Текст книги "Свет и тени русской жизни. Заметки художника"

Есть еще сколько задору у этих глупцов – дикарей! Потерявши бога и совесть, они готовы на новые и бесконечные злодейства. И злодеи все еще безнаказанно драпируются в красивые тоги героизма!..

Однако лучшая часть народа давно уже готова надеть вериги покаяния за все громадные прежние грехи насилия… И придется ей (России) смириться и расплачиваться за свои варварские подвиги – было время, она величалась ими – теперь: это презренные, черные, кровавые пятна на ее совести… – Если бы только их смыть?.. Эти животные не чувствуют гнева самого бога!

И представьте: пусть случилось бы по их желанию – они победят, завоюют Японию… Что, какой результат для всего человечества?! Невежественный держиморда сел бы угнетателем всех лучших сторон человеческого духа… Нет, бог этого не допустит. Нашлись бы коллективные силы упрятать нелепого варвара и взять под опеку его царство…

Ах, как надоело!..

(из письма В. В. Стасову)

Меня теперь всего больше восхищает книга Гуго Ганца (Hugо Gаns, Vоr dеr Kаtаstгорhе. Еin Blick ins Lагепzlich. Skizzеn und Intеrviеws аusdеn russischеn Hаuрtstädtеn. Frаnkfurt аm Mаin, 1904.). Благодаря знанию шести языков Наталии Борисовны я сижу да слушаю, как мне переводят с листа, и со шведского, и с немецкого, и с итальянского, и с французского, и с английского языков. – Да, время интересное!

Какой умница Гуго Ганц. Вот культурный человек, с симпатичными и вполне правильными воззрениями на жизнь! Навел он усовершенствованный западный прожектор на наше темное монгольское (все еще) иго и осветил его как на ладони, со всеми его выдающимися сторонами и деятелями. Как верно, талантливо очерчены все с натуры, все документально! Начиная с Самого (Имеется в виду царь Николай II. – Ред) – бесподобно.

Как я благодарен Вакселю, что он указал мне на эту книгу. И как я чту наш просвещенный уголок финского хладного берега, где все из Европы можно достать. Дай бог сказать это в добрый час, пока не прихлопнул их тупая скотина наша, скиф-варвар держиморда!

Как хорошо, что при своей гнусной, жадной, грабительской, разбойничьей натуре он все-таки настолько глуп, что авось скоро попадется в капкан, к общей радости всех просвещенных людей!.. Ах, как надоело!.. Как невыносимо жить в этой преступной, бесправной, угнетающей стране! Скоро ли рухнет эта вопиющая мерзость власти невежества?

А за что это Максим Горький арестован? (А. М. Горький был арестован 12 января 1905 г. и заключен в Петропавловскую крепость. Поводом для ареста было выступление писателя на собрании Вольно-экономического общества, вечером 9 января, после расстрела демонстрации на Дворцовой площади. – Ред).

Вот человек, рожденный для самой горячей славы! Только бы он был здоров; а слава его гремит всему миру!

«Fоr dеr Саtаstrоf»

(из письма Г. Гансу)

Только теперь мне выпало счастье читать Вашу замечательную книгу о России: Fоr dеr Саtаstrоf.

Глубоко просвещенный европеец, Вы подняли высоко ярко светящий прожектор и как солнцем осветили наше темное монгольское ханство.

Вы были хорошо подготовлены к предмету Вашего исследования, Вы пользовались интеллигентными руководителями здесь – Ваши Вергилии в нашем аду – это открыло Вам важнейшие материалы. Но Вы распределили Ваши наблюдения с таким интересом, Ваша книга написана с таким дивным талантом, что она читается как поэма.

И. Е. Репин. Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года. На картине изображен эпизод из жизни Ивана Грозного, когда он в сильном гневе нанес смертельный удар своему сыну царевичу Ивану. «Боже, как написано! – отозвался о картине художник И. Н. Крамской – Убийство, совершенное зверем и психопатом… Эта сцена полна сумрака и какого-то натурального трагизма». Вместе с тем, картина вызвала неодобрение в официозных кругах российского общества. «Удивительное ныне художество – без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения», – написал К. П. Победоносцев, обер-прокурор Священного Синода. В результате, «Иван Грозный» был запрещен к показу, став первой картиной, подвергшейся цензуре в Российской империи.

Да, Вы написали поэму о России. И в этом смысле в книге есть нечто пророческое. Написанная год назад, она, кажется, появилась только вчера, и все малейшие события начинающейся катастрофы предсказаны в ней с поразительной точностью.

Как жаль, что у нас такие горные карантины – свету трудно пробиться в эту тьму административного невежества и тупого давления. Но Вашей книге у нас предстоит большое будущее. Освобожденная Россия будет зачитываться ею, как зачитываюсь я теперь благодаря моему другу, переводящему ее мне с немецкого дословно.

По этой правдивой, списанной с натуры книге будет написана история нашего времени. Тут все документально.

Русская молодежь

(из письма И. И. Толстому, министру народного образования)

Глубокоуважаемый граф Иван Иванович!

Студенчество решило забастовку и стоит на своем…

Я особенно рад, что еще раз и так воочию пришлось видеть нашу русскую молодежь. Ну как же можно говорить, что Россия не Европа, что ей еще рано и то и др.? Для меня несомненно, что наша молодежь по сравнению со всем образованным миром заняла бы одно из самых первых мест и по развитию и по высоте своих идеалов.

Ну как могут удержаться в этой среде ханские предания самодержавия?! Да, правительство отстало, поглупело и готово только к полному провалу.

Разумеется, будет еще много разочарований, но выборное начало здорово всколыхнет Россию, и еще выплывут такие силы! Вот когда она начнет жить. Дай-то бог!

Красные зарева

(из письма неизвестному адресату)

…Революционное движение так опьяняет молодую кровь. И сколько бы ни писали рассудительные доки и об убытках государства, и о понижении души от одичания, и о вырождении искусства от анархии и социализма, – ничто не может остановить стихийного урагана. Если при самых адских условиях, еще будучи искрой, не погасла идея освободительного движения, то как остановить теперь разгоревшуюся оргию, охватившую уже весь жизненный строй нашей планеты?!

О чем может молить человек, идущий на смерть!.. Что ему остаток статуи без рук, найденный уже в мусоре от катастроф старого мира? Спали цепи… Свобода, свобода заблестела вдали? Туда хлынул ураган; что может удержаться на месте? Все увлекает и гонит красные зарева в бешеной пляске мести…

Заявление художников

(из письма В. В. Стасову)

…Заявление от русских художников уже неделю назад я нарочито ездил подписывать (Резолюцию подписали 113 художников, в ней выдвигалось требование немедленного и полного изменения государственного строя путем призыва к законодательной и административной работе свободно выбранных представителей от всего народа. – Ред). Я сказал и Брюллову и Маковскому, что я обеими руками и хоть 100 раз готов подписывать подобные заявления теперь; и под всякой редакцией подпишусь.

Неужели же они не поместили моей подписи?.. Это необходимо исправить; если они упустили мою подпись, я добавлю. Как это сделать? Где?..

О выходе Серова. (В. А. Серов совместно с В. Д. Поленовым обратился с заявлением к вице-президенту Академии художеств И. И. Толстому, в котором говорилось: «Мрачно отразились в сердцах наших страшные события 9 января. Некоторые из нас были свидетелями, как на улицах Петербурга войска убивали беззащитных людей, и в памяти нашей запечатлелась картина этого кровавого ужаса. Мы, художники, глубоко скорбим, что лицо (вел. кн. Владимир), имеющее высшее руководство над этими войсками, пролившими братскую кровь, в то же время стоит во главе Академии художеств, назначение которой вносить в жизнь идеи гуманности и высших идеалов». Письмо это на Совете Академии не было оглашено. Серов заявил о своем отказе от звания академика. – Ред). Я узнал только из газет – я не был в собрании 21 марта.

Очень интересуюсь!..

Кто же во всем этом виноват?!

(из письма И. Р. Тарханову)

…Какое время! Даже в глазах темно, и бесконечными кажутся томительные, бесконечные ночи. Мрачные мысли, безотрадные настроения!.. (Письмо написано под тяжелым впечатлением от разгрома Тихоокеанской эскадры, потопленной японцами под Цусимой 15 мая 1905 г. – Ред). И кто же во всем этом виноват?! – Невежественное самомнение на подкладке завоевательных вожделений держиморды!

Теперь этот гнусный варвар, справедливо сраженный гневной рукой создателя, корчит из себя угнетенную невинность: его, де, недостаточно дружно поддержали одураченные им крепостные холопы. Если бы они, мерзавцы, с большей радостью рвались на смерть для славы его высокодержимордия, он не был бы теперь в дураках. Он сидел бы на высоком балдахине над всем Востоком и Западом!

Простите за болтовню – с горя…

России помогло несчастье

(из письма А. В. Жиркевичу)

Да, считаю, России помогло несчастье. Слава богу! Слава богу! Свобода завоевана (Имеется в виду Манифест 17 октября 1905 г., которым царь даровал народу «незыблемые основы гражданской свободы». – Ред.)

Я боюсь теперь исторического возмездия. Угнетенный раб через Прометея овладел огнем. Страшно делается за будущее, если дикарь – одурелое войско – захочет отомстить…

Как я приветствую антимилитаризм! Теперь он идет!.. Там в Европе.

И человечество скоро расстанется с страшилищем – вооруженным идиотом. Эта опасная игрушка королей – их опора – скоро сделает королей своей игрушкой: без жалости сломает и забросит этих болванчиков, уже надоевших людям… Старые игрушки уже без глаз, без носов, без рук, без ног, их скоро выметут в сор. Как природа мстительна!

Они позорят и губят наше отечество…

(из письма А. В. Жиркевичу)

Алексей Владимирович, когда я увидел на присланной Вами книжке имя Крушевана, я сейчас же бросил эту книжку в огонь. Мне это имя омерзительно, и я не могу переносить ничего, исходящего от этого общения (Жиркевич прислал Репину сборник из серии «Книжка друга», издававшейся в Кишиневе П. А. Крушеваном, черносотенцем. – Ред.) Дай бог поскорей отделаться от всех мерзавцев Крушеванов, которые позорят и губят наше отечество…

Ох, идет, идет грозная сила народа; фатально вызывают это страшилище невежды-правители, как вызывали японцев, а так же будут свержены со всей их гнусной и глупой интригой. И самые даже благородные от природы, совращенные в лагерь Крушеваиов людишки навеки будут заклеймены позором в глазах истинных сынов родины. И чем дальше в века, тем гнуснее будут воспоминания в освободившемся потомстве об этих пресмыкающихся гадах обскурантизма, прислужниках подлых давил.

До гадости жалки…

(из письма В. В. Стасову)

История Гершковича – это глубочайшая, потрясающая трагедия (Х. Гершкович – революционер. Был повешен в 1906 г. в Шлиссельбургской крепости. – Ред). Его можно сравнить с царевичем Сакия-Муни. Тот из роскоши царских дворцов, а этот пария из самых ничтожных отбросов человечества вырастает в полубога Прометея. Это величайшее чудо!.. С независимым гордым обликом божественности умирает он за лучшее, что есть в идее человека; умирает, счастливый своим великим положением… Письма к матери, желание жить и это божеское самообладание говорят в нем за великие способности к свету, прогрессу! В такую минуту такой разум, такой стиль!.. Да, в этом 19-летнем мальчике умер великий человек.

Как жалки, отвратительны все эти Треповы (Д. Ф. Трепов – петербургский генерал-губернатор. – Ред) и все высокопоставленные ничтожества! Посмотрите – через год, два, – какое молодое поколение выплывет на поверхность жизни!! Какой свет разума засияет над нашей освобожденной Россией!

И с этим божественным идеализмом думают воевать невежды, тупицы, черные подлецы!! Они уже до гадости жалки…

Другой вариант «Грозного»

(из письма В. К. Бялыницкому-Бируле)

…Я уже сообщил Вам, что я вариировал тему Грозного своего.

Сцена происходит в «приемной» (парадный тронный зал). Она расширена значительно. Стиль, смесь персидского с ренессансом. В высокие деревянные хоромы проникают солнечные лучи с верхних окон.

«Передняя» обставлена дорогими сюрпризами (награбленными большей частью у слабых соседей), чтобы послам «в нос бросалось».

Развращенный до безумия деспот находится уже в следующем периоде своей казни. Он ревет белугой. Отвратительный, жалкий, несчастный палач наказан наконец. Он сознал, что убил свою династию, убил свое царство… Есть бог, есть историческое возмездие…

«Крестный ход»

(из письма П. Е. Рейнботу)

Глубокоуважаемый Павел Евгеньевич, я только переехал, недели на две, на юг России, на крестный ход, совсем в другую среду. От молодого чтения, очаровавшего высшее общество великим полетом творчества, – «нищим духом» (Репин вновь обратился к работе над картиной «Явленная икона» («Крестный ход»), которую он закончил после многих переделок лишь в 1924 г. – Ред).

Забитые, отупелые калеки, – рабы, тянутся лучшими движениями убогих душ к небу, к богу… к суду. Они верят в возможность чуда… Залитый золотом дьякон громогласен до паники, до потери сознания. Все в этой дощечке, с изображением чего-то – все равно – трудно понять. Молитесь и веруйте. Лес, солнце, дым кадил, пенье клира, монахи, духота, очарование до одури…

Идея о политике: митинги только успокоили бы Россию.

Смерть Л. Н. Толстого

(телеграмма С. А. Толстой)

Свершилось. Сокрушаюсь о вас, но дух его живет. Сердца правды свободны оплакивать искренне. Устранились высокомерные наемники, слава богу.

Чернышевский

(из письма П. Н. Ариан)

Прасковья Наумовна!

С тех пор как получено от Вас извещение о надежде осуществить Вашу мечту о русском пантеоне в виде портретов и бюстов выдающихся русских деятелей, я не перестаю думать о Вас и Вашем календаре.

Но до сих пор не мог придумать, что написать для календаря… Опоздал?

Зато как я думаю часто о Чернышевском! Все яснее и яснее становится мне эта гениальная личность, и интересно складывается его портрет.

О боже, какого гиганта слопали, и как просто и дешево обошлось… Пожалуй, без последствий!..

Неужели эта простота так кошмарно взошла над русскою землею?! Страшно… Целой вереницей однородных катастроф взошла местью за угашение Духа гениальной личности!! Волос дыбом становится, и только теперь мне стало понятным историческое возмездие, то есть гнев и месть Иеговы за одаренных им.

Верещагин

(из письма Н. А. Гедройцу)

Многоуважаемый князь Николай Антонович!

Чем больше думаю я о вашем страстном желании устроить в Николаеве музей В. В. Верещагина, тем большим сочувствием проникаюсь к этому серьезному делу.

В самом деле, Верещагин – личность колоссальная, это действительно богатырь. Эстеты «куксятся» на него, определяя его художественное значение; их мерки не пригоняются к его размерам… Да разве можно в оценке этого героя, с одним шаблончиком героя подходить к великому! Верещагин – сверххудожник, как и сверхчеловек.

Помню под самым свежим впечатлением от Дальнего Востока его живые доводы – не заводить войны с японцами. Он ставил свою голову в залог – нашего провала… И, конечно, как истинный рыцарь, даже тайно от семьи – сейчас же полетел в Порт-Артур, в самый опасный пункт, как только война выползла нелепой гадиной (В. В. Верещагин погиб на корабле «Петропавловск» 31 марта 1904 г. – Ред).

Жму вашу благородную руку и всей душой желаю Вам успеха. Думаю, гордый дух Верещагина тронут к Вам нежной благодарностью.

Пушкин

(из письма Л. Н. Андрееву)

…Передо мной фотографии со всех его портретов, передо мною две маски с мертвого; я уже умею разобраться, что лучше из всего материала; уже совершенно ясно чувствую характер этого чистокровного араба. Маска с мертвого так изящна по своим чертам и пластике, так красивы эти благородные кости, такой страстью полно было это в высшей степени подвижное лицо, и все это было заключено в строгой раме врожденного благородства и гениального ума. Огонь больших глаз – вот где горел светильник его таланта. Изящный лоб, оформленный работой гения, – вот присутствие того высшего разума, который руководил им, открывая миру божественные идеи.

О Пушкине, разумеется, я ничего не выдумаю нового, а все подлинное о нем знают многие лучше меня. Как Гёте, Пушкин был язычник, проникновенный, независимый ум его царил над миром.

Да, вот он, цельная натура, как Рафаэль, как Глинка, они не бились над своими цельными созданиями, у них лилось.

– А кого из музыкантов, чьи произведения любил Глинка? – спросил я однажды у его образованной ученицы Ермоленковой.

– О, Глинка любил только себя, – ответила она.

Конечно, и Рафаэль, и Гёте, и Пушкин любили себя…

Вот лучший портрет: юный Пушкин стоит в группе современных ему писателей: Крылова, Жуковского и Гнедича. На голове Пушкина современный цилиндр факельщика, он тонет в высочайшем воротнике своего фрака. Пушкин натура утонченного изящества! В этом наряде он кажется агнцем заклания. Лицо кроткое.

 
…Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
 

При взгляде на это кроткое лицо нельзя себе вообразить, что он, уже смертельно раненный, во время дуэли, кричал своему врагу: «Стойте, у меня еще есть достаточно силы, чтобы потянуть курок».

И вот я, посредственный художник, дерзнул изобразить этого гения… Признаюсь Вам – особенно три последние недели, еще более три последние дня, я опять, беззаветно, ходил на приступ своего Порт-Артура, да ведь как настойчиво: правая рука на перевязи – так я левой. Вот можно сказать – еще бы левой. Но ведь я левой рукой написал весь «Государственный Совет». И вот, разбитый, жалкий, диктую дочери…

Вот она, сказка тупой, настойчивой посредственности. Она чувствует себя молодой, уже даже на восьмом десятке лет. Еще не смиряется и еще не потеряла надежды одолеть образ гениального поэта.

Горячее сочувствие к вам…

(из письма В. М. Бехтерову)

Глубокоуважаемый Владимир Михайлович.

За все это долгое время, как мы видели Вас, мысли наши не отставали от Вас. Чувствовали и мы все Ваши беспокойства и выпавшие так неожиданно все несправедливости невежественно осмелевшего рока на Вашу долю. (В 1913 г. Бехтерев был вынужден подать в отставку с поста директора основанного им Психоневрологического института, что явилось результатом гонений на него со стороны министра просвещения Кассо, травившего передового ученого. – Ред.)

И вдруг – какое огорчение! Вы приехали к нам, когда мы еще не возвратились! Такая досада! Знаю, как дорого Ваше время, и не знаю, что предпринять?

Может быть, Вы поручите кому из Ваших близких навестить нас в одну из сред? Разумеется, ничего спешного нет: как и когда Вам угодно будет назначить.

Прошу присовокупить наши чувства к многочисленным добрым порывам всех сердец, горячего сочувствия Вам.

Отребья варварства

(из письма А. В. Стаценко)

Дорогая Александра Васильевна!

О, я так рад был читать и перечитывать Ваши ясные строки. Да, действительно, я до того давно не слыхал Вас и Ваших воззрений на все большой важности события, что мне ясно, что я другими мыслями полон.

Так, например, бесконечно сожалея о всех наших и всего света невозвратных потерях, для меня все же ясен уже тот поворот к торжеству разума и справедливости бога к нам, в которых я ни на минуту в глубине души не отчаивался…

Мое желание, чтобы в этом году (1916 г. – Ред) совершилось великое дело гибели милитаризма. Чтобы образовался международный союз – чтобы Гаагская конференция, вооруженная непобедимыми силами, действительно стала божьим судом правды и независимости человечества.

Чтобы ни одна пядь чужой собственности не могла быть завоевана никакой силой другой нации, чтобы человечество было спокойно за свою независимость и свободу жизни и культуры – по своему желанию. И свобода личности, как бы слаба она ни была, и независимость территорий, как бы она ни была мала, могла бы спокойно спать, богатеть и развиваться. Все отребья варварства, так называемые герои-завоеватели, были бы упрятаны и казематы одиночества.

Не сон ли это!..

(из письма А. В. Стаценко)

Ах, какое счастье, дорогая Александра Васильевна! Мне остается только умереть; но я жив и здоров, и при мысли, что в России республика, готов скакать от радости. (письмо написано в марте 1917 года после отречения Николая II и провозглашения республики в России. – Ред). Да, – республика. Об этом я даже мечтать не смел и теперь еще боюсь – не сон ли это!..

Большое спасибо Вам за Ваше письмо: тут опять радость – у нас здесь, не знаю откуда, пронеслись слухи, что будто бы с Вашим сыном-моряком произошло нечто с солдатами… но из Вашего письма вижу, что ничего – слухи пустые.

Чуть было не забыл: Вы помянули дружеским словом незабвенную Наталью Борисовну. Да, этим духом республики она жила уже более 15-ти лет, и превеселое время это было.

В саду нашем летом: и флаги, и песни, и речи – митинги, и зимами: чтения докладов, кооперативные праздники, и все это было полно самого неприкрашенного равенства, равноправного, свободного, прогрессивного до самозабвения на наших глазах – в тесноте, да не в обиде.

Слава! Слава! Прав Достоевский: русский народ удивил весь мир и внес новое в жизнь!.. Дай бог быть достойными и удержать, что добыто народом.

Создать народный гимн

(из письма И. И. Горбунову-Посадову)

Дорогой Иван Иванович, большое спасибо за Вашу книжку стихов «Война». Как бы я желал, чтобы последняя песня «Борцам за всемирное братство» была бы положена на музыку и чтобы из этого вышло нечто подобное «Марсельезе» Руже де Лиля!..

Вот если бы кто-нибудь из музыкантов вдохновился и разразился бы горячей, как кровь песнею!!!

Материал богатейший для звуков и переходов в разные оттенки… И как хорошо кончается зовом к миру всего мира.

Берите за бока всех музыкантов и особенно музыкантш, пусть пробуют силы – предмет достойный. И может ли быть назначение музыканта – создать народный гимн, и в нашу эпоху, что может быть роднее свободному сердцу?!

«Быдло империализма»

(ответ анониму)

Я получил анонимное письмо по поводу названия моей картины – «Быдло империализма». (Картина И. Е. Ренина «Быдло империализма» – новый вариант картины «Бурлаки на Волге», – была написана в 1917 г. и тогда же экспонирована на 46-й Передвижной выставке. – Ред).

Открытка: «Посетил вчера выставку передвижников, видел «Быдло империализма» и удивлялся на нелепое название. Вы крупный художник в прошлом, ныне еще не умолкший старик. Но зачем же ломаться, манерничать в названии картины. Обидно за «Репина», за русское искусство; что же, и оно в поводу у революции? Ваш поступок глубоко взволновал нас и опечалил. Он похож на румяна, прикрывающие бледность лица героини купринской Ямы. (Повесть А. И. Куприна «Яма». Героиня повести – проститутка. – Ред). Умолкни, старик».

Не только не умолкаю, но постараюсь во всеуслышание объяснить свою идею удачного названия картины моей «Бурлаки на Волге».

Быдло – слово польское, оно разумеет оскотевшего раба, сведенного на животные отправления. Быдло глубоко развращенное существо: постоянно соприкасаясь с полицией, оно усваивает его способности хищничать по-волчьи, подхалимствовать, но быстро приходить к расправе над своими господами, если они ослабеют.

Традиционная задача империи – воспитывать своих подданных в постоянном унижении, невежестве, побоях и безволии автоматов.

А мой аноним так еще живет тем режимом: «Что же, и оно в поводу у революции?» – взволнованно печалится об искусстве этот, по всей вероятности, бывший полицейский цензор. Теперь ему уже чудится скорое возрождение у нас империализма… Ах, как соскучились по бывшей своей власти эти врожденные держиморды! – Молчать! Не рассуждать – это только нам дано.

Удивительно, до чего этот класс падок до власти! А сам русский человек давно их высмеял: «трем свиньям есть не разделит, а ведь туда же лезет управлять».

Да вот и мой цензор – анонимно, но сколько выражает повелительного жеста: «Ваш поступок глубоко взволновал нас и опечалил».

Мой печальник о русском искусстве боится повода – революции в искусстве. Но ведь революция есть пропасть, через которую необходимо только перейти к республике. И тут, в будущем, представляется большое грандиозное дело искусства. Вспомним только: Афины, Венецию – да и всю Италию (почти федеративную), Голландию и др.

А в заключение своего длинного возражения я скажу похвальное слово Русской республике за некоторые проявления. 1-е – нищенство, наше вековечное нищенство, исчезло. Нищих нет. Как? В наше голодное время, когда на простой кусок черного хлеба, даже плохо испеченного, глядишь с нежностью!.. И не только старух, стариков, – нет, даже дети нищие, так осаждавшие прохожих, исчезли, нет их; а мальчишки так деловито выкрикивают газеты и так бойко опытно продают их – диво! И еще: наших солдат ославили как циклопов, не знающих правды, – в трамваях, на улицах. А я еще не натолкнулся ни на одну неприятную сцену. Напротив: вежливость поражающая, уступка своих мест в трамваях. И кто это установил – не отдают чести офицерам? Ни разу не встречал: козыряют с какой-то даже грацией. А как скоро привилось равенство!.. Достоинство! Никакого подхалимства!! – как не бывало – это чудо!!

Большая перемена, уже в это короткое время. И поздно вечером и утрами раньше шести часов такой порядок, спокойствие. Куда бы прежнему времени – пьяные, побои, крики на улицах, скандалы – жутко было, все помнят царскую полицию, вытягивались только перед начальством. Республика так заметно подбодрила и уже облагородила улицы. Все ходят быстро, торопятся по делам. Куда девалась прежняя лень, апатия!..

Сколько их предупреждали…

(из письма К. И. Чуковскому)

Строки Победоносцева (Чуковский послал Репину выписку из писем К. Победоносцева. В одном из писем царю Победоносцев резко отзывается о картине Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 г.» и настаивает на запрете ее публичного показа. – Ред) и выписывать не стоило: в первый раз я ясно вижу, какое это ничтожество – полицейский – не выше нашего А. А. (Царь Александр III – Александр Александрович Романов. – Ред) – осел, во всю натуру. Все яснее и яснее становится подготовленная ими самими для себя русская катастрофа… Конечно, безграмотный мужлан Распутин был их гений, он и составил достойный финал им всем – завершилось… – ведь сколько их предупреждали.

…Насчет Вашего вопроса о Некрасове. В юности, только в Петербурге, я знакомился с его стихами. Странно, никто не поверит, но «Парадный подъезд» я узнал, уже написавши «Бурлаков». Уже товарищи стыдили, как это я не читал «Бурлаков» Некрасова. Бывает?

И я тогда уже критиковал Некрасова: разве может бурлак петь на ходу, под лямкой?!. Ведь лямка тянет назад; того и гляди – оступишься или на корни споткнешься. А главное: у них всегда лица злые, бледные: его глаз не выдержишь, – отвернешься, – никакого расположения петь у них я не встречал; даже в праздники, даже вечером перед кострами с котелком угрюмость и злоба заедали их.

«Как за хлеб, так за брань», помните. И богу помолятся и шапку скинут; а бес тут как тут…

Мировой спектакль перед моими глазами

(из письма И. И. Бродскому)

…Я поражен, восхищен и удивлен Вашей картиной «Расстрел 26 бакинских комиссаров»! Эта грандиозная картина производит незабываемое впечатление. И Вы, Вы – большой художник – стоите вне всяких мелких прыжков недорослей, открывающих новые методы. Ваша картина – вечная по достижению высот в искусстве. Смотрю и не верю глазам – какой это серьезный труд и какой Вы гениальный художник. Благодарю, благодарю!

Какой дивный – мировой спектакль стоит сейчас перед моими глазами, и всем ужасом восхищает меня проникновением живого таланта в суть жизни какая форма!

О себе скажу: я догадался, что надо мне делать, – пора юноше понимать возможности своего возраста. Я просто в продолжение всей зимы делал себе каникулы. В самом деле, я столько наработал, что пора и отдохнуть, и я так привык к своему отдыху, что только теперь, когда у меня в мастерской наверху, в нетопленной, уже 12 градусов тепла, я подымаюсь и без заботы о работе философствую о суетах мира, развратившегося до потери разума, а следовательно, доведшего свое существование до полной гибели…

Ах, если бы на месте моей Шехерезады, которая уже снята, вырос бы кратер Везувия, с каким бы радостным, ребяческим скачком я скакнул бы туда!..

Вот наслаждение! Это исчерпало бы все, главное – никого не беспокоил бы я своим необходимым естеством – копать мне могилу и расходоваться на все ненужное по части похорон.

Простите, примите мою братскую любовь к Вам.

Всколыхнется Россия

(из письма П. Е. Безруких)

…Я до сих пор с удовольствием вспоминаю своих милых художников, гостей из России. Какой даровитый, интересный народ! Уж не говоря о Бродском – Радимов поэт, филолог; Григорьев – святая душа-человек; а Кацман, какой подвижной, полный святого беспокойства художник! Да, и чувствуется, что уже другого покроя люди, и мы, то есть я, например, уже не узнаем, что создадут эти активные деятели впоследствии! Всколыхнется Россия, лет через 10 – что может показать миру новое потомство сильных, с новыми запросами – деятелей!?

Ах, большое спасибо за книги: о Ленине! Я читаю все и добираюсь до понимания этого человека.

Завещание

(из письма П. И. Нерадовскому)

…На обратной стороне сего письма я сделаю опыт своего завещания.

«Пенаты» (имение И. Е. Репина в Финляндии, где он прожил свои последние годы. – Ред) по моей смерти переходят в собственность С.-Петербургской Академии художеств.

Завещаю здесь, на полянке, сжечь мой труп без остатка, без всякой урны, а на всем месте устроить в согласии с финляндским правительством нечто вроде «Делового Двора», то есть такое учебное заведение (совместное), каких в последнее время основано несколько на Востоке, особенно в Иерусалиме, с которыми я несколько знаком. Принцип главных этих заведений: ремесла – необходимые, полезные; и в составе своем эти заведения должны быть – непременно – интернациональные.

Прием учащихся с 8-летнего и до 22-летнего возраста, когда ученики кончают курс. В Европе этих колледжей также немало. И я видел учеников, оттуда сопровождаемых своим духовым оркестром, на разных патриотических манифестациях. В Александрии, в Яффе и других городах – в Риме, Неаполе и пр.

Я совершенно уверен, что когда в недалеком будущем Финляндия и Россия дойдут до добрососедских отношений, то все побережье Финского залива опять будет также деятельно заселяться и застраиваться русскими – этот берег необходим русским, как воздух. И вообще сношения с Финляндией в высшей степени полезны для обеих сторон. И России нетрудно было бы компенсировать это соглашение.

Из письма чугуевцам

Любезные милые земляки, прошу у Вас прощения за мою малограмотность в украинском языке. Признаюсь Вам, что Ваше писание мне дуже отрадно душе моей: и я дуже жалию, что не в состоянии ответить Вам на столь любезном моему сердцу языке дорогой Украины: прошу Вас верить в чувство моей преданности и бесконечное сожаление, что я уже не могу приехать на жительство в сладкую, веселую Украину.