Текст книги "Петля Мебиуса (сборник)"

– Ото… что такое? – спрашивает Ото у Хуцика, который хмуро стоит в дверях. – Что случилось?

– Зачуненный в том коридоре вроде схавал эту жикру, – ворчит толстяк. – Мы пришли вроде, шастали-шастали – не нашли куртку. Зачуненный ее, наверно, до нас успел найти, ну и унес куда-то…

– Скажи, ты соврал?! – орет на меня Ростик. – Жикра в куртке или ты соврал? Или куртка в другом месте? Или что?! – Он хватает меня за плечи и трясет так, что зубы лязгают. Потом отпускает, заносит над головой тесак.

– Ото… может, успокоитесь? – подает голос Ото. – Это ведь всего лишь одна жикра…

– Я с каждой жикры имею тыщ по семьдесят! – орет Ростик. – Или, может, девяносто! Говори, мальчик, где жикра?!

Тесак начинает опускаться на мою голову, но я уже вцепился обеими руками в поднос и вонзаю его ребром Ростику между ног. Ростик воет, промахивается и выпускает тесак. Я хватаю его, но тут на меня с разбегу наскакивает Хуцик, мы падаем, распахнув дверь, вваливаемся в камеру. И только теперь я понимаю, что дверь эта оббита человеческой кожей.

Шторм внутри, мозговой ураган.

Кто Он, я не знаю и не могу назвать Его, и описать Его тоже не могу, потому что тогда придется влить Его суть в форму слов, но Его суть не может быть ограничена никакой формой, суть Его сути – отсутствие всякой формы.

Мозговой ураган вокруг Него. Он плывет над полом из человеческой кожи, над квадратами кожи, натянутыми на штанги ребер, Он плывет между стен из мяса, которое еще не начало гнить, но скоро начнет, и тогда его надо будет заменять новым мясом, Он плывет под потолком, подвесным потолком из черепов и грудин, и Он плывет бесконечно и вечно в потоке мозгового ветра, но остается на месте, потому что преграду мертвой плоти не могу преодолеть даже – Я – помню черноту за границами световой сферы Вселенной, когда бросался в Него, – раз, второй, третий, десятый, сотый, навстречу безмолвию Веселого леса, Старой башне и пустырю вокруг – это повторялось вечно, закольцованное, ведь теперь не умереть, ведь она пожалела меня, сказала: не умирай, живи бесконечно и вечно, завязала на моей шее петлю жизни, и потому бросался в Него, в том месте, где была закручена лента, где одна плоскость становилась другой, в Мое новое путешествие, новый трип, в мерное движение на фотонных волнах – в солнце, мрак, дали космоса, помню Я, как пропускал сквозь себя течение вселенских эпох, рукава галактик, пылинки звезд, которые создал Я сам, которые были одним из моих бесчисленных трипов, по одному из которых плыл – Я – потянулся к тесаку, а Ото наступил мне на руку, и тогда я понял, как закончится все это, вспомнил то, что видел краем глаз: как безногая на тележке просунула руку в приоткрытую дверь и тихо, чтоб не услышал Ростик, потянула прислоненный к стене дробовик.

И теперь она выстрелит, обрубком торчащей из культи кости сдвинув крючок. Отдача толкнет тележку назад, та ударится в дверь, распахнет ее и перевернется, не позволяя закрыться. Заряд дроби зацепит всех троих: и Ростика, и Хуцика, и Ото, которые в тот момент покажутся мне ничтожными отцом, сыном и святым духом этого трипа, теми, у кого было столь много, кто мог сделать столь многое, но использовал свое могущество столь жалко.

Больше всего достанется Ото. Его отбросит назад, и алхимик попадет в око урагана, бушующего вокруг Того, Кого не могу описать, Кто бесконечно плывет на гребне создаваемого Им же мозгового шторма.

И не станет Ото.

Хуцик с развороченным дробью плечом сделает неверный шаг, я поднимусь с пола, тесаком распорю ему живот от паха до груди – и не станет Хуцика. Не глядя на выпадающие из него дерьмо и кишки, мимо распахнутой двери шагну к Ростику. Ростик закричит: «Нет! Эта жикра исчезнет, если ты освободишь Его!», но я не стану слушать. Скорее чувствуя, чем видя, что урагана, который создает вокруг себя Он, уже нет в центре камеры, что, подчиняясь изменившемуся течению, Он начинает медленно дрейфовать, смещаться к распахнутой двери, я отрублю голову Ростика. Голова упадет, покатится и остановится в том месте, над которым раньше был Он, а теперь уже нет никого.

И не станет Ростика.

Опустившись на колени, я посмотрю вокруг и не увижу Бога. Больше всего в тот миг мне будет хотеться уйти следом – но мне не дано увидеть то, что еще предстоит увидеть Ему, я не уйду за Ним и останусь вечным узником в камере моей плоти. Я не брошусь в него опять, и разорву жизнь там, где ее сшила дева. А Он уплывет. Он скроется. Он исчезнет. Его уже нет, слабый порыв мозгового ветра коснется моего лба и стихнет. Теперь в камере моей плоти будет царить мертвый штиль, и это уже навсегда. Я лягу лицом вниз, чтобы не видеть того, что вокруг. Я закрою глаза, чтобы стало темно. И может быть, после этого всё наконец закончится.