Текст книги "Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории"

В 1926/1927 финансовом году Джидду, согласно данным, приведенным в третьем экономическом очерке М. Аксельрода, посвященном Хиджазу, посетило 330 пароходов, в том числе 200 английских, доставивших 750 474 тонны грузов.

Внутрення торговля в крае велась с помощью верблюжьих караванов. Грузовых верблюдов, занятых на караванных путях, насчитывалось в 1927 г. около 13 тысяч голов. Регулярное пассажирское автомобильное сообщение наличествовало только между Джиддой и Меккой, Джиддой и Мединой. Автомобильный парк Хиджаза состоял из 300 машин (221). Путь на автомобиле из Джидды до Медины занимал, к слову, 36 часов (на верблюдах путники проделывали его за 15 дней).

Большое значение для внутренней торговли в крае представляла Хиджазская железная дорога, шедшая из Дамаска в Медину (построена в 1901–1908 гг.). Почтовая связь поддерживалась (на ослах) между Меккой, Мединой, Джиддой и Та’ифом. Телеграфное и телефонное сообщение имелось только между Джиддой и Меккой. Радиостанциями располагали всего четыре города, в том числе Джидда и Табук (222).

Торговые отношения России с Аравией прекратились с началом Первой мировой войны и возобновились только 13 лет спустя – в 1927 году. Численность населения полуострова не превышала тогда 5 млн. человек. В Хиджазе проживало около 1,3 млн. чел., 5/6 из которых составляли кочевники, а в Асире – 1,5 млн. человек. В английском протекторате Аден насчитывалось 100 тыс. чел.; в Хадрамауте – 150 тыс. чел.; в Омане – 500 тыс. человек. На «побережье шейхов» (нынешние ОАЭ) жительствовало 80 тыс. человек. Население Кувейта не превышало 50 тыс. чел., а Джабаль Шаммара – 20 тыс. чел.

Ведущим торговым партнером аравийцев выступала Англия. Целенаправленно расширяла свое присутствие в Южной Аравии, конкретно в Йемене, Италия. Согласно договору от 2 сентября 1926 г., Италия обязалась, в частности, направлять в Йемен специалистов для участия в работах по экономической модернизации страны.

Весомое место в аравийском импорте занимали текстильные товары; на них приходилось почти 1/3 всего ввоза. За ними шли зерновые и мука; сахар и табак; строевой лес и нефтепродукты. В 1927 г., к примеру, потребности в нефтепродуктах одного только Хиджаза, по оценке советских специалистов, составляли: 60–70 тысяч ящиков по два бидона в каждом; и 2,5 тыс. ящиков бензина (223).

Главными товарами аравийского вывоза являлись кожи и шкуры, жемчуг, кофе и финики.

Динамичные торговые отношения Советскому Союзу удалось выстроить с Йеменом (1928). Всесоюзная Восточная Торговая Палата получила письмо наместника Тихамы, наследного принца Йемена, с приглашением «советских хозяйственных организаций к развитию торговых отношений с йеменским купечеством» (224).

В 1928 г. аравийские рынки, среди которых «наиболее значимыми», как считали советские специалисты, являлись рынки Хиджаза и Йемена, «были связаны с мировым хозяйством по внешней торговле примерно на сумму свыше 3 млн. фунтов стерлингов в год». Советская торговля, по их расчетам, «могла дать товарооборот в 1–2 млн. руб.» (225).

Благополучие Хиджаза, говорится в экономическом обозрении Аравии за 1929 г., подготовленном сотрудниками «Востгосторга», напрямую зависело от успеха хаджжа. В 1929 г. число паломников, прибывших морем, сократилось, по сравнению с 1928 г., примерно на 35 % (до 75 тыс. чел.). Валютные поступления Хиджаза от хаджжа составили 4,5–5 млн. фунтов стерлингов. Отрицательно на доходах Хиджаза от паломничества сказалась «атомобилизация края». Она существенно сократила сроки пребывания паломников в Святых землях ислама, а значит – и их расходы. Если раньше только на переход с караваном из Джидды в Медину и обратно у пилигрима уходило около 1 месяца, а в целом паломник проводил в Святых землях от 2 до 3 месяцев, то со строительством дорог и введением автомобильного сообщения на совершение хаджжа требовалось уже не более 12 дней (226).

В 1929 г. Джидду посетило 139 пароходов, в том числе 44 английских, 39 египетских, 30 итальянских, 21 голландских, 3 советских, 1 французский и 1 немецкий (227).

Большое внимание К. Хакимов уделял работе с проживавшими в Хиджазе выходцами из России. По его подсчетам, таковых в районе «Джидда-Мекка» жительствовало тогда: 1) башкир и татар из Поволжья и Урала – около 10 семейств; 2) туркестанцев и бухарцев, в том числе и хивинцев, – 10–50 семейств; 3) кавказцев и дагестанцев – 5–6 семейств. «Всего в этом районе, – сообщал он, – насчитывалось приблизитильно 50–60 семейств (около 200 человек), не считая отдельных лиц (несемейных)», количество которых могло составить «несколько десятков человек» (228).

Данными о выходцах из России, проживавших в Медине, консульство, как можно понять из представленных им отчетов, не располагало. Знало только, как отмечает в своем исследовании деятельности советской дипломатии в Саудовской Аравии В. В. Наумкин, что их туда в 1915–1920 гг. переселилось немало, и что было их там «больше, чем Джидде и Мекке» (229).

Для сравнения скажем, что в 1891 г., в год открытия консульства Россиийской империи в Джидде, местная колония русскоподданных насчитывала 21 чел., а концу того же года составляла 36 человек. Более многочисленная колония русскоподданых была в Мекке (около 200 человек) (230).

В 1902 г. в Медине жительствовала «31 семья татар из России». В одном из предместий Медины, в районе Манаха, «татары образовали свой небольшой приход», во главе которого стоял житель из Астраханской губернии ‘Абд ал-Сатар. Средства на жизнь мединская колония татар зарабатывала «обслуживанием паломников-сородичей». В Медине действовало Казанское медресе (231).

Отношение советского консульства к осевшим в Хиджазе выходцам из России, рассказывает саудовский историк Маджид ат-Турки, было подчеркнуто внимательным. При К. Хакимове в годовщину Октябрьской революции, пишет он, ссылаясь на обнаруженные им в российских архивах рассказы Н. М. Белкина, «устраивался небольшой прием», а после него, во дворе консульства, «около кипящих котлов, в которых вырились мясо и рис», собирались советские дипломаты и мусульмане из России, «оставшиеся жить в Хиджазе». Двери консульства были открыты для всех. Приходивших бедных людей из числа местных арабов принимали и угощали столь же приветливо (232).

Джидда 1920-х годов, по воспоминаниям бывавшего там сотрудника НКИД Г. А. Астахова, публиковавшего свои статьи и очерки под псевдонимами Г. Анкарин и Г. Гастов, – это «нечистый городишко», с «мелкими грязными лавчонками», «несколькими автомобильными гаражами», «таможенными зданиями на берегу и тюрьмой». Джидду, пишет он, опоясывала стена со сторожевыми башнями. За ней располагались «военные казармы, построенные еще турками», и «негритянская деревушка с шалашами и домиками из керосиновых бидонов» (233). Жилось там дипломатам нелегко и непросто. На здоровье негативно сказывались изнуряющая жара и высокая влажность.

В сентябре 1928 г. в Джидду на смену отозванному оттуда К. А. Хакимову прибыл Назир Тюрякулович Тюрякулов (1892–1937). Карима Абдрауфовича Хакимова решено было отправить на работу в Йемен – представителем Экспортно-импортной конторы Восторгов по торговле с Турцией и Ближним Востоком («Ближвостгосторг»). В решении Политбюро от 9 мая 1929 г. (Протокол № 79), указывалось: принять предложение НКИД и «утвердить генеральным представителем СССР (генеральным уполномоченным Ближвостгосторга) в Йемене т. Хакимова К. А.» (234).

Производя такую «рокировку», советское правительство, судя по всему, руководствовалось соображениями широкого порядка. Исходило из того, что К. А. Хакимов сможет не только эффективно содействовать выстраиванию всесторонних связей СССР с Йеменом, как он делал это в Саудовской Аравии, но и содействовать урегулированию отношений между имамом Йахйей, правителем Йемена, и Ибн Са’удом, и тем самым еще больше повысить их заинтересованность в Советском Союзе.

О деятельности К. Хакимова в Йемене, где он проработал около двух с половиной лет, с июня 1929 г. по декабрь 1931 г., мы еще поведаем читателю в разделе этой книги, посвященном советско-йеменским отношениям. Сейчас же скажем только, что для подготовки приезда в Йемен первого советского представителя в апреле 1929 г. в г. Сана’а, столицу Йемена, по указанию НКИД выехал советский дипломат Александр Игнатьевич Ступак.

К. Хакимов прибыл в Йемен в июле 1929 г., с женой и двухлетней дочерью Флорой. К тому времени, рассказывает О. Б. Озеров, там уже собралась и его «команда»: «дипломат Алексей Тимофеевич Спирин и выдающийся арабист Абдрахман Фаслахович Султанов» (235).

По пути в Йемен, во время стоянки судна в Джидде, К. Хакимов встречался и беседовал с Фуадом Хамзой, советником короля Ибн Са’уда по внешнеполитическим вопросам, и обсуждал с ним острую для Советского Союза проблему урегулирования торговых отношений. В ходе состоявшегося разговора, Фуад Хамза недвусмысленно давал понять, что решению этой проблемы способствовала бы должная реакция Москвы на «нужды Хиджаза в деньгах, оружии и паломниках». Эта информация оказалась очень полезной. Когда в сентябре 1929 г. начались переговоры по вопросу о заключении политического и торгового договоров между СССР и государством Ибн Са’уда (вели их Назир Тюрякулов и Фуад Хамза), то советская сторона была уже готова к тому, как реагировать на те или просьбы «по удовлетворению нужд Хиджаза». Так, когда Фуад Хамза заговорил о желательности «оказания советским правительством содействия транзиту паломников через территорию СССР», то этот пункт сразу же включили в проект договора (236).

В письме короля Хиджаза, Неджда и присоединенных областей ‘Абд ал-‘Азиза ибн ‘Абд ар-Рахмана ал-Файсала Аль Са’уда от 26.06.1347/1929 г. на имя Председателя ЦИК тов. Калинина говорилось: «Нами получено Ваше письмо… в котором сообщается о переводе из нашей страны его превосходительства Карима Хакимова, дипломатического агента и генконсула Вашего правительства при нас.

Мы ползуемся этим случаем, чтобы выразить нашу признательность в связи с теми стараниями, которые прилагались его превосходительством к укреплению добрых отношений и дружбы между двумя странами» (237).

Ибн Са’уд питал к К. Хакимову чувства глубокого уважения. Искренне ему симпатизировал и слову его верил. Об особом отношении короля Ибн Са’уда к «красному паше» говорит тот факт, что после смерти Шамиля, сына Хакимова (умер от дизентерии, 14 ноября 1925 г., в возрасте четырех лет), он повелел назначить специального человека, который ухаживал за могилой Шамиля даже после того, как Карим Хакимов с семьей покинул Джидду.

Глава 2
Второй руководитель советской дипмиссии в Джидде Назир Тюрякулович Тюрякулов
Нити судьбы

В упоминавшейся уже нами записке заместителя наркоминдела Л. Карахана на имя И. В. Сталина от 16 ноября 1927 г. о решении коллегии НКИД рекомендовать на пост руководителя советской дипмиссии в Хиджазе «кандидатуру тов. Тюрякулова» отмечалось, что он лучше всех других кандидатов подходит для работы в Аравии. Учраспред ЦК, писал Л. Карахан, «соообщил нам, что не представляется возможным освободить тов. Тюрякулова от той работы, которую он ведет в Москве. Предложенный Учраспредом тов. Умар Алиеев, работающий на Северном Кавказе, несмотря на техническую [языковую] подготовленность (он хорошо знает арабский язык) едва ли сможет справиться с той работой, которая требует. более глубокого знакомства с вопросами междумусульманских отношений и английской политики на Востоке». К тому же обстановка в Аравии такова, что «возможны всякого рода неожиданности и провокации, которые могут поставить в тупик и более подготовленных работников, чем тов. Алиев».

«Поскольку всякого рода неудачи и ляпсусы в Геджасе [Хиджазе], – подчеркивал Л. Карахан, – неизбежно самым отрицательным образом будут отражаться на нашей восточной политике, Наркоминдел просит Вас уделить этому вопросу внимание. Наиболее целесообразным выходом из создавшегося положения было бы срочное оформление кандидатуры тов. Тюрякулова с тем, чтобы он без замедления мог выехать в Геджас».

Учитывая состояние здоровья тов. Хакимова, продолжал Л. Карахан, «нам пришлось согласиться на предоставление ему отпуска для лечения, и с июля этого года [1927] мы фактически лишены руководящего работника в нашем представительстве в Геджасе. Временно заменяющий полпреда секретарь представительства тов. Туйметов не в состоянии справиться с той сложнейшей работой», которая выпала «на долю нашего единственного представительства на Арабском Востоке».

«Последние сообщения из Геджаса говорят о том, что отсутствие руководящего работника в нашем полпредстве отрицательно сказывается на нашем положении в Геджасе». Мы отмечаем «усиление английского нажима» на Ибн Са’уда в целях заставить его свернуть отношения с Москвой, что «может привести к нежелательным неожиданностям». Все это, резюмировал Л. Карахан, указывает на необходимость скорейшего решения вопроса «о новом полпреде для Геджаса» (1).

И. В. Сталин, ознакомившись с запиской Л. М. Карахана, согласился с предложением заместителя наркоминдела, и 15 декабря 1927 г. Постановлением Президиума ЦИК СССР Назир Тюрякулович Тюрякулов был назначен главой советского дипломатического представительста в Джидде.

Назир Тюрякулович Тюрякулов, один из «первопроходцев» советской дипломатии в Аравии, – личность многогранная: талантливый дипломат и публицист, знаток арабского языка и ислама, традиций и обычаев арабов. Казах по национальности, он родился в 1892 г. в Коканде (Ферганская область), в семье состоятельного хлопкового комиссионера. В собственности семьи Тюрякуловых находилось восемь гектаров земли и несколько домов, сдаваемых в аренду.

Отец его был человеком для своего времени достаточно образованным. Выписывал русские газеты, знакомился с новинками русской художественной литературы. Занимаясь предпринимательской деятельностью, оказывал услуги местному населению: составлял иски в суды, прошения и обращения в государственные органы Российской империи.

Мать Назира, уроженка Сырдарьинско области, отличалась глубокой набожностью. Именно она, как рассказывал Тюрякулов, дала ему азы религиозного воспитания. Когда Назиру исполнилось восемь лет, его определили в кокандскую джадидскую, или новометодную, школу (мектеб), где преподавали как религиозные, так и общеобразовательные дисциплины, в том числе арабский язык и географию.

В 12-летнем возрасте, в Старой Бухаре, «на могиле известного в мусульманском мире святого Бехоуддина», вспоминал впоследствии Тюрякулов, шейхи проивели над ним «обряд зачисления в духовный патронат этого святого».

В кокандском мектебе Назир проучился два года. Отец, хотевший чтобы сын получил более широкое образование и продолжил семейное дело, отдал его на обучение в Кокандское русско-туземное училище. В 1905 г., закончив его, он поступил в восьмиклассное Кокандское коммерческое училище, основанное русскими купцами, которое тоже успешно окончил. Среди его преподавателей, как говорил Н. Тюрякулов, были и люди революционных взглядов.

По окончании коммерческого училища Н. Тюрякулов решил продолжить образование, и в 1913 г. отправился в Москву, где поступил на экономический факультет Коммерческого института, переименованного впоследствии в институт им. Плеханова. Там он не только постигал, по его выражению, «науку коммерции», но и занимался изучением иностранных языков. Известно, что Н. Тюряулов в совершенстве владел узбекским, турецким и арабским языками; знал также немецкий и французский языки.

Доучиться в институте до конца из-за начавшейся Первой мировой войны не представилось возможным. В 1916 г., после выхода указа о привлечении «инородцев к тыловым работам в прифронтовых районах», Назир Тюрякулов служил в комитете Земсоюза на Западном фронте (на территории нынешней Белорусии) в качестве инструктора. Пропитанный к тому времени «народническим», как он его характеризует, мировоззрением, создал в Минске тайную организацию – общество «Еркин дала» («Вольная степь»), объединившее выходцев из Туркестана.

После февральской революции он какое-то время работал в Оренбурге, в издательстве областной газеты. Активно участвовал в революционных событиях. Когда произошел октябрьский переворот, возвратился в Коканд, где в то время образовалась недолго просуществовавшая Кокандская республика (Кокандская автономия), которую возглавлял Мустафа Чокай, идеолог борьбы за суверенный Туркестан. Большевистская власть в Ташкенте, дабы пресечь деятельность «независимого образования» в Туркестане, отправила в Ферганскую долину 11 эшелонов с войсками и артиллерией. Во время наступления красных отрядов на Коканд местное отделение большевиков организовало там восстание. Участвовал в нем и Назир Тюрякулов. Кокандская автономия пала.

После установления советской власти в Коканде он занимал пост секретаря уездного исполкома, состоял там комиссаром просвещения и заведующим отделом народного образования. Тогда же близко познакомился с Ефимом Андреевичем Бабушкиным (будущим консулом СССР в Персии), возглавлявшим Кокандский Совдеп. В октябре 1918 г. вступил в партию болшевиков. Принимал участие в организации издательства «Новая газета» («Халк газетаси»). Проявил себя талантливым журналистом и публицистом. В дальнейшем, находясь уже в Ташкенте, занимался выпуском первого номера журнала «Инкилоб» («Революция»), органа ЦК Компартии Туркестана.

С началом Гражданской войны и зарождением повстанческого движения в Туркестане служил в Красной армии – начальником политуправления Конной армии Туркестана. Здесь, еще один раз, как до этого в Оренбурге, судьба свела его с К. Хакимовым. Будучи избранным в состав Облревкома, вплотную занимался вопросами борьбы с басмачеством в Ферганской долине – объезжал кишлаки и вел разъяснительную работу среди местного населения; пытался вступить в переговоры с лидерами повстанцев. Валериан Куйбышев отзывался о нем, как о человеке хорошо образованном и смышленом, умевшим находить пути к сердцам местных жителей, этаким «выдающимся самородком».

Работая в Ташкенте, являлся наркомом просвещения (19201921) и ответственным секретарем (с июня 1921 г.) ЦК КП (б) Туркестана, а год спустя, после очередного съезда Советов, в возрасте 28 лет, стал руководителем Туркестанской Советской Республики – был избран председателем Центрального Исполнительного Комитета Туркестана. Занимал этот пост до октября 1922 г.; проявил себя деятельным руководителем и умелым администратором. Принимал активное участие в восстановлении сельского хозяйства в крае, в создании текстильной и маслобойной промышленности. Уделял большое внимание просветительской деятельности. Достаточно сказать, что при его непосредственном участии начали издаваться новые газеты: «Хакикат» («Правда»), «Вестник просвещения и коммунистической культуры», «Билим очагы» («Очаг знания»), «Туркмен ели» («Туркменский народ») и другие. Проявил себя и как филолог (в 1922 г. в Ташкенте под его редакцией вышел в свет «Социально-политический словарь русско-узбекского языка»), и как публицист, и как поэт, и как художник.

В октябре 1922 г. его перевели на работу в Москву – на должность председателя правления Центрального издательства народов Востока (Центроиздат) при ЦИК СССР. Параллельно с этим утвердили заместителем ректора Института народов Востока и включили в резерв Наркомата по иностанным делам (2). В НКИД не могли не обратить внимания на аналитические статьи Н. Тюрякулова, публиковавшиеся во многих научно-популярных и общественно-политических изданиях.

Будучи назначенным главой советского диппредставитель-ства в Джидде постановлением Президиума ЦИК СССР от 15 декабря 1927 г., Н. Тюрякулов отбыл с супругой к новому месту работы 26 июля 1928 г., теплоходом «Ленин» из Одессы в Стамбул и оттуда в Неаполь. Пересел там на пароход «Франческо Криспи» и 29 сентября прибыл в Джидду. И уже 3 октября в Мекке вручил верительные грамоты принцу Файсалу, сыну короля Ибн Са’уда, его наместнику в Хиджазе, который, к слову, лично встречал его по прибытии в Джидду (3).

В речи при вручении верительных грамот, Н. Тюрякулов заявил: «Идя по стопам своего предшественника, я буду всемерно стремиться к развитию тех дружественных отношений, которые так счастливо установились между нашими странами… Я надеюсь пользоваться тем же доверием, каким пользовался мой предшественник» (4).

Широко образованный и прекрасно говоривший на арабском языке, новый советский дипломатический представитель, к тому же мусульманин, сразу же сделался объектом живого интереса к нему и со стороны королевского двора, и дипломатического корпуса, и лиц из ближайшего окружения Ибн Са’уда, особенно его советника Гарри Сент-Джона Бриджера Филби (1885–1960).

Королевство Ибн Са’уда, докладывал в Москву Н. Тюрякулов (в аналитической записке от февраля 1929 г.), каким он его увидел, являло собой «государство-конгломерат», объединявшее «две разнородные, с различными центрами экономического тяготения, слабо скрепленные между собой области – Геджас (Красное море) и Неджд (Персидский залив)» (5). Государство это, он характеризовал «политическим блоком племен с ваххабитским оседлым ядром», представлявшим собой «основную опору» Ибн Са’уда (6).

В инструкциях Л.Карахана (май 1929 г.) насчет неотложных задач деятельности советской дипмиссии в Хиджазе указывалось на необходимость сосредоточить все внимание на заключении договора с правительством Ибн Са’уда. «Нам не следует занимать позицию оттягивания переговоров о заключении политического и торгового договора, – писал Л. Карахан. – .Нашей задачей является завоевать то право торговли, которого мы лишены в данный момент» (7). «В переговорах необходимо исходить из того положения, – отмечал Л. Карахан, – что между нами и Ибн Саудом уже имеются официальные дипломатические отношени, и что в Геджасе [Хиджазе] есть наше официальное представительство». Основной вопрос, который необходимо урегулировать, – это вопрос об отсутствии нашей торговли в Хиджазе. Не менее важным для Москвы, как подчеркивал Л. Карахан, являлся также вопрос о получении согласия саудовской стороны на открытие в Хиджазе советского торгпредства (8).

В соответствии с инструкцией Л. Карахана в письме на имя эмира Файсала, наместника короля в Хиджазе, Н. Тюрякулов обстоятельно информировал его о деятельности ««Ближвостгосторга» («Государственного торгового общества для торговли со странами Ближнего Востока»). Сообщал, что ведет оно торговые операции и в Хиджазе – на основе комиссионных соглашений с некоторыми из местных купцов. Обращался к наместнику с настоятельной просьбой предоставить этому обществу право и на свободную деятельность в Хиджазе, а также на присутствие там, на постоянной основе, официального представителя общества. Необходимые для регистрации бумаги обещал подготовить в двухмесячный срок (9). Обсуждал вопрос о возобновлении торговли и с Ибн Сау’дом. Но сдвинуть это дело с мертвой точки, как ни старался, долго не мог.

В отчете в НКИД Н. Тюрякулов акцентировал внимание на том, что из бесед с королем он вынес впечатление, что боязнь вызвать недовольство англичан все еще имела место быть, и весьма сказывалась на принятии им решений, касавшихся тех или иных сфер взаимоотношений с Москвой, в том числе в области торговли (10). Одним из условий рассмотрения вопроса о подписании договора о дружбе и торговле с Москвой лица из ближаешего окружения Ибн Са’уда называли, по словам Н. Тюрякулова, разрешение советскими властями совершать паломничество в Мекку мусульманам из СССР.

Благополучие Хиджаза, говорится в экономическом обозрении Аравии за 1929 г., подготовленном сотрудниками «Востгосторга», напрямую зависело от успеха хаджжа. В 1929 г. число паломников, прибывших морем, сократилось, по сравнению с 1928 г., примерно на 35 % (до 75 тыс. чел.). Упали и поступления в казну от паломничества, сотавлявшие прежде 4,5–5 млн. фунтов стерлингов (11).

Заслуживающие внимания сведения о причинах приостановки советско-хиджазских торговых отношений содержатся в служебной записке К. Хакимова (от 27.02.1930), в то время уже представителя «Ближвостгосторга» в Йемене, направленной им на имя председателя правления «Ближвостгосторга». Для большинства сран Аравии они актуальны и по сей день. Причины бойкота наших товаров в Хиджазе в 1927 г., докладывал он, и введение запрета на торговлю в 1928 г. следующие. Во-первых, «нам не удалось заинтересовать в развитии нашей торговли отдельных представителей хиджазского правительства… путем их привлечения к участию в прибылях, чтобы развитие нашей торговли увеличивало бы и их доход». Таких людей в Хиджазе немного. Среди них ‘Абдалла ибн Сулайман, Фуад Хамза и ‘Абдалла Фадл.

«Торгующие в Хиджазе европейские фирмы, – отмечал он, – широко пользуются этим способом для развития своей торговли». Общество «Шарк», к примеру, возглавляемое Филби, и «Торговый дом Лазарини». «Филби получает правительственные заказы» благодаря именно участию в них названных лиц. «Торговый дом Лазарини» работает с Фуадом Хамзой, «при помощи которого улаживает конфликты», возникающие, в частности, на почве «несоответствия поставляемого им товара условиям заказа», как это произошло с пожарными машинами.

Или другой пример. «Предложения немецкого капитана Стейфана на поставку вооружения провалились, несмотря на то, что его цены были ниже швейцарских. И все потому, что комиссия правительственному заказчику, Абдалле Дамлюджи, предлагавшаяся Стейфаном, во многом уступала швейцарской».

Во-вторых, «нам не удалось завязать торговые сношения» с такими влиятельными купцами, как ‘Абдалла ‘Алиреза, ‘Абдалла Ибрагим Фадл, Банаджа и др. Первые наши «товарные экспедиции», будучи ограничены временными рамками и потому заинтересованными в «скорейшей реализации товаров, прибегали к розничной продаже непосредственно потребителям. Это раздражало и злило оптовиков, и пробуждало в них враждебное к нашей торговле отношение».

В-третьих, «наш экспедиционный способ торговли ни в ком из солидных купцов не создавал уверенность в серьезности наших намерений насчет долгосрочной торговли в Хиджазе. Все это умело использовалось кругами, связанными с англоиндийским рынком». Представители правительственных кругов, лично заинтересованные в развитии торговли с другими странами и фирмами, их представляющими, «действовали двояко». Либо открыто «возглавляли антисоветскую клику», ратовавшую за прекращение торговли с Россией (примером тому – поведение Фуада Хамзы в деле о запрете нашей торговли), либо «молча поощряли бойкотирование наших товаров» (иллюстрацией тому – поведение Дамлюджи во время бойкота 1927 г.).

Переписка Н. Тюрякулова по вопросу о «заказе у нас сахара губернатором Джидды», ‘Абдаллой ‘Алиризой, писал К. Хакимов, показывает, что «размещение заказа стопорится не без нажима Фуада Хамзы». Он оттягивает оформление «почти состоявшегося заказа в ожидании своей доли», не видя «личной заинтересованности в этой сделке».

Главными товарами нашего ввоза в Аравию, заключает К. Хакимов, «должны стать сахар, керосин, бензин, мука, спички, мыло и мануфактура. Торговля должна быть оптовой» (12).

Информируя НКИД о его встречах и беседах с Фуадом Хамзой (13–14.07.1929) по вопросу о возобновлении советской торговли в крае, Н. Тюрякулов подчеркивал, что даже с учетом препятствий, чинимых нашей торговле Фуадом Хамзой, Москве не следовало «обрывать… связи» с Хиджазом. Ноборот, нужно было, как он считал, развернуть «более настойчивую работу для поднятия заинтересованности геджасского правительства в советских товарах». Правительство Ибн Са’уда, пояснял Н. Тюрякулов, переживало в то время «весьма чувствительный финансовый кризис», и привлечь его внимание к торговле с нами можно было бы «посредством предложения выгодных ему торговых сделок». Своевременным в контесте всего сказанного выше ему представлялось иметь в распоряжении советской дипмиссии «реальный товарный фонд», с востребованным в Хиджазе ассортиментом, который в нужный момент можно было бы предложить «геджасскому правительству». Обращал он внимание НКИД в своем донесении и на такой заслуживающий, по его мнению, внимания компонент внутриполитической обстановки в Хиджазе, который «мог бы обернуться позитивом для нас», как «незаконченность процесса образования, придворных группировок», как он их называет. «Физиономия новых людей, появившихся при Ибн Сауде, еще не совсем ясна», уведомлял он НКИД, и это – возможность для того, чтобы установить с ними контакты, и с их помощью покачнуть его мнение в пользу восстановления торговли с нами (13).

Одним из тех лиц из ближайшего окружения Ибн Са’уда, которых Н. Тюрякулов характеризовал как сторонников развития отношений с Советским Союзом, он считал министра финансов ‘Абдаллу Сулаймана. Полагал, что через него и тесно связанных с ним нескольких влиятельных чиновников в Джидде, а также при деятельном посредничестве компании Лазарини дело это сдвинуть с места было бы вполне реально. Компания Лазарини, с его слов, не только могла, но и готова была заняться этим. Кантес, руководитель местного отделения компании «Лазарини и Ко.», информировал НКИД Назир Тюрякулов, который «обслуживает пароходы “Совторгфлота”, недавно вернулся из поездки в Суэц», из места нахождения главы этого дома, и передал мне его предложение насчет желания «взять на себя реализацию в Геджасе [Хиджазе] наших нефтепродуктов от своего имени». Заявил, что его хозяин готов предоставить «солидные банковские гарантии», в том числе в Египте и в Италии. Нефтепродукты, продолжал Н. Тюрякулов, «могут и должны доставляться в Джидду на советских пароходах». Со слов Кантеса следует, сообщал Н. Тюрякулва, что «к делу он может привлечь одного из местных воротил», ‘Али Аммари, специального финансового инспектора короля в Джидде, подчиненного непосредственно ‘Абдалле Сулайману. И что при участии ‘Али Аммари возможно будет забрать в свои руки «правительственные поставки», то есть правительственные заказы, и установить деловые связи с теми купцами, которые «зависят от Аммари» (14). Таким путем, резюмировал Н. Тюрякулов, посредством заключения сделки с Лазарини и при участии в ней ‘Абдаллы Сулаймана, мы смогли бы попытаться «пробить брешь в стене бойкота наших товаров» и проложить путь для последующего расширения масштабов нашей торговли в Хиджазе.

21 ноября 1929 г. Н. Т. Тюрякулов известил НКИД, что в беседе с ним Фуад Хамза сказал, что ««хиджазское правительство хотело бы, чтобы советское, английское, турецкое и француское представительства имели в Джидде один и тот же ранг дипломатических миссий» (14). Москва на это сообщение отреагировала незамедлительно – 22 ноября 1929 г. Н. Тюрякулову были выписаны новые верительные грамоты, согласно которым он назначался полпредом.