Текст книги "Полный курс русской литературы. Литература второй половины XIX века"

Странники идут, видят сенокос. Давно не косили, захотелось поработать. Взяли у баб косы, начали косить. Внезапно с реки слышится музыка. Седой мужик по имени Влас объясняет, что это катается помещик в лодке. Подгоняет баб, говорит, что главное – не огорчить помещика. К берегу причаливают три лодки, в них старый седой помещик, приживалки, челядь, три барчонка, две красивые барыни, два усатых барина. Старый помещик обходит сенокос, придирается к одной скирде, что сено сырое, требует пересушить. Все перед ним заискивают и пытаются услужить. Когда помещик со своей свитой уходит завтракать, странники пристают с расспросами к Власу, который оказался бурмистром, интересуются, почему помещик распоряжается, хотя крепостное право отменено, а значит, и сено, и луг, что косят, – не его. Влас рассказывает, что помещик у них «особенный» – «весь век чудил, дурил, да вдруг гроза и грянула». Помещик не поверил. К нему приезжал сам губернатор, они долго спорили, а к вечеру барина хватил удар – отнялась левая половина тела, лежит без движения. Приехали наследники – сыновья, «гвардейцы черноусые», с женами. Но старик выздоровел, а как услышал от сыновей об отмене крепостного права, назвал их предателями, трусами и т. д. Сыновья, опасаясь, как бы он не лишил их наследства, решают во всем ему потакать. Одна из «барынь» сказала старику, что мужиков приказано помещикам снова вернуть. Старик обрадовался, велел служить молебен, звонить в колокола. Наследники уговаривают крестьян ломать комедию. Но были и такие, которых и уговаривать не пришлось. Один, Ипат, сказал: «Балуйтесь вы! А я князей Утятиных холоп – и весь тут сказ!» Ипат с умилением вспоминает, как князь запрягал его в телегу, как выкупал в проруби – в одну прорубь кунал, в другую вытаскивал и тут же давал водки, как посадил его на козлы играть на скрипке. Лошадь споткнулась, Ипат упал, сани переехали его, князь уехал. Но через некоторое время вернулся – Ипат до слез был благодарен князю, что не оставил его замерзать. Постепенно все соглашаются на обман – делать вид, будто крепостное право не отменено, только Влас отказывается быть бурмистром. Тогда бурмистром быть вызывается Клим Лавин:

 
Бывал в Москве и в Питере,
В Сибирь езжал с купечеством,
Жаль, не остался там!
Умен, а грош не держится,
Хитер, а попадается
Впросак! Бахвал мужик!
Каких-то слов особенных
Наслушался: Атечество,
Москва первопрестольная,
Душа великорусская.
«Я – русский мужичок!» —
Горланил диким голосом
И, кокнув в лоб посудою,
Пил залпом полуштоф!
…
У Клима совесть глиняна,
А бородища Минина,
Посмотришь, так подумаешь,
Что не найти крестьянина
Степенней и трезвей.
 

Пошли старые порядки. Старый князь ходит по вотчине, распоряжается, крестьяне за его спиной смеются. Князь отдает глупые приказы: узнав, что у одной вдовы развалился дом и она пробивается подаянием, приказывает поправить дом и женить ее на соседском Гавриле; впоследствии оказывается, что вдове под семьдесят, а «жениху» – шесть лет. Только мужик Агап Петров не хотел подчиняться старым порядкам, и когда его помещик застал за воровством леса, высказал Утятину все прямо, назвал его шутом гороховым и т. д. Утятина хватил второй удар. Но надежды наследников и на этот раз не оправдались: старик очнулся и стал требовать наказания бунтовщика – публичной порки. Наследники начинают уговаривать Агапа, уговаривают всем миром, Клим сутки с ним пил, потом, уговорив, повел на барский двор. Старый князь не может ходить – сидит на крыльце. Агапа отвели на конюшню, поставили перед ним штоф вина, попросили погромче кричать. Тот кричал так, что даже Утятин сжалился. Пьяного Агапа отнесли домой. Но вскоре он умер: «Клим бессовестный сгубил его, анафема, винищем!»

Утятин в это время сидит за столом – вокруг угодливая челядь, лакеи мух отгоняют, все во всем поддакивают. У крыльца стоят крестьяне. Все ломают комедию, внезапно один мужик не выдерживает – смеется. Утятин вскакивает, требует наказания бунтовщика. Но засмеявшийся мужик – «богатый питерщик», приехал на время, местные порядки на него не распространяются. Крестьяне уговаривают кого-нибудь из странников повиниться. Те отпираются. Спасает всех бурмистрова кума – бросается в ноги барину, говорит, что рассмеялся ее сын – мальчишка несмышленый. Утятин успокаивается. Пьет шампанское, балагурит, «красивых снох пощипывает», приказывает музыкантам играть, заставляет снох и сыновей плясать, осмеивает их. Одну из «барынь» принуждает петь, засыпает. Его уносят. Клим говорит, что ни за что бы не взялся за такое дело, если бы не знал, что «последыш» куражится по его воле. Влас возражает, что еще совсем недавно все это было всерьез, а «не в шутку и за денежки». Здесь приходит известие, что Утятин умер – новый удар хватил как раз после еды. Крестьяне с облегчением вздохнули. Но радость их была преждевременна:

 
Со смертию Последыша
Пропала ласка барская:
Опохмелиться не дали
Гвардейцы вахлакам!
А за луга поемные
Наследники с крестьянами
Тягаются доднесь.
Влас за крестьян ходатаем,
Живет в Москве… был в Питере…
А толку что-то нет!
 

«Не все между мужчинами отыскивать счастливого, пощупаем-ка баб!» – решают странники. Им советуют пойти в село Клин и спросить Корчагину Матрену Тимофеевну, которую все прозвали «губернаторша». Странники приходят в село:

 
Что ни изба – с подпоркою,
Как нищий с костылем;
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
 

В воротах странникам встречается лакей, который объясняет, что «помещик за границею, а управитель при смерти». Какие-то мужики ловят в реке мелкую рыбу, жалуются, что раньше рыбы было больше. Крестьяне и дворовые растаскивают кто что может:

 
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал; другой
Нес изразцы какие-то…
 

Седой дворовый предлагает купить странникам заграничные книги, злится, что они отказываются:

 
На что вам книги умные?
Вам вывески питейные
Да слово «воспрещается»,
Что на столбах встречается,
Достаточно читать!
 

Странники слышат, как красивый бас поет песню на непонятном языке. Оказывается, «певец Ново-Архангельской, его из Малороссии сманили господа. Свезти его в Италию сулились, да уехали». Наконец странники встречают Матрену Тимофеевну.

 
Матрена Тимофеевна
Осанистая женщина,
Широкая и плотная,
Лет тридцати осьми.
Красива; волос с проседью,
Глаза большие, строгие,
Ресницы богатейшие,
Сурова и смугла.
 

Странники рассказывают, почему отправились в путь, Матрена Тимофеевна отвечает, что ей некогда рассказывать о своей жизни – надо жать рожь. Странники обещают помочь ей убрать рожь, Матрена Тимофеевна «стала нашим странникам всю душу открывать».

Глава 1

До замужества

 
Мне счастье в девках выпало:
У нас была хорошая,
Непьющая семья.
За батюшкой, за матушкой,
Как у Христа за пазухой,
Жила я…
 

Было много веселья, но и много работы. Наконец «выискался суженый»:

 
На горе – чужанин!
Филипп Корчагин – питерщик,
По мастерству печник.
 

Отец подгулял со сватами, пообещал выдать дочку. Матрена не хочет идти за Филиппа, тот уговаривает, говорит, что не станет обижать. В конце концов Матрена Тимофеевна соглашается.

Глава 2

Песни

Матрена Тимофеевна попадает в чужой дом – к свекрови и свекру. Повествование время от времени прерывается песнями о тяжелой доле девушки, вышедшей замуж «в чужую сторонку».

 
Семья была большущая,
Сварливая… попала я
С девичьей холи в ад!
В работу муж отправился,
Молчать, терпеть советовал…
…
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!..
 

Странники спрашивают: «Уж будто не колачивал?» Матрена Тимофеевна отвечает, что только один раз, когда приехала сестра мужа и он попросил дать ей башмаки, а Матрена Тимофеевна замешкалась. На Благовещенье Филипп опять уходит на заработки, а на Казанскую у Матрены родился сын, которого назвали Демушкой. Жизнь в доме родителей мужа стала еще трудней, но Матрена терпит:

 
Что ни велят – работаю,
Как ни бранят – молчу.
…
Из всей семейки мужниной
Один Савелий, дедушка,
Родитель свекра-батюшки,
Жалел меня…
 

Матрена Тимофеевна спрашивает странников, рассказывать ли про деда Савелия, те готовы слушать.

Глава 3

Савелий, богатырь святорусский

 
С большущей сивой гривою,
Чай, двадцать лет нестриженной,
С большущей бородой,
Дед на медведя смахивал…
… ему уж стукнуло,
По сказкам, сто годов.
Дед жил в особой горнице,
Семейки недолюбливал,
В свой угол не пускал;
А та сердилась, лаялась,
Его «клейменым, каторжным»
Честил родной сынок.
Савелий не рассердится,
Уйдет в свою светелочку,
Читает святцы, крестится,
Да вдруг и скажет весело:
«Клейменый, да не раб»…
 

Однажды Матрена спрашивает у Савелия, за что его зовут клейменым и каторжным. Дед рассказывает ей свою жизнь. В года его молодости крестьяне его деревни тоже были крепостные, «да только ни помещиков, ни немцев-управителей не знали мы тогда. Не правили мы барщины, оброков не платили мы, а так, когда рассудится, в три года раз пошлем». Места были глухие, и никто туда по чащобам да болотам не мог добраться. «Помещик наш Шалашников через тропы звериные с полком своим – военный был – к нам подступиться пробовал, да лыжи повернул!» Тогда Шалашников присылает приказ – явиться, но крестьяне не идут. Нагрянула полиция (была засуха) – «мы дань ей медом, рыбою», когда приехала в другой раз – «шкурами звериными», а на третий раз – ничего не дали. Обули старые лапти, дырявые армяки и пошли к Шалашникову, который стоял с полком в губернском городе. Пришли, сказали, что оброку нет. Шалашников велел их пороть. Шалашников порол крепко, пришлось «онучи распороть», достать деньги и поднести полшапки «лобанчиков» (полуимпериалов). Шалашников сразу утих, даже выпил вместе с крестьянами. Те двинулись в обратный путь, два старика смеялись, что домой зашитые в подкладке несут сторублевые бумажки.

 
Отменно драл Шалашников,
А не ахти великие
Доходы получал.
 

Скоро приходит уведомление, что Шалашников убит под Варной.

 
Наследник средство выдумал:
К нам немца подослал.
Через леса дремучие,
Через болота топкие
Пешком пришел шельмец!
…
И был сначала тихонький:
«Платите сколько можете».
– Не можем ничего!
«Я барина уведомлю».
– Уведомь!.. – Тем и кончилось.
 

Немец, Христиан Христианыч Фогель, тем временем вошел в доверие к крестьянам, говорит: «Если не можете платить, то работайте». Те интересуются, в чем работа. Тот отвечает, что желательно окопать канавками болото, вырубить где намечено деревья. Крестьяне сделали, как он просил, видят – получилась просека, дорога. Спохватились, да поздно.

 
И тут настала каторга
Корежскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл… как сам Шалашников!
Да тот был прост: накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь – отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца – хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя, сосет!
 

Такое житье продолжалось восемнадцать лет. Немец построил фабрику, велел рыть колодец. Его рыли девять человек, в том числе Савелий. Поработав до полудня, решили отдохнуть. Тут и появился немец, начал ругать крестьян за безделье. Крестьяне спихнули немца в яму, Савелий крикнул «Наддай!», и Фогеля живьем закопали. Дальше была «каторга и плети предварительно; не выдрали – помазали, плохое там дранье! Потом… бежал я с каторги… Поймали! Не погладили и тут по голове».

 
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги.
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
 

Глава 4

Демушка

Матрена родила сына, но свекровь недовольна тем, что сноха из-за ребенка стала мало работать, настояла на том, чтобы Матрена оставила сына у дедушки. «Запугана, заругана, перечить не посмела я, оставила дитя». Пока сын у деда, Матрена жнет вместе со всеми рожь. Внезапно появляется дед, просит у нее прощения и говорит, что не доглядел за ребенком: «Заснул старик на солнышке, скормил свиньям Демидушку при-дурковатый дед!» Матрена в горе плачет, обвиняет деда. Но беда этим не кончилась:

 
Господь прогневался,
Наслал гостей непрошеных,
Неправедных судей!
 

В деревню приезжают становой, доктор, полиция, обвиняют Матрену в том, что она намеренно вместе с бывшим каторжником дедом Савелием убила ребенка. Лекарь делает вскрытие, несмотря на мольбы Матрены «без поругания честному погребению ребеночка предать». Матрена плачет, умоляет не делать этого, ее объявляют сумасшедшей. Дед Савелий говорит, что ее сумасшедствие состоит в том, что

 
… к начальству кликнули,
Пошла… а ни целковика,
Ни новины (домотканный холст —
                             прим. ред.), пропащая,
С собой и не взяла!
 

Демушку хоронят в закрытом гробу. Матрена в отчаянии, дед Савелий ее утешает, говорит, что ее сын теперь в раю. На восклицание Матрены, почему за них ни бог, ни царь не вступится, Савелий отвечает «Высоко бог, далеко царь», призывает ее терпеть.

Глава 5

Волчица

После смерти Демушки Матрена была «сама не своя», не могла работать. Свекор надумал «поучить» ее вожжами, Матрена поклонилась ему в ноги и попросила: «Убей!» Свекор отступил. Матрена день и ночь находилась на могиле сына. К зиме приехал муж. Дед Савелий после смерти Де-мушки «шесть дней лежал безвыходно, потом ушел в леса. Так пел и плакал дедушка, что лес стонал! А осенью ушел на покаяние в Песочный монастырь». У Матрены каждый год рождается по ребенку. Но через три года опять пошли беды: у Матрены умерли родители. Она идет на могилку сына – поплакать, там встречает деда Савелия, который пришел из монастыря помолиться за «Дему бедного, за все страдное русское крестьянство».

 
Недолго прожил дедушка.
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал…
 

Перед смертью дед подтрунивал над домашними, говорил:

 
Мужчинам три дороженьки:
Кабак, острог да каторга,
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая – шелку красного,
А третья – шелку черного,
Любую выбирай!
 

Минуло четыре года. Матрена со всем смирилась:

 
За всех, про всех работаю, —
С свекрови, с свекра пьяного,
С золовушки бракованной
Снимаю сапоги…
 

Однажды в село приходит странница-богомолка, она говорит речи о спасении души, будит селян по праздникам к заутрени, а потом требует от матерей, чтобы они не кормили грудных младенцев по постным дням. Младенцы кричат, матери слезами заливаются – так ребенка жалко, но божеского наказания боятся. Матрена Тимофеевна не послушалась богомолки. «Да видно, бог прогневался», – замечает Матрена Тимофеевна. Когда ее сыну Федоту исполнилось восемь лет, его послали стеречь овец. Однажды приводят Федота и говорят, что он «скормил» овцу волку. Федот рассказывает, что он сидел на пригорке, как вдруг появилась огромная отощавшая волчица. По набрякшим кровоточащим сосцам было видно, что у нее где-то в логове щенки. Она схватила овцу и побежала прочь. Федот стал ее преследовать. В конце концов нагнал, вырвал овцу, но та уже была мертвая. Волчица посмотрела жалостно в глаза Федоту и завыла. Он сжалился и отдал ей мертвую овцу. Пытаясь спасти сына от порки, Матрена отталкивает старосту, бросается просить милости у помещика, который как раз возвращается с охоты. Помещик рассудил «подпаска малолетнего по младости, по глупости простить… а бабу дерзкую примерно наказать».

Глава 6

Трудный год

Матрена Тимофеевна говорит, что волчица, видимо, являлась неспроста: скоро пришла бесхлебица. Свекровь наговорила соседкам, что голод накликала Матрена, так как «рубаху чистую надела в Рождество».

 
За мужем, за заступником,
Я дешево отделалась;
А женщину одну
Никак за то же самое
Убили насмерть кольями.
С голодным не шути!
 

После бесхлебицы пришла рекрутчина. Старшего брата мужа уже забрали, так что семья была спокойна. Но все чиновники задарены – мужа Матрены берут в солдаты не по очереди. Жизнь становится еще тяжелее. Детей послала по миру. Свекор и свекровь стали еще сварливее.

 
Хорошо не одевайся,
Добела не умывайся,
У соседок очи зорки,
Востры языки!
Ходи улицей потише,
Носи голову пониже,
Коли весело – не смейся,
Не поплачь с тоски!..
 

Глава 7

Губернаторша

Матрена Тимофеевна собирается в дорогу, идет к губернатору, с трудом добирается до города: в то время она была беременна очередным ребенком. Дает швейцару рубль, чтобы пропустил. Тот говорит, чтобы приходила через два часа. Матрена Тимофеевна приходит, швейцар берет с нее еще один рубль. Приезжает губернаторша. Матрена Тимофеевна бросается к ней с просьбой о заступничестве, с ней делается дурно. Когда приходит в себя, ей говорят, что она родила ребенка. Губернаторша, Елена Александровна, отнеслась к просительнице очень хорошо, за ее сыном ходила как за своим (у нее самой не было детей). В село послали нарочного, во всем разобрались, мужа вернули. Глава заканчивается хвалебной песней губернаторше.

Глава 8

Бабья притча

 
Что дальше? Домом правлю я,
Рощу детей… На радость ли?
…
А то, что вы затеяли
Не дело – между бабами
Счастливую искать!..
 

Странники спрашивают, все ли им Матрена Тимофеевна рассказала. Та отвечает:

 
Чего же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин в бороне!..
 

Затем вспоминает слова, которые ей сказала святая богомолица, ходившая на «высоты Афонские»:

 
Ключи от счастья женского,
От нашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У бога самого!
…
Да вряд они и сыщутся…
Какою рыбой сглотнуты
Ключи те заповедные,
В каких морях та рыбина
Гуляет – бог забыл!
 

Вступление

В деревне идет пир. «Затейщик» пира был «орудовать по-питерски привыкший дело всякое, знакомец наш Клим Яковлич». Послали за приходским дьячком Трифоном. Вместе с ним пришли его сыновья-семинаристы – Саввушка и Гриша.

 
… было старшему
Уж девятнадцать лет;
Теперь же протодьяконом
Смотрел, а у Григория
Лицо худое, бледное
И волос тонкий, вьющийся,
С оттенком красноты.
Простые парни, добрые,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
 

В день смерти старого князя крестьяне еще не знали, что наживут тяжбу из-за поемных лугов, и стали спорить, как им быть с этими лугами. Затем «галденье непрерывное и песни начались».

1. Горькое время – горькие песни

Веселая

 
– Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет!
«Где ж коровка наша?»
– Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял ее домой.
Славно жить народу
На Руси святой!
 
 
«Где же наши куры?» —
Девчонки орут.
– Не орите, дуры!
Съел их земский суд;
Взял еще подводу
Да сулил постой…
Славно жить народу
На Руси святой!
 
 
Разломило спину,
А квашня не ждет!
Баба Катерину
Вспомнила – ревет:
В дворне больше году
Дочка… нет родной!
Славно жить народу
На Руси святой!
 
 
Чуть из ребятишек,
Глядь – и нет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин – дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народу
На Руси святой!
 

Затем мужики поют песню «Барщинную»:

 
Беден, нечесан Калинушка,
Нечем ему щеголять,
Только расписана спинушка,
Да за рубахой не знать.
      С лаптя до ворота
      Шкура вся вспорота,
Пухнет с мякины живот.
      Верченый, крученый,
      Сеченый, мученый,
      Еле Калина бредет.
В ноги кабатчику стукнется,
Горе потопит в вине,
Только в субботу аукнется
С барской конюшни жене…
 

Кончив песню, крестьяне вспоминают о старых порядках:

 
День – каторга, а ночь?
Что сраму-то! За девками
Гонцы скакали тройками
По нашим деревням.
В лицо позабывали мы
Друг дружку, в землю глядючи,
Мы потеряли речь.
В молчанку напивалися,
В молчанку целовалися,
В молчанку драка шла.
 

Один из мужиков скептически отзывается о «молчанке, говорит, что мужики горазды ругаться, вспоминает, как их барыня решила того, «кто скажет слово крепкое», нещадно драть. Прекратили ругаться, а как объявили волю, «душу отвели» – ругались так, что «поп Иван обиделся». Другой – «детина с черными большими бакенбардами» рассказывает про «Якова верного – холопа примерного». Помещик Поливанов был жадный, скупой, пил горькую, «деревушку на взятки купил». Дочь выдал замуж, но повздорив с зятем, приказал высечь его, потом прогнал вместе с дочерью, ничего не дав. Был у него верный слуга Яков.

 
Яков таким объявился из младости,
Только и было у Якова радости:
Барина холить, беречь, ублажать
Да племяша-малолетку качать.
 

Яков жил вместе с барином, был вернее пса. Племянник Якова, Гриша, вырос и попросил позволения барина жениться на девушке Арише. Но барин сам имеет виды на Аришу и поэтому отдает Гришу в солдаты, несмотря на мольбы Якова. Яков запивает, потом пропадает. Поливанову плохо без Якова: он к нему привык. Внезапно через две недели Яков возвращается. Поливанов собирается к сестре в гости, Яков везет его. Проезжая лесом, сворачивает в глухое место – Чертов овраг. Помещик пугается, начинает умолять Якова пощадить его, обещает всякие блага. Яков отвечает, что не станет марать руки убийством. Перекидывает вожжи через сук и сам вешается. Барин остается один. Кричит, зовет людей, но никто не отзывается. Барин проводит в овраге всю ночь, «стонами птиц и волков отгоняя». Утром его находит охотник, барин возвращается домой, причитая: «Грешен я, грешен! Казните меня!»

После этого рассказа мужики спорят, кто грешней – кабатчики, помещики, мужики или разбойники. Клим Лавин затевает драку с купцом, из которой выходит победителем. Ионушка, «смиренный богомол» рассказывает о силе веры – историю про юродивого Фомушку, который звал людей спасаться в леса, а его арестовал становой и повез в острог. Фомушка с телеги кричал: «Били вас палками, розгами, кнутьями, будете биты железными прутьями!» А утром пришла воинская команда – допросы, усмирение, «пророчество строптивого чуть в точку не сбылось». Иона упоминает о Ефросиньюшке, божьей посланнице, которая появляется в холерные года и «хоронит, лечит, возится с больными». Рассказывает о том, как турки монахов Афонских топили в море.

Иона Ляпушкин был богомолом и странником. Крестьяне знали его и не только не гнушались им, но спорили, кто первый приютит его. Все выносили ему навстречу иконы, а Иона шел не с теми у кого икона богаче, но за той, которая больше ему понравится, нередко за самой бедной. Иона рассказывает притчу о двух великих грешниках.

О двух великих грешниках

Эту древнюю быль ему рассказал в Соловках отец Питирим. Было двенадцать разбойников, а атамана их звали Кудеяр. Жили они в дремучем лесу, много крови пролили, много богатства награбили. Из-под Киева Кудеяр вывез девицу-красу – «днем с полюбовницей тешился, ночью набеги творил». Но внезапно «у разбойника лютого совесть господь пробудил». Ему повсюду стали мерещиться убитые им люди, Кудеяр «голову снес полюбовнице и есаула засек». Вернулся домой «старцем в одежде монашеской», день и ночь молит Господа отпустить грехи. Перед Кудеяром возникает угодник Господа и, указывая на огромный дуб, говорит: «Тем же ножом, что разбойничал, срежь его той же рукой… Только что рухнется дерево, цепи греха упадут». Кудеяр начинает выполнять божие предначертание. Через некоторое время мимо проезжает некий пан Глуховский, спрашивает, что Кудеяр делает.

 
Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.
Пан усмехнулся: «Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.
Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»
 

Отшельник приходит в страшный гнев, набрасывается на Глуховского и вонзает ему в сердце нож. В тот же миг громадное дерево рухнуло, а с отшельника пал груз грехов.

3. Старое и новое

Приходит паром. Иона уплывает. Крестьяне снова заспорили о грехах. Игнат Прохоров рассказывает о грехе крестьянском.

Крестьянский грех

Одному адмиралу за военную службу, за битву с турками под Очаковым государыня пожаловала восемь тысяч душ крестьян. Умирая, он отдает Глебу-старосте ларец с наказом беречь его, так как в нем завещание, по которому все восемь тысяч душ получают вольную. После смерти адмирала в имение приезжает дальний родственник и заводит со старостой «речь окольную» – насулил ему «горы золота» – и завещание сожгли.

Все соглашаются с Игнатом, что это великий грех. Гриша Добросклонов произносит речь о свободе крестьян, говорит, что «Глеба нового не будет на Руси». Дьячок, отец, «рыдал над Гришею: «Создаст же бог головушку! Недаром порывается в Москву, в новорситет!» Влас желает Грише золота, серебра и умную, здоровую жену. Гриша отвечает:

 
Не надо мне ни серебра,
Ни золота, а дай господь,
Чтоб землякам моим
И каждому крестьянину
Жилось вольготно-весело
На всей святой Руси!
 

Подъезжает воз с сеном, на нем сидит солдат Овсянников. С ним племянница Устиньюшка. Солдат кормился райком (переносная панорама с показом предметов через увеличительное стекло), да инструмент сломался. Тогда солдат новые песни выдумал и стал играть на ложках. Солдат поет песню.

Солдатская

 
Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.
Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули французские,
Палочки русские!..
 

Клим замечает, что у него во дворе есть колода, на которой он с молодости колет дрова, «так та не столь изранена» как солдат Овсянников. Но пенсиона полного солдату не дали, так как помощник лекаря, посмотрев раны, сказал, что они второразрядные. Солдат опять обращается с прошением. «Вершками раны смерили и оценили каждую чуть-чуть не в медный грош». «Приравняем ли к побоищу базарному войну под Севастополем, где лил солдатик кровь?»

4. Доброе время – добрые песни

Савва с Гришею, качаясь, ведут домой родителя и поют:

 
Доля народа,
Счастье его.
Свет и свобода
Прежде всего!
Мы же немного
Просим у бога:
Честное дело
Делать умело
Силы нам дай!
 
 
Жизнь трудовая —
Другу прямая
К сердцу дорога,
Прочь от порога,
Трус и лентяй!
То ли не рай?
 
 
Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!
 

Уложив спать отца, Саввушка взялся за книгу, а Гриша ушел в поля, в луга. Лицо у Гриши худое, так как в семинарии их недокармливал хапуга-эконом. У покойной матери, Домны, Гриша был любимым сыном. Гриша вспоминает мать, потом поет песню:

 
Средь мира дольнего
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую, —
Каким идти?
 
 
Одна просторная
Дорога – торная,
Страстей раба,
По ней громадная,
К соблазну жадная
Идет толпа.
 
 
О жизни искренней,
О цели выспренней
Там мысль смешна.
Кипит там вечная
Бесчеловечная
Вражда-война.
 
 
За блага бренные…
Там души пленные
Полны греха.
На вид блестящая,
Там жизнь мертвящая
К добру глуха.
 
 
Другая – тесная
Дорога, честная,
По ней идут
Лишь души сильные,
Любвеобильные,
На бой, на труд.
 
 
За обойденного,
За угнетенного —
По их стопам
Иди к униженным,
Иди к обиженным —
Будь первый там.
 
 
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством – и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца.
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.
 

Григорий поет еще одну песню, в которой видит светлое будущее своей страны: «Еще суждено тебе много страдать, но ты не погибнешь, я знаю».

 
Довольно, окончен с прошедшим расчет,
Окончен расчет с господином!
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином!
 

Григорий видит бурлака, который, окончив работу, идет, звеня медью в кармане, в кабак. Вид бурлака побуждает Гришу спеть еще одну песню.

Русь

 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка Русь!
 
 
В рабстве спасенное
Сердце свободное —
Золото, золото
Сердце народное!
 
 
Сила народная,
Сила могучая —
Совесть спокойная,
Правда живучая!
 
 
Сила с неправдою
Не уживаются,
Жертва неправдою
Не вызывается, —
 
 
Русь не шелохнется,
Русь – как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая, —
 
 
Встали – небужены,
Вышли – непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!
 
 
Рать подымается —
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
 
 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка Русь!
 

Гриша доволен своей песней, —

 
Слышал он в груди своей силы необъятные,
Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного, —
Пел он воплощение счастия народного!