Текст книги "Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории"

С утверждением власти Ибн Са’уда в Неджде и Хиджазе его статус как «независимого правителя Неджда» под протекторатом Великобритании, зафиксированный в англо-неджском соглашении от 1915 г., абсолютно не соответствовал уже сложившимся в том крае новым политическим реалиям. Понимали это и англичане. Их переговоры с Ибн Са’удом, начавшиеся в ноябре 1926 г., завершились подписанием в Джидде, 20 мая 1927 г., нового договора – англо-хиджазского. Он констатировавал признание Англией Ибн Са’уда «королем Хиджаза, Неджда и присоединенных областей», а также «полную и абсолютную независимость владений» Ибн Са’уда. Сделав этот вынужденный политико-дипломатичический реверанс в сторону Ибн Са’уда, Великобритания, вместе с тем, ясно дала понять, что его «дружба с Москвой» воспринимается в Лондоне по-прежнему отрицательно.

В ходе переговоров (с английской стороны их вели сэр Гилберт Клейтон и мистер Джордан, британский консул в Джидде) Англия пыталась воспользоваться трудным финансовым положением Ибн Са’уда и заставить его пойти на несколько важных для Лондона уступок. Во-первых, отказаться от района Ма’ан (ныне – центр одноименной иорданской провинции), аннексированного британцами во времена хиджазско-неджской войны. Во-вторых, официально подтвердить права Англии (вопреки одному из постановлений Мекканского конгресса) на сохранение за ней контроля над Хиджазской железной дорогой (строительство ее продолжалось в течение 1900–1908 гг.; дорога предназначалась для перевозки мусульманских паломников из Дамаска в Медину, а в дальнейшем – и в Мекку). В-третьих, согласиться на создание «особой независимой территории» под протекторатом Великобритании для племен Джабаль Шаммара (британцы имели в виду задействовать этот «независимый удел», когда потребуется, в качестве инструмента для оказания давления на Ибн Са’уда). В-четвертых, включить в договор положение о праве Англии на выполнение в Хиджазе своего «исторического долга перед человечеством» – права на борьбу с работорговлей. Надо сказать, что исполнение данной «гуманной миссии» британцы многократно использовали в качестве прикрытия для вмешательства во внутренние дела арабов Аравии, в том числе в целях должного воздействия на непослушных им правителей. Это хорошо продемонстрировали предпринятые ими под таким прикрытием акции в отношении шейхств Прибрежной Аравии. Да и того же Хиджаза, когда в 1925 г. под предлогом борьбы с работорговлей в бассейне Красного моря, а на самом деле для того, чтобы стреножить кампанию Ибн Са’уда по объединению земель Верхней Аравии и не допустить подпадания под его власть Асира, английские суда блокировали Хиджаз с моря.

Заключив англо-хиджазский договор от 1927 г., Лондон признал ‘Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда независимым от Британской империи монархом Аравии – королем Хиджаза, Неджда и присоединенных областей. Со своей стороны, Ибн Са’уд обязался поддерживать отношения мира и дружбы с Кувейтом и Бахрайном, а также с правителями Катара и шейхств Договорного Омана, состоявшими в то время под протекторатом Британской империи (164).

Данный договор явился важной политико-дипломатической победой Ибн Са’уда в его схватке с Англией за отстаивание национальной независимости собранных им земель в Северной Аравии. Заметим, что, согласно Договору о дружбе и союзе с правительством Британской Индии, заключенному 26 декабря 1915 г. в Дарине, Ибн Са’уд признавался Англией только независимым от Османской империи эмиром и «свободным главой племен» Неджда, Эль-Хасы и Эль-Касима, с правом передачи власти по наследству. По сути, англо-неджский договор от 1915 г. устанавливал над Ибн Са’удом хотя и недекларированный, но искусно сформулированный британцами в подписанном с ним официальном документе английский протекторат. Статья третья данного документа, к примеру, запрещала Ибн Са’уду заключать договоры и соглашения с иностранными государствами без предварительных консультаций с Англией; а статья четвертая – обязывала Ибн Са’уда не выдавать никому без согласия Англии каких бы то ни было концессий. Признание же Ибн Са’уда независимым от османов повелителем Неджда с правом передачи власти и «свободным главой племен» Неджда сопровождалось, вместе с тем, одной весьма существенной оговоркой. В ней подчеркивалось, что преемником Ибн Са’уда могло стать только то лицо, которое «ни в коем случае не было бы враждебно» британскому правительству, и подтверждало бы все обязательства, взятые на себя Ибн Са’удом по договору от 26 декабря 1915 г. (165). Таким образом, договор 1927 г. фиксировал принципиально новое, абсолютно независимое от Англии положение Ибн Са’уда как главы суверенного государства Аравии, функционировавшего вне системы внешнеполитических координат английских протекторатов на Аравийском полуострове.

Давая словесный портрет Ибн Са’уда, советский дипломат-арабист, а впоследствии разведчик М. Аксельрод, работавший в Джидде вместе с К. Хакимовым, писал, что роста король ‘Абд ал-‘Азиз был громадного; являлся, пожалуй, самым высоким человеком из всех тех, кого ему довелось видеть в Аравии. Внешне – спокойный, но на деле – максимально собранный и предельно сосредоточенный, он представлял собой образец человека слова и дела. Про таких, как он, арабы говорят: «Весь он – воля, весь – энергия, весь – движение» (166).

С учетом широкого признания Ибн Са’уда на международной арене и ростом его веса и влияния в исламском мире в Москве сочли целесообразным (летом 1927 г.) преобразовать агентство и генеральное консульство СССР в Джидде в полномочное представительство. Верительные грамоты для первого полпреда СССР в Джидде (на имя К. Хакимова) были выписаны 10 сентября 1927 г. (167).

Следует сказать, что вопрос о повышении статуса советского диппредставительства ставился Москвой неоднократно. Уже в то время, когда только принималось решение об открытии дипмиссии в Хиджазе, руководство НКИД исходило из того, что на консульство в Джидде надлежит, и как можно скоро, возложить функции полноценного постоянного представительства.

Осенью 1927 г. К. Хакимов выехал на лечение в Германию и оставил вместо себя временно исполняющим обязанности агента и генконсула Юсуфа Туйметова. С просьбой предоставить ему отпуск для прохождения лечения в Германии К. Хакимов обращался к руководству НКИД еще в начале 1927 года. Ответа не получил. Чувствовал себя неважно. И тогда в новом обращении поставил вопрос о замене его на должности генконсула в Джидде. В ответе Льва Карахана на этот запрос (13 мая 1927 г.) говорилось: «ввиду крайней трудности подобрать подходящее лицо» для работы в «исключительно сложной арабской обстановке», с заменой придется несколько повременить; но через 2–3 месяца руководство НКИД обещает прислать в королевство нового представителя.

На смену К. Хакимову решено было направить Назира Тюрякулова. Есть основания полагать, – что по предложению К. Хакимова, который хорошо знал его еще со времен работы в Туркестане. С предложением назначить на эту должность Н. Тюрякулова, «одного из крупных знатоков исламского мира», Л. Н. Карахан обращался к И. В. Сталину, генеральному секретарю ЦК ВКП (б), 16 ноября 1927 года. Тов. Тюрякулов, отмечал Лев Карахан, вполне приспособлен к «проведению той сложной и тонкой политики, которая требуется от наших представителей в Геджасе».

Из политического дневника Ю. Туйметова явствует, что в фокусе его внимания, когда он замещал К. Хакимова, находились вопросы, связанные с развитием торговых связей с Хиджазом. Хиджасский рынок, докладывал он, «ждет поступлений новых партий наших товаров (главным образом муки и сахара)»; проявляет интерес также к нашему керосину и бензину. С запросом о поставке «крупной партии керосина и бензина (частью для Геджаспра)», сообщал Юсуф Туйметов, к нему обращался «Абдулла Фадль, близкий к королю купец», как он о нем отзывается, а также торговец Ахмад Акбар. Последний из них, по словам Ю. Туйметова, высказывал готовность «выступить в Йемене и Адене» маклером «Руссотюрка» по сбыту «нашей муки и сахара», но с условием наделения его полномочиями по закупке кофе. Есть заказ на самовары и кунганы, писал Ю. Туйметов. В общем, резюмировал он, сезон хаджжа начинается через 2–3 месяца; и к этому времени «необходимо организовать доставку наших товаров» (168).

Именно тогда, рассказывает в своем исследовании жизни и деятельности К. Хакимова российский дипломат-арабист, бывший посол в Саудовской Аравии О. Б. Озеров, Ибн Са’уд «под влиянием своего проанглийского окружения стал активно разыгрывать “советскую карту”», пытаясь добиться от Англии предоставления ему финансовой помощи (169). В ноябре 1927 г. с его одобрения развернулась кампания по бойкоту советских товаров. В связи с возникшей в Хиджазе крайне непростой ситуацией в Москве приняли решение о «временном возвращении в Джидду тов. Хакимова».

Следует сказать, что еще в начале 1927 г. НКИД акцентировал внимание советского руководства на актуальности вопроса о заключении всеобъемлющего договора с «новым крупным государством в Аравии» во главе с Ибн Са’удом. Так, в записке И. В. Сталину от 31 января 1927 г. Л. М. Карахан подчеркивал, что для СССР связи с «государством Ибн Са’уда» крайне важны, так как только с ним у Советского Союза имеются на Арабском Востоке дипломатические отношения. Более того, именно это государство «является своего рода мостом между СССР и другими арабскими странами», а также «удобной базой» для «установления наших связей с другими арабскими и африканскими странами (Египтом и Абиссинией)». Не менее важное значение «имеет Геджас [Хиджаз], – указывал Карахан, – и в качестве наблюдательного пункта на Аравийском полуострове», весьма удобного для отслеживания всего того, что там происходит, «где сосредоточены серьезные стратегические и политические интересы Англии (Суэцкий канал, арабское движение, панисламизм)». Кроме этого, там проявляются в последнее время «англо-итальянские протворечия (борьба за Асир между Йеменом, за которым стоит Италия, и Геджасом, который англичане стараются использовать для того, чтобы помешать экспансии Йемена в сторону Асира)». И знать о них Москве было бы нелишне. «Серьезное значение имеет для нас, – продолжал Л. Карахан, – и возможность непосредственного наблюдения за процессами, происходящими в Мекке, в центре панисламского движения, которое англичане пытаются использовать против нас и на которое, как показал опыт посылки в Геджас делегации советских мусульман, мы имеем возможность влиять в желательном для нас направлении» (170).

В письме К. Хакимову (26.11.1927), находившемуся на лечении в Германии, Л. Карахан, информируя его о политике советского правительства в отношении Ибн Са’уда и инструктируя о том, что надлежит сделать в первую очередь по возвращении в Хиджаз, писал: «Усиление английского нажима на нас, который все более дает себя чувствовать и в Хиджазе, заставляет нас признать заключение договора с Хиджазом в качестве первостепенной и неотложной задачи… Основная наша установка – скорейшее заключение договора. Если раньше мы считали, что можно выждать более благоприятной обстановки, то теперь надо стремиться к тому, чтобы. поскорее получить согласие Ибн Сауда на переговоры [о заключении договора] и начать их. С другой стороны, еще более очевидным становится тот факт, что для нас имеет значение не столько то или иное разрешение тех или иных вопросов в договоре, как сам факт заключения договора. В крайнем случае мы можем ограничиться очень кратким договором, оформляющим наши отношения с Хиджазом и дающим нам возможность продолжать транспортные и торговые операции с тем, чтобы все остальные вопросы, предусмотренные в проекте, были бы урегулированы впоследствии. Имейте в виду, что даже сам факт начала переговоров в нынешней обстановке для нас представляет серьезное значение.» (171).

Задача эта настолько актуальна, отмечал Л. Карахан, и обстановка, в которой нам приходится ею заниматься, настолько сложна, что «мы вынуждены прервать Ваше лечение и направить Вас в Хиджаз. После трехлетнего опыта работы в трудных условиях Хиджаза Вам будет легче, чем кому бы то ни было другому, разобраться в создавшейся сложной и в некоторой степени тревожной обстановке». Ваши хорошие личные отношения с Ибн Са’удом, установившиеся в тяжелые для него времена, «могут и должны быть использованы для того, чтобы выровнять создавшееся положение и заключением договора закрепить созданный с таким трудом хиджазский участок нашего восточного фронта» (172).

К. Хакимову по возвращении в Джидду предписывалось также согласовать вопрос о «назначении нового советского представителя (Тюрякулова) в ранге полпреда» (173).

Прибыв в январе 1928 г. в Хиджаз, К. Хакимов короля Ибн Са’уда в Мекке не застал. Он находился в поездке по стране. Обсуждение с ним порученных К. Хакимову вопросов было отложено на некоторое время. Король вернулся в Мекку только в начале мая 1928 г., и 15 мая принял К. Хакимова. На встрече с ним советский представитель уведомил Ибн Са’уда о «желании советского правительства закрепить существующие отношения заключением договора о дружбе и торговле и преобразованием советского агентства и генконсульства в полпредство».

Король, занятый в то время решением вопросов, связанных с консолидацией власти, наведением порядка в стране и оживлением торговли, равно как и упрочением положения своего государства на международной арене, не мог. не принимать во внимание резко негативное отношение Англии к его связям с Советским Союзом.

Москва находилась далеко, а англичане – буквально под боком. Заключение им договора о дружбе с СССР означало бы не что иное, как нанесение осознанной и звонкой политико-дипломатической пощечины Великобритании. Негативные для него последствия такого шага просчитывались довольно точно. У британцев имелся тогда богатый потенциал возможностей для создания Ибн Са’уду совсем ненужных ему в то время дополнительных проблем и трудностей, в том числе путем дестабилизации обстановки внутри его королевства.

Информируя НКИД о результатах встречи и беседы с Ибн Са’удом, К. Хакимов сообщал: «Сейчас он находится в положении фактической войны с Англией, и хотя война эта и не объявлена официально, но она все же имеет место быть… Англичане являются соседями Ибн Сауда по всем границам его владений – и на суше, и на море. Он не может не считаться с тем, что англичане очень сильны и бороться с ними очень тяжело. СССР является страшилищем всего империалистического мира. Начать переговоры [о заключении договора о мире и торговле] в этот момент с СССР означало бы бросить прямой вызов англичанам. В связи с этим они пошли бы на самые крутые меры, последствия которых трудно предвидеть». Именно поэтому, резюмировал К. Хакимов, Ибн Са’уд просил передать в Москву, что «он считает свои отношения с нами самыми дружественными», и что «в договоре они не нуждаются». Высказывался в том плане, что договор этот «ничего не изменил бы в существующих дружественных отношениях» между ним и Москвой, но вот усугубить «и без того сложное его положение», и еще больше обострить и так крайне натянутые отношения с Англией мог бы. И потому просил «не торопиться с этим делом» (174).

От подписания договора о дружбе Ибн Са’уд воздержался, а с предложением Москвы об изменении статуса советского представительства в Джидде согласился.

В контексте рассматриваемого нами вопроса уместным представляется упомянуть и о том, что «повысить заинтересованность Ибн Са’уда в развитии связей с СССР» советское правительство пыталось и путем «оказания содействия в урегулировании его отношений с Йеменом», неоднократно доходивших до «вооруженных столкновений». Так, одной из задач, стоявших перед представителем советского правительства Астаховым, направленным в Йемен с целью проработки вопроса о заключении договора о дружбе и торговле, было сделать максимум возможного, чтобы «повлиять на имама Яхью [Йахйю] в смысле скорейшего и дружественного урегулирования его отношений с Ибн Саудом» (175).

В целях упрочения связей с Ибн Са’удом Москва демонстрировала готовность к выстраиванию с ним отношений и в области военного сотрудничества – предлагала заключить сделку на продажу аэропланов и амуниции. Довела это до сведения Ибн Са’уда после того, как получила из Лондона информацию о приостановке поставок ему английского оружия. На основании очередного обращения Ибн Са’уда по данному вопросу к английскому правительству, говорилось в донесениии советской дипломатичиской миссии, Палата общин Великобритании направила запрос в казначейство. В ответе финансового секретаря казначейства сообщалось, что «разрешение на ввоз оружия» уже давалось Ибн Са’уду трижды: «09.11.1927 г. – на 2 млн. патронов; 22.11.1927 г. – на 400 тыс. обойм; и 01.03.1928 г. – на 2 млн. патронов» (176). И что с рассмотрением нового его обращения следовало бы повременить. Правительство Англии полагало возможным использовать нужду Ибн Са’уда в оружии для оказания на него давления в целях заставить Ибн Са’уда свернуть отношения с Москвой.

Мекканский конгресс и все последующие действия Ибн Са’уда, направленные на упрочение международного авторитета созданного им государства, на наведение «тишины и порядка» в объединенных им землях в Северной Аравии и на оживление торговли, оказали заметное воздействие на умонастроения шейхов племен Неджда и Хиджаза. Подтверждением тому – состоявшаяся в Эр-Рияде, 5 ноября 1928 г., конференция племен. Количество собравшихся на ней участников превысило 15 тыс. человек. Восемьсот избранных из их числа членов специального совещательного совета (шура), представленных именитыми уламами (авторитетными знатоками ислама), шейхами крупнейших племен и главами прославленных семейно-родовых кланов, всецело поддержали проводимую Ибн Са’удом политику «национальной независимости» и экономического развития (177).

Пора, думается, познакомить читателя с «командой К. Хакимова», с сотрудниками советской дипмиссии в Джидде. Штат ее был небольшим, но хорошо заточенным, выражаясь современным языком, на реализацию поставленных перед генконсульством целей и задач. Результативная деятельность К. Хакимова в Аравии, как рассказывает в своих исследованиях его жизни российский востоковед П. Густерин, объяснялась и личными качествами самого Хакимова, и профессионализмом его команды. На это, пишет он, указывал в своих очерках «Работа Коминтерна и ГПУ в Турции» и бывший заместитель торгового представителя СССР в Турции И. М. Ибрагимов (1888–1931), бежавший в 1928 г. в Европу. Ведя речь о Хакимове, он подчеркивал, что тот «получил в свое распоряжение лучших работников, со знанием арабского языка», что способствовало, и в немалой степени, успеху его работы. Облегчало его деятельность в Аравии и то, замечает он, что К. Хакимов был мусульманином. «Исполнял даже, с согласия Москвы, все магометанские обряды», дабы завоевать доверие арабов, и чего, надо признать, «достиг вполне». Пользуясь правом свободного передвижения по стране, К. Хакимов, по словам И. Ибрагимова, стал личностью в Хиджазе широко известной.

В состав советской «аравийской команды», наряду с К. Хакимовым, входили: первый секретарь Юсуф Галяутдинович Туйметов (1893–1938); делопроизводитель, затем первый секретарь Моисей Маркович Аксельрод (1898–1939); делопроизводитель, второй а потом первый секретарь Наум Маркович Белкин (1893–1942); переводчик Ибрагим Амирханов; Нафиссе Амирханова и технический секретарь Вера Венедиктова.

О страничках из биографии К. Хакимова до его командировки в Джидду мы уже поведали читателю в самом начале этой части книги.

Туйметов Юсуф Галяутдинович (татарин), как явствует из собранного о нем материала, родился в г. Орск. Дед его (татарин) был деревенским муллой; отец – ремесленником и мелким торговцем; а мать (башкирка из крестьян) – домохозяйкой.

Образование имел среднее. Два с половинй года проучился в 4-классном Орском городском училище; перейдя в третий класс (1910), оставил училище и дальше, служа приказчиком в лавке отца (1910–1915), занимался самообразованием.

Будучи призванным в армию, состоял писарем в штабах 238-го и 30-го полков (Оренбург, 1915–1917). В апреле 1917 г. был избран членом исполкома Оренбургского солдатского совдепа (апрель 1917 – январь 1918). В 1918 г. вступил в ряды ВКП(б). Являлся членом Оренбургского губисполкома и нескольких его коллегий (март 1918 – декабрь 1919), а также кандидатом в члены ТурЦИК (сентябрь 1920 – сентябрь 1921) и одновременно членом коллегии Главполитпросвета Наркомпроса Туркестана (май – сентябрь 1921). Дослужился до военкома бригады. В сентябре 1921 г. демобилизовался. Поскольку хорошо владел тюркским и персидским языками, то получил назначение на должность делопроизводителя и секретаря в консульство СССР в Турции. Проработал там с сентября 1921 г. по май 1924 года. Затем трудился в дипмиссии СССР в Хиджазе (1924–1931). Покинув Джидду, занимал должность уполномоченного НКИД в Туркменской ССР (1932). Потом опять служил в советской дипмиссии в Джидде, откуда, в 1934 г., его перевели на должность секретаря полпредства СССР в Йемене (1934–1937). Возвратившись в Москву и проживая на ул. Кузнецкий мост, д. 5/21, кв. 20, подвергся аресту (8 декабря 1937 г.). Был обвинен (ВКВС СССР, 19 февраля 1938 г.) в участии в контрреволюционной террористической организации и приговорен к расстрелу (приговор приведен в исполнение в тот же день, на печально известном полигоне «Коммунарка», что в Московской области). Реабелитирован ВКВС СССР в октябре 1965 г. (178).

Аксельрод Моисей Маркович – дипломат-разведчик, историк-арабист. Родился 5 января 1898 г., в Смоленске. Дата – неточная. Из работы известного отечественного востоковеда И. М. Смилянской, занимавшейся исследованием жизни М. Аксельрода, известно, что тех детей своих, кто появлялся на свет в самом конце года, отц их, часовых дел мастер, имел обыкновение регистрировать, как это имело место быть и с Моисеем Аксельродом, в первых числах января следующего года. Четырех лет от роду он пошел учиться в хедер (еврейская начальная религиозная школа), где получил первоначальные знания древнееврейского языка. Закончил местную гимназию; репетиторствовал в старших классах, чтобы заработать на жизнь. Отличался остроумием. Был прекрасным рассказчиком. За участие в манифестациях и стачках, носивших политический характер, ему снизили бал за поведение – и вместо золотой медали он получил серебряную.

В 1916 г., по окончании гимназии, М. Аксельрод поступил на юридический факультет Московского университета. С началом революции возвратился в Смоленск; вел культурно-просветительскую работу, а в 1918–1920 гг. заведовал лекционной секцией политуправления Западного военного округа. Женился – на Руте Минаевне Хазановой, комиссаре батальона политработников, «женщине с незаурядной силой воли, твердым характером и крепким умом», как о ней отзывались друзья и сослуживцы М. Аксельрода.

В 1921 г. возобновил учебу в университете, который закончил в 1923 г. (одновременно обучался и на арабском отделении Московского института востоковедения (МИВ), которое успешно окончил в 1924 г.). В годы учебы познакомился (в Библиотеке клубных учреждений им. Я. М. Свердлова при ВЦИКе, располагавшейся в Кремле) с Верой Васильевной Венедиктовой, которая стала его новой женой (с Рутой Хазановой он развелся, но сохранил к ней глубокое уважение). В то время она состояла в штате кремлевской библиотеки.

По окончании МИВ его направили на работу в НКИД (он свободно владел арабским, турецким, древнееврейским, английским, немецким, французским и итальянским языками). В период с 1924 по 1927 гг. М. Аксельрод служил в советской дипмиссии в Джидде. Его жена, Вера Васильевна, приехала в Джидду только осенью 1925 г., и работала в консульстве машинисткой. Начиная с 1925 г., М. Аксельрод вел агентурную работу в Хиджазе; одновременно являлся также агентом ИНО ОГПУ (Иностранного отдела Объединенного государственного политического управления, то есть внешней разведки СССР) в Йемене (1925–1927). Находясь в Аравии, М. Аксельрод, со слов сбежавшего на Запад в 1930 г. из Турции советского резидента нелегальной разведки Георгия Агабекова, «вел работу в Эритрее [в то время – колония Италии] и даже посылал, своих агентов в Египет» (179).

Из отчета (21.01.1929) Георгия Александровича Астахова (в 1920–1939 гг. служил в НКИД) о его второй командировке в Йемен (первую совершил летом 1928 г.) следует, что разведдеятельность М. Аксельрода не осталась незамеченной у спецслужб Египта. В Порт-Саиде, в 1928 г., по пути следования в Йемен для участия в составе советской делегации в переговорах по вопросу об установлении дипломатических и торговых отношений, докладывал он, «бросилась в глаза усиленная бдительность п[аро]/ходной полиции в отношении нас, особенно в отношении т. Аксельрода. Наши паспорта были взяты на берег (очевидно, для фотографии). Один из полицейских с утрированной конфиденциальностью сообщил т. Аксельроду, что мы в Египте занесены в “черный список”» (180).

Перейдя из НКИД на работу в ИНО ОГПУ (1928), М. Аксельрод по заданию ИНО в 1929 г. в течение шести месяцев находился в служебной командировке в Турции. По возвращении в Москву преподавал в МГУ, МИВ и Коммунистическом университете трудящихся Востока (1929–1931). Состоял во Всесоюзной научной ассоциации востоковедов (ВНАВ, 1929–1930); избирался членом президиума ее ближневосточной секции, а потом и заместителем ее председателя – С. К. Пастухова, дипломата, востоковеда-ираниста, заведующего отделом Ближнего Востока НКИД. Организовал Школу особого назначения 5-го отдела ГУГБ. После закрытия в 1930 г. ВНАВ и прекращения изданий журналов «Новый Восток» и «Международная жизнь» участвовал в редактировании арабско-русского словаря Х. К. Баранова и в написании «Словаря иностранных слов» (вышел в Москве в 1931 г.)

В 1934–1937 гг. являлся резидентом советской нелегальной разведки в Италии. Жительствовал в Риме, вместе с Верой Васильевной и дочерью. Во время пребывания там прослушал курс лекций в Римском университете. В письмах к сестре и ее мужу, как рассказывает И. М. Смилянская, крайне негативно отзывался о фашистской Италии. «.Фашизм здесь неплохо поработал, – писал он (04.05.1936), – все задавлено и не дышит. Тишина образцовая, как в могиле. Перерывы только во время парадов и патриотических манифестаций. Тогда все орут. За отсутствием хлеба народ кормят зрелищами» (181).

М. М. Аксельрод опубликовал около 30 научных статей. Большинство из них – под псевдонимом Рафик Муса («Товарищ Муса» или «Товарищ Моисей»; Муса у арабов – это Моисей). Самые известные статьи о Хиджазе – «Мекка», «Борьба за Аравию», «Эволюция Геджаса [Хиджаза] и его конституция», «Реформы в Геджасе» и др. – в журналах «Международная жизнь», «Новый Восток» и «Красная новь».

В конце 1937 г. М. М. Аксельрод получил указание центрального руководства незамедлительно вернуться в Москву. Вновь стал работать в НКИД. И вскоре попал под маховик репрессий. 16 октября 1938 г. по ордеру, подписанному лично Л. П. Берия (1899–1953), его арестовали. Родным сообщили, что он осужден на 10 лет без права переписки. С тех пор никаких сведений о нем семья не имела. Только в 1955 г., в полученном официальном свидетельстве о смерти, выданном 11 августа 1955 г., указывалось, что М. М. Аксельрод умер 18 апреля 1940 года. На деле же, как выяснилось во времена «хрущевской оттепели», 20 февраля 1939 г. М. М. Аксельрод был обвинен в участии в троцкистско-зиновьевском блоке и в шпионаже, и приговорен к высшей мере наказания, а 27 февраля расстрелян. Реабелитирован Военной Коллегией Верховного Суда СССР 24 сентября 1955 г. (182).

Белкин Наум Маркович (1893–1942) – родился в г. Жлобин (Белоруссия) Могилевской губернии. Обучался в гимназии в Гомеле. Участвовал в Первой мировой войне. Побывал в плену у немцев. В 1918 г. вступил в РКПБ. В 1920–1921 гг. служил в Красной Армии. Затем, как пишет о нем российский востоковед-арабист В. В. Наумкин, трудился на железнодорожном транспорте. Был человеком широко образованным. Владел немецким, французским и арабским языками. В 1924 г. прибыл в Джидду в составе дипломатической миссии К. Хакимова. Там же, «на свой страх и риск», как сообщает упоминавшийся уже нами Г. С. Агабеков, подключился к агентурной работе. В 1927–1931 гг. являлся резидентом ИНО в Йемене; действовал под прикрытием сотрудника представительства «Ближвосгосторга» в портовом городе Ходейда. Принимал участие в подготовке Договора о дружбе и торговле с Йеменом (подписан 1 ноября 1928 г.). По возвращении в Москву служил в ИНО. В 1933–1935 гг., будучи старшим лейтенантом госбезопасности, выполнял задания внешней разведки в Болгарии, Югославии, Германии и Уругвае. В 1936 г. являлся заместителем резидента в Испании. Умер в Иране, в 1942 г., от сыпного тифа, при выполнении служебного задания (183).

Со времен работы в Джидде поддерживал дружеские отношения с М. Аксельродом. Совместно с ним подготовил для журнала «Торговля СССР с Востоком» (№ 1–2, 1929 г.) статью под названием «Экономические очерки Йемена», содержащую большой фактический материал о торговле в этой стране.

Амирханов Ибрагим – переводчик. О нем атору этой книги известно лишь то, что он какое-то время жительствовал в Сирии, и был расстрелян в Казани, 3 ноября 1938 г.

Успешно справившись с задачей по налаживанию политического диалога с Ибн Саудом, советская дипломатия постаралась сделать все возможное, чтобы подкрепить его динамичными торговыми связями и упрочить тем самым позиции СССР и в Хиджазе, и в землях Северной Аравии в целом.

«С нашим приездом в Джидду, – докладывал К. Хакимов в донесении Сергею Константиновичу Пастухову, заведующему отделом Ближнего Востока НКИД (06.02.1925), – купцы начали интересоваться поступавшими на хиджазский рынок некоторыми русскими товарами». Так, именитый хиджасский купец М. Бахафзалла изъявил желание и готовность заключить с нами сделку «на керосиновою торговлю (его письменное обращение на этот счет прилагается)». Нам кажется, отмечал К. Хакимов, что «предпочтительнее был бы комиссионный характер сделки, чтобы покрупней и пошире поставить дело».

Родом М. Бахафзалла из Хадрамаута, уведомлял НКИД К. Хакимов. Оставаясь подданным правителя Хадрамаута, «давно живет в Джидде и занимается торговлей. Является комиссионером мекканских мануфактуристов-оптовиков. Имеет связь с европейским рынком. Пользуется доверием местного купечества».