Текст книги "Странница"

13

Майя дозвонилась до Велеса во вторник около часу дня. Звонок приостановил сочинение длинного ходатайства – его пальцы замерли на клавиатуре. Накануне Корней весьма удачно перенес судебное заседание на четверг – освободил себе пару дней. Клиент ему доверял и возражать не стал.

– Ну? – спросил Корней.

– Мы с ней договорились, – сообщила Майя, – встречаемся в три, в детском парке на «Новослободской».

Корней слегка удивился:

– А почему именно там? Зачем такие сложности, если живете рядом?

Майя чуть повысила голос:

– Ну, я же тебе объясняла. Это же угол Сущевского. Она туда через день ездит…

Они встретились у метро «Краснопресненская». Дочь выглядела бледней, чем обычно. В силу этой привычной бледности и чрезмерной хрупкости, а может, еще и слегка встревоженного выражения лица, ее сегодняшний образ – самый боевой, дискотечный, – показался Корнею трогательным до жалости. Образ включал розовый топ и короткую черную юбку с узкими прямоугольными вырезами. Корней покосился и подумал, что с учетом характера миссии ей следовало бы выбрать для прикида что-то построже.

Без пяти три они причалили к бордюру напротив одного из входов в парк. Корней нашел место для парковки с трудом. В график уложились. Майя нервничала зря.

Минуту они оставались в машине: отчим оглядывался по сторонам, составляя мнение о происходящем, падчерица смотрела на него, покусывая губу. Место Корнею показалось неприятным. Сущевский вал, ставший одним из участков Третьего транспортного кольца, был тут широкой, но крайне перегруженной улицей. Артерия была воспалена. Над ней стоял ровный гул, дрожало питаемое выхлопами марево. Кварталы вдоль нее и островок парка кутались в серой кисее.

Они вышли из машины, прошли сквозь калитку в металлических воротах, миновали спортивную площадку, где гоняли по асфальту грязно-белый мяч десяток парней.

– Раньше тут был монастырь, – вспомнил Корней, – лет сто назад. А теперь не пойми что… Разве это парк?

– Монастырь, – машинально повторила Майя, все еще оглядываясь. – Ага, вон они.

Слева под липами, в тенистом углу парка, ограниченном сетчатой изгородью, на двух сдвинутых вместе лавочках располагалась компания. Ее основным занятием в настоящий момент было мирное поглощение пива. Отчим и падчерица несколько секунд вглядывались. Лавочки были сдвинуты под острым углом, поэтому лица двух истребителей пива можно было рассмотреть довольно подробно, анфас, остальных – только в профили. Женских лиц и профилей Корней не углядел. Но Майе было видней, она дернула его за рукав куртки.

– Пошли.

– Ты мне ее покажи, – попросил Корней.

Майя кивнула.

Когда они оказались шагах в пятнадцати, Корней разглядел. Компания состояла из трех парней и двух девушек, стриженных очень коротко.

– Вот она, – сообщила Майя негромко, – в клетчатой юбке и черных чулках. Только знаешь, что?.. Ты при них деньги ей не отдавай. Ладно? Отзови ее сюда. Я вот тут стоять буду…

– Конечно, – согласился Корней. – Хотя… Какая, в сущности, разница?

– Не отдавай при них, – повторила Майя.

Вика Кочнова оказалась крупной загорелой девицей с широким крестьянским лицом, которое она обратила в сторону приближающихся Майи и плечистого лысоватого мужчины в плаще. Мужчина между тем подумал, что довольно часто девушки с такими лицами имеют склонность к черным чулкам или колготкам – в общем, немодным, но подпитывающим иллюзию тайны и сексуальности в невзыскательном окружении. Короткая шевелюра Вики сияла пшеничным цветом несколько неестественного оттенка. Парни, окружавшие ее и подругу, впечатления на Корнея не произвели: таких простых мордатых пацанов в майках и в спортивных штанах разных цветов он мог бы встретить вечером в любом сквере в радиусе ста метров от киоска с пивом. Впрочем, встречи эти не были желательны.

– Ну, пошел, жди, – кивнул Корней Майе.

По большому счету он был рад тому, что она согласилась на его активную роль в операции. Значит, все-таки имелись серьезные резоны.

– Добрый день, – улыбнулся Корней, подойдя вплотную. – Вика, можно тебя на минутку? Есть серьезный разговор.

На него воззрились мутно. Приветствие осталось без ответа. Вике, возможно, мешало непрерывное жевание: она работала с целым пакетом семечек. Прочие персонажи смотрели на подошедшего дядю невнимательно: с таким же интересом они смотрели бы на бродящего пса, прибежавшего понюхать шелуху. Эта невнятная враждебность Корнея слегка озадачила.

– Вика, – повторил он, – у меня к тебе дело. Только к тебе.

Вика Кочерга не шевельнулась, но перевела взгляд с дяди на парня, сидевшего напротив нее. Тот выглядел постарше остальных и, совершенно очевидно, достиг совершеннолетия. Возможно, он занимал верхнюю ступень в данной маленькой иерархии: был обут в крепкие армейские ботинки, а не в кроссовки, как остальные, отличался атлетическим сложением, дабы подчеркнуть это, был облачен в майку без рукавов и кожаную безрукавку, имел на бицепсе наколку в виде сложного вензеля и выражал скуку красивым холодным лицом. Он скользнул взглядом по фигуре дяди и сказал фразу, которая сразу все поставила на свои места:

– Раз подвалил, открывай базар. Чего менжуешься?

Корней испытал свербящее чувство беспокойства. Но деваться было уже некуда.

– Тебе, кажется, Майя должна была какую-то сумму? – спросил, глядя прямо на Кочергу.

– Да, – ответила, наконец, Вика Кочнова высоким голосом, – но это наши дела.

Возможно, она предположила, что вздернутый родитель прибрел в парк давать ей отповедь. Она стрельнула глазами по сторонам, чувствуя поддержку.

– Я принес деньги, – сообщил Корней, доставая из кармана конверт, – пересчитай при мне.

Вика приняла конверт, медленно вытащила из него тоненькую стопку зеленых купюр, помусолила их в пальцах. В пространстве между двух сдвинутых лавочек сгустилось напряжение. Истребители пива уставились на Вику.

– О! – издал одобрительно возбужденный звук один из них. Они были удивлены, Вика, похоже, смущена.

– Все правильно? – резко спросил Корней. – Так, теперь не забудь одну вещь: твои претензии к Майе исчерпаны. Это должны запомнить и все остальные.

Девушка с пшенично-золотой шевелюрой угрюмо кивнула. Она нервно сложила конверт пополам и спрятала в сумочку. Внимание шайки по-прежнему было приковано к ней.

– Кочерга, с тебя банкет, – высказался, наконец, предводитель в армейских ботинках.

– Разберемся, – пробормотала Вика.

Корнею показалось, что юные бандиты и впрямь были не в курсе происходящего и что сама Кочерга сожалеет, что возвращение долга произошло столь публично. Он уже мыслил свою миссию исполненной, но гордо удалиться счел возможным лишь после сильной финальной фразы. Она могла бы содержать угрозу, но после секундного колебания Корней решил, что угрожать в данной ситуации было бы пошло.

– Очень не советую обижать мою дочь, – сказал наконец и бросил короткий взгляд через плечо.

Майя должна была стоять шагах в десяти. Все могли ее хорошо видеть. Далее он намеревался, резко развернувшись, идти прочь. Вожак в тяжелых ботинках его опередил. Он почему-то выглядел раздраженным и желал последнее слово оставить за собой.

– Что ты пенишься, – произнес отчетливо, – нужно будет покуражиться, тебя не спросят…

Хамство вышло агрессивным и немотивированным – в том смысле, что и для хамства бывают нужны хоть какие-то мотивы.

– Вы не правы, молодой человек, – негромко и внушительно сказал Корней, делая осторожный шаг по направлению к вожаку, – вы очень не правы…

Несколько секунд он стоял прямо напротив обидчика, развалившегося в довольно свободной позе. Поскольку молчание затянулось на несколько секунд, Корней счел, что последнее, пусть и не самое звонкое слово все же сказано, и он может уходить. Успел приметить, что фраза вожака, похоже, не привела в восторг и саму шайку – все заметно озаботились и напряглись. В тот момент, когда он повернулся и сделал шаг, вожак дал ему небрежную подножку.

Сорокалетний Корней Велес, не питавший иллюзий относительно состояния нравов в молодежной среде, все же знал, что обычный трудный подросток не станет без особой нужды, без конкретной корысти задирать взрослого. Нынешний случай, од нако, не влезал в рамки. «Может, обкуренный?» – лихорадочно размышлял Корней, ощущая быстрый переход от тягостной сдержанности к бесшабашной ярости.

– Что это вы себе позволяете, – пробормотал он, делая шаг к лавке и примериваясь, – нельзя так говорить со старшими…

Он прекрасно знал, что со стаей злобных подростков драться бессмысленно и очень опасно. Стаей они могут завалить кого угодно. Но тут их было только трое.

«Двое, – поправил себя Корней, – сейчас будет двое…»

– Это кто здесь старший? – спросил вожак в армейских ботинках.

Он не закончил вопроса. Корней ударил его с левой почти без замаха, но очень сильно и расчетливо – в ту точку подбородка, которая обычно отвечает за перелом челюсти. Он постарался вложить в удар весь свой немалый вес. У парня мотнулась голова, а Корнея чуть занесло вправо. Он резко повернулся к остальным. Они уже повскакали на лавку: им еще нужно было перемахнуть через спинку, в остром этом углу было не очень удобно. Один, стоя на лавке, попытался ударить Корнея ногой и попал несильно в грудь. Не обратив внимания, Корней вошел в клинч и ударил в живот – туда было удобней всего. Парня качнуло назад, и он сверзился через спинку, ударившись затылком. Корней уже сделал пару шагов назад и смог оценить картину. Она была такова. Вожак встал с лавки и даже принял боевую стойку, он оказался высоким малым, на голову выше Корнея. Наверное, он переоценил себя: не должен был дать так себя ударить. Корней ощущал легкую ломоту в левой кисти, и был почти уверен, что сломал бойцу челюсть. Второй парень сидел пока на земле: вряд ли он разбил себе башку, скорее не мог разогнуться. Третий боец, оставшийся невредимым, хищно пригнувшись, обходил Корнея с тыла. Но он, конечно, ждал поддержки главного. Вот с ним и нужно было решать. Корней рванул ему навстречу, отметил, как противник болезненно дернулся назад, снова вошел в клинч и добил снизу в ту же челюсть. Парень не упал, но резко отшатнулся, хрипло вскрикнув. «Сломал, – твердо решил Корней. – Теперь с шестерками». Он обернулся и оказался лицом к лицу с двумя подростками. Спустя пару секунд понял, что наступать они не станут: они были куда жиже вожака, лет шестнадцати, похоже трезвые. Подростки пятились, негромко матерясь, глядели за спину врага. Корней позволил себе обернуться.

Вожак в армейских ботинках стоял, чуть склонившись, опираясь правой рукой о ствол липы, при крывая левой рукой нижнюю часть лица. По скромному опыту Корней знал, что от удара в сломанную или поврежденную челюсть теряют сознание. Парень не потерял. Но ему было очень больно.

Корней значительно сунул руку в карман и, не торопясь, двинул в наступление. Его противники столь же неторопливо отступили до асфальтовой дорожки. Там уже остановились с наблюдательной целью две мамаши с колясками.

– Майя! – позвал Корней. – Поехали.

Направляясь к воротам, он еще раз обежал глазами основных персонажей драмы: двух бойцов, угрюмо провожающих его взглядами, их девок, замерших в оцепенении у лавочек, и в нескольких шагах от них – фигуру поврежденного вождя у липы.

– Мне жаль, что так вышло, – сказала Майя, когда он уже завел двигатель, – правда, жаль. Теперь еще мстить будут.

Судя по голосу, по выражению лица, по блеску возбужденных глаз, ей не было особенно жаль.

– Ты думаешь?.. – пробормотал Корней. – Он мне, понимаешь, другого выхода не оставил… Чокнутый какой-то.

Когда они десятью минутами позже выстроились в пробку на рижской эстакаде, Велес спросил:

– Слушай, я не пойму, у меня, что – вид слабака? Ну… невнушительный вид?

– Тебе этот плащ не идет, – заметила Майя после раздумья, – у тебя в нем плечи какие-то опущенные… Ты вообще здоровый, но в этом плаще не видно.

– Учту, – пробормотал Корней.

– Слушай, – Майя слегка нахмурилась, – маме не нужно об этом рассказывать… Вообще.

– Да я сам хотел тебе предложить, – покосился на дочь Корней, – не нужно, конечно.

Бесплодие

14

Давняя тревожная и тягостная мысль именно в эти дни всплывала и одолевала. Мысль была о том, что он остается мужчиной с тайным изъяном, что он точно уже не сможет иметь своих детей и что в этом одна из причин странностей в поведении Инги. Их не связывало главное – кровная нить, и поэтому никакого нового качества в отношениях не возникало. Не то чтобы он тяготился этим постоянно, нет. Но временами накатывали то глухая безадресная обида, то такая же безадресная злость…

В последние два года семейной жизни с Лидией, первой женой, подобное настроение стимулировало лихорадочную сексуальную активность. И в большой-то семье озабоченный папаша бывает тот еще ходок, но бездетный брак сам по себе вызывает и оправдывает промискуитет. Корней будто все искал поводы для проверки своей репродуктивной функции. Понятное дело, что проверки не были лишены приятности, тем более при полном игнорировании защитных средств. Нет, он соблюдал некую меру осторожности, предпочитая для разборчивых экспериментов женщин за тридцать, строгих и серьезных. При всей условности и смехотворности этих характеристик. Хмурую соседку по купе – аудитора известной фирмы – во время командировки в Воронеж. Администраторшу гостиницы в Питере. И наоборот – прибывшую из Киева в Москву на семинар бодрую пышногрудую докладчицу по теме «Принудительный выкуп акций». Капитана милиции, исполнявшую унылый долг пятью этажами ниже в риелторской фирме. Замдиректора магазина «Автозапчасти», где Корней – почтенный, постоянный клиент – время от времени подкупал всякую мелочь. Врача-физиотерапевта в поликлинике, обслуживающей его контору.

Тут было уже рукой подать до Инги. К моменту знакомства с ней данная практика исчерпала себя, оставив вопрос о репродуктивной функции открытым. Буквально за месяц до роковой встречи Корней последовательно нанес визиты старому толстому доктору, специалисту по мужскому бесплодию, и тоже довольно пожилой знахарке, с той же специализацией. Позже он сопоставлял впе чатления. Последнее выходило более сильным. В крохотной квартирке на окраине Тушина сумрачная бабища – рослая, темноликая и темно глазая – велела ему раздеться догола (профессор ограничился устной беседой и выпиской направлений на анализы) и с минуту разглядывала его тело и отдельно гениталии. Потом бросила низким голосом единственную фразу: «Ничего не делай… Через пять лет получишь, что хочешь». С учетом уплаченной суммы он рассчитывал на большее, о чем и сообщил. Она окинула его угрюмым взглядом и молча протянула назад смятые тысячные бумажки. Принять их обратно Корней почему-то убоялся и вышел вон, в раздражении и трепете.

Инга как-то очень живо почувствовала его непроясненную и невысказанную тревогу. Уже во время одного из первых их свиданий она сказала ему: «Ты ведь хочешь, чтоб у нас был общий ребенок? И я хочу. Тебе нужно в это поверить! Все будет именно так, как нам хочется».

Но «как хочется» не выходило. И примерно через год он прошел-таки по протекции Инги довольно пикантное обследование в медцентре на юго-западной окраине Москвы. Несколько раз сдал кровь, не обошелся и без сеанса мастурбации.

Потом с привычной дотошностью вчитывался в строчки пособий по заветной теме, заучивал длинные мерзкие термины: «азооспермия», «астенозооспермия»…

Врачебное заключение вышло уклончивым. Вроде бы не слишком активными им показались движения мужских хвостатых клеточек, но надежда оставалась. Корней эту уклончивость переживал тяжело. Еще больше, чем раньше, его покалывало, когда он слышал от приятелей и приятельниц сетования в связи, скажем, с поисками билетов на елку в Кремль для семилетней дочери или вздохи о болеющем гриппом десятилетнем сыне.

Инга держалась твердо. На заключение про живчиков она посоветовала плюнуть. И раздобыла сладковатую микстуру с травянистым запахом, каковую Корней должен был принимать и принимал больше года. Толку от этого было мало. В жизни их ничего не менялось. Такое интересное событие, как беременность, пропустить было бы трудно, но ни малейших ее признаков Инга не обнаруживала. Потом ей стало вовсе не до этих признаков и не до исчисления дат для зачатия, потому что серьезно заболела Майя. Инга с Корнеем два месяца находились в страшном напряжении. Сначала ежедневно ездили в больницу, потом мотались по частным консультациям.

Корней неожиданно осознал, что здоровье и жизнь худенькой, черноглазой падчерицы – вещи для него весьма значимые. На какое-то время тревога совершенно вытеснила мечту об общем с Ингой ребенке.

В этом угадывалась странная прихоть судьбы. С Майей вечно хватало хлопот. Если она не болела, то давала шороху в иных смыслах.

Не раз оставалась ночевать у подружек, не предупредив и выключив телефон. Вычислить ее удавалось лишь благодаря Ингиному знанию телефонов самих подружек. Отправлялась с группой нетрезвых одноклассников на стадион – в толпу и вопли, фанатеть за дурацкий «Локомотив». С четырнадцати лет несколько раз пыталась научиться курить, впрочем, кажется, безуспешно.

Вопреки субтильному сложению, участвовала пару раз в сугубо девичьих потасовках на дискотеках – совершенно диком, на взгляд отчима, действе.

Один раз в момент взаимоприятной откровенной беседы (дело было в кафе) он неожиданно спросил, как она отнесется к тому, что у нее появится сводный брат. Или сестричка.

– А что, уже? – удивилась Майя, облизывая ложечку с мороженым. – Нормально. Только хату нужно попросторнее…

И продолжила обстоятельный рассказ о позавчерашней вечеринке, завершившейся дракой. Слава богу, не девичьей.

Насчет квартиры Корней был с ней согласен. Но все эти разговоры оставались сугубой теорией. Они продолжали жить втроем.

В последние два-три месяца, увязанные со странными отъездами Инги и его растущими подозрениями, он стал ощущать назревающий душевный бунт. Что-то подобное было характерно для последних стадий первого брака. Хотя имелись нюансы. Его страсть к Инге вовсе не ослабла. А подозрения, как водится, лишь распаляли ее. Теперь ему хотелось безумств. Хотелось выплеснуть обиду. Хотелось доказать себе (или кому-то еще) свою независимость и востребованность.

В среду поздно вечером, неделю спустя после последнего разговора с детективом он решился. Объект для опыта был под рукой: сотрудница налогового отдела Эмма Липина засиделась с бумагами. В начале одиннадцатого Корней предложил подбросить ее до дома. Мотивировал лаконично: «Нам по пути». Эмма радостно согласилась. Действительно было по пути – ему в Измайлово, ей в Чертаново.

Риск был изрядный. В теплых чувствах Эммы он не мог быть уверен, просто доверял интуиции и цепкой памяти. Кое-какие поводы Эмма давала.

Спустившись первым на цокольный этаж, к подземной автостоянке, он еще несколько минут ждал в машине, слушал музыку и покусывал губу. Завидев идущую вдоль ряда автомобилей Эмму, внимательно рассмотрел ее высокую стройную фигуру.

В дороге они легко болтали – в основном об отношении к женщине за рулем. Эмма собиралась купить небольшую машину «рено символ». Когда он подрулил к ее дому и остановился у въезда во двор, она еще что-то весело говорила и вдруг остановила себя на половине фразы. Корней медленно взял ее узкую кисть, поднес к губам и поцеловал. Сказал, не выпуская ее ладони:

– Спасибо за вечер… За полчаса дороги. Мне было очень приятно…

– Это я должна благодарить… – начала Эмма.

Он подтянул ее за плененную кисть к себе и поцеловал в шею. Эмма несколько мгновений дышала ему в ухо, потом он ощутил ее ответное движение.

Когда поцелуи стали смахивать на жаркие взаимоистязания и стало уж вовсе невмоготу, он прервал массаж ее бюста, помедлил и – осторожно поместил ее руку между своих ног. Еще пару секунд они будто вымеряли степень взаимного возбуждения. Потом она, не прерывая поцелуя, добавила пальцам цепкой силы.

Спустя еще какое-то время Эмма спросила хрипловатым полушепотом:

– А тебе не хотелось бы чего-то полноценного?

Корней сообразил, что они находятся в двух шагах от ее подъезда и вполне можно ожидать приглашения. Эмма имела статус разведенной женщины.

– Я сторонник всего полноценного, – произнес он тоже полушепотом, – но куда нам спешить?

И погладил ее по волосам.

Возвращаясь на хорошей скорости к себе в Измайлово и отмечая осеннюю силу ночного ветра, летящего в окно, он уже корил себя за сексуальный авантюризм. Ему вовсе не обязательно было себе что-то доказывать. Он совершенно определенно поддался импульсу.

Совершив поступок довольно резкий и рискованный, Велес должен был теперь успокоиться. Успокоиться и поразмыслить. Ни разу за годы их отношений с Ингой его не тянуло к другим женщинам.

То есть, фиксируя спокойно складность и гладкость некоторых женских тел, он уже давно не испытывал привычного томления. Корней был вполне удовлетворен. Состояние свое он был готов подчас уподобить состоянию кота, нажравшегося досыта сметаны и вдруг обнаружившего под кустом изрядный кусок жирной говядины. Пыла хватило бы, пожалуй, лишь на то, чтоб обнюхать и лизнуть.

Но что-то в этой сытости теперь уже не устраивало, что-то беспокоило. И он, кажется, мог выразить что. В самом общем плане его тревожило именно бесплодие их брака.

Все эти годы жила и тлела надежда. Кажется, она не оправдалась.