Текст книги "Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории"

Единственным источником его доходов оставалось паломничество к Святым местам в Мекке и Медине. Но поток паломников резко сократился (со 120 тыс. в 1929 г. до 30 тыс. в 1932 г.). Существовала реальная опасность того, говорится в информационно-справочных материалах советского полпредства в Джидде, что в ответ на «допуск советской торговли в Хиджаз» и имея в виду «выказать Ибн Са’уду свое неудовольствие» Англия могла вообще перекрыть паломничество, и тем самым нанести «уничтожающий удар» по финансовому состоянию Хиджаза (57). Достаточными возможностями для этого она располагала. Контролировала морские пути сообщения с Хиджазом, да и с Аравией в целом. Удерживала за собой монополию на морские перевозки, включая паломнические. Располагала богатым арсеналом средств паспортно-визового характера в Индии и в целом ряде стран Ближнего Востока. Содержала карантинные посты на паломнических маршрутах в бассейнах Красного моря и Персидского залива (58).

Отсюда, по-видимому, и имевшие тогда место пессимистичные прогнозы некоторых западных дипломатов относительно будущего «аравийской империи ‘Абд ал-‘Азиза». Так, американский вице-консул в Адене, внимательно наблюдавший за «политическими перипетиями в Аравии», высказывался в том плане, что «арабское государство», созданное ‘Абд ал-‘Азизом, после его ухода из жизни, скорее всего распадется. И причиной тому станут «центробежные тенденции в королевстве» и «раскольнические настроения» в некоторых областях (59). Случись Ибн Са’уд погибнет, полагал дипломат, и тогда преданная королю гвардия, оплот его власти, может оставить Хиджаз и вернуться в родной Неджд. Не исключал он и возможность «политического коллапса», и «развала государства Са’удитов» еще при жизни ‘Абд ал-‘Азиза – в условиях крайне непростой для него в то время финансово-экономической ситуации, которую вице-консул называл «безысходной бедностью». Не будет денег – не сохранится и королевство, считал он. Хаджж 1932 и 1933 гг. может надорвать «финансовое здоровье» Ибн Са’уда настолько, что король вынужден будет оставить Хиджаз и укрыться в родном Неджде.

Возможность бесславного конца деяний ‘Абд ал-‘Азиза по объединению земель и племен Северной Аравии не исключал и такой крупный знаток этого края как Т. Лоуренс. Суть его рассуждений сводилась к тому, что при отсутствии у Ибн Са’уда средств, достаточных для финансирования структур власти и военизированных формирований, «его империя падет». Пресс безденежья и скудность природных ресурсов во владениях Ибн Са’уда, как предполагал Т. Лоуренс, помноженная на тяжесть довлевших над ним обязательств по обеспечению племен водой и продовольствием, определенно его раздавит, если, конечно, вовремя не подоспеет помощь извне.

Перед Ибн Са’удом стояли тогда две острых проблемы. Заключались они в обеспечении финансовых поступлений и в удержании с их помощью «собранных им земель и племен». При нехватке денег, с одной стороны, и наличия оружия у племен – с другой, сохранить их лояльность Эр-Рияду было делом достаточно сложным. Однако ‘Абд ал-‘Азиз показал себя прозорливым правителем, искусным переговорщиком, гроссмейстером интриг и виртуозным мастером политических комбинаций. Недаром о нем в Аравии шла молва как о человеке, «способном заглянуть за горизонт». Используя широкий набор средств и методов по удержанию племен – от «задабривания их привилегиями и деньгами» до заключения с ними «политических браков, а если потребуется, то и воздействия на них силой», – он сумел удержать племена в своих руках и сохранить контроль над ходом событий. Хорошо знавший его английский дипломат-разведчик сэр Перси Захария Кокс (1864–1937) отзывался о нем так: за 30 лет деятельности по созданию королевства (1902–1932) Ибн Са’уд не сделал ни одной серьезной ошибки.

Пессимистичные прогнозы насчет будущего государства, созданного Ибн Са’удом, оказались несостоятельными. Вместе с тем, диагноз «основной болезни» королевства на том этапе его становления был абсолютно точным – острая нехватка денег.

Согласно информации, полученной от сотрудника Министерства финансов, сообщал Н. Тюрякулов (17.04.1931), «положение геджаспра [правительства Хиджаза] – тяжелое». Сократив вначале оклады чиновникам на 10 %, правительство затем «вообще прекратило выплату им жалований». Мой источник, «занимавший до недавнего времени пост особого чиновника, инспектора при Минфине [речь, к слову, идет о нашем соотечественнике, черкесе Салихе], не получал свое жалованье за 9 месяцев и вынужден был отказаться от службы. Растраты и казнокрадства, – рассказывал он, – не наказываются. Так, выписано было медикаментов на 15 000 фунтов, а прибыло в Хиджаз только на 5 000 фунтов. Остальная часть, – по его выражению, – сгорела». Иными словами, часть денег, отпущенных на медикаменты, попросту украли (60).

Приоткрыв двери для возобновления советской торговли в Хиджазе, Ибн Са’уд, вместе с тем, от подписания договора с Советским Союзом по-прежнему уклонялся. Пытался использовать этот важный, как понимал, для Москвы вопрос в качестве инструмента в переговорах с русскими о получении кредита.

«Если раньше, – говорится в одном из донесений советской дипмиссии в Джидде, – отклоняя заключение политического соглашения с СССР, Геджас мог ссылаться на то, что у него не урегулированы отношения с целым рядом стран», то сейчас – это уже не аргумент. «После заключения соглашений с Францией, Сирией, Италией и Йеменом, СССР остается единственной страной, у которой нет юридической базы в Хиджазе» (61).

Возможность получения от советского правительства займа или товарного кредита на сумму в 1 млн. ф. стер., сроком на 10 лет, активно зондировалась Хиджазом в ходе подготовки официального визита в СССР эмира Файсала (проходил с 27 мая по 7 июня 1932 г.).

Так, пишет в своем фундаментальном исследовании российско-саудовских отношений В. В. Наумкин, 11 марта 1932 г. секретаря советского полпредства в Джидде, Степана Васильевича Матюшкина, посетили начальник тайной полиции Мухсин-бей и финансовый контролер Са’ид Хашим. Когда, в состоявшейся беседе, «Матюшкин сослался на сообщение английской прессы о якобы обещанном королевству займе в 500 тысяч фунтов стерлингов», то гости стали это «горячо опровергать». Утверждали, что король и правительство не готовы к тому, чтобы связывать себя займом, у которого – ярко выраженные «политические цели и характер». Ведь в ответ на предоставление займа англичане, по их словам, требовали вполне определенных уступок, идти на которые король не хотел.

Интересовались они во время встречи с С. Матюшкиным и возможностью получения военной помощи от Советского Союза. Мухсин-бей, рассказывает В. Наумкин, настойчиво пытался добиться от нашего диплома ответа на вопрос, как СССР, если потребуется, мог бы «помочь защитить Саудовское королевство».

Во время нахождения Н. Тюрякулова в отпуске (по болезни, прибыл в Москву 3 сентября 1931 г., вернулся в Джидду 5 мая 1932 г.), поверенным в делах оставался Залкинд Гораций Абрамович (18981938). В ноте, направленной им эмиру Файсалу, наместнику короля в Хиджазе, говорилось: «Народный комиссариат по иностранным делам, желая быть должным образом представленным при обсуждении и разрешении вопросов, являющихся предметом ныне ведущихся переговоров назначил на время отпуска г-на Тюрякулова его заместителем г-на Горация Залкинда в качестве поверенного в делах» (62). Прибыл Г. Залкинд в Джидду 1 сентября 1931 года. Проработал недолго, и 29 марта 1932 г. был отозван из временной командировки в Москву – для участия в заседании коллегии НКИД (вместе с находившимся еще тогда в столице Назиром Тюрякуловым). На этом заседании обсуждался вопрос о предстоящем визите в СССР эмира Файсала (63).

Во время встречи с министром финансов (19.10.1931) Г. Залкинд высказывался в том плане, что для разворачивания и поддержания «длительных отношений» между хиджазским правительством и советскими «хозяйственными организациями» требуется соответствующая договорно-правовая база, на которой такие отношения и могли бы быть построены. Иными словами, недвусмысленно давал понять, что активизация торгово-коммерческих отношений между обеими странами зависит от того решения, которое примет по данному вопросу саудовская сторона. Что же касается Советского Союза, то всеми своми действиями, в том числе и «выгодной для гепра [геджасского правительства] сделкой» с поставкой нефтепродуктов, советское правительство наглядно продемонстрировало, что «намерено вести дружественную политику по отношению к гепра», а вот «линия поведения, взятая гепра, интересам Хиджаза не соответствует» (64).

Ответ министра сводился к тому, что после его доклада Ибн Са’уду, который ему предстоит сделать в ближайшие дни в Эр-Рияде, он ожидает, что король отдаст распоряжение эмиру Файсалу уведомить советское полпредство о готовности к переговорам о заключении дружественного политического и торгового соглашения. Такой ответ – с акцентом на возобнолении переговоров – ясно указывал на то, докладывал Г. Залкинд, что саудовцы намерены и будут использовать данный вопрос в ходе встреч и бесед эмира Файсала в Москве в целях получения товарного кредита.

Из беседы с турецким временным поверенным в делах, характеризовавшим финансовое положение Ибн Са’уда как крайне тяжелое, Г. Залкинд, узнал, что переговоры саудовцев с голландскими банками насчет предоставления кредита в 500 тыс. ф. ст. не увенчались успехом, ибо те выдвинули неприемлемое для Эр-Рияда условие. Состояло оно не только в установлении их контроля над расходованием кредитных средств, но и над деятельностью томожни. Иными словами, как и англичане, голландцы не преминули воспользоваться безденежьем Ибн Са’уда и попытаться отжать у него таможню (65).

Неважно обстояло дело у саудовцев, как сообщил Г. Залкинду турецкий дипломат, и с поставками оружия. По его сведениям, закупленная ими недавно – через какого-то поляка-посредника – партия ружей в количестве 10 тыс. единиц, притом, как выяснилось впоследствии, по завышенным ценам, «оказалась недоброкачественной». Практически сразу после начала их использования они выходили из строя – в ружьях заедало пружину. На основании этой и другой полученной информации советская дипмиссия не исключала, что во время визита в Москву эмир Файсал в ходе переговоров мог затронуть и вопрос о военных поставках.

Небезынтересными представляются и отзывы о самом Залкинде, которые приводит в своей книге о деятельности советской дипломатии в Саудовской Аравии российский историк-арабист В. В. Наумкин, ссылаясь на неопубликованную рукопись другого российского исследователя А. И. Яковлева. Наш временный поверенный в Джидде, Г. Залкинд, пишет А. Яковлев, «не знал арабского языка» (переводчиком во время его встреч и бесед выступал С. Матюшкин), и «несколько свысока смотрел на саудовских деятелей». В его дневниковых записях «чувствуются нотки высокомерия и пренебрежения к бедной Аравии» (66).

Арабы Аравии, надо сказать, весьма чувствительны по отношению к проявлениям всякого рода снобизма и высокомерия. Реагируют на них крайне отрицательно. И лиц-носителей таких «болезней», как они их называют, из круга своего общения исключают. Прослыть гордецом и человеком высокомерным, где бы то ни было в Аравии, – значит не добиться успеха в установлении деловых контактов и связей, и, как следствие, – не состояться ни как дипломату, ни как бизнесмену. Поучая сыновей своих, как достойно вести себя среди людей, притом повсюду, куда бы не забросила их судьба, араб Аравии непременно упомянет айат («стих») из суры (главы) Лукман, в которм говорится: «Не криви свою щеку перед людьми и не ходи по земле горделиво. Поистине, Аллах не любит всяких гордецов, хвастливых» (67). К сведению читателя, Лукман ал-Хаким (его именем названа одна из сур Корана) – это легендарный мудрец и долгожитель. Изречения его, хранимые в преданиях арабов Аравии, часто цитируются ими. Был он, как гласят легенды, мудрейшим из старейшин ‘адитов, древнейшего из народов Аравии, населявших Аравийский полуостров после Великого потопа, но «исчезнувших с лица земли», и превратившихся в «арабов утерянных». Лукман – один из немногих, кто внял проповедям пророка Худа и уверовал в Бога Единого. И за это Аллах не подверг его наказанию, как других ‘адитов, а даровал ему мудрость великую и жизнь долгую, «равную жизни семи коршунов». Так, повествуют сказания арабов Аравии (68).

После отбытия Г. Залкинда из Джидды обязанности временного поверенного в делах исполнял Шакир Сафиуллович Измайлов (1897–1937), первый секретарь советского полпредства (занял место Ю. Туйметова, выехавшего в Москву 28 апреля 1931 г.).

В поисках финансовых средств король Ибн Са’уд в 1932 г. отправил в поездку по ряду европейских государств своего сына, эмира Файсала, наместника Хиджаза, исполнявшего также обязанности министра иностранных дел. Было принято решение включить в список этих стран и Советский Союз. Что касается визита эмира конкретно в СССР, то главная его задача состояла в том, чтобы добиться от Москвы получения товарного кредита. Москва, в свою очередь, выражала заинтересованность в заключении договоров о дружбе и торговле. Партийное руководство Советского Союза по-прежнему рассматривало Ибн Са’уда как ««собирателя земель Аравийских», высказывалось о нем как о ««локомотиве национально-освободительного движения в Аравии».

29 мая 1932 г. 26-летний эмир Файсал в сопровождении заместителя министра иностранных дел королевства Фуада Хамзы, своего адъютанта, майора Халида ал-Уэйби, секретаря делегации Са’ида Шакира ас-Сирмана и свиты прибыл в Москву, на Белорусско-Балтийский вокзал, поездом из Польши (до этого принц Файсал побывал в Англии, Нидерландах, Франции и Польше). На польско-советской границе, на станции Негорелое, его встречали (27 мая 1932 г.) заведующий 1-м Восточным отделом С. Пастухов, референт этого отдела Поляков и находившийся в то время в Советском Союзе Карим Хакимов (сопровождал эмира Файсала во время всей поездки). На вокзале в Москве гостя приветствовала довольно большая группа советских руководителей, включая исполнявшего обязанности наркоминдела Н. Н. Крестинского, его заместителя Л. М. Карахана, заместителя наркомвоенмора и заместителя председателя Реввоенсовета Л. Б. Каменева, председателя Моссовета Н. А. Булганина, командующего Московским военным округом А. И. Корка, а также послы ряда исламских стран.

Газета «Известия», официальный орган ЦИК СССР, по случаю прибытия в Москву эмира Файсала ибн ‘Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда опубликовала специальную статью. В ней говорилось, что «арабский народ, обманутый в надеждах насчет помощи извне в борьбе за независимость, принялся строить свое национальное государство собственными силами». Двумя столпами этого независимого государства, созданием которого занималась «недждийская группа племен, руководимая своим ваххабитским начальником» Ибн Са’удом, являлись Неджд и Хиджаз. «Советский Союз, – подчеркивалось в статье, – первым, и без всяких оговорок, признал независимость нового государства и установил с ним нормальные дипломатические отношения». Согласно этой статье, новое независимое государство в Аравии возникло, дескать, благодаря тому «мощному влиянию», что оказала Октябрьская революция в России на народы Арабского Востока (69).

В тот же день (29 мая) эмира Файсала и членов возглавляемой им делегации принял председатель ЦИК Михаил Иванович Калинин (1875–1946), которому эмир передал письмо от короля Ибн Са’уда, датированное 12 апреля 1932 года. В честь высокого гостя был устроен официальный завтрак. Выступая на нем с речью, М. И. Калинин отметил, что, приветствуя в Москве эмира Файсала, он приветствует и «представленное в его лице правительство арабского народа, который сумел, благодаря мужественной и дальновидной политике его руководителей, завоевать и укрепить свою полную независимость, являющуюся необходимой предпосылкой для экономического и культурного развития страны». В заключительной части своей речи М. И. Калинин подчеркнул, что он убежден в том, что приезд эмира Файсала в Советский Союз «несомненно будет способствовать дальнейшему укреплению дружбы» между обоими государствами (70).

В ответной речи эмир Файсал сказал, что он уверен в том, что его посещение Советского Союза «послужит еще большему укреплению уз дружбы» между обеими странами, а «личный контакт», как он надеется, «будет содействовать разрешению интересующих обе стороны вопросов в духе дружбы и искренности» (71).

В Москве эмир Файсал и Фуад Хамза встречались и беседовали с председателем Совнаркома В. М. Молотовым (1890–1986), а также с наркомом во военным и морским делам К. Е. Ворошиловым (1881–1969). Обсуждали перспективы развития двусторонних отношений в областях торговли и военного сотрудничества. Найти взаимопонимания по спорным вопросам не удалось.

Состоялась чисто протокольная встреча делегации с главой Моссовета Н. А. Булганиным (1895–1975). 31 мая 1932 г. в честь принца Файсала в Кремле был устроен прием от имени председателя СНК СССР В. М. Молотова.

И. В. Сталин эмира Файсала не принял. Не дали встретиться ему и с Р. Фахретдиновым, оказавшим Ибн Са’уду помощь во время работы Мекканского конгресса. Причиной тому, как пишет О. Б. Озеров, – не допустить того, чтобы он рассказал эмиру Файсалу о развернутой в Советском Союзе в то время широкой антиисламской кампании (с декабря 1929 г. по 1932 г. из 12 тысяч действовавших в стране мечетей было закрыто 10 тыс.) (72).

Отдельного упоминания заслуживает встреча и обстоятельная беседа Ф. Хамзы с заместителем народного комиссара внешней торговли СССР (31 мая), во время которой Ф. Хамза, как явствует из архивных документов, «поднял вопрос о предоставлении Хиджазу кредита в 1 млн. ф. ст., сроком на 10 лет». Заместитель наркома заявил, что решение данного вопроса напрямую связано с урегулированием другого вопроса, а именно: с подписанием «торгово-политического соглашения». Без заключения такого соглашения, резюмировал он, «трудно говорить о предоставлении кредита на столь длительный срок» (73).

Помимо товарного кредита, во время переговоров в Москве эмир Файсал и Фуад Хамза затрагивали также темы об увеличении числа мусульманских паломников из СССР и об организации транзита через Советский Союз пилигримов из третьих стран.

В Москве делегация посетила автомобильный завод им. Сталина (бывший АМО), Центральный Дом Красной Армии и Военно-Воздушную академию. Побывала на аэродроме, где наблюдала за полетами советских летчиков, исполнявших фигуры высшего пилотажа, и на Московском ипподроме, где имела возможность полюбоваться за столь милыми сердцу арабов Аравии скачками на лошадях. Познакомилась с русским балетом в Большом театре.

Разместили делегацию в особняке на Спиридоновке (д. 17), выделив для нее весь верхний этаж (74).

Затем состоялась двухдневная поездка в Ленинград (3–4 июня). Принимали гостей там радушно и хлебосольно. Эмир со свитой посетили Ленсовет, Эрмитаж, Петергоф, Институт растеневодства и завод «Красная заря», где эмиру Файсалу подарили автоматическую телефонную станцию (АТС). Опережая ход повествования, скажем, что в 1934 г. эту АТС установил в Та’ифе, в резиденции короля, советский инженер В. Шитов. Она обеспечила правительственную связь между Та’ифом и Джиддой. По завершении установки АТС и после проверки ее работы путем телефонного разговора, состоявшегося между королем и советским полпредом, Ибн Са’уд принял Н. Тюрякулова и В. Шитова в своей резиденции и отблагодарил их «часами и арабскими костюмами» (68).

В Джидде аналогичную автоматическую телефонную станцию установил, к слову, инженер Сиваченко (75).

Зная, какое важное место в протоколе арабов Аравии занимают подарки и обмен ими, зам. наркоминдела включил в распоряжение о мероприятих по случаю приема делегации во главе с эмиром Файсалом отдельный пункт (№ 7) о подарках. В нем содержалось указание: «Приготовить следующие подарки: автобус, телефонную станцию, мех чернобурой лисицы и кавказский костюм, а также 4 альбома фотоснимков о пребывании делегации» (76). Н. Тюрякулов в записке Л. Карахану (15.01.1932) предлагал передать в качестве подарка Ибн Са’уду хранившийся в Среднеазиатском музее в Ташкенте Коран ‘Усмана (77).

После возвращения эмира Файсала из Ленинграда заместитель наркоминдела Л. М. Карахан официально информировал его (5 июня 1932 г.) о том, что советское правительство «считает невозможным предоставить кредит до нормализации отношений» (78). Иными словами, Москва четко и ясно дала понять, что до заключения договора о дружбе и торговле правительство СССР находит обсуждение вопроса о кредитах преждевременным и не считает для себя удобным. Есть основания полагать, что в Москве решили воспользоваться пребыванием сына короля в Советском Союзе и, играя на острой нужде Хиджаза в деньгах, поставить решение вопроса о предоставлении кредита в прямую зависимость от подписания договора о дружбе и торговле. Представляется, что, принимая такое решение, в Москве учитывали также и то, что к тому времени саудовская сторона не сделала ни одного платежа по «бензиновой сделке».

Перед отъездом из Москвы саудовская делегация побывала на стадионе «Динамо» и посмотрела футбольный матч. О визите эмира Файсала в СССР был снят документальный фильм.

В июне 1932 г. король Ибн Са’уд (сучетом, судя по всему, встреч и бесед эмира Файсала в Москве и его впечатлений от всего увиденного им в Советском Союзе) изъявил готовность к подписанию договора о дружбе. Взамен этого рассчитывал получить от СССР товарный кредит на сумму в 1 млн. ф. ст., но сроком уже на 15 лет. Что касается торгового договора, то предложение короля состояло в том, чтобы заменить его заключением кредитного соглашения (79). Москва отреагировала позитивно. 16 июня 1932 г. полпред СССР в Джидде получил указание НКИД довести до сведения короля, что «СССР принимает к сведению готовность Ибн Сауда заключить договор о дружбе и согласен на его подписание». Советское правительство, отмечалось в указании НКИД, «не настаивает на заключении торгового соглашения, если Хиджаз считает это ненужным» (80).

Вместе с тем, оставался неурегулированным вопрос о задолженности государства Ибн Са’уда перед Москвой за поставленные нефтепродукты. 16.11.1932 г. Л. М. Карахан в письме Н. Тюрякулову писал, что «вопрос о задолженности геджасского правительства за нефтепродукты принял совершенно нежелательный для нас оборот. Геджасцы, пропустив все установленные сроки, не проявляют… никакого стремления к погашению своего долга», и даже не ведут с Вами об этом никаких разговоров. «Между тем, мы не можем спокойно отнестись к потере 300 тыс. руб. золотом, тем более, что сделка эта не принесла нам никакой торгово-политической выгоды» (81).

При активном участии нашего полпредства, как явствует из архивных документов, стороны достигли соглашения о погашении задолженности за нефтепродукты «на основе 40 % скидки с суммы долга». Деньги, причитавшиеся советскому правительству, обязался выплатить, «в течение 12 месяцев», Египетский банк. «При условии 10 % скидки» с согласованной между сторонами суммы банк соглашался «уплатить всю сумму долга сразу» (82). На такой основе данный вопрос и был урегулирован (в конце 1934 г.).

16 февраля 1933 г. эмир Файсал уведомил Н. Тюрякулова о том, что отныне всякие ограничения, действовавшие в отношении советской торговли на территории королевства, отменены и исключительный режим снят. Представляется, что принятие такого решения состоялось с учетом продемонстрированного Москвой понимания тяжелого финансового состояния, в котором находилось тогда королевство.

«В ответ на запрос Вашего правительства от 07.02.1933 г., – говорилось в письме эмира Файсала, – о положении Вашей торговли в стране Его Величества с удовлетворением сообщаю Вам, что ограничения, существовавшие в отношении советской торговли до сего времени, начиная с настоящего числа, отменены. Советская торговля может пользоваться этим [положением] в соответствии с действующим в Арабском Саудовском Государстве законодательством». Таким образом, подчеркивалось в сопроводительной записке советского полпредства в Джидде, поступившей в НКИД вместе с письмом эмира Файсала, мы вернулись к состоянию, в котором находились до введения исключительного режима в конце 1928 г., а именно: «советская торговля – свободна, но договорная база – отсутствует» (83). По мнению полпредства, снятие всех ограничений в отношении советской торговли явилось своего рода компенсацией правительства Ибн Са’уда за задержку платежей по поставкам нефтепродуктов.

В феврале 1933 г. штат советского полпредства в Джидде был сокращен («в целях экономии валютных средств», как указывалось в решении коллегии НКИД) – до трех человек: полпреда, 1-го секретаря и врача (84).

В начале июня 1933 г. король Ибн Са’уд пригласил к себе полпреда СССР и во время состоявшейся беседы поинтересовался насчет «намерений советского правительства» в Северной и Центральной Аравии. Спросил: «Желает ли советское правительство ограничиться здесь торговой деятельностью или имеет более широкие планы?». Если советское правительство «выбрало себе первый путь, – говорил ‘Абд ал-‘Азиз, – то тогда устанавливается одно положение. Двери открыты, препятствий не имеется, советские торговые общества могут заниматься коммерцией». Если же советское правительство «выбрало второй путь, то пусть оно скажет это мне прямо и откровенно», ибо тогда складывается другая ситуация, сообразно которой мы и будем действовать, в том числе и в наших

отношениях с Англией. Сославшись на свое «стесненное политическое положение», Ибн Са’уд заявил, что «все свои надежды» в плане решения стоящих перед ним проблем он «возлагает сначала на Аллаха, а затем на СССР, Турцию и Персию». Отметил при этом, что «основой основ его надежд» в лице названных им стран он считает СССР.

Далее, как следует из донесения советского полпреда, Ибн Са’уд сказал буквально следующее: «Я нуждаюсь в советской помощи. Я хочу иметь поддержку СССР в военно-политических вопросах. Пусть Советы руководят мной. Я, а за мной и моя сила, будем идти за Советами. Советы могут распоряжаться мной, как угодно, в интересах СССР и арабов» (85).

Такое заявление короля, как считал Н. Тюрякулов, объяснялось тем, что финансово-экономическая ситуация в королевстве оставалась крайне тяжелой, если не критической. Единственным источником доходов Ибн Са’уда по-прежнему являлись паломники. Число же их в те непростые для него годы резко сократилось – со 120 тыс. чел. в 1929 г. до 20–25 тысяч в 1933 году. В складывавшихся в стране экстремальных условиях король, раньше отказывавшийся выдавать концессии «христианам и иноверцам», которые, согласно уложениям ислама, не могли владеть даже клочком «Священной земли», вступил в переговоры о нефтяных концессиях с США и Англией (февраль 1933 г.). Вели их представитель американской компании «Стандарт Ойл оф Калифорния» (СОКАЛ) Ллойд Гамильтон и уполномоченный английской «Иракской нефтяной компании» Стивен Хемсли Лонгригг (1893–1979). В мае 1933 г. право на поиск и добычу нефти в районе Эль-Хаса получила компания СОКАЛ. За концессию американцы заплатили королю наличными 50 тыс. фунтов золотом (86).

«Оценивая отдельные этапы советской политики Сауда, – писал в донесении (от 01.07.1933) в Москву Н. Тюрякулов, – приходится констатировать, что он идет на те или иные уступки нам и проявляет готовность к сближению с нами по мере того, как ухудшается его положение» (87).

Вопрос о «советской торговле» в королевства все еще оставался, по выражению Н. Тюрякулова, «весьма и весьма деликатным». У местного купечества, сообщал он, состоявшего в тесных отношениях с англичанами и «обрабатывавшегося ими», сохранялись опасения насчет возможности повторения пресловутого «советского демпинга». Англичане в контактах с ними, не переставая, твердили о «советской торговой экспансии». В нашу миссию в Джидде, докладывал Н. Тюрякулов, зачастили местные торговцы. Одни из них приходят с предложениями о сотрудничестве, другие – с тем, чтобы выяснить наши планы и намерения, узнать, не будут ли они чреваты для них какими-либо неожиданностями и опасностями. Но вот что интересно, замечает полпред, при этом все они стараются опередить друг друга в том, чтобы «заполучить нашу торговлю в свои руки», обрести монопольное право на коммерцию с советскими товарами. И нам поэтому, дабы не упустить момент, следовало бы поторопиться (88).

На основании информации, полученной от Н. Тюрякулова, НКИД обратился с запросом в НКВТ насчет планов по возобновлению советской торговли в Хиджазе. «Вопрос о проведении торговых операций в Хиджазе, – говорилось в ответе зам. начальника Восточного сектора НКВТ тов. Кельманзона (17.06.1933), – упирается в отсутствие там нашего торгового работника. К подбору кандидата для ведения торговых операций в Хиджазе мы уже приступили» (89).

Имея в виду активизировать нашу торговлю в Аравии, Н. Тюрякулов предлагал возобновить проведение торговых выставок в Хиджазе и в Йемене. НКИД предложение полпреда поддержал. Советские же внешнеторговые организации, судя по тем документам, что сохранились в архивах, реагировали на него вяло и вели себя нерасторопно. По сведениям, поступающим из Всесоюзной Торговой Палаты, информировал НКИД руководство НКВТ, «отгрузка экспонатов, предназначенных для выставки-продажи в Хиджазе и Йемене, проходит крайне неудовлетворительно». Более того, по сообщению нашего полпреда в Джидде, «в целом ряде случаев плохая упаковка привела к значительному проценту боя и поломки некоторых уже прибывших в Аравию экспонатов» (90).

В августе 1933 г., в донесении в НКИД (от 27.08.1933), Н. Тюрякулов вновь указал на необходимость скорейшего, как можно, направления в Хиджаз «представителя наших торговых организаций», чтобы вместе с полпредством «наметить дальнейшую линию поведения» в торговых делах. «Прошу поставить меня в известность, – писал он, – о дальнейших видах НКВТ насчет работы в Хиджазе». Пусть НКВТ начнет уже «хотя бы с изучения рынка и ознакомления с условиями работы в Хиджазе. Пусть представитель НКИТ войдет в контакт с местным купечеством и выслушет его требования и пожелания» (91).

Особого внимания заслуживает информация 1-го Восточного отдела НКИД, направленная в «Наркомтяжпром» (11.05.1933). «Хиджазские власти, – говорится в ней, – обратились с просьбой к нашему полпредству помочь им в определении образцов минералов, обнаруженных на территории Хиджаза». Полпред интересуется, можно ли «образцы этих минералов переслать для анализа в одно из наших научных учреждений» (92).