Текст книги "Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории"

В апреле 1931 г. К. Твитчел прибыл в Хиджаз. Первым делом занялся поисками воды в Вади Фатима, что на пути в Мекку. Затем исследовал старинные золоторудные шахты, известные как Золотые копи царя Соломона, а потом отправился в Эль-Хасу (зимой 1931–1932 г.). По результатам проделанной там работы К. Твитчел рекомендовал начать нефтепоискове работы в районе Дамама, где впоследствии и обнаружили нефть.

Заметное место в истории нефти в Саудовской Аравии принадлежит и Джону Филби, принявшему ислам, взявшему имя ‘Абд Аллах и ставшему советником Ибн Са’уда. Весной 1932 г. Джон Филби познакомился в Лондоне с Ф. Лумисом, сотрудником нефтяной компании «Стандарт Ойл оф Калифорния» (СОКАЛ), и имел с ним обстоятельную беседу по вопросу о нефтяных концессиях в землях Ибн Са’уда. Об этой встрече узнали, и, как выяснилось позже, не без участия самого Джона Филби, воротилы финансово-нефтяного бизнеса Англии. Результатом игры, затеянной Филби, стал нашумевший в свое время англо-американский нефтяной аукцион на получение концессии в Саудовской Аравии. Со стороны СОКАЛ в нем принимали участие уже известные читателю Ллойд Гамильтон в компании с К. Твитчелом, а со стороны «Иракской нефтяной компании» – Стивен Лонгригг.

Надо сказать, что прогнозы британских специалистов относительно наличия нефти во владениях Ибн Са’уда были довольно пессиместичными. Поэтому их участие в нефтяном аукционе, устроенном Филби, носило, скорее, характер политико-дипломатический, нежели экономический. Задача англичан состояла в том, чтобы «оградить Аравию от американцев», не допустить их проникновения на полуостров.

Нефтяной аукцион, мастерски проведенный Джоном Филби, показал, что, в отличие от англичан, американцы готовы были рискнуть, и даже заплатить за собственный риск. Ибн Са’уд на сделку с ними пошел (май 1933 г.). Обладателем первой нефтяной концессии в его землях стала, как уже упоминалось в этой книге, компания СОКАЛ. К концу 1938 г. ее поисковая группа пробурила шесть скважин. И только седьмая (цифра семь, к слову, у арабов Аравии – «счастливая») показала наличие промышленных запасов нефти. Так, работа, начатая в Северной Аравии первопроходцами-энтузиастами, увенчалась в 1930-х годах открытием нефтяного Клондайка, аравийского нефтяного Эльдорадо.

В 1939 г. король и его двор посетили район нефтедобычи в Дахране, где был разбит лагерь на 350 шатров и прошли празднества по случаю начала добычи нефти в королевстве.

Созданию хорошего имиджа советского дипломатического представительства среди населения Джидды способствовала открытая при нем (декабрь 1927 г.), при участии Нины Александровны, жены Н. Тюрякулова, амбулатория. Должного медицинского обеспечения в Джидде в то время не имелось. Женщины, докладывал Н. Тюрякулов, вообще были «лишены медицинской помощи». В силу бытовавших среди жителей Джидды древних обычаев и традиций «показывать своих больных жен и дочерей мужчинам-врачам» в тех же голландской и английской дипломатических миссиях, обслуживавших и местное население, они избегали (116). «Пребывание здесь врачей Лидии Петровны Тивель и Нины Александровны Тюрякуловой, – говорится в одном из донесений нашего полпреда, – выявило в Джидде острую необходимость в женщине-враче» (117). «С 1 августа 1933 г. по 1 апреля 1935 г., – сообщал он, – в амбулатории было принято свыше 20 тысяч больных». Среди лечившихся в ней фигурировала и жена Ибн Са’уда (118).

Действовал при амбулатории и стоматологический кабинет. Трудился в нем прибывший в Джидду в 1932 г. дантист Мерзон, переведенный впоследствии из Джидды в Йемен.

Особенно запомнилась и жителям Джидды, и администрации города работа советского врача-эпидемиолога Шабсайа Давидовича Мошковского (1895–1982), направленного в Джидду в 1929 г., по просьбе Н. Тюрякулова, для оказания медицинской помощи лицам с инфекционными заболеваниями (холерой, малярией и дезинтерией), заносимых паломниками. Именно врач Мошковский вылечил эмира Файсала, наместника короля в Хиджазе, от малярии. Более того, «когда в 1930 г. египетские власти, – как информировал НКИД Н. Тюрякулов, – желая сорвать паломничество в Мекку, объявили Хиджаз “опасным по холере”, то советский профессор Мошковский, работавший в то время при полпредстве в Джидде, помог геджасскому правительству опровергнуть это ложное заявление», и не допустил срыва хаджжа (119).

В конце декабря 1930 г., как уведомлял НКИД Назир Тюрякулов, в СССР возвратился доктор Нахашвили, и в Джидде «остался один только профессор Мошковский. Как врач, д-р Мошковский пользовался «большим авторитетом». Он «лечил от малярии не только наместника Файсала, но и других видных деятелей королевства». Его жена, терапевт по специальности, оказывала медицинские услуги женщинам Джидды. В 1931 г., как следует из переписки Н. Тюрякулова с НКИД, у Ш. Д. Мошковского имелись жилищные проблемы в Москве. «Мошковский много нервничает из-за квартирных неурядиц в Москве, – писал (04.03.1931) Н. Тюрякулов. – Необходимо оказать семье (сестре) самое активное содействие. Было бы желательно получить от Вас [Полякова, НКИД] успокоительные строчки на этот счет» (120).

26 января 1932 г. в Джидду (на смену Мошковскому, возвратившемуся в Советский Союз) прибыли врачи Виленский и Кудлаев (121).

Большой популярностью среди джиддийцев пользовался, как явствует из донесений Н. Тюрякулова, и прибывший 15 июля 1933 г. на работу в амбулатории при советском полпредстве врач Г. Д. Жуков-Хованский (сменил доктора Виленского). «Один день он принимал мужчин, другой – женщин; ежедневно до 30–40 человек. За истекшее время [эта депеша Н.Тюрякулова датирована 27.08.1933] осмотрел 710 человек». Наша амбулатория, отмечал Н. Тюрякулов, «обслуживает почти весь местный гарнизон. Недждцы-солдаты о нашем докторое говорят: “Дохтур балшивик зайн” [Доктор-большевик хорош!]. Состав больных – городская беднота, купечество, солдаты, полицейские, чиновники и иностранцы». Поначалу медицинские услуги оказывались им бесплатно. Но по мере увеличения числа лиц, обращавшихся к нему за медицинской помощью, «постепенно стала вводиться платность» (122).

В 1935 г. по просьбе Ибн Са’уда для работы по контракту при дворе короля в Джидду прибыла (15 мая) врач-гинеколог Амина Валиулловна Алимбек (1894–1938). 31 мая она выехала из Джидды в Эр-Рияд. По пути туда побывала по распоряжению короля в Та’ифе, где осмотрела жену одного из сыновей монарха, и 14 июня 1935 г. была в Эр-Рияде. Проработала в Саудовской Аравии два года. Открыла аптеку и две амбулатории. Одну из них – во дворце короля (для обслуживания его гарема), а другую – по охране материнства и младенчества – в городе (в Эр-Рияде). Ибн Са’уд уважал и ценил ее. Отзывался о ней в письме советскому полпреду так: «Она – хороший доктор; знает наш быт, и с уважением относится к нашим обычаям, традициям и законам». После ее отъезда из страны, вызванного болезнью, Ибн Са’уд обращался в советское полпредство с просьбой «направить ему из СССР другого врача-женщину». Однако эта его просьба, в том числе и в связи с закрытием полпредства СССР в Джидде (11 сентября 1938 г.), удовлетворена не была (123). Известно, что Амина Алимбек так и не выздоровила; и в 1938 г., находясь на лечении в Крыму, в Евпатории, скончалась.

В 1937 г. в амбулатории при советском полпредстве в Джидде работал врач Степуков. Согласно донесениям английских дипломатов, он принимал в день не менее 80 человек. После закрытия советской дипмиссии в СССР не вернулся, остался в Джидде. Получил саудовское подданство. Проживал, к слову, в одном доме с русским белоэмигрантом Максимовым, о котором мы еще расскажем читателю. Обратился к запросом к местным властям насчет разрешения на ведение врачебной практики в Джидде. Департамент здравоохранения таковое ему выдал. Врачем, как вспоминали работавшие в Джидде англичане, зарекомендовал себя хорошим; пользовался уважением среди горожан.

Весомый вклад, помимо здравоохранения, внесли россияне и в создание воздушного флота Саудовской Аравии. Первые двое русских авиаторов-белоэмигрантов, летчик Николай Филиппович Найденов и авиатихник Максимов, прибыли в Джидду 3 июня 1934 г. (по приглашению правительства Саудовской Аравии) для проверки технического состояния оказавшихся в распоряжении молодого государства трофейных летательных аппаратов и приведения их в порядок.

18 ноября 1934 г. в Та’иф, где шло строительство первой в королевстве базы ВВС, приехали еще двое руссских специалистов из числа белоэмигрантов, пилот Кучлавский (по другим источникам – Кушлянский) и механик Маковецкий. Вместе с Найденовым и Максимовым они занялись обучением национальных кадров летному мастерству и навыкам обслуживания и ремонта самолетов.

Один из них русские специалисты привели в порядок через месяц, и 2 июля 1934 г. состоялся первый полет самолета королевского авиаотряда – из Джидды в Та’иф. За штурвалом находился Николай Найденов.

С базы ВВС в Та’ифе саудовские авиаторы – при участии в их подготовке русских специалистов – совершили свои первые полеты. По поручению саудовской стороны группа русских специалистов во главе с Найденовым провела в 1936 г. и осмотр технического состояния трех закупленных еще в 1929 г. самолетов Wapiti. После чего их разместили на базе в Та’ифе, и стали использовать для обучения саудовских летчиков.

В 1937 г. в Джидде, в присутствии короля Ибн Са’уда, состоялся первый воздушный парад (с участием шести самолетов; четыре из них пилотировали саудовские летчики).

Под руководством Найденова, саудовские пилоты освоили моноплан, подаренный королю Ибн Са’уду французским правительством (был переоборудован под воздушную карету скорой помощи для нужд правящего семейства Аль Са’уд).

Как сложились судьбы авиаторов-россиян, стоявших у истоков саудовской авиации, неизвестно. Знамо только, что в ходе проведенного исследования сотрудники журнала «Русские Эмираты» обнаружили имя капитана Николая Найденова в списке 753 россиян-эмигрантов, погребенных на кладбище греческого монастыря Святого Георгия в Старом Каире (скончался 28 марта 1947 г., в возрасте 56 лет). Там же похоронена (годом позже) и его жена – Найденова Лидия Анисимовна (124).

Сохранились во времени и сведения о том, что русские летчики и авиатехники служили также и у шарифа Хусейна, главы Дома Хашимитв, потесненного из Хиджаза Ибн Са’удом. Так, еще до заключения правительством Ибн Са’уда контракта с Максимовым, на него, работавшего тогда таксистом в Каире, выходил сам Лоуренс Аравийский. Предлагал заняться поддержанием технического состояния аэропланов короля Хусейна. Обещал хорошую зарплату и дом в Хиджазе. Максимов приглашение принял. Но после отречения короля Хусейна от власти Хиджаз покинул и возвратился в Каир.

Состоял на службе у короля Хусейна и русский пилот – Николай Широков. Принимал участие в боевых действиях Хашимитов с Са’удитами. Погиб 18 января 1925 г. – вследствие преждевременного взрыва самодельной бомбы, находившейся на борту его аэроплана. Воины-бедуины Ибн Са’уда отсекли ему голову, надели на пику и носились с ней, показывая ихванам-сотоварищам, что «летающий дьявол», как они прозвали изрядно досаждавшего им русского летчика, не так уж и страшен.

Джидда начала 1930-х годов (в описании С. Матюшкина, о котором упоминает в своей книге «Несостоявшееся партнерство»

B. В. Наумкин) – это город с населением в 60 тыс. чел., «с улицами без названий и домами без нумерации». Тамошний дворец Ибн Са’уда располагался «примерно в одном километре от города». В этом дворце, где «помещался и гарем короля», он «останавливался, когда приезжал на побережье». Повествуя о жителях Джидды,

C. Матюшкин рассказывал, что мужчины носили длиннополые белые рубахи и европейские пиджаки. Головы их прикрывали головные платки, удерживаемые специальными «обручами из шерстяных нитей», а также «чалмы и тюрбаны», по которым можно было судить о «знатности и достатке» их владельцев. Женщины, попадавшиеся на глаза на улочках и на базаре, передвигались, как правило, с закрытыми лицами. Случаев хулиганства в городе, через который во время хаджжа, «проходили тысячи паломников, направлявшихся в Мекку», можно сказать, и вовсе не было. Подтверждением тому – отсутствие о них людской молвы. Случись таковые, то моментально сработало бы сарафанное радио, и вскоре «весь город» судачил бы этом (125).

Штат советской дипмиссии в Джидде во времена Н. Тюрякулова был небольшим. Переводчиком служил упоминавшийся уже нами Хикмет Бекинин. Скончался он от дизентерии, в ночь с 19 на 20 июля 1929 г., в три часа утра. Подхватил желудочную инфекцию, выпив ковш сырой воды на местном рынке. В тот же день его похоронили на кладбище Умм-эль-Хавва (Кладбище Евы) – «с соблюдением всех мусульманских обрядов», как сообщал Н. Тюрякулов (22.07.1929) (126).

Должность секретаря полпредства, когда Н. Тюрякулов начинал работать в Джидде, исполнял Степан Кузьмин (1930–1932). «Полпред Назир-бей, – вспоминал он, – как мусульманин, периодически посещал Мекку, где черпал интересовавшую нас информацию. Единственным нашим развлечением являлись прогулки на прекрасном шестицелиндровом “Фиате”. Изредка выезжали на охоту. Бывали на загородных прогулках с представителями других миссий, с которыми складывались хорошие отношения» (127).

«В конце декабря 1930 г., – говорится в опубликованных дневниках Н. Тюрякулова, – в Джидду прибыл в качестве 2-го секретаря тов. Матюшкин. 27 февраля 1931 г. тов. Туйметов выехал в СССР и временно обязанности 1-го секретаря стал выполнять Матюшкин». Ведя речь в своей книге о Степане Васильевиче Матюшкине, который почти два года (1930–1932) проработал секретарем советского полпредства в Джидде, В. В. Наумкин, знавший его лично, сообщает о нем следующее. Родился будущий дипломат в 1903 году. Окончил церковно-приходскую школу. Учился в Московском институте востоковедения. Поступил на службу в НКИД. Был командирован на работу в советскую дипмиссию в Джидде. Его супруга, врач Татьяна Григорьевна Кузьмина, трудилась «в медицинской части при представительстве. Ей довелось лечить от ревматизма самого короля Ибн Са’уда». После возвращения из служебной командировки он два года состоял в штате НКИД. Но карьера дипломата почему-то не сложилась, и в 1934 г. он стал преподавать в Коммунистическом университете трудящихся Востока при Коминтерне (КУТВ). По доносу одного из слушателей этого университета его «обвинили в “правом уклое” из-за “неправильной позиции по отношению к египетскому крестьянству” и вычистили из партии». Затем он «трудился в Ступино, на авиационном заводе», который во время войны эвакуировали в г. Павлово. Во второй половине 1930-х годов, пишет В. Наумкин, «Степан Васильевич и его жена, опасаясь репрессий, дали своим двум дочерям – Тамаре и Эмине – фамилию матери, чтобы защитить их в случае неминуемого, как казалось, ареста». После войны С. Матюшкин работал в органах Госконтроля, а в конце трудовой деятельности – «на одном из предприятий деревообрабатывающей промышленности, откуда вышел на пенсию» (128).

Должность первого секретаря в нашем полпредстве в Джидде занимал откомандированный туда в 1930 г. Шакир Сафиуллович Измайлов (07.12.1897-15.12.1937). Родился он в семье железнодорожника. В годы 1-ой мировой войны участвовал в революционной деятельности большевиков. После демобилизации из армии (1918) был секретарем мусульманской секции Самарского губкома РКП (б). В 1920-е годы трудился в Татарии и Москве: в 1922–1924 гг. являлся секретарем татарско-башкирского бюро при ЦК РКП (б), а в 1925–1929 гг. занимал должность наркома труда ТАССР. Находясь на службе в полпредстве СССР в Джидде, совершил хаджж (1934). Будучи отозванным в Москву (1936), занимал должность референта 1-го Восточного отдела Народного комиссариата внешних дел. Владел арабским, турецким и персидским языками. В сентябре 1937 г., после проведенного в его квартире обыска (21.09.1937), был арестован (22.09.1937) и 15 декабря 1937 г. по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации приговорен Военной коллегией Верховного Суда СССР к смертной казни, и в тот же день расстрелян. Его жену Уранию также арестовали и отправили в АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников родины), где она провела восемь лет. В 1956 г. Шакир Сафиуллович Измайлов был реабилитирован (129).

В начале 1936 г. Н. Тюрякулова, работавшего в Джидде с 1928 г., отозвали в Москву (на основании решения ЦИК СССР от 03.01.1936 г.), а на место полпреда СССР в Саудовской Аравии назначили (07.12.1935) К. Хакимова. Девятого марта 1936 г. король Ибн Са’уд направил председателю ЦИК СССР М. И. Калинину письмо, в котором уведомил его о полученном им сообщении о «переводе Назира Тюрякулова на другую работу». Высказал «удовлетворение теми усилиями, которые были приложены… Полномочным Министром [Тюрякуловым] для развития дружественных связей и добрых отношений» между обеими странами. Подчеркнул, что «его [Тюрякулова] деятельность оставила хорошие результаты» (130).

По возвращении в Москву (после месячного заграничного отпуска) Н. Тюрякулова зачислили в резерв НКИД. Затем он недолгое время проработал в Московском институте языка и письменности народов Востока при Совете национальностей ЦИК СССР. В июне 1936 г. Н. Тюрякулова включили в резерв ЦК ВКП (б), а в июле 1937 г. арестовали (17.07.1937), в его квартире в печально известном «доме на Набережной», по обвинению в участии в «антисоветской пантюркистской диверсионно-террористической организации, ставившей целью свержение Советской власти». Инкриминировало ему и шпионаж в пользу Турции, и ведение пантюркистской агитации, и призывы к «террористическим методам борьбыс руководителями Советской власти». 3 ноября 1937 г. по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР его расстреляли. Похоронили на подмосковном специальном полигоне НКВД «Коммунарка». Супруга Назира Тюрякулова, Нина Александровна, также арестованная и осужденная, отбывала наказание в Казахстане, в печально известном Акмолинском лагере для жен изменников родины (АЛЖИР), где и погибла. Реабилитировали Н. Тюрякулова 28 января 1958 г. (131).

Анель Назировна Тюрякулова-Кокошвили, дочь Назира Тюрякулова, получив высшее образование, сорок лет проработала в НИИ авиационных материалов. Прошла путь от лаборанта до главного инженера. Скончалась в 2003 г. (132).

Глава 3
Вторая командировка Карима Хакимова в Джидду, последовавший вскоре отзыв в Москву, упразднение советского полпредства в Саудовской Аравии и попытки его открытия в 1940-е годы
Запечатленное время

Поскольку оживления в советско-саудовских отношениях не наблюдалось, говорится в архивных документах внешнеполитического ведомства СССР, а объем оперативной информации советской дипмиссии в Джидде резко сократился (даже справочных материалов о положении дел в стране и на Аравийском полуострове в целом и тех практически в НКИД не поступало), встал вопрос о замене полпреда. И хотя Н. Тюрякулов и не сидел, сложа рук, и сделал, действительно, немало для укрепления престижа СССР в Аравии, его решили из Королевства Саудовская Аравия отозвать (государство, образованное Ибн Са’удом, стало называться Королевством Саудовская Аравия 23 сентября 1932 г.).

Полпредство вновь возглавил К. Хакимов (назначение на пост полпреда в Джидде состоялось 7 декабря 1935 г., а 25 марта 1936 г. он вручил верительные грамоты королю Ибн Са’уду). Его доверительные отношения с королем, авторитет при дворе Ибн Са’уда и умение находить общий язык с арабами сделали свое дело – политический диалог возобновился, оживились коммерческие связи. «Создается впечатление, – сообщал К. Хакимов, – что мое появление было воспринято ими как знак оживления нашей работы после продолжительного затишья, вызванного объективными и субъективными факторами. Купцы обращаются с торговыми предложениями. Наше дальнейшее пассивное пребывание, несомненно, вызовет разочарование и приведет к дальнейшему понижению интереса к нам…, и само наше пребывание здесь потеряет смысл» (1).

На деле все так и произошло. Перспективы активизации отношений между Москвой и Эр-Риядом, открывшиеся, было, с приездом К. Хакимова в Джидду, вскоре сошли на нет. Причиной тому – и охлаждение интереса Москвы к Саудовской Аравии, и развернувшиеся в СССР печально известные политические процессы. Сталинские репрессии, обрушившиеся на советское общество, затронули и внешнеполитическое ведомство СССР. К лету 1939 г. было репрессировано пять заместителей наркоминдела (в то время М. М. Литвинова), 48 послов, 140 сотрудников центрального аппарата Наркомата иностранных дел. Репрессиям подверглись работники практически всех советских посольств; штат нескольких из них – в полном составе. Чистка дипломатических кадров не обошла стороной и советское полпредство в Джидде.

6 сентября 1937 г. К. Хакимова неожиданно отозвали в Москву, и сразу же по прибытии в столицу арестовали (27 октября 1937 г., по обвинению в шпионаже и контрреволюционной деятельности), осудили как «врага народа» и расстреляли (10 января 1938 г., на спецполигоне «Коммунарка»; там же и похоронили). В то время не было уже в живых ни хорошо знавшего его В. В. Куйбышева (1888–1935), под началом которого он воевал в годы Гражданской войны, ни Г. В.Чичерина (1872–1936), высоко ценившего К. Хакимова как дипломата-востоковеда, которые могли бы заступиться за него. Жизнь талантливого дипломата, сумевшего установить доверительные отношения с лидерами двух крупнейших тогда государств Аравии – с основателем Королевства Саудовская Аравия королем Ибн Са’удом (1880–1953) и правителем Йеменского Мутаваккилийского Королевства имамом Йахйей (1869–1948) – трагично оборвалась.

Вспоминая о тех днях, Флора Каримовна, дочь Хакимова, рассказывала: «Мы жили в доме Наркоматиндела на улице Маркса и Энгельса. Во дворе дети играли в Ежова. Отец дал с границы телеграмму, и мы поехали его встречать на вокзал. Но не встретили. Часа через четыре он все же появился дома. Узнав об этом, у нас собрались те, кто работал с папой раньше. Не понимали, что творится. Просили отца разобраться. Прошло несколько дней. Я вернулась из школы, смотрю: дверь в комнату оклеена белой бумагой. Отца больше никогда не видела. Дворник Гаврюша поймал меня во дворе, и говорит: поживи у нас, твою маму тоже возьмут.» (2).

И вскоре супругу К. Хакимова, Хадичу Гайнутдиновну Хакимову, которой исполнилось в ту пору 35 лет, арестовали и приговорили (02.03.1938 г., ОСО при НКВД СССР), «как члена семьи изменника Родины», к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. После освобождения из Карлага (10.11.1945) она проживала с дочерью Флорой в поселке Юдино Одинцовского района Московской области (жительствовать в больших городах как «жене врага народа» ей запрещалось). В Москву они перебрались только после посмертной реабилитации (28.01.1958) К. А. Хакимова.

Следует сказать, что Карима Абдрауфовича Хакимова, «первопроходца советской дипломатии в Аравии», как о нем отзываются отечественные дипломаты-арабисты, хорошо помнят (и автор этой книги тому свидетель) и в Саудовской Аравии, и в Йемене. Дело своего именитого предка продолжил правнук Карима Хакимова, Мадияр Исмаилов, возглавивший в 2013 г. генеральное консульство Казахстана в Джидде.

«То, что сделал этот человек как дипломат, как представитель нашей страны, – писал бывший посол СССР в Йеменской Арабской Республике Вениамин Викторович Попов, – трудно переоценить. Именно в результате в значительной степени его личного вклада был заложен фундамент отношений молодого советского государства с арабским миром» (3).

Последствия сталинских репрессий в НКИД не замедлили сказаться на деятельности советской дипломатии. Безжалостное истребление профессионалов в застенках НКВД обернулось ростом некомпетентности и связанной с ней безынициативностью и утратой способности правильно анализировать и грамотно прогнозировать развитие событий в странах нахождения советских дипмиссий. Ярким примером тому – Саудовская Аравия, закрытие в Джидде, в 1938 г., советского полпредства.

Ибн Са’уд несколько раз запрашивал Москву относительно того, как сложилась судьба возвратившегося в СССР К. Хакимова (накануне его отъезда в Советский Союз он предлагал ему остаться в королевстве). Не получив никакого ответа и, догадываясь, что с ним могло произойти, монарх Саудовской Аравии четко и ясно дал понять советскому руководству (по дипканалам), что «другого советского полпреда в своей стране он видеть не хочет». В ответ на это Москва, по инициативе наркома М. М. Литвинова, «подвела советскую дипломатическую миссию в Джидде под сокращение штатов».

4 апреля 1938 г. НКИД СССР внес в ЦК ВКП (б) предложение о «ликвидации полпредства в Джидде». Аргументируя такое предложение, руководство внешнеполитического ведомства СССР указывало, в частности, на то, что отношения Советского Союза с Саудовской Аравией свелись, дескать, исключительно «к протокольным вопросам и медицинскому обслуживанию местного населения». Перспектива улучшения советско-саудовских отношений не просматривалась; «политическая информация» поступала из Джидды «крайне редко», более того, – «серьезного характера» не носила (4).

13 апреля 1938 г. ЦК ВКП (б) принял постановление об «упразднении полпредства СССР в Саудовской Аравии».

11 мая 1938 г. поверенный в делах СССР в Саудовской Аравии Галей Фахретдинович Фаттахов получил телеграмму НКИД, в которой сообщалось, что, «согласно решению правительства, полпредство в Саудовской Аравии ликвидируется». Поверенному в делах предписывалось сделать следующее устное заявление представителю саудовского правительства: «В связи с сокращением сети своих дипломатических и консульских представительств правительство СССР закрывает полпредство в Джидде, но будет и впредь поддерживать дипломатические отношения с саудовским правительством путем непосредственной переписки, либо через дипломатических представителей обеих стран в Лондоне». При этом Москва заверяла саудовское правительство в «неизменности дружественных чувств СССР к Саудии» и в том, что «закрытие миссии в Джидде ни в какой степени не вызывается каким-либо изменением этих чувств и не нанесет ни малейшего ущерба дружественному отношению СССР к народу, правительству и королю Саудии» (5).

30 мая 1938 г. Галей Фаттахов (киргиз, при К. Хакимове служил 2 секретарем полпредства) уведомил все иностранные диппредставительства в Джидде о том, что в связи с его отъездом в отпуск управлять делами советской дипмиссии будет Литвин (6).

11 сентября 1938 г., как следует из архивных документов, Джидду покинули последние сотрудники нашей дипмиссии.

О Галее Фаттахове все иностранцы, работавшие в Джидде, отзывались исключительно позитивно. Был он человеком в Хиджазе популярным, вспоминали английские дипломаты; пользовался уважением среди местного населения. Добрую память оставила о себе и его жена, мусульманка, хорошо говорившая по-турецки и дружившая с женой принца Файсала, «турчанкой» (так называли Иффат ал-Сунайан, представительницу знатного североаравийского клана, одно из семейств которого турки в качестве заложников вывезли в свое время в Константинополь, где с ней и познакомился принц Файсал).

С архивными документами насчет того, как сложилась судьба Г. Ф. Фаттахова по возвращении в Советский Союз, автору этой книги ознакомиться, к сожалению, не удалось. В работах некоторых европейских историков говорится о том, что и сам он, и все другие члены советской дипломатической миссии, прибыв в Москву, сразу же подверглись репрессиям – «за провал деятельности миссии в Аравии», как указывалось в предъявленном им обвинении (7). Инкриминировали ему и скрытую, якобы, им от Москвы, имевшую будто бы место встречу и беседу с принцессой Алисой Елизаветой Марией Ваттенберг (1885–1969) во время ее визита в Саудовскую Аравию (25 февраля – 17 марта 1938 г.). Дело в том, что принцесса Алиса являлась племянницей последней российской императрицы Александры Федоровны, жены Николая II. Припомнили ему, должно быть, и доктора Степукова, «невозвращенца», оставшегося жить в Джидде.

Малоизвестные страницы истории Саудовской Аравии, в том числе и периода деятельности там советской дипломатической миссии, – это отношения Эр-Рияда с нацистской Германией. Согласно документам, опубликованным в 2011 г. Международным фондом «Демократия», фашисты стали проявлять внимание к Арабскому Востоку в начале 1930-х годов. Именно тогда ‘Абд ал-Джаббар, бывший директор таможенной службы Эр-Рияда, посетил Багдад (середина 1933 г.), где по поручению короля Ибн Са’уда повстречался и переговорил с уполномоченным немецким представителем. Попросил его довести до сведения германского правительства готовность семейства Аль Са’уд к развитию коммерческих отношений с Берлином, и даже к тому, чтобы предоставить немцам (наряду, получается, с американцами) концессию на проведение геологоразведочных работ в Эль-Хасе (8).

Из архивных документов, опубликованных фондом «Демократия», явствует, что в декабре 1935 г. некий капитан Штольце, сотрудник Абвера, получил приказ приступить к налаживанию прямых связей с лидерами национально-патриотических организаций в Сирии и в Палестине, а также направить специального агента в Багдад – для поддержания им оттуда контактов с Ибн Са’удом. За работу канала связи Эр-Рияда с немецким посольством в Багдаде отвечал Йусуф, личный секретарь Ибн Са’уда, «ярый националист», сторонник выстраивания широких и тесных отношений с Германией и Италией времен Гитлера и Муссолини.

В январе 1939 г. стороны установили дипломатическими отношения и обменялись дипломатическими миссиями (на основании Германо-саудовского договора о дружбе от 26.04.1929 г.). Германским дипломатическим представителем в Джидде стал Фриц Гробба (1886–1973). Немецкая дипломатическая миссия, как докладывали в Лондон британские дипломаты, являлась тогда «опорным пунктом гитлеровской пропаганды среди местных арабов и мусульман-паломников».

Тогда же, в 1939 г., Ибн Са’уд заключил сделку с Бенито Муссолини (1883–1945) – на поставку Италией легкого стрелкового оружия, а потом и контракт Гитлером (июль 1939 г.) – на приобретение у Германии 4 тысяч винтовок и на строительство с помощью Берлина военного завода в окрестностях Эр-Рияда. Вслед за этим подписал Договор о дружбе и торговле с Японией.

Основой дружбы Эр-Рияда с Берлином, со слов известного английского разведчика Филби-старшего (1885–1960), перешедшего на службу к королю Саудовской Аравии, являлась обоюдная ненависть Гитлера и Ибн Са’уда к евреям. Часть оружия, поступавшего в Саудию из Германии, нелегально переправлялась в Палестину, которую в Эр-Рияде хотели видеть тогда только арабской, и никак не еврейской. Оружейная сделка с Гитлером имела целью в том числе увеличение поставок оружия в Палестину. Некоторые историки полагают, что в тайной операции немцев по переброске оружия из