Текст книги "Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории"

Нотой от 01.01.1930 г. Н. Тюрякулов от имени правительства СССР поблагодарил короля Ибн Са’уда за согласие на переформирование советского дипломатического агентства и генерального консульства в Джидде в полпредство (15).

12.02.1930 г. Н. Тюрякулов нотой уведомил наместника короля в Хиджазе, эмира Файсала, о том, что «ЦИК СССР назначил его чрезвычайным посланником и полномочным министром при особе Его Королевского Величества Представителя в Хиджазе» (16).

22.02.1930 г. Н. Тюрякулова оповестили о том, что 26.02.1930 г., «в правительственном здании в Мекке», эмир Файсал готов будет «от имени Его Величества Короля принять верительные грамоты, которыми Его Превосходетельство Назир-бей назначен Чрезвычайным Посланником и Полномочным Министром СССР при особе Его Величества Короля» (17).

26 февраля 1930 г. в Мекке Н. Тюрякулов вручил новые верительные грамоты эмиру Файсалу, наместнику короля в Хиджазе. В речи по этому случаю отметил, что «целью настоящего назначения является укрепление и усиление дружественных отношений, установленных к взаимному удовлетворению обеих сторон между двумя странами». Подчеркнул, что и впредь рассчитывает в своей работе на те симпатии и благосклонное отношение, которых удостоили его и сам король, и эмир Файсал, и другие государственные деятели.

В ответной речи принц Файсал высказывался в том плане, что состоявшееся переформатирование советского генконсульства явится «прочным фундаментом дружбы» между обеими странами (18).

На следующий день, как докладывал в НКИД Н.Тюрякулов, он «разослал дипломатическим представителям» других стран «циркулярное сообщение» о переформировании советского дипломатического агентства и генконсульства в полпредство и о назначении его «полномочным представителем СССР» (19).

Поскольку Н. Тюрякулов был первым иностранным представителем, вручившим верительные грамоты, аккредитовывавшие его уже в качестве полномочного представителя, то он и стал дуайеном дипломатического корпуса в Джидде. В письме Л. Карахану от 10 марта Н. Тюрякулов писал, что теперь, «согласно порядку, установленному с недавнего времени Департаментом иностранных дел… старшинство по дипкорпусу считается закрепленным за нами» (20).

Какое-то время мириться с этим англичане, как можно понять из донесений Н. Тюрякулова, никак не хотели. Так, в письме наркому от 15.06.1930 г. наш полпред сообщал: «Исторический спор с англичанами из-за старшинства в дипкорпусе считается законченным в нашу пользу. Как вы знаете, до последнего времени мы не “виделись” с англичанами». Первыми посещать нас они не хотели. Но с приездом английского посланника Эндрю Райана ситуация стала меняться. Он «нанес нам визит», и «между нами и англичанами установились теперь вполне нормальные отношения. На официальных торжествах я занимаю первое место», англичанин – второе, французский поверенный в делах – третье, а турок – четвертое. «Положение турка Сени-бея до сего времени не оформлено. Ангора молчит. Сени-бей, недовольный своим теперешним положением, уклоняется от посещения торжеств, чтобы не сидеть на “задворках”». Отмечу, что английский посланник «держится по отношению ко мне весьма корректно», и обращается «ко мне в некоторых случаях как с старшине» (21).

Став дуайеном дипломатического корпуса, Н. Тюрякулов предпринял активные действия по продвижению советской торговли в Хиджазе. Провел серию встреч с чиновниками во внешнеполитическом и финансовом ведомствах. И, казалось, смог кое-чего добиться. Так, информируя члена коллегии НКИД Л. Карахана (10.03.1930) о предпринятых им действиях, уведомлял его о том, что на встрече с Фуадом Хамзой тот заявил, что «король в целях укрепления отношений с Советским Союзом отменил ограничения в отношении советской торговли». Говоря об этом, заметил, что «имевшее место введение ограничений. являлось мерой временной, и вызвано было серьезными причинами. И что по устранении этих причин король пошел навстречу советскому правительству».

Этим заявлением, резюмировал Н. Тюрякулов, «мы считаем вопрос о советской торговле решенным, хотя обещанного Фуадом письменного подтверждения его заявления мы до сих пор не получили» (22). Дальнейшие события показали, что это был лишь очередной дипломатический маневр в партии политических шахмат, которую Ибн Са’уд вел одновременно и с Москвой, и с Лондоном.

6-12 мая 1930 г. Н. Тюрякулов совершил хаджж в Мекку, и был принят, как следует из документов НКИД, «в качестве паломника» Ибн Са’удом. Оценивая этот хаджж, писал Н. Тюрякулов, «я должен сказать, что он поднял меня в глазах местного общества и укрепил мое право посещения Мекки» (23). Вот как о паломничестве Н. Тюрякулова рассказывает, ссылаясь на свидетельства известного деятеля мусульманского и татарского национального движения Гаяза Исхаки, саудовский историк Ат-Турки Маджид ибн ‘Абд ал-‘Азиз. «На улицах Мекки, появился автомобиль, украшенный красными флажками с серпом и молотом. В нем сидели двое…Тот, кто помоложе, был никем иным, как Назиром Тюрякуловым, представителем Советов в Хиджазе, членом Коминтерна….. Немедленно стало известно, что советский представитель прибыл для совершения паломничества. И на самом деле, г-н Тюрякулов, как и другие мусульмане, совершал обряд хаджа. Поприсутствовав на всех торжественных молебствиях и выполнив все обряды, г-н Тюрякулов отправился в Медину для того, чтобы поклониться могиле Пророка. Как и в Мекке, г-н Тюрякулов и в Медине разговаривал с влиятелными паломниками с Явы, из Индии, Туниса, Алжира и других стран. Говорил им об отвратительной политике англичан по отношению к мусульманам в Индии», об аналогичной политике Франции по отношению к мусульманам Туниса и Алжира, и о такой же политике Голландии по отношению к мусульманам Явы. «.Выражал надежду на то, что мусульмане этих стран при поддержке советской власти. освободятся от иностранного гнета». И вручал им «значительные денежные суммы на религиозные нужды мусульман» в тамошних странах (24).

Л. Карахан в инструкциях Н. Тюрякулову акцентировал его внимание на необходимости добиваться заключения договора о торговле, соглашаясь даже на положительное рассмотрение некоторых ««неудобных для Москвы» вопросов. «Если в ходе переговоров о договоре о торговле, – писал он, – хиджазское правительство поставит вопрос о кредитах, то и на это можно будет пойти.» (25).

Ситуация с данным вопросом складывалась непросто. Крупное купечество в Джидде и «торговая элита в Хиджазе», докладывал наш полпред, были тесно связаны с англо-индийским рынком и зависели от него (26). Немало трудностей создавали и проанглийски настроенные местные чиновники. В справке о советско-саудовских отношениях, подготовленной для НКИД в сентябре 1930 г., Н. Тюрякулов отмечал: «В правительственном аппарате на командных позициях продолжает доминировать англофильская клика Фуада Хамзы, руководимая и поддерживаемая шейхом Абдуллой Филби и сэром Рианом [сэром Эндрю Райном, британским посланником в Джидде]. Эта клика, которая обкрадывает страну… продолжает контролировать все внешние дела государства». Обойти ее трудно. Особый интерес ко всем нашим начинаниям проявляет Джон Филби, английский советник короля Ибн Са’уда, англичанин, взявший арабское имя ‘Абдалла. «Он пользуется доверием у короля и оказывает влияние на его сына, принца Файсала», наместника в Хиджазе. Джон Филби, замечает Н. Тюрякулов, «интересная и хитрая личность». Он безвылазно «сидит в Мекке, постоянно при короле». По слухам, в настоящее время «добивается получения концессии на постройку электростанции и, якобы, в Лондоне, устраивает для короля заем в 800 тыс. фунтов» (27).

В деньгах Ибн Са’уд тогда крайне нуждался. Разразившийся в 1929 г. «мировой экономический кризис, – сообщал Н. Тюрякулов, – повлек за собой сокращение паломничества, этого основного источника геджасских доходов», и поступления в казну резко уменьшились. Сложная экономическая ситуация способствовала смягчению позиции саудитов, которые пошли на ряд послаблений по некоторым вопросам, в том числе и в сфере торговли.

23 июня 1930 г., извещал НКИД Н. Тюрякулов, министр финансов хиджазского правительства ‘Абдалла Сулайман на встрече с ним заявил, что правительство Хиджаза изъявляет готовность заключить с СССР ряд коммерческих сделок на поставки леса, муки, сахара, мануфактуры и спичек. Притом «в объемах потребностей всей страны, и, таким образом, решить вопрос о советской торговле в Хиджазе» (28). Н. Тюрякулов понимал, что появилась реальная возможность выправить ситуацию. И упускать ее нельзя, ни в коем случае.

Активно Н. Тюрякулов продолжал продвигать предложенный им план «торгового проникновения» на рынки Северной Аравии посредством вступления в коммерческий диалог с Лазарини. «Он очень заинтересован в реализации наших товаров, – сообщал в депеше в НКИД на имя С. Пастухова (12.01.1931) Н. Тюрякулов. – Его представитель в Джидде известен нам давно как энергичный человек». Лазарини «имеет большие деловые связи среди местного купечества… Говорит о желании получить в качестве пробной партии 2–3 тысячи ящиков бензина. Желательно, чтобы Востгосторг пошел, по возможности, навстречу Лазарини, и вступил бы с ним в переговоры» (29).

Небезынтересным представляется донесение Н. Тюрякулова о том, как в условиях блокады советской торговли шустро, по его выражению, советскими товарами приторговавали с выгодой для себя все те же пронырливые англичане. Двадцать второго апреля 1931 г., писал наш полпред, он встречался с с Мустафой Чубукчи, именитым купцом, «турком по происхождению, главой Торгового дома “Чубукчи”, который до войны считался крупнейшим оптовиком Хиджаза». Так вот, он поведал ему, что «во время блокады русских товаров англичане закупали… русский сахар по 6,5 фунтов за тонну, доставляли в Геджас и продавали там по мировым ценам (по 9 фунтов)» (30)

Описывая в депеше от 17.02.1931 г. экономическую ситуацию в стране, отмечал, что мировой кризис ««дает чувствовать себя и здесь. Хадж падает. Дело дошло до того, что правительственным служащим не выдают зарплату уже 3–4 месяца. Много банкротств… В торговле полный застой… Таможенные ставки повышены. Количество прибывающих хаджей ничтожно». Паломнический кризис, как он его называет, «бьет по всем слоям населения, положение которого усугубляется еще и тем, что правительство, нуждаясь в средствах, прибегает усиленно к помощи своего фискального аппарата». По сравнению с прошлым годом «непомерно выросли всякие налоги и сборы. В целях увеличения своих доходов правительство в этом году ввело запрет на передвижение паломников на верблюдах. Они обязаны пользоваться только автотранспортом». Ситуация, заключает Н. Тюрякулов, «весьма неблагоприятная. Трудно представить себе, как гепра (геджасское правительство) выйдет из положения после сезона хаджа» (31).

«1931 год, – докладывал Н. Тюрякулов, – дал всего 40 000 паломников, вдвое меньше, чем в предыдущий год». В 1927 г. на хаджж, для сравнения, прибыло 129 тыс. чел.; затем число паломников год от года сокращалось, и в 1932 году Священные места ислама посетили всего 29 тыс. паломников, а в 1933 г. – не больше 25 тысяч. «Уже одно это сокращение количества паломников уменьшило доход правительства от прямых налогов», а также разных сборов и поборов «на 50 000 фунтов стерлингов… Снижение паломничества и обеднение населения привели к… сокращению ввоза» (32).

Квота на хаджж для России составляла, к слову, 20 500 человек. Н. Тюрякулов в своих донесениях высказывался в том плане, что «разрешение, на поездку от 10 тыс. до 15 тыс. паломников из СССР произвело бы очень хорошее впечатление» – «отвело бы обвинения» в притеснении ислама в СССР. На вопросы хиджазских чиновников о причинах прекращения приезда паломников из Советского Союза Н. Тюрякулов отвечал, что виноваты в том, дескать, французы и англичане, не пропускавшие пароходы с поломниками через Босфор и Дарденеллы (33).

«Паломничество, которое является чуть ли не единственным источником доходов как правительства, так и населения Геджаса [Хиджаза], – говорится в докладной записке нашего полпредства о внутреннем и внешнем положении Хиджаза, Неджда и присоединенных областей от 24.04.1931 г., – в этом году упало вдвое. Через несколько дней начнется хадж, а количество паломников, прибывающих морем, остановилось на цифре 39 045. Недостаток в паломниках геджаспра [правителство Хиджаза] стремится восполнить посредством увеличения всяких. поборов с паломников». В складывающейся обстановке «геджасское правительство, совершенно неподготовленное к подобным явлениям, обратилось к единственно известному ему средству – к усилению мер фискального характера. Увеличило также пошлины на чай, сахар и нефтепродукты – на 200–300 %». С учетом сказанного, «мало что остается для местных купцов, бедуинов-верблюдовожатых, мутаввифов и. т. д.».

Несмотря на уменьшение числа паломников, усиление поборов и пошлин, замечает Н. Тюрякулов, «нет никаких признаков сокращения расходов». Автомобили, к примеру, «выписываемые для правительства и бесчисленных эмиров [глав городов], продолжают прибывать беспрерывно». Увеличивается «задолженность правительства иностранцам; гепра день ото дня погружается в долги». Наблюдается «полный застой в торговле. Растет нищета бедуинского населения, сильно пострадавшего в последнее время от отсутствия дождей и засухи». Домашний скот из-за нехватки корма распродают. Ходят слухи о возможных после хаджжа «волнениях среди бедуинов». Недовольно и чиновничество, которому «в течение более уже 5–6 месяцев не выплачивается жалование».

Но пока в Неджде – спокойно. «Старший сын Ибн Сауда, эмир Сауд (наместник Неджда), человек в Неджде – популярный, и с успехом справляется со своей задачей».

«Двор занят женщинами». Каждый из высокопоставленных чиновников и лиц из ближайшего окружения короля, включая и его самого, «старается завести в каждом городе страны дом с молодой женой». Все это на фоне кризиса и крайней нужды «вызывает компрометирующие правительство толки» (34).

Людей из королевского окружения волнуют, похоже, «одни только личные интересы. Расходы правительства огромны». Начиная с наместников короля в провинциях и кончая начальниками городов, все они получают «непомерные для страны оклады и производят дикие расходы. Главная статья расходов – автомобили». Берут их пока в кредит. «Как потом Геджас будет расплачиваться за них – неизвестно» (35).

Оклады градоначальников (эмиров), как узнал Н. Тюрякулов из беседы с племянником губернатора Джидды (01.06.1931), были, действительно, высокими. Эмир г. Медина получал в месяц 400 фунтов, г. Та’иф – 300 фунтов, г. Йанбуа’ – 200 фунтов. Причем оклады эти выдавались им «на карманные расходы». Деньги же на «содержание самого эмира, его семьи и занимаемого им дома» выделялись дополнительно – из «местного казначейства». Более того, правительство «регулярно оплачивало расходы эмирских жен на предметы роскоши, по особым спискам», ими же самими и составляемыми.

Цены на рынках были «непомерно высокими». Объяснением тому, сообщал Н. Тюрякулов, – «дикая и непрекрытая спекуляция». Так, Хэнки и Филби, представлявшие интересы «Шелл» и «Стандарт Ойл Компани», находились «в договорных отношениях, и цены на нефтепродукты поддерживали на согласованном между ними уровне» (36).

Во время этой беседы Н. Тюрякулова с племянником губернатора Джидды, тот говорил о том, что «советским торговым организациям самим выступать на геджасском рынке и сразу разворачивать широкую торговую деятельность не следовало. Геджасское правительство и мой дядя, – пояснял он, – которые весь геджасский рынок держат в своих руках, из страха за свое будущее стали противиться советской торговле и использовать свое влияние, чтобы закрыть перед нею двери». По его разумению, действовать нужно было методом «постепенного проникновения» – через местное купечество, и что «такой путь не спровоцировал бы той паники, какую советская торговля вызвала своим напором» и ценами.

Все эти соображения, как заявил племянник губернатора Джидды, выступавший в начальный период советской торговли в Хиджазе контрагентом «Руссотюрка», «он пытался донести до сведения» упомянутой компании. Но на направленный им телеграфный запрос насчет приглашения прибыть в Москву для встречи и конфиденциальной беседы с руководством компании ответа не получил.

Уже после объявления бойкота, продолжал он, «вы [русские] прибегли к посредничеству турецкого подданного Ходжи Ахрара и родственника бывшего короля Хусейна». Иными словами, узрели необходимость в торговых посредниках в лице «местных людей». Но сделали это поспешно. И «выбранные вами посредники», без сбора должной о них информации, оказались не в состоянии справиться с порученным им делом.

«Геджасское [хиджазское] правительство ищет финансовые средства, – сказал в конце беседы племянник губернатора Джидды». Дать их может Англия, «заинтересованная в Геджасе [Хиджазе] политически». Но «геджасское правительство понимает, что Англия свяжет Геджас долговыми обязательствами», отожмет у него таможни и «установит контроль над доходами страны». Поэтому оно и «мечется в поисках денежных средств». Вполне реально в складывающейся ситуации предоставление местными властями нефтяной концессии иностранной компании. «Мистер Крейн, как говорят, уже обращался к королю» насчет получения такой концессии, и присылал к нему инженера Твитчела, с которым Ибн Са’уд встречался в Джидде (37).

Финансовая ситуация в государстве Ибн Са’уда, действительно, была крайне тяжелой. К началу 1931 г. саудовский долг британцам, как пишет в своей аналитической статье «Роль СССР в становлении государственного суверенитета Королевства Саудовская Аравия» О. А. Никонов, превысил 100 тыс. ф. ст. (38). Меры по девальвациии риала, местной денежной единицы, принятые под давлением англичан, привели к тому, что к концу 1931 г. риал обесценился. Требовались дополнительные средства. Всем этим не преминули воспользоваться в Лондоне – для оказания давления на Ибн Са’уда по целому ряду вопросов, в том числе касавшихся его торговых отношений с Советским Союзом.

Однако трудности в экономике, торговле и финансах начинали все же оказывать воздействие на некоторых крупных игроков хиджаского рынка в плане пересмотра ими своих прежних позиций в отношении коммерческого сотрудничества с Москвой. Так, «интерес к советским товарам, – докладывал наш полпред, – стал проявлять в 1931 г. губернатор Джидды, крупный импортер Хиджаза и один из влиятельных чиновников правительства», который до этого являлся «противником нашей торговли и активно выступал в качестве организатора и руководителя бойкота советских товаров».: Но «рыночная ситуация изменилась, – замечает Н. Тюрякулов, – изменился и его подход». И он изъявил готовность (22 апреля 1931 г.) к закупкам советских товаров: «ежемесячно сахара от 500 до 1 000 мешков; керосина от 2 000 до 3 000 ящиков, бензина от 2 000 до 3 000 ящиков». Товары эти во избежание, по его выражению, «каких бы то ни было недоразумений», он советовал доставлять на советских пароходах и на его имя. Если все сложится удачно, резюмировал Н. Тюрякулов, то с помощью губернатора Джидды есть надежда прорвать, наконец, «плотину бойкота» (39).

Из заметок и депеш Н. Тюрякулова видно, что трудился наш полпред не покладая рук, делал все, что только мог, чтобы «убрать английский барьер» с «пути советско-геджасской торговли». «Я посетил губернатора г. Джидда, – говорится в дневнике Н. Тюрякулова (за период с 26 апреля по 15 июня 1931 г.), – .который сообщил, что 11 июня он беседовал с королем». Просил «разрешить ему вступить с нами в. торговые отношения»; поднимал вопрос о «снятии исключительного режима с советской торговли». Король же, со слов губернатора, высказывался в том плане, что с решением данного вопроса еще какое-то время надлежит подождать (40).

17 июня 1931 г., во время посещения Джидды королем, Н. Тюрякулову удалось повстречаться и «переговорить с ним с глазу на глаз». «. Я поставил перед королем наши основные вопросы, – информировал НКИД полпред, – о торгово-политическом договоре и о снятии запрета с советской торговли. Король отвечал уклончиво… Заявил, что отношения между СССР и Геджасом носят дружественный характер… Что же касается торгового договора, то время для него еще не наступило» (41).

Анализируя состояние советско-хиджазских отношений, Н. Тюряколов отмечал, что в первой половине 1931 г. «никаких сдвигов в них не произошло… Геджасское правительство не только не выполнило свое декабрьское заявление о снятии исключительного режима, установленного им для нашей торговли, но и не спешит с завершением переговоров, начатых Фуадом Хамзой (и стоящим за ним Филби) по вопросу о заключении договора о дружбе и торговле… Группа Фуада-Филби по-прежнему сохраняет за собой положение доминирующей силы при дворе… и продолжает ставить рогатки геджасо-советским отношениям» (42).

Оценивая деятельность Н. Тюрякулова, смело можно утверждать, что для укрепления авторитета СССР в Аравии вообще и для продвижения советской торговли в частности сделано им было немало. Не без деятельного его участия удалось все же прорвать блокаду советской торговли в Хиджазе и приоткрыть двери для поставок советских товаров и в другие области королевства.

23 июня 1931 г., в Мекке, на встрече с министром финансов, на которой присутствовали ‘Абдалла Фадл, Фуад Хамза и шейх ‘Абд ар-Рахман, друг Ибн Са’уда, саудовская сторона инициировала обсуждение вопроса о поставке Советским Союзом нефтепродуктов. Речь шла, как сообщал Н. Тюрякулов, о 50 000 ящиках керосина и такого же количества бензина.

Москва (при деятельном участии НКИД) отреагировала на инициативу Хиджаза оперативно. И уже 2 августа 1931 г. была заключена знаменитая в истории советско-саудовских отношений «бензиновая сделка» – подписан «Договор на поставку нефтепродуктов в Хиджаз»: 60 000 ящиков бензина и 40 000 ящиков керосина, на сумму в 148 000 ам. долл. (каждый ящик содержал по два 18-литровых бидона).

Советская сторона обязалась осуществить поставку тремя партиями:

– 1-я – 30 000 ящиков бензина – в сентябре 1931 г.;

– 2-я – 40 000 ящиков керосина – в ноябре 1931 г.;

– 3-я – 30 000 ящиков бензина – в январе 1932 г.

В случае нарушения сроков поставки предусматривалась «выплата неустойки в размере 10 % от стоимости запоздавшей партии» (43).

Договор подписали: представитель «Востгосторга» Г. Джирквелов и министр финансов правительства Хиджаза, Неджда и присоединенных областей ‘Абдалла Сулайман ал-Хамдан. Заверили договор полпред Н. Тюрякулов и министр иностранных дел эмир Файсал.

В НКИД этот контракт рассматривали, как «конец остракизма советской торговли» в Хиджазе, как некую «отправную точку» для широкого проникновения туда советских товаров (44). Действительно, дипломаты свое дело сделали, а вот «красные коммерсанты» подкачали. Из-за нерасторопности советских внешнеторговых организаций поставка первой партии нефтепродуктов в оговоренные контрактом сроки (до конца сентября 1931 г.) была сорвана.

Отсутствие достаточного запаса горючего в Хиджазе и неисполнение советской стороной сроков по поставкам бензина привели к тому, как информировал НКИД наш полпред, что «машины повсюду снова стали заменяться ослами», застопорилась работа почтовой службы. Во время встречи и беседы с министром финансов (27 сентября 1931 г.), докладывал Н. Тюрякулов, тот заявил, что «в связи с опозданием нашего парохода с бензином в Геджасе создалось очень тяжелое положение. За отсутствием бензина почтовые автомобили прекратили движение. Почта перевозится на ослах. Сорвана начавшаяся ранее переброска войск». Иными словами, писал Н. Тюрякулов, наши организации «сделали все возможное, и даже в обычных условиях невозможное, чтобы эта сделка из положительного фактора превратилась в свою противоположность» (45). Усилия советской дипломатии по налаживанию торговых связей с Хиджазом были, можно сказать, торпедированы, причем не противниками и конкурентами, а самими же Советами. Англичане, радостно потирая руки, отзывались о случившемся как о «даре небес» и «дорогом подарке русских».

В ноте саудовского внешнеполитического ведомства, полученной Н. Тюрякуловым в начале октября 1931 г., говорилось: «Ссылаясь на договор, заключенный с уполномоченным советского торгового общества “Ближвостгосторг” от 2 августа 1931 г., саудовская сторона констатирует, что 5 ст. данного договора о поставке “первой партии, состоящей из 30 000 ящиков бензина… в течение сентября месяца 1931 г.” не выполнена. И, согласно ст. 13, саудовская сторона ставит вопрос о выплате неустойки» (46).

Благоприятная для нас ситуация в плане выхода советской торговли на рынки Хиджаза, а через него и Неджда, сообщал Н. Тюрякулов, сложившаяся в результате «заключенной 2 августа нефтяной сделки, упускается. Помимо неустойки, которой быть может, нам удастся избежать», немалая другая неприятность заключается в том, что вследствие происшедшего у здешних чиновников и торговцев «создается впечатление несолидности Москвы». Возможно, делится своими соображениями Н. Тюрякулов, что хиджазцы «в качестве компенсации за их убытки, понесенные вследствие опоздания парохода, потребуют льгот по части платежей» (47).

Первый Восточный отдел НКИД незамедлительно уведомил НКВТ (Народный комиссариат внешней торговли) о возможности того, что срыв сделки с отправкой бензина в Хиджаз может поставить под угрозу все торгово-экономическое сотрудничество двух стран.

Судя по всему, столь тревожное по тональности и по содержанию обращение нашего внешнеполитического ведомства к руководству НКВТ возымело действие. Первая партия с грузом бензина прибыла в Хиджаз в октябре (1931 г.). Пользуясь заходом в Джидду парохода «Самоед», докладывал (28 октября 1931 г.) поверенный в делах полпредства СССР Гораций Абрамович Залкинд (Н. Тюрякулов находился в отпуске), информирую о положении дел, связанных с выполнением «нефтяного договора». 16 октября пароход «Катерина» после 25 дней пути прибыл в первый хиджазский порт Янбо (Йанбуа’). «Сдал там груз в 4 000 ящиков бензина». Затем проследовал в Рабуг, где «сдал 2 000 ящиков», а потом отправился в Джидду, куда пришел 20 октября. «Здесь из всего количества в 24 000 ящиков саудовцы забраковали 108 ящиков». Из них неисправными оказались 61 ящик, а остальные – частично вытекшими. Ввиду «запоздания сдачи первой партии товара министр финансов сделал нам предупреждение о неустойке» (48).

Уполномоченный НКВТ СССР в странах Красноморского бассейна А. А. Юрьев, находившийся в это время (октябрь 1931 г.) в служебной командировке в Джидде, провел переговоры с представителями местных деловых кругов по вопросу о расширении контактов с советскими хозяйственными организациями. При деятельном участии советской дипломатической миссии удалось получить согласие Ибн Са’уда на «устройство в Джидде постоянной выставки образцов советских товаров». И такая выставка была организована. 30 октября 1931 г. Народный комиссариат внешней торговли (НКВТ) известил 1-ый Восточный отдел НКИД о том, что им «дано распоряжение “Экспортхлебу”, “Экспортлесу” и “Рыбоконсервэкспорту” об отправке с первым, отходящим в Красное море, советским параходом затребованных т. Юрьевым образцов товаров» (49).

Вторую партию «бензиновой сделки» доставили в Джидду вовремя, 26 ноября 1931 г., на пароходе «Астыр». В Джидде выгрузили 32 000 ящиков с керосином, и в Янбо (Йанбуа’) – 10 000 ящиков. «Со второй партией, – как следует из справки НКИД, – отгрузили лишних две тыс. ящиков, которые по договоренности с замистителем министра финансов саудовская сторона приняла» (50).

23 декабря 1931 г. Сергей Константинович Пастухов, заведующий 1-ым Восточным отделом НКИД, обратился к руководителю «Союзнефтеэкспорта» (т. Шинделю) с запросом насчет даты отправки третьей партии. «Ссылаясь на запрос нашего поверенного в делах в Хиджазе т. Залкинда от 30.11.1931 г., – писал он, – интересуюсь, на какую дату намечена отправка третьей партии нефтепродуктов из Батуми» (51).

К сведению читателя, доставка в те годы дипломатической почты между полпредством СССР в Джидде и НКИД осуществлялась при содействии капитанов судов «Совторгфлота». Чаще других в в архивных документах нашего внешнеполитического ведомства фигурирует «тов. Никитин, капитан парохода “Самоед”» (52).

Третью поставку нефтепродуктов «Нефтесиндикат» выполнил в срок. В связи с тяжелым финансовым состоянием королевства советское правительство не стало настаивать на немедленной оплате произведенных поставок. Было подписано соглашение о поэтапном погашении коммерческого долга в течение года (речь идет о соглашении от 25 апреля 1932 г., заключенном между «Востокгосторгом» и Министерством финансов Саудовской Аравии).

31.11.1931 г… как явствует из дневниковых записей Н. Тюрякулова, «через посредника» удалось реализовать еще и небольшую партию цемента. Все эти акции «коммерческой дипломатии», как их называет полпред, «несколько сдвинули с места наше положение в деле торговли» (53).

Представляется, что в немалой степени способствовало тому тяжелое финансовое положение королевства. Ибн Са’уд стал активно разыгрывать тогда «русскую карту» в контактах с англичанами, а также с американскими бизнесменами, начавшими проявлять интерес к «землям Ибн Са’уда» в плане проведения в его владениях геологоразведочных работ на предмет обнаружения нефти. Позволив ввозить русские товары на рынки Джидды, замечает саудовский историк Ат-Турки, король Ибн Са’уд продемонстрировал им, что у него есть альтернатива, и что давить на него в переговорах с ним не стоит (54).

С учетом позитивных подвижек в вопросе восстановления советской торговли в Хиджазе НКИД рекомендовал «Ближвостгосторгу» вести дела так, чтобы дать возможность «местному купечеству зарабатывать на наших товарах» (55). И таким путем продвигать наши коммерческие интересы не только в Хиджазе, но и в соседних с ним Эфиопии и Эритрее.

В рассматриваемый нами период времени Ибн Са’уд остро нуждался в деньгах. Тогдашнюю ситуацию в королевстве хронисты описывают как невероятно сложную. Известный арабский националист Хафиз Вахба (1891–1966), более полувека состоявший на службе у Са’удитов, вспоминал, что в период «великой депрессии» (1930–1933) внутриполитическая атмосфера в землях ‘Абд-ал-Азиза была «раскалена до предела». Страну расшатывало выступление бедуинских племен во главе с Ибн Рафадой в Хиджазе (1932), за спиной которого стояли Хашимиты в Трансиордании и египетский хедив Аббас II Хильми. Не затухали пограничные конфликты с Йеменом. Все это, вместе взятое, помноженное на безденежье, делали положение Ибн Са’уда крайне тяжелым (56).