Текст книги "Далёкие острова. Звёздная сага. Книга вторая"

Часть II. Ниточка в прошлое

Во всём мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

Борис Пастернак

Глава 9. Фонд «Генезис»

То, что лето прошло, было пока незаметно. Солнце, несмотря на утренний час, припекало, в голубом небе плыли белые перья облаков. И только листья на каштанах кое-где подёрнулись позолотой. Главное Управление Космофлота возвышалось всеми своими тридцатью этажами в юго-западном секторе огромного, сорокамиллионного мегаполиса. У города было имя, Аркадия, но им редко пользовались. Столица Европейско-Российского Союза, самый красивый город Земли, не требовала какого-то специального названия, его все называли Столицей.

Основание белоснежной башни упиралось в зелёный ухоженный сквер, спускающийся к лениво текущей реке. Елена вздохнула, представив, какая тёплая сейчас водичка в ней. Сбросить бы парадный мундир, да и прыгнуть туда, понырять, поплескаться в своё удовольствие. Разом смыть усталость, навалившуюся после конференции…

Хе-хе, поплескаться. Из Управления берег реки просматривается отлично. Можно руку дать на отсечение – спустя секунду половина сотрудников к окнам прилипнут: поглазеть на Елену Прекрасную, так сказать, неглиже. Ещё бы, бесплатный аттракцион! А ещё через десять минут видеосюжет «Купание самой сексуальной косморазведчицы» разлетится по всей сети космофлота. Потом хоть на глаза никому из коллег не показывайся.

Два часа назад Елене было безразлично, кто и в каком виде её может углядеть. Но два часа назад ей купаться в речке не хотелось. Разве что утопиться! После вчерашнего разноса в СКИ Пристинская уверена была – не конференция ей предстоит в Управлении Космофлота, а самый настоящий допрос. Первый вопрос был: «почему не доставили образец?» Никого не волнует, что «образец» – это пятнадцатилетняя девочка, которая могла попасть в их лаборатории единственно в виде трупа. Разумеется, «даже исследование анатомии гибрида сулит колоссальные открытия!». Слово какое поганое подобрали – «гибрид».

Но всё же в Совете по космическим исследованиям её допрашивали научные эксперты и коммерсанты. Самая большая пакость, на какую они способны – лишить экипаж премиальных да подпортить командиру послужной список отрицательным отзывом. А в Управление Космофлота её затребовали «на ковёр» к прямому начальству. Прямому и непосредственному, властному сделать с командиром разведэкспедиции – или уже бывшим командиром? – всё, что угодно. Да хоть в порошок стереть. А когда Елена узнала, что допрашивать её будет не только собственное руководство, но и весь Всемирный Совет, поняла – именно в порошок. И если наказание ограничится разжалованием и увольнением из Космофлота, то это она легко отделается. А скорее всего – трибунал. Вооружённое вторжение на территорию чужого государства, захват иностранного корабля, сиречь пиратство, и, не исключено… убийство. Евроссии срочно требовалась стрелочница, чтобы избежать международного скандала. Жертвенный агнец, так сказать.

Как раз идущей на заклание Елена себя и ощущала, направляясь к парадному входу Управления. Потому и утопиться хотелось. Наверное, нечто такое на лице отразилось – охранник у входа улыбнулся сочувственно. Елена опомнилась, оглянулась беспомощно на каменные бюсты Мережа и Хагена: скрутить фигу знаменитым капитанам – примета верная, от любых неприятностей помогает. Поздно. Да и не спасёт, потому как «неприятностью» предстоящую экзекуцию назвать нельзя. Казнь – более верное слово. Дверь скользнула в сторону, и Пристинская шагнула в утробу родного Управления.

Казнь не состоялась. Вернее, начиналось всё именно так, как Елена себе и представляла. Её бросили на растерзание волкам из Всемирного Совета: нарушение устава и принципа экстерриториальности – самые первые, самые лёгкие обвинения, какие на неё посыпались. Руководство Космофлота не желало идти на обострение, сдавало одну позицию за другой. И когда сопредседатель Совета от Консорциума заговорил о необходимости выдачи Пристинской «потерпевшей стороне», то есть Фонду «Генезис», по закону о противодействии международному терроризму, Елена поняла, что самый худший исход она не предвидела. И что мысль утопиться была очень даже верной.

Потом слово взял представитель того самого Фонда. Он сказал всего несколько фраз: две, три? – Елена их не запомнила, изначально готова была к новым, куда более жёстким обвинениям. Но тут что-то изменилось в ходе разбирательства. Что-то сломалось в заранее срежессированном спектакле. Будто некая сила, превосходящая могуществом Всемирный Совет Земли и прикрывающиеся его ширмой великие державы, извечные партнёры-соперники, вмешалась в происходящее. Но на Земле не существует такой силы!

На несколько секунд застыла картинка на голографическом экране малого конференц-зала Управления, где «подсудимая» Пристинская восседала в гордом одиночестве. Застыли лица членов Всемирного Совета. И мысли в голове Елены тоже застыли. А затем действие закрутилось в обратном порядке. Её благодарили за то, в чём несколько минут назад обвиняли. По очереди все высшие должностные лица Совета: сопредседатель от Консорциума, сопредседатель от Китайской Народной Республики и так далее. Последними – сопредседатель от Евроссии и ответственный секретарь. Нет, её не отправят под трибунал, не уволят, не разжалуют, не лишат должности командира косморазведки. Кажется, её даже представят к награждению орденом Бетельгейзе за «особый вклад в освоение Космоса»?!

После окончания видеоконференции Пристинскую пригласил к себе в кабинет Командор Космофлота. Поздравлял, пожимал руку. А в глазах его явно читались непонимание и растерянность. Но это была лишь тень той растерянности, какую испытывала сама Елена. Значит, она – герой? Она всё сделала правильно? Каменные капитаны Мереж и Хаген смотрели на неё удивлённо.

Очнулась Елена у дальних, южных ворот сквера. Замедлила шаг, затем и вовсе остановилась. Позади остались и спуск к реке, и площадка аэротакси. Следовало или возвращаться, или пройти ещё двести метров – до станции подземки.

Возвращаться показалось глупым. Но и спуститься в подземку, в сутолоку сотен незнакомых людей она была пока не готова. Ей требовалось побыть одной хоть немножко. Постараться осмыслить случившееся на конференции. Понять. Если это вообще возможно осмыслить и понять. Пристинская решительно повернула направо, к приземистому трёхэтажному зданию из разноцветных блоков керамостекла.

Музей Миров – достопримечательность Аркадии. Первый раз она попала сюда… сколько же ей тогда было? Семь лет, восемь? Отец привёл, чтобы показать, чем он, собственно, занимается, что такое экзобиология. И чем занималась мама …. Целая вечность прошла с тех пор. Экспозиция музея значительно расширилась, теперь здесь двадцать семь залов, – по числу колонизированных людьми миров. Разумеется, планет-колоний значительно больше. Но те, где жизни до прихода людей не было, экзобиологам неинтересны, соответственно, и в музее они не представлены.

В детстве любимой экспозицией Елены был Карбон – бесконечные перламутровые пляжи, лагуны с розовой от планктона водой, странные полурастения-полуживотные, чьи экзоскелеты образуют удивительные «коралловые леса», тянущиеся вверх от поверхности планеты на километры. Но сегодня она пошла в зал Аквы, выполненный в виде огромного аквариума – на архипелагах этой планеты жизни нет, вся она прячется в верхних слоях океана, занимающего девяносто восемь процентов поверхности. Не потому, что интересно было наблюдать за игрой разноцветных рыбных стаек. Просто Елена была здесь единственной посетительницей.

Экспозиция Аквы была относительно новой. Да и саму планету открыли не так давно – в тот же год, когда Пристинская пришла в косморазведку. Последнее значимое приобретение Евроссии… потому что Дзёдо ей не достанется. Никому не достанется, по-видимому. И колонизировать его не будут. Если предложение «Генезиса» утвердят, то с коллективным разумом планеты попытаются установить контакт. Но почему одна-единственная фраза какого-то Корригана оказалась весомей всех доводов Пристинской, всех материалов, собранных экспедициями «Русанова» и «Сёгуна»?..

– Ещё раз здравствуйте, Елена.

Пристинская вздрогнула, обернулась. Представитель Фонда «Генезис» стоял в трёх шагах от неё. Высокий, остролицый. На тонких губах – улыбка.

– Что… Как… Это вы?!

– О, извините. Не хотел вас пугать. Да, это действительно я, а не бесхвостый тритон-наутилус.

Елена поспешно смахнула со лба выступившую испарину. В синеватом свете, заливающем зал экспозиции, лицо Корригана и впрямь казалось нечеловеческим. А белый фосфоресцирующий костюм это только подчёркивал.

– Как вы здесь оказались? Полчаса назад вы же были на…

– Я был здесь. В музее есть неплохо оборудованный конференц-зал, вы разве не знали?

– Но что вы здесь делаете?

– Прилетел на экскурсию. Интересуюсь экзобиологией, знаете ли. Так что наша встреча совершенно случайна.

Елена неуверенно улыбнулась в ответ.

– Да, конечно. Извините, я не очень-то вежливо вам ответила. Но на самом деле я вам благодарна.

– За что?

– Вы за меня… э… заступились.

Корриган засмеялся.

– Не стоит благодарности. Награждение вас орденом Бетельгейзе – это, скорее, побочный эффект. Кстати, ваш будет под номером тринадцать, вас это не смущает? Я хотел напомнить коллегам, что Космос – не Земля. Мы слишком заигрались в политику, увязли в наших внутричеловеческих разборках. Пора учиться мыслить глобально. Дзёдо – отличный повод понять это. Если некая группа людей попытается присвоить право единолично контактировать с иным разумом – или, к примеру, владеть артефактами внеземной цивилизации, пусть в самых благих целях, – ни к чему хорошему это не приведёт. Потому что всеобщее благо – понятие относительное. Вы со мной согласны?

Пристинская пожала плечами. Она не понимала, к чему этот разговор.

– Согласна.

– Это хорошо, что вы согласны, – Корриган кивнул. И вдруг оглянувшись, объявил: – А музей неплох. Жаль, не полный. Интересно было бы увидеть галактическое утро человечества во всём его многообразии.

– Ага, экспозиции Лабиринта здесь нет, – тут же подначила Елена. – Насколько мне известно, её нет ни в одном музее Земли.

– Увы.

– Не оттого ли, что вы чересчур прилежно храните его тайны? В самых благих целях, разумеется.

Корриган удивлённо приподнял брови. И засмеялся. Смеяться он начинал весьма охотно, по любому поводу – отметила Пристинская.

– Подловили. Но у меня есть, что возразить. Тайны нашей планеты мы храним исключительно от недоброжелателей. Для друзей мы всегда открыты. И мы не признаём расовых, национальных – тем более, государственных – различий между людьми. Например, среди жителей Лабиринта много выходцев из Евроссии. Да, пока мы формально входим в Консорциум, но это временное ограничение. Скоро мы от него откажемся и снимем визовый режим. А вас я приглашаю к нам в гости уже сейчас. Вполне официально, как вице-президент Фонда «Генезис».

Предложение было настолько неожиданным, что Пристинская растерялась, замешкалась с ответом. Корриган заметил, улыбнулся ободряюще:

– Немедленного ответа я не требую. Как надумаете, сбросьте мне сообщение на визифон, остальное я улажу.

– Но я не знаю вашего номера…

Последние звуки фразы ещё слетали с языка, а виз во внутреннем кармане кителя уже звякнул, предупреждая о принятом сообщении. Елена поспешно вынула его. И прежде, чем взглянула на экран, догадалась, что там.

Корриган подтвердил:

– Да, это мой личный номер. Звоните в любое удобное для вас время.

– Но… как вы это сделали?!

– О, это самая малая из тайн, которые вы узнаете, побывав на Лабиринте.

Елена прищурилась недоверчиво:

– Говорят, с Лабиринта не возвращаются. Я узнаю ваши тайны, но останусь там навсегда?

Корриган засмеялся. Как обычно.

– Уверяю, мы никого не удерживаем силой. Конечно, если вы, посетив наш мир, решите сделать его и своим, я буду очень рад. Но если нет – ваше доброжелательное отношение тоже многое значит, поверьте.

Пристинская покачала головой.

– Никогда не думала, что я такая важная птица. Откуда это внимание к моей скромной персоне? Господин Корриган, признайтесь, вам от меня что-то нужно.

– Да, – он и не подумал увиливать, – нужно.

– Что именно?

– Полное содержание вашего разговора с Цеуси Танемото.

Пристинская растерялась.

– Разве вы не смотрели запись в отчётах экспедиции? У вас же есть к ней доступ.

– Смотрел, и очень внимательно. Но ведь вы могли отредактировать её. Или кто-то другой, пока вы были… нездоровы. Вырезать нечто, не относящееся к Дзёдо. Нечто личное.

– Вы ошибаетесь! В отчётах полная версия…

– А что Танемото рассказал вам об экспедиции «Сёгуна» на Горгону?

– На Горгону?!

– Да. Разве вы не знаете, что именно «Сёгун» побывал в пространстве Горгоны после гибели экспедиции «Христофора Колумба»? Именно Цуеси Танемото привёз отчёт командира Круминя с версией событий, отличающейся от той, что была представлена Всемирному Совету властями Евроссии. В этом отчёте – правда, которую спецслужбы предпочли скрыть. В том числе от вас. А ведь для вас это важно – узнать, как и почему умерла ваша мама. Верно?

Твёрдый колючий комок подкатил к горлу резко и беспощадно. И сглотнуть его не получалось никак. Пристинская попятилась.

Корриган прищурился, наблюдая за её реакцией.

– Я вас не тороплю, Елена. Позвоните, когда сочтёте нужным. Когда вспомните. До свиданья.

Обернулся, пошёл к выходу из зала.

– П… прощайте, – просипела она.

– Нет, Елена, до свиданья. Мы с вами ещё увидимся. И не один раз. Лабиринт – замечательная планета, вам у нас понравится. Потому что у нас нет тайн друг от друга.

Глава 10. Театр Теней

Едва Елена вошла в гостиничный номер, – не успела китель расстегнуть! – как в дверь позвонили. Кому это она понадобилась на ночь глядя?

На пороге стоял Воронин с огромным букетом алых бархатных роз. Чёрные с блеском брюки, тёмный пиджак с перламутровым отливом, белая с еле уловимой неоновой голубизной рубашка с отложным воротничком, тщательно уложенные волосы, на ногах – строгие вечерние туфли. А галстук! Какой же на нём был галстук! Прежде Пристинская не замечала, что навигатор так неотразимо красив. На корабле он выглядел всего лишь привлекательным мужчиной, одним из многих. Но он оказался совершенно особенным!

– Ох… – Елена выдохнула изумлённо, а навигатор вдруг опустился на колено:

– Лена, покорно прошу простить мой некрасивый поступок!

Пристинская почувствовала, что краснеет от растерянности и смущения.

– Какой поступок? Миша, вставай, увидят же!

– Нет ничего постыдного в том, чтобы просить прощения.

– Но за что?!

– За Дзёдо. Я узурпировал твои полномочия, самовольно прервал экспедицию.

– Глупости какие! Ты действовал по уставу. Вставай, вставай пожалуйста!

– Устав – это устав, дружба – это дружба. Я тебя подвёл.

– Да нет же! Наоборот, всё хорошо закончилось…

Уши полыхали огнём. Спеша спрятать их, Елена отобрала букет, зарылась в него лицом. Розы благоухали неимоверно.

Воронин поднялся:

– Так ты на меня не сердишься? Тогда разреши поздравить с предстоящим награждением. Орден Бетельгейзе – это очень серьёзная заявка на бессмертие. У Мережа и то его не было!

Елена засмеялась:

– В те времена такого ордена не существовало! Номер один получил Хаген, и то спустя двадцать лет после открытия Новой Европы. А откуда ты знаешь о награждении?! Официального приказа пока не было!

Воронин развёл руками:

– Горизонтальные связи иногда творят чудеса. Например, как раз сегодня чудо воплотилось в два билета на премьеру в Театре Теней. Идём?

– Э… – Елена вконец потерялась. – В театр? Сегодня?

– Да. И нам следует поторопиться. Ехать недалеко, но до начала представления осталось немногим более получаса.

Елена затравлено поглядела вглубь комнаты, где стоял платяной шкаф.

– Полчаса? Я не успею, надо же переодеться…

– Успеешь. Я подожду в коридоре.

Голова шла кругом. Видеоконференция, начавшаяся обвинением, а закончившаяся награждением, встреча и непонятный разговор с Корриганом, и в довершение – театр. Слишком много на один день даже для командира косморазведки. Даже для Елены Прекрасной… Хотя нет, для Елены Прекрасной – в самый раз! Столичная элегантность Воронина – вызов, брошенный провинциалке. И она его принимает.

– Не надо в коридоре! – Пристинская втянула навигатора в номер, метнулась к шкафу, вернулась, всучила букет: – Пожалуйста, поставь это в вазу. Она должна где-то быть, я видела. Я мигом!

Мигом не получалось. Принять душ, нарядиться, причесаться, подкраситься – это вам не в скафандр облачиться! Полуодетая, она выскочила в гостиную за забытой на журнальном столике расчёской, упустив из виду, что оставила там мужчину. Ойкнула испугано. Воронин тотчас деликатно отвернулся, но на секунду их взгляды встретились. Елена руку могла дать на отсечение, что за эту секунду Михаил увидел её всю, от растрёпанных локонов до пальчиков на ногах. И уши вспыхнули с новой силой.

Наконец, она справилась. Осторожно приоткрыла дверь спальни, вышла.

– Я готова.

Воронин молчал. И смотрел, не отводя взгляд. Елена не выдержала:

– Почему ты так смотришь? Что-то неправильно?

Мужчина покачал головой.

– Я всегда понимал, что ты красива. Но настолько… Ты в самом деле Елена Прекрасная, без преувеличений!

Пристинская улыбнулась его комплименту. Кажется, и в самом деле неплохо получилось. Вечернее платье с глубоким декольте, оставляя открытой спину, мягкими складками опускалось к лодыжкам, к золотистым туфелькам с каблуками-шпильками. Глубокий лазоревый цвет платья подчёркивал небесную голубизну глаз. На шее – никаких украшений, её шея – сама по себе украшение. Только в ушах серёжки-цепочки, золотыми ручейками ниспадающие на плечи, и в уложенных высокой короной волосах блестят золотые нити. На губах золотистая помада и такие же тени на веках – всего два цвета, золотой и лазоревый. В довершении – немного терпкого ночного аромата духов.

– Ох! – спохватилась она, – Такси! Нужно такси вызывать!

– Такси не потребуется, у меня мобиль внизу.

Здание театра больше походило на цирк – бело-голубой цилиндр из стеклопласта, окружённый вездесущей в столице зеленью. Воронин остановил мобиль перед парадным входом. Елена отметила, как паренёк-служитель, помогавший ей выбраться из машины, долго смотрел им вслед. Хорошо, хоть рот не открыл. Несомненно, они с Ворониным были незаурядной парой. «Парой»? – тут же поймала себя на слове.

В зрительный зал они успели ко второму звонку. Зал ещё больше усиливал схожесть с цирком. Круглая сцена возвышалась посередине, напоминая одновременно арену и подиум. Её окружали семь рядов мягких кресел, крутым амфитеатром поднимающиеся к стенам. Никаких занавесов, кулис, оркестровых ям.

Михаил повёл её к креслам верхнего ряда.

– Мне нравится смотреть отсюда, – пояснил. – Хотя, говорят, в первом ряду эффект сильнее.

– Какой эффект?

– Почувствуешь.

Прозвенел третий звонок, и свет начал гаснуть. Нет, вернее сказать, тускнеть. Зал медленно погружался в темноту. Лишь по периметру сцены горели слабые матовые фонарики, ничего не освещая. Елена непроизвольно напряглась, не зная, чего ожидать. И всё равно вздрогнула, когда столб ослепительно-яркого света упал из-под купола. От невозможного контраста тьма в зале сделалась непроницаемой, даже лица сидящего рядом Михаила не разглядеть. На мгновение показалось, что она осталась одна, и Пристинская судорожно вцепилась в руку спутника. Тот ответил на пожатие, взял её пальцы в ладонь.

На сцене в ярком столбе света стояла обнажённая девушка. Руки безвольно опущены вдоль тела, голова склонена, ни малейшего движения, даже дыхания не заметно, будто статуя из снежно-белого мрамора.

Свет погас так же неожиданно, как возник. По сцене заскользили приглушённые сполохи самых невообразимых цветов. Миг, когда девушка начала двигаться, Елена не уловила. Как не смогла понять, когда появилась музыка. Откуда она исходит, определить тоже не удавалось. Звучал сам воздух, заставляя вибрировать каждую клеточку тела. Движения танцовщицы, вначале робкие, становились увереннее и увереннее. Теперь невозможно было разглядеть фигуру девушки целиком. Мягкий призрачный свет выхватывал из темноты сцены руку, плечо, бедро, грудь. Свет – тень, свет – тень. Странный, непонятный танец, странная музыка. Хотя нет, Елена понимала смысл танца. Это был танец просыпающегося желания. Юное тело с нетерпением ждало любви, пока не понимая этого. Свет – тень, свет – тень.

В какой-то миг Пристинская осознала, что девушка на сцене не одна. Рядом, скрытый неверными сполохами, кружил в танце партнёр. Свет – тень. Он был опытен и настойчив и в то же время нежен и ласков. Всё ближе его сильные руки, чувственные губы, переполненное желанием тело. Свет – тень. И девушка спешит навстречу этому страстному призыву. Ей хочется отдать себя всю, без остатка, она рвётся навстречу… И ускользает в последнюю секунду, страшась неизвестности, не зная, что получит взамен. Свет – тень, свет – тень.

Сцены, зала с замершими в креслах зрителями, более не существовало. Елена кружила в вечном танце любви. Она ощущала прикосновения рук, нежную упругость губ, тепло мужского тела. Свет – тень. Всё обещало любовь и неземное блаженство. Один шаг, и она не сможет противиться неизбежному. Тело не хотело подчиняться, оно диктовало свою волю. Оно позволяло бездонному омуту желания поглотить себя. Оно жаждало этого, прочее не важно. Свет – тень, инь – янь…

В зале вспыхнул свет. Сцена была пуста, но зрители продолжали сидеть неподвижно, словно пригвождённые к креслам. Ничего удивительного – они не могли встать, они были там, в волшебной стране, за завесой реальности. Елена смутилась, понимая, что и она возбуждена до предела. Страшно было даже пошевелиться. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. И тут зал взорвался аплодисментами.

Было странно аплодировать пустой сцене. Но в этом театре всё странно. Пристинская повернулась к спутнику.

– Конец? Такое короткое представление?

– Короткое? Почти час. На самом деле перед нами танцевали шесть пар исполнителей.

– Шесть пар?! – изумилась Пристинская. – А я и не заметила, когда они менялись. И время так быстро пролетело.

– Я же предупреждал об эффекте.

На улице уже было темно и довольно свежо – осень исподтишка отбирала у лета права. Елена слегка озябла, пока Воронин отдавал парню-служителю жетон, и им подгоняли машину. Подумала, что это хорошо, на холоде дурман необычного представления быстрее выветрится из головы. Но в салоне оказалось тепло, терпкий аромат вновь закружил голову, и окончательно вынырнуть в реальность не получилось. И замечательно! Свет – тень…

– Где мы продолжим вечер? – обернулся к ней Михаил, едва мобиль вырулил на магистраль.

Пристинская пожала плечами. Да где угодно! Неприемлем лишь один вариант – вернуться в гостиничный номер и лечь спать в одиночестве. После такого представления это было бы выше человеческих сил.

– Предлагаю заехать в кафе неподалёку. Маленькое и весьма уютное. Оно так и называется – «Уют». Правда, у них есть «недостаток» – спиртного не подают. Исключительно фирменные коктейли, тонизирующие и укрепляющие.

– Замечательно, я не употребляю спиртное. У дедушки в доме его никогда не водилось, вот и выросла трезвенницей. Разве что бокал холодного шампанского в исключительных случаях. Я вообще не понимаю, для чего нужен алкоголь? Чтобы расслабиться, снять внутренний самоконтроль?

– Ты не права. К хорошим напиткам нельзя относиться как к средству для снятия напряжения. Точно так же, как мы кушаем изысканные блюда не для того, чтобы насытиться.

– А я как раз не гурман и ем, когда голодна. У тебя, Миша, превратное обо мне представление. Во мне нет ничего изысканного и утончённого. Питаюсь кашами и супчиками, пью сок, дома хожу в тапочках и спортивном костюме. Отпуск провожу в глуши, где побольше природы и поменьше людей, чтобы не думать о макияже, причёске, одежде, педикюре и тому подобных условностях. В музыке и живописи совершенный профан. А если бы ты увидел, что я читаю… – не удержавшись, Елена хихикнула, – …ты бы в ужас пришёл.

Воронин снова посмотрел на неё. Его глаза смеялись. Но не обидно, а тепло и ласково.

– Ты самая удивительная и чудесная женщина в мире! Только…

– Что «только»? – Елена насторожилась.

– Мы уже приехали.

Кафе напомнило Елене соты. В каждой нише-ячейке – столик и пара мягких маленьких стульчиков. Светильники-свечи оставляли зал погружённым в полумрак.

– Если ты не очень голодна, предлагаю ограничиться коктейлем и фруктами. Не стоит перегружать желудок на ночь. К тому же коктейль довольно питательный.

– Ммм… я голодна, но я с тобой соглашусь. Оценим твою рекомендацию.

Воронин подозвал официантку. Одежда девушки состояла из хрустальных туфелек и треугольника бикини. Прочие предметы туалета заменяли мазки серебристой краски, таинственно мерцающие в отблесках свечей на столиках. Казалось, начатый в театре спектакль продолжался.

– «Уют» – подходящее название для этого кафе, верно? – поинтересовался Михаил, когда девушка, приняв заказ, растворилась в сумраке зала.

– Ему лучше подошло бы «Интим».

– Не уверяй меня, что не бывала в подобных местах!

– Как сказать… В ночных клубах, где официантки обслуживают гостей топлес, я, конечно, бывала. В романтичных кафешках со свечами – тоже. Но я не знала, что кому-то пришло в голову скрестить эти две вещи. Мне кажется, они слабо сочетаются.

– Вот именно, тебе кажется. Подождём коктейлей.

Ждать пришлось недолго. Девушка вернулась с подносом, несколько секунд, и на столике расположились блюдо с красиво разложенными кусочками бананов, апельсинов, киви, ананасов и два высоких стакана с желтовато-белой, слегка пенящейся жидкостью. Напиток был кисло-сладкий с едва заметным непонятным привкусом. Елена попыталась вычленить из букета знакомые нотки. Лимон? Лайм? Мята? Но второй глоток заставил усомниться в точности ощущений. Кислота исчезла.

– Необычный привкус, – она вопросительно посмотрела на спутника. – Что это?

– Не знаю, секрет фирмы. Пей, ты ещё не распробовала до конца, – Михаил медленно, с наслаждением потягивал напиток. – Так что, тебе понравился спектакль?

– О… трудно сформулировать ощущения словами. Честно говоря, не ожидала подобного. Эффект соучастия в действе потрясающий. Это же не со мной одной происходило, верно?

– Верно.

– Интересно, как это достигается? Свет, музыка, пластика движения воздействуют на подсознание? Как-то это… не очень приятно осознавать, что тобой манипулируют. Честно говоря, мне стало немножко стыдно, когда зажёгся свет в зале. Ощущение, будто это я голая стояла у всех на виду, – она быстро взглянула на собеседника и, смутившись, потупилась. – А ты ощущал себя тем мужчиной на сцене?

Воронин усмехнулся.

– Да. Сегодня – да. Всё зависит от того, к какому началу ты себя относишь – мужскому или женскому, инь или янь. В том образе и окажешься во время спектакля.

Елена приподняла брови:

– Хочешь сказать, что ты пробовал войти и в женский образ?

– Да. Первый раз я, собственно, и пошёл туда ради того, чтобы попробовать ощутить себя женщиной.

– Зачем?

– Чтобы понять женщину, нужно побыть нею. Увы, детерминизм полов не позволяет нам этого сделать. Медицина способна изменить наши тела, но самоидентификацию – никогда.

Пристинская посмотрела на него с удивлением – самой ей такие странные желания не досаждали.

– И как, тебе удалось?

– В начале – нет. Как ни пытался, соскальзывал в мужской образ. Но потом кое-что получилось. Не полностью, но «краем глаза», кажется, заглянул. Туда, к вам.

– И как это – чувствовать себя женщиной?

Воронин не отвечал, только смотрел. И от этого взгляда Елену бросило в жар. А может, от внезапного осознания – он понимает, что с ней сейчас происходит. В том числе то, что она пытается скрыть от себя самой.

Она сделала большой глоток, пытаясь затушить пожар. Засмеялась делано.

– Забавно! Интересно было бы почувствовать себя мужчиной.

– У тебя не получится, – покачал головой Михаил. – Ты слишком женственна для этого. И слишком прекрасна. Ты – идеальная женщина. Оставайся такой.

Тушению пожара эти слова никак не способствовали. Елена отвела взгляд, взяла с блюда кусочек банана. Почему-то вспомнился рассказ господина Танемото: на Дзёдо всего один «банан» в конечном счёте погубил экспедицию. Слава богу, этот фрукт ей ничем не угрожает. Губы коснулись плотной и одновременно мягкой, податливой мякоти. Как поцелуй…

– Ещё один коктейль не желаешь? – спросил Воронин.

Елена и не заметила, когда успела выпить. Самое странное, вкус коктейля она не помнила вообще. Но очень хотела вспомнить. Она кивнула. Михаил нажал едва заметную кнопочку рядом со светильником, и серебряная девушка, возникнув ниоткуда, поставила перед Еленой полный стакан.

– Кстати, ниши устроены так, что можно отгородиться от остального зала полностью. Мы будем видеть, что происходит в зале, нас – нет.

– Уединение посреди толпы? Тебя это возбуждает?

– Меня возбуждаешь ты.

Второй коктейль был непохож на первый – стоило пригубить, и Елена мгновенно вспомнила кисловато-сладкую прохладу того. Этот был пряным и тёплым, он не тушил огонь в груди, он его раздувал. Но Елена уже и не хотела тушить.

– А ты? Не заказываешь второй?

– Мне достаточно одного шага.

– К пропасти?

– К бездне.

Голова начала кружиться, хотя пьяной Елена себя не ощущала. С органами чувств творилось что-то странное. Зрение и слух словно притупились. Люди и предметы за пределами ниши расплывались, теряли резкость, посторонние звуки отдалялись, цвета смазывались. Зато осязание и вкус приобретали необыкновенную остроту. Каждый глоток, каждый кусочек банана на языке порождали волну удовольствия.

– Лена, если я приглашу тебя к себе, это будет выглядеть соблазнением? – Михаил взял её за руку, его палец легонько погладил запястье.

– Это и есть соблазнение.

– И ты согласна?

– Что делать! Ты не оставил мне выбора.

Михаил поднёс её пальцы к губам.

– Это ты не оставила мне выбора, любимая.

Время прервало свой равномерный ход. Оно то проскальзывало незаметно, то будто останавливалось, собирая в фокус все ощущения. Спектакль, начавшийся в театре, вернулся, Елена вновь повела вечный танец любви. Вот они вышли из кафе, иллюминация столицы разгоняет тьму, гасит звёзды на чёрном куполе ночи: свет – тень, свет – тень. Вот они едут в такси, Елена даже не пытается смотреть по сторонам, ориентироваться. Только вспышки городских огней за окнами: свет – тень, свет – тень. Вот поднимаются в лифте, и Михаил так близко, что можно прижаться к нему, почувствовать его дыхание на щеке, на шее: свет – тень, свет – тень. Щёлкает замок входной двери за спиной, рука Михаила ложится на талию, влечёт за собой. Почему коридор такой длинный и спальня так далеко?! Она не дойдёт туда никогда! Она сгорит! Свет – тень, свет – тень. Вот они остановились наконец, Михаил целует её губы, висок, шею. Сброшенной змеиной кожей соскальзывает на пол платье. Свет – тень, инь – янь…