту, что Титоренко, оказывается, провел внутри сборной чуть ли не весь групповой турнир. Вовчик будет «вспоминать», как долго ждал Олега Саленко, чтобы с ним побеседовать, когда тот после пяти мячей, забитых Камеруну, проходил допинг-контроль, – а я буду долго и весело ржать. Понимаете, Титоренко мог опознать Саленко только в том случае, если бы Сало подошел к нему вплотную и повернулся спиной, а на майке была бы написана фамилия. Настолько Вовчик далек был тогда от футбола. (А меня, к слову, директор знаменитой питерской школы «Смена», Дмитрий Николаевич Бесов водил когда-то на тренировки 15-летнего Саленко со словами: «Запомните – мы наверняка в скором времени будем гордиться им как футболистом, но как за человека за него придется, боюсь, краснеть, уж больно скандальный характер». В общем, мне было что с Олегом после Камеруна вспомнить.) А почему Титоренко мою работу за свою выдал? Так не рассказывать же ему было, как они с колли тянули в разные стороны тарелку «фрисби», пока Боб переводил заметки из местных газет, чтобы послать их потом в Москву за двумя подписями. Кому интересно – могут подшивки поднять, и сразу станет понятно, кто чем на самом деле занимался.

Но мы тогда, после Камеруна, весело, конечно, посидели. Когда доктор Мышалов привез Сало после допинга, я спросил: «Ты когда узнал о рекорде?» – «Только после матча». – «Разговор есть. Сколько пива под него захватим?» – «Сам же говоришь, что я рекорд установил – давай хотя бы ящик…» Садырин разрешил ребятам слегка оторваться, и они использовали эту отмашку по полной. Тем более что предстояло пару дней тупо ждать других результатов. Но как скажет мне наутро в бассейне Стас Черчесов: «Теперь пойдут игры по факсу, поэтому этим заплывом я начинаю подготовку к следующему чемпионату мира». (Стаса, кстати, я тоже с рекордом после Камеруна поздравлял. Ему забил гол 42-летний Роже Милла. И если достижение Саленко повторить, возможно, когда-нибудь еще смогут, то Черчесов-то, боюсь, точно установил свое навсегда.)

А сколько ВИП-гостей на базу сразу понаехало! Одного из них – министра Портнова – позвали звонком на ресепшен. Вернулся он невеселый: «Сказали здесь не засиживаться, а собираться в Москву. Уж не снимать ли собрались…» (И ведь чутье аппаратное его не подведет – возвращаться из Лос-Анджелеса, уже после финала, я буду одним самолетом с новым министром спорта, Шамилем Анвяровичем Тарпищевым. У меня найдется время спросить, почему Леня Трахтенберг не получил от Кремля какой-нибудь особняк. Тарпищев ответит, что Ельцин подписал бумаги на гораздо большее количество помещений, чем их физически было в Москве.)

А я попутно прикидывал к себе Америку. Мне казалось, что мы друг другу сможем подойти – надо только подтянуть английский. И мы договорились с издателем, который обещал меня вызвать, как только в НХЛ начнется сезон. Тогда и выстрелим с проектом навроде «Русские пришли».

Я приехал домой и стал потихоньку готовиться к новой поездке в Штаты, только уже надолго. Никому, кроме жены, об этом не рассказывал, продолжая работать в редакции, где меня все уже не так раздражало – ну хотят они ходить на демонстрации с портретами Рубина, так и флаг им в руки, что поделаешь, если советский человек так генетически запрограммирован. На обмывании новой должности Гескина – первого зама – я возьму рюмку и скажу, что вообще-то первым замом может быть каждый… второй. Это безумно понравится дизайнеру Гланцу, и он примется ходить за мной: готовился или по ходу родилось? Да нет, Саш, не готовился – просто оглядел, привстав, товарищей, и понял, что они вполне взаимозаменяемы.

Но в НХЛ случится локаут – один в один как в этом сезоне! – и поездка моя будет все откладываться и откладываться. Зато все наши прибудут оттуда сюда, им как «сборной звезд» организуют турнир по нескольким городам под спонсорством бренда «Водка Кремлевская», я возьму, наконец, интервью у Могильного с Федоровым и задам Могиле вопрос о родителях. «Они были, во-первых, люди понимательные, пониманчивые, тьфу, черт, совсем русский забыл! А во-вторых – жили в Хабаровске. Куда их еще дальше могли сослать?..» Под Новый год – первый и последний, что я встречу в «СЭ» вместе со всеми – я скажу Кучмию, что не готов подписать контракт на целый, как обычно, год.

– Ты что-то опять задумал?

– Я могу скоро уехать за границу и, возможно, надолго.

– Ну и писать оттуда будешь – что за проблемы?!

– Нет, давайте пока помесячно…

Уходя – уходи. Насовсем

В середине января 95-го я выдвинусь в Нью-Йорк – провожать будет компаньон издателя, по нынешним понятиям – почти олигарх. Посмотрю в «Мэдисоне» открытие сезона, порадуюсь за еще раз подержавшихся за Кубок Стэнли Ковалева и Карповцева, Немчинова и Зубова, увижу за две недели кучу матчей. Но вблизи они окажутся не такими уж и ошарашивающими. «Это еще не хоккей – когда голова знает, а ноги-руки не могут, – просветит меня Могильный. – Видел, я во втором периоде лишний вираж заложил? Это потому, что нагнул сначала голову налево, а из уха «Кремлевская» полилась…» И мне будет казаться, я притираюсь, но вместе с издателем мы решим, что за три месяца укороченного сезона успеем мы немного – давай отложим до лета.

Вернусь в Москву – и Олег Юзвинский, тренер юношеской футбольной сборной Москвы, предложит скататься с ними в Аргентину – почти на месяц. Я соглашусь – и все это время стану терпеливо пасти Марадону. Это будет вариант посложней, чем с Жилмаром, но буквально за день до отъезда мне организуют встречу с Диего, который тогда тренировал «Расинг». Она будет недолгой, но и на том спасибо. Однако даже из не самого длинного интервью в газете решат сделать чуть ли не спецвыпуск – этим будет заведовать прикипевший после Америки к футболу Вовчик.

Процесс пойдет негладко, в какой-то момент мне скажут, что маловато я привез фактуры, я огрызнусь – а вы-то что здесь сделали, чтобы ее было больше? Редактор выпуска пойдет шептать по начальству – он меня посылает, а мы ведь такую работу проделали, а этот-то, может, и вообще с Марадоной не разговаривал… Я решу, что настал подходящий момент для очередного расставания – и пойду к Кучмию с заявлением. Через полчаса выяснения отношений мы сойдемся на том, что в них, отношениях, стоит взять паузу. Отпуск. Но это была уже не больше чем заминка на финишной прямой – для себя я уже практически расстался со «Спорт-Экспрессом».

Но после отпуска мы с Лешей Жуком еще на совесть отработаем хоккейный чемпионат мира в Швеции. Это, знаете, как в разведку сходить – туда, если хотите, чтобы все прошло удачно, надо отправляться не с друзьями, а с разведчиками, то бишь – профессионалами. И Леха со своими двумя языками и отсутствием мании величия («Зачем пытаться сочинить «Войну и мир», если одна уже написана») был надежнейшим партнером. Забавно, что он тоже собирался сваливать – в «Коммерсантъ», где в итоге скоро и оказался, – но когда в пресс-центре нас обоих по ошибке чуть не аккредитовали от чужого издания, мы продемонстрировали «СЭ» такую верность, что начальству было впору выдать нам премию за преданность. А моим «дембельским аккордом» стала поездка в Вену, на финал Лиги чемпионов – я поехал по рекламному бартеру, а Бориска Тосунян – к родителям. И тоже вроде неплохой тандем сложился: Боб писал про родимую Австрию, а я – про «Аякс» с «Миланом». И из Вены я вернулся, чтобы уйти окончательно, но опять не смог сказать Кучмию «прощай» – подписался на отпуск за свой счет на все лето, и это, конечно, было уже лишнее.

Из Америки новостей почему-то не приходило, зато с неожиданным предложением выступил Александр Львович Львов – он начал активно завлекать меня в нарождавшийся богатый футбольный проект. «Мне нужен лидер – пойдешь?» Я для начала пошел выяснить – с кем идти, а потом уже – кем. И на первой встрече, в ресторане «Золотой Остап», под тосты самого хозяина, Арчила Михайловича Гомиашвили, мы к утру достигли значительного прогресса в переговорах. Должности раздавались так: Львов решил стать шеф-редактором, в ответ на это Аркадий Михайлович Арканов тут же объявил себя редактором шефа. С такими людьми грех было не попробовать повеселиться дальше. Но я к лету обещал семье заграницу – и пока вместо Америки мы надолго поехали в Италию. Из Штатов по-прежнему был молчок, зато Львов радовал меня по телефону чуть ли не каждый день. Однажды позвонил и сказал, что в помещении, где нам предлагается офис, располагается банк, сотрудникам которого положено бесплатное питание в местной столовой. «И через десять минут мы с тобой и Арканом стали банковскими служащими! Мне сразу талонов на обед натащили…» – «Каких еще талонов?! – заорал я в трубку и ветер понес эхо от Венеции к Триесту. – Это не Рубин там столовую открыл?!» – «Ну, тогда бы я тебе талоны на усиленное питание взял…»

Когда я вернулся, выяснилось, что у издателя в Нью-Йорке обнаружились неожиданные проблемы с деньгами, а у его компаньона здесь – с законом, что было значительно хуже. Зато проект под названием «Твой футбол» начинал раскручиваться с такой силой, что зарплата в нем предлагалась на уровне американской. И мы так часто сидели в «Остапе», и в такой хорошей компании, и столько всего напридумывали к осеннему старту, что я совершенно забыл – до 1 сентября я как бы продолжаю числиться в штате «Спорт-Экспресса». Сообщение на автоответчике от Гескина я прослушал числа, наверное, пятого – Моисеич за меня почти тревожился. И пошел я тогда расставаться. Совсем. Кучмий на прощание попросил не устраивать пьянку – ты ведь на самом деле давно уже ушел…

На том и простились – а очень скоро, параллельно с «Твоим футболом», который сам по себе был классным приключением, появился вариант с журналом. Один банкир, боксер-любитель, решил расстаться с частью своих денег в пользу «такого издания, которого у нас еще не было». Я согласился на предложение пойти главным редактором моментально – у нас ведь, как ни странно, во всей стране вообще никакого журнала тогда не существовало, зато я знал, что «Спорт-Экспресс» готовит пилотный номер. Поэтому мы решили их опередить. Я позвал в проект из «СЭ» Стаса Гридасова, он привлек Игоря Порошина, из Белоруссии подтянули Серегу Щурко, а Леха Лебедев, уже не писавший стихи про «Спорт-Экспресс», работал с нами и у Львова. В первом номере издания, которое мы назвали «Галаспорт», дебютировал с бумажным текстом Вася Уткин, чемпионат Европы-96 авторитетно прописал Александр Горбунов, придумали мы тему и Ленке Вайцеховской…

Она и рассказала мне потом про реакцию Рубина на то, как мы их сделали – они-то все собирались, совещались, заседали, улучшали – какой же знакомый процесс! – а нас уже покупали, причем совсем неплохо, и читали. (Вот чего никогда не мог ни в одном из изданий понять-принять – это какой-то пылесосной тяги собираться всем вместе и на несколько часов садиться обсуждать что-то неконкретное. В «Спорт-Экспрессе», когда подходил новогодний номер, неизменно скликали всех сотрудников на предмет высказывания идей, но находились они год от года у трех-четырех человек, причем одних и те же, которые знали, что им делать, и без этого сборища – с таким же КПД там и журнал потом выпускали. А моя идея с НХЛ и вовсе была доведена в «СЭ» до абсурда: людям, которые в итоге доехали до Америки, было предписано делать каждое интервью объемом не меньше полосы. И вот разговаривает приезжий с уже почти местным, и заканчиваются у него заготовленные на бумаге вопросы, новых в голове по ходу разговора как-то не возникает, а кассета в диктофоне все не кончается… и спрашивает тогда журналист у хоккеиста: а какую мебель вы, собственно говоря, предпочитаете? Тот отвечает: удобную. Самое парадоксальное, что они в газете такими материалами чуть ли не гордились – когда вы теряете ориентацию в пространстве, думая, что все, вами исполненное – гениально, это ведет сначала к стагнации, а потом и к сдаче завоеванных позиций.)

Я пожелал тогда Рубину через пришедшую в нашу щедрую кассу Вайцу поменьше нервных срывов впредь – мы ведь не собирались одним номером ограничиваться, – а также понять, наконец, что гендиректор должен обеспечивать главного редактора деньгами, тот – кидать в коллектив идеи, а лишние люди должны быть исключены из процесса. И тогда все у вас наладится. Так они вместо того, чтобы поблагодарить за простую науку, которую сами, судя по результату, освоить не смогли, решили, что я над ними издеваюсь. А я еще и не начинал…

Вот когда случилась встреча с хозяином пробивавшейся на российский рынок компании «New balanсe», и на этой встрече от «Спорт-Экспресса» присутствовали несколько рекламщиков, я сказал своему банкиру: «Алексеич, срочно накрой где-нибудь поблизости поляну, клиент будет наш». Американский гражданин в тот момент рассказывал, как они в фирме углядели, что Клинтон не в той обуви вокруг Белого дома бегает, и прислали ему пробную пару своей продукции с надписью, выполненной золотым тиснением. И Клинтону понравилось – больше он не переобувался. Когда мы потом выпивали, бизнесмен еще не верил, что российский спортивный журнал может сделать своей главной темой эту американскую историю. И первый наш контракт был пробным. Зато после того, как он получил номер, мы нашли свой «новый баланс».

В общем, чем легче и чаще я обыгрывал «Спорт-Экспресс», тем больше и сильнее меня там не любили. Сделать вот только ничего не могли – до самого кризиса 98-го года наша маленькая, но гордая фабрика производила более качественный товар, нежели весь их громадный завод, причем не прилагая к этому абсолютно никаких сверхусилий. (А после кризиса мы рухнули синхронно, да и не только мы.) Так что со многими из бывших «друзей» мы очень быстро сделались лютыми врагами. Ничего личного – таков уж этот бизнес.

А с Кучмием… Не знаю – мы ведь больше не виделись с Михалычем с сентября 95-го. Не потому, что избегали друг друга – просто, наверное, общих полян не было. И, конечно, в марте 2009-го, прощаясь с ним в Склифосовского, я горько об этом пожалел. Но что поделать – больше мы ничего друг другу не скажем. Никогда.

Да я бы и с Кудрявцевым сейчас поговорил – но он умер еще в середине девяностых, простым пенсионером, покинув «Советский спорт» после того, как против него взбунтовалась редакция. Тогда же ушел, но на своем посту, и Толя Чернышов. Умер и Олег Ханин. И закадычный друг его Алексей Патрикеев.

А Зурик Табатадзе придет к нам с Львовым и попросит денег – на билет в Грузию и продвижение там нашей газеты. Билет купит, а на пиаровские накроет стол – и меня вдруг пронзит безошибочно-острое чувство, что видимся мы с ним в последний раз. А Олега Сергеевича Кучеренко схоронили вроде совсем недавно, но уже успел умереть и Славик Каратаев…

Это газеты живут долго, а те, кто их придумывал, уходят быстро и забываются, увы, очень скоро – такова уж наша стремительная жизнь. И писать об этих людях надо бы, конечно, не после, а вовремя. Вот как говорил когда-то Леня Трахтенберг, помахивая газетой «Труд», где была заметка о людях, ушедших из одной спортивной газеты, чтобы создать другую: «Так много, как сейчас, после смерти обо мне, наверное, не напишут…»