Текст книги "Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир"

Нобель обещал отказаться от всего «спасенного из огня» имущества, принадлежащего ему. Свои долги он оценивал примерно в 5 млн шведских крон по сегодняшним меркам, или в 11 698 риксдалеров.

22 июля 1833 года в Городском суде Иммануил Нобель предстал перед сорока семью кредиторами. В их гневных письмах собраны осколки несчастной судьбы. Там значилось невыплаченное поденное жалованье малярам, каменщикам и батракам. Прилагались списки оказанных услуг кузнеца и стекольщика, печника и жестянщика, пивовара и бакалейщика – все до последнего шиллинга. Страница за страницей акт повествовал об отпущенных в долг под честное слово товарах: печные изразцы и планки для забора, винты и гвозди, пиво и квас, масло, селедка и салака. Черный фрак и сани. Двенадцать бутылок мадеры.

Из бумаг ясно, что в последние месяцы, предшествовавшие пожару, Нобель вынужден был брать в долг приличные суммы.

Однако самыми суровыми оказались требования недовольных заказчиков. Иммануил Нобель не сумел завершить ни строительство моста Скюрусундсбрун, ни перестройку дома Петерсена, ни ремонта, заказанного трактирщиком Анжу, который захотел перестроить свой дом на Стурторгет.

Это была катастрофа – крушение, с которым Городской суд разбирался почти год. Ситуацию немного облегчало то, что тесть Иммануила, начальник таможни Людвиг Альсель, несколько раз выступал поручителем Нобеля и затем выплачивал часть его долгов⁹. Однако положение оставалось серьезным. Жена Иммануила Андриетта вот-вот должна была родить, и семья остро нуждалась в жилье.

У Иммануила Нобеля оставались его жизненное кредо и его неиссякаемый оптимизм. К тому же ему не изменила его изобретательность. То, каким образом он выбрался тогда из затруднительного положения, решило будущее всей семьи, в том числе и еще не родившегося сына Альфреда.

* * *

Чета Нобель прекрасно осознавала, насколько рискованно рожать детей в городе, где каждый шестой новорожденный не доживал до года. Или, как позднее написал Август Стриндберг, «где черные бумажки от похоронных карамелек всегда смотрели со стен детской»¹⁰. К тому же в 1833 году власти предупреждали, что эпидемия холеры, уже несколько лет бушевавшая на континенте, всерьез угрожает Швеции и Стокгольму. В газетах ежедневно публиковались отчеты о состоянии здоровья населения столицы.

Иммануил, Андриетта и двое их сыновей обрели временное пристанище в каменном доме по адресу Норрландсгатан, 9. Дом имел три этажа и флигель, выходивший во двор, где находились столярная мастерская и несколько хозяйственных пристроек: дровяной сарай, прачечная и конюшня. Квартирки были маленькие, но в каждой имелась прихожая, изразцовая печь и кухня с плитой¹¹.

Квартал не был одним из беднейших в Стокгольме, однако и зажиточностью его жители похвастаться не могли. За углом находилась площадь Паккарторгет (ныне Норрмальмсторг) – еще одно место сброса отходов и опорожнения бочек с нечистотами. За ней простирался залив Паккарторгсвикен – так называемое «кошачье море», жуткое болото, где скапливался мусор со всего квартала и там же находили свое последнее пристанище кошки. Вода в Паккарторгсвикене была, по словам современника, «отменно плохого качества»¹².

Неудивительно, что первый случай заболевания холерой был зарегистрирован год спустя в одном из домов у Паккарторгет. Всего за несколько месяцев болезнь унесла жизни более 3500 жителей Стокгольма, где на тот момент проживало чуть больше 80 000. Первая в жизни страны эпидемия холеры стоила жизни 12 500 шведам.

Симптомы холеры были ужасающе очевидными: водянистый понос, жажда и синеватая морщинистая кожа. Однако определить причину болезни тогда никому не удавалось, и мало кто прислушивался к тем, кто бил тревогу по поводу загрязнения воды. Врачи подозревали, что какой-то яд выводит из строя нервную систему, но не могли найти его источник. В народе считалось, что вспышки холеры связаны с кроваво-красной луной и звездопадом. Лечение, которое назначали лекари, обычно сводилось к кровопусканию и пиявкам.

Понадобилось еще не менее двадцати лет, прежде чем человечество осознало роль грязной воды в распространении холеры, – только в 1883 году немецкий врач Роберт Кох доказал существование бактерии холеры. В 1905 году ему будет присуждена Нобелевская премия в области биологии и медицины.

* * *

21 октября 1833 года эпидемиологическая ситуация в Стокгольме все еще была под контролем. Холера пока не добралась до города, и сообщения прессы о заболеваниях касались в основном воспаления легких и флюсов.

Aftonbladet писала о совещании кабинета министров короля Карла XIV Юхана и о первом заседании особого комитета по «вспомоществованию производству ружей в стране». Вероятно, следует воспринимать как своего рода знак свыше, что именно в эти дни комитет провел первые пробные стрельбы пехотных винтовок новой модели. «Порох, использовавшийся при испытаниях, намеренно был выбран старый и не лучшего сорта», – подчеркивалось в газете.

В тот день акушерку Юханну Хаммарстедт вызвали к семье Нобель на Норрландсгатан, 9. Юханна была вдовой и жила на юге города – на первый взгляд слишком далеко. Судя по объявлениям в газетах, гораздо ближе можно было найти «привилегированную акушерку, принесшую присягу». Объяснение находится после недолгого поиска в архиве церковных книг записи крещений. Иммануил и Андриетта полагались на Юханну. Акушерка ранее трижды принимала у Андриетты роды – при рождении Роберта и Людвига, а также старшего сына, который умер, не дожив до года.

И вот вновь настал ответственный момент. Юханна подоспела вовремя, и 30-летняя Андриетта Нобель родила еще одного сына, которого нарекли Альфредом Бернардом. Два дня спустя его крестили – так поступали со всеми, и ничто не указывало на то, что состояние здоровья младенца было критическим. По крайней мере в тот момент. Двух дней вполне хватило, чтобы пригласить избранных крестных, в том числе – добрейшую мать Андриетты, 54-летнюю вдову бухгалтера Каролину Вильхельмину Альсель.

Вскоре после этого отец троих детей Иммануил Нобель был вписан в реестр по учету населения как «бедняк»¹³.

* * *

Швеция, взрастившая Иммануила Нобеля, некогда великая держава, теперь была бедной страной на севере Европы, ищущей свою новую идентичность в качестве небольшого национального государства Северной Европы. Первые годы 1830-х оказались трудными не только для строителя и механика Нобеля. Газеты публиковали длинные списки банкротов, а несколько неожиданно холодных летних сезонов стали причиной неурожаев в сельском хозяйстве. В 1830-е нищета широких слоев населения вдруг стала центральным вопросом общественных дебатов в стране. В народе зрело недовольство, а с континента дули ветры революции. В июле 1830 года парижане восстали против деспотичного регента Карла Х, который в том же году ввел ограничения и на свободу слова, и на избирательное право. Во многих странах, в том числе в Швеции, радикальные либералы начали выступать против королевской тирании.

К тому времени король Швеции Карл XIV Юхан просидел на троне уже пятнадцать лет, но все еще не освоил шведский язык и говорил только по-французски. Ужасные события, происходившие на его родине, пугали и тревожили короля, ему повсюду мерещились заговоры и покушения. Подозрительность стала яркой чертой его личности. Первое, что он сделал за десять лет в качестве кронпринца, – это создал в Швеции тайную полицию. К тому же добился права обвинять и закрывать газеты, ставившие под сомнение его действия. Эти инструменты власти король активно использовал в то неспокойное время, последовавшее за июльской революцией в Париже. Временами Швеция 1830-х годов напоминала собой полицейское государство.

Настоящее имя и звание Карла XIV Юхана – фельдмаршал Жан Батист Бернадот. Он был приглашен из Франции в разгар смуты, когда короля Густава IV Адольфа выслали из страны. Короля самым унизительным образом арестовали и вынудили отречься от престола после неудачных военных действий против Франции и России. Особенно болезненной оказалась потеря всей Финляндии, отошедшей в 1809 году к России, и многие возлагали всю вину на Густава IV Адольфа.

В среде возмущенных и встревоженных вельмож вскоре зародилась идея – пригласить французского дворянина, который помог бы Швеции вернуть утраченные территории. Высокопоставленный генерал вроде Жана Батиста Бернадота наверняка сумел бы и уговорить Наполеона Бонапарта, и отвоевать Финляндию у извечного врага Швеции – России. Дядюшка свергнутого короля Карл XIII был коронован в 1809 году в качестве временного решения. Детей у него не было, зато уже начались первые приступы.

48-летний Жан Батист Бернадот стал приемным сыном болезненного Карла XIII, взял шведское имя Карл Юхан и принял командование в свои руки задолго до коронации, состоявшейся в 1818 году. Практически сразу же он сделал противоположное тому, что от него ожидалось: Швеция оказалась в состоянии войны с Наполеоном, зато Карл Юхан протянул руку дружбы России, давнему врагу Швеции. Этот неожиданный поворот сыграл важную роль в жизни Иммануила Нобеля и его семьи.

Шведская знать недоумевала. Вельможи не учли, что француз Карл Юхан не способен понять генетическую ненависть шведов к русским. К тому же они не подозревали, что новоиспеченный король питал отнюдь не самые нежные чувства к Наполеону Бонапарту. В 1812 году, когда Наполеон начал свой большой поход на Москву, Александр I пригласил кронпринца Карла Юхана на встречу в Або[3]3
  Шведское название финского города Турку. — Прим. ред.


[Закрыть]. В соответствии с планом стратегов престолонаследия он должен был, разумеется, отказаться, однако Карл Юхан отправился в Або. Встреча положила начало потеплению отношений между Швецией и Россией. Швеция даже участвовала в боевых действиях против Наполеона, и Карл Юхан получил поддержку российского императора, когда пожелал, чтобы союзница Наполеона Дания уступила Норвегию Швеции. Его пожелание осуществилось. В 1814 году после заключения Кильского мира между Швецией и Норвегией была создана уния. Пылкий, вечно простуженный и непрерывно кашлявший Карл XIV Юхан стал и шведским, и норвежским королем.

После отречения Наполеона в 1815 году внешняя политика Швеции характеризовалась постоянным поиском баланса между Великобританией и Россией. Хотя в отношениях с Россией все же не обходилось без осложнений, у Карла XIV Юхана еще в 1830-е годы сложились относительно близкие отношения с братом и преемником Александра I – Николаем I.

С этим новым российским императором семье Нобель придется немало взаимодействовать.

* * *

Иммануил Нобель утверждал, что видел Наполеона Бонапарта собственными глазами. Это событие имело место, когда он подростком служил юнгой на корабле в Средиземном море. Во время долгого штиля, пока корабль стоял неподалеку от острова Эльба, юный выходец из шведского городка Евле сумел разглядеть в бинокль ссыльного императора. Это произвело на него столь сильное впечатление, что впоследствии Иммануил написал об этом в автобиографических заметках, вероятно слегка приукрасив.

Встречался Иммануил и с Карлом XIV Юханом. В Евле, где его отец работал врачом в местном госпитале, сам он начинал учеником в конструировании и строительстве. Когда в 1818 году стало известно, что в скором времени после коронации король проедет через Евле во время своего первого путешествия по стране, Иммануил быстрее всех сделал набросок и чертежи надлежащей по такому случаю триумфальной арки.

Вскоре после этого деятельный и предприимчивый Иммануил Нобель перебрался в Стокгольм, чтобы изучать архитектуру и механику в Академии свободных искусств. Художественные таланты рода Нобелей достались Иммануилу сполна. Один из его предков был художником – его пригласил рисовать для него миниатюры знаменитый ботаник Карл Линней. Практическую смекалку он унаследовал от прадеда, естествоиспытателя и философа Улофа Рюдбека. К тому же фамилия имела благородное и слегка иностранное звучание, что наверняка было на руку начинающему изобретателю. Хотя считается, что на самом деле Нобель – слегка модифицированный сконский[4]4
  Сконский – происходящий из Сконе, области на юге Швеции. — Прим. перев.


[Закрыть] топоним Нёббелёв¹⁴.

В академии юный Иммануил стал звездой, его фамилия ежегодно была в списке медалистов. Ему выпала честь перемежать учебу в академии с работой у одного из наиболее видных архитекторов того времени – Фредрика Блума, который видел триумфальную арку в Евле и высоко оценил ее. Иммануил сидел ночами, создавая чертежи переносных домов, которыми потом прославится Блум. Спроси кто-нибудь его мнение, он заявил бы, что познания Фредрика Блума весьма проигрывали в сравнении с его собственными. Порой Иммануил высказывал эти мысли вслух, что привело к некоторым осложнениям в отношениях с мастером Блумом.

В бытность свою подмастерьем Блума Иммануил, среди прочего, совершил поездку в Норвегию с королем Карлом XIV Юханом – где-то в последних рядах его свиты. В Кристиании (Осло) предполагалось строительство нового замка, и задача Иммануила заключалась в том, чтобы быстро набросать эскизы и чертежи. Поездка в запряженной лошадьми коляске заняла целую неделю, а на обратном пути превратилась в настоящее испытание. «Королю на всем его пути сопутствовала хорошая погода. Мы же, выехавшие всего на день позже, были награждены дождем – столь сильным, что вода протекала внутрь коляски, – который прекратился лишь тогда, когда мы проехали Хурнстуль»[5]5
  Одна из застав Стокгольма. — Прим. перев.


[Закрыть], – так описывает он эту поездку в своих мемуарах.

Однажды он вместе с Блумом посетил короля Карла XIV Юхана в Русерсбергском замке. Когда король выразил желание видеть из окна спальни Сигтуну, Иммануил Нобель мгновенно сориентировался. Наняв людей, он за несколько часов срубил деревья, заслонявшие вид. Его предприимчивость была вознаграждена – на радостях Карл XIV Юхан пожаловал ему 25 дукатов¹⁵.

Казалось, творческого Иммануила Нобеля ждет большое будущее. Вскоре после свадьбы с Андриеттой в 1828 году он получил патент на два изобретения: механический рубанок и приспособление для глажки белья без утюга¹⁶. Но после того, как ему удалось спасти готовый обрушиться дом у Стадсгордена, о нем пошла по городу слава, и на него посыпались архитектурные и строительные заказы. Считается, что Иммануил Нобель, среди прочего, спроектировал так называемую Вейландтскую виллу на Юргордене, построенную в 1820-х годах¹⁷.

Задним числом можно сказать, что заказов, видимо, оказалось слишком много.

* * *

Решение суда по делу о банкротстве пришло 14 июля 1834 года. С тяжелым сердцем читал его Иммануил Нобель. Часть долгов была списана, но оставалась еще заоблачная сумма, почти три миллиона крон в пересчете на современные деньги. Собрать средства для уплаты таких долгов у него не было никакой возможности¹⁸. Большинство его кредиторов работали в строительстве, так что вход в эту отрасль для него теперь был закрыт. Иммануилу Нобелю оставалось лишь одно – попытаться найти новые способы зарабатывать на жизнь. И подыскать новое жилье.

С Норрландсгатан семья Нобель с тремя детьми перебралась к матери Андриетты, Каролине Альсель, снимавшей квартирку на Рейерингсгатан, 67. Вскоре Каролина нашла себе пристанище в Ладугордсландет (современный квартал Эстермальм), оставив молодую семью в своей прежней квартире¹⁹. В последующие годы семья постоянно переезжала с места на место, что наверняка нелегко далось всем ее членам, особенно младшенькому Альфреду, который рос болезненным ребенком. «Каких трудов мне стоило прочистить грудь – судороги сжимали сердце, так что я, задыхаясь, уже стоял на грани Вечности», – писал 18-летний Альфред Нобель в явно автобиографическом стихотворении²⁰.

Современники описывают Андриетту Альсель как человека умного и заботливого, наделенного спокойствием, терпением, «любовной энергией» и искрометным чувством юмора²¹. Все эти качества очень пригодились ей, чтобы справляться с трудностями и выносить внезапные озарения и безумные планы мужа-холерика.

Идей всегда было море. Теперь, после провала, Иммануил решил всерьез заняться изобретательством. Среди прочего, он построил механическую машину для нумерации купюр по образцу, который придумал и запатентовал его друг детства из Евле – банковский служащий и иллюстратор Фердинанд Толлин²². Кроме того, в ноябре 1834 года он послал собственную заявку с целью получить патент на изготовление продукции из каучука. Желая обезопасить себя от кредиторов, он запросил патент на имя сына – Роберта Нобеля, которому было на тот момент пять лет. Когда в апреле 1835 года патент прибыл, Иммануил извинился за использование имени сына, объяснив, что это произошло «по недомыслию», и представил свидетельство, что в его банкротстве не было мошенничества²³.

Новый патент Иммануила распространялся, среди прочего, на изготовление эластичных тканей. Несколькими годами ранее англичанин Чарльз Макинтош создал своего рода прорезиненную ткань, которую использовал для производства плащей-дождевиков. Это открытие вызвало большой интерес в Швеции, где существовала огромная потребность надеть на себя нечто непромокаемое во время поездок под дождем в открытых экипажах. На острове Кунгсхольмен в Стокгольме Пьер и Леопольд Ламмы уже пару лет производили дождевики, напоминавшие британские. У дождевиков братьев Ламм имелся только один недостаток – неприятный запах. Новым в патенте Нобеля было то, что он обещал уникальный продукт, начисто лишенный запаха. Кроме того, он видел широкие возможности для его применения. Ведь резина не только не пропускает влагу, ее к тому же можно надуть, подчеркивал Нобель.

Шурин Иммануила снял на Риддаргатан, 20, помещение для новой фабрики резиновых изделий, и Иммануил разослал объявление в газеты. Он перечислил все, что можно производить из его каучука: подтяжки, пальто, рюкзаки, надувные круги «для использования как при плавании, так и для безопасности при хождении под парусами», а также «койки для больных, где матрасы будут заполнены водой для профилактики пролежней»²⁴.

Если верить автобиографии Иммануила, его изделиями заинтересовался сам кронпринц Оскар, сын Карла XIV. Он захотел узнать про непромокаемые плащи для солдат, но Иммануил предложил вместо этого сделать из резины солдатские ранцы. Нобель считал, что от этого будет двойная польза: ранцы можно будет к тому же надувать на ночь, превращая в подушки или матрасы для солдат.

Рекламные объявления Иммануила отражали грандиозность его планов. Однако потоки потенциальных заказчиков не хлынули, да и интерес у кронпринца тоже, увы, пропал. Однако именно каучук со временем откроет Нобелю нужные двери.

У отца Альфреда Нобеля было много общего с другом детства, иллюстратором Фердинандом Толлином, и это не только художественный дар. Оба они без конца размышляли о новых технических изобретениях. Оба мечтали о гениальном озарении, которое навсегда решило бы экономические проблемы. Писатель-современник описывал Толлина как «буйную голову» – человека, который «постоянно на острие, фонтанирует блестящими идеями и презирает высокомерие и чванство». Эта характеристика с таким же успехом подошла бы и Иммануилу Нобелю²⁵.

Добавьте к этому безграничную веру в себя и общее недоверие к общественным авторитетам, в особенности к церкви, – и вы получите набор качеств, весьма характерных для личностей, двигавших в те времена науку и человеческие знания.

* * *

Альфреда Нобеля угораздило родиться в самое увлекательное на тот момент столетие в истории науки. Само собой, это сыграло огромную роль в учреждении Нобелевской премии. За годы жизни Альфреда Нобеля мир перешел от тьмы к свету – в прямом и переносном смысле. И такое превращение оказало на него огромное влияние, хотя сам он никогда не называл себя ученым.

Конец XVIII века ознаменовался идеями просвещения и верой в человеческий разум. Вольтер и другие философы-просветители сурово критиковали церковь, предрассудки и обскурантизм. Они утверждали, что человек наделен умом, позволяющим анализировать и объяснять мир на основании научных фактов. Такие заявления болезненно воспринимались высокопоставленными церковниками, которые учили, что всякая жизнь на Земле священна и всякое знание о мире – в руках Господних.

На самом же деле эта битва началась задолго до эпохи Просвещения. История пестрит примерами того, как реагировала Церковь, когда кто-то пытался противопоставить библейским посланиям естественно-научные объяснения. Еще в начале XVI века Коперник утверждал, что не солнце вращается вокруг Земли, а наоборот, а сто лет спустя итальянец Галилео Галилей смог доказать, что Коперник был прав. Галилей построил телескоп, понаблюдал за небосводом и представил астрономические данные, говорившие сами за себя. Католическая церковь беспощадно боролась с научной мыслью. Труд Коперника, распространившийся уже после его смерти, подвергли жесточайшей цензуре. Галилею же пришлось предстать перед судом инквизиции и провести остаток своих дней под домашним арестом.

Во взрослом возрасте Альфред Нобель напишет пьесу, в которой будет высмеивать католическую церковь и прославлять Галилея, как и других пострадавших от инквизиции ученых, «которые стали первопроходцами разума, указавшими человечеству путь к более высокой цели, нежели сжигать ближних своих и иссушать их мозг»²⁶. Впрочем, вопрос о противостоянии между духовной верой и человеческим знанием будет волновать Альфреда на всех этапах его жизненного пути.

Исааку Ньютону, когда в 1687 году он опубликовал свой революционный труд о законе всемирного тяготения и трех законах механики «Математические начала натуральной философии», повезло больше. Ньютон доказывал, что Вселенной управляют математические, а не божественные законы. Однако ему удалось избежать преследований за свои труды. Возможно, это связано с тем, что, будучи глубоко верующим человеком, Ньютон сделал в конце книги оговорку: научный поиск тоже можно рассматривать как религию. «Господь всемогущ, постоянно присутствует в своих творениях, и посему, изучая природу, мы обретаем знания о Нем»²⁷.

В годы, предшествовавшие рождению Альфреда Нобеля, можно отметить нескольких эпохальных шагов в этой борьбе. Католическая церковь внезапно решила убрать из списка запрещенных книг работу Коперника трехсотлетней давности «О вращениях небесных сфер». Это был воистину исторический шаг (хотя приговор инквизиции Галилео Галилею был отменен только в 2000 году).

Не менее важным стал прорыв в области химии в 1828 году, связанный с именем немецкого ученого Фридриха Вёлера. Ему случайно удалось синтезировать органическое вещество из неорганического, что было воспринято как чудовищная провокация против тезиса об особой «жизненной силе» божественного происхождения. Вёлер сумел синтезировать мочевину, идентичную тому веществу, которое содержится в моче у всех млекопитающих. Однако главное значение имело не само вещество, а принципиальный прорыв: Вёлер смог перекинуть мостик между процессами, происходящими в живых организмах, и теми, что происходят в пробирках химической лаборатории. До того момента Церковь утверждала, что такое невозможно. Бог имел, так сказать, исключительное право на все живое.

Возникло ощущение, что лед тронулся, причем одновременно в нескольких областях. К примеру, геологи выступили с убедительными расчетами, доказывавшими, что Земле гораздо больше шести миллионов лет, о которых говорили толкователи Библии. В 1837 году Чарльз Дарвин сделал первые наброски к своему фундаментальному труду об эволюции, который много лет спустя выйдет под названием «Происхождение видов». Его теория естественного отбора – развития видов в борьбе за выживание, где выживают особи наиболее приспособленные, была сформулирована еще в 1839 году. Однако она казалась слишком новаторской, настоящей провокацией по отношению к библейскому мифу о сотворении мира. Свою работу Дарвин опубликовал только в 1859 году, выждав ровно двадцать лет.

Еще более долгий срок понадобился человечеству, чтобы воспринять величайший прорыв в области химии, совершившийся в начале XIX века. В 1803 году химик и физик Джон Дальтон представил свою атомистическую концепцию и тем самым возродил идею древнегреческого мыслителя Демокрита об атомном строении вещества. Дальтон заявил, что каждый химический элемент состоит из микроскопических атомов, четко различимых и неделимых. Кроме того, он утверждал, что несколько атомов за счет химической реакции могут образовывать то, что мы сегодня называем молекулами. Потребовалось еще сто лет, прежде чем будущий лауреат Нобелевской премии молодой Альберт Эйнштейн однозначно доказал существование атомов.

В те времена знаменитый шведский химик Йёнс Якоб Берцелиус был одним из немногих, кто сразу воспринял рассуждения Дальтона и попытался развить его мысль дальше. Кстати, во время эпидемии холеры в Стокгольме в 1834 году 55-летний Берцелиус заявлял, что проблема коренится в распространении заразных веществ, а не в плохом воздухе или неблагоприятном расположении планет.

Неудержимое стремление к познанию овладело всем миром. Словно неведомый континент, простирались перед учеными и изобретателями главные загадки бытия. Да и перед смекалистым инноватором открывалось огромное поле деятельности.

Иммануил Нобель имел образование скорее практическое и техническое, нежели естественно-научное, к этой же области относились его интересы и задумки. Однако с Берцелиусом он был знаком и попытался извлечь пользу из этого знакомства.

В сентябре 1836 года в семье Нобель родилась дочь, которую Иммануил и Андриетта назвали Шарлотта Генриетта Вильхельмина²⁸. Теперь, когда ртов в семье стало еще больше, Иммануил с особой силой стремился к успеху. Оптимизм не изменял ему, однако добиться долгожданного прорыва все не удавалось.

Весной 1837-го предприимчивый отец четверых детей написал письмо королю и его министрам, испрашивая разрешения использовать принадлежащие казне помещения для производства резины. С большой гордостью он приложил рекомендательное письмо от Йёнса Якоба Берцелиуса. Ученый с мировым именем подтверждал, что резиновая продукция Нобеля не хуже иностранной. Производственные технологии Нобеля, по личной оценке Берцелиуса, свидетельствовали об «изобретательности и продуманности», и потому Нобель «вполне заслуживает права воспользоваться помещениями»²⁹.

В своем письме правительству Нобель перечислял уже девяносто четыре области применения своей резины. Его творчески составленный список пополнился пожарными шлангами и мешочками, предохраняющими от сырости порох. Иммануил планировал также производить из резины противопехотные мины, понтоны для мостов и подушки для страдающих геморроем. К своей заявке Иммануил приложил несколько интереснейших образцов своей продукции: лошадиные подпруги, подтяжки и суспензории. Кстати, все эти образцы до сих пор хранятся в Национальном архиве в Стокгольме.

Однако дело шло туго. Объявления Иммануила Нобеля в Aftonbladet становятся все короче и наконец совсем исчезают. Кронпринц отказался от идеи надувных ранцев. Похоже, и с желанными помещениями тоже ничего не вышло³⁰.

В конце лета, когда положение казалось беспросветным, Иммануила пригласил к себе посланник США в Стокгольме – министр Хьюз, пожелавший взглянуть на его эскизы. Интерес, проявленный американцем, касался как раз непромокаемых солдатских ранцев. Вскоре после этого Иммануил получил от министра приглашение на ужин. В тот вечер разговор зашел об изобретениях Нобеля. Один из именитых гостей – губернатор Або Ларс Габриэль фон Хаартман – заинтересовался солдатской амуницией. Хаартман находился в Стокгольме с начала года с целью заключить договор о торговле в пользу экономически пострадавшей Финляндии – ныне Великого княжества Финляндского в составе Российской империи³¹.

Если верить автобиографическим записям Иммануила Нобеля, Хаартман стал уговаривать его попробовать себя в России или Финляндии. В описании самого Иммануила интерес со стороны Хаартмана явился решающим обстоятельством, заставившим его незадолго до Рождества 1837 года в срочном порядке оставить семью и в одиночку отправиться на восток.

Однако правда заключается в другом. Она немилосердно проста и занесена в рукописный протокол канцелярии губернатора Cтокгольма от 30 ноября 1837 года. В тексте несколько раз мелькает слово реквизиция: сначала как упоминание о предыдущих предупреждениях, а потом – как свершившийся факт. В протоколе указывается, что судебные исполнители в конце концов произвели реквизицию в доме Нобелей. В субботу в середине ноября они явились в дом без предупреждения, но никакого имущества не обнаружили. По данным канцелярии, изворотливый Нобель все заранее распродал.

На самом же деле как раз перед самой реквизицией Иммануил собрал весь свой скарб и переехал на новое место. Ему открыл двери своего дома на Нюбругатан майор Антон Людвиг Фанейельм. Фанейельм был его конкурентом в производстве резины и фонтанировал идеями не хуже самого Нобеля. Среди прочего он сконструировал самовзрывающиеся мины. Вскоре после этого Фанейельм окажется владельцем и патента Нобеля, и его фабрики³².

Когда 30 ноября 1837 года настал черед рассмотрения его дела, Иммануил Нобель явился в канцелярию губернатора на Вестерлонггатан. Была самая обычная среда в то унылое время года, когда дневной свет появляется всего на несколько часов. В переводе на более современный язык, канцелярия губернатора заявила, что «если в течение четырнадцати дней кондуктор (архитектор) Нобель не уплатит все свои долги, определенные судом в 1834 году, то будет задержан судебными исполнителями Эклундом и Экстрёмом и посажен в долговую тюрьму, где и будет находиться, пока все долги не будут выплачены».

Две недели спустя Нобель выхлопотал себе паспорт для поездки за границу. Пункт назначения – Финляндия, жизненный девиз неизменен: «Полагаться лишь на самого себя, а не на других».