Текст книги "Маска красной смерти"

Глава 8

Остаток ночи мы с Митяем провели в полиции. Срочно вызванный из дома майор Стройкин устало записывал наши показания.

– Значит, Вадим Спиридонов был у вас в гостях, и вы пошли его проводить. Но почему вы не подвезли его до дому на своей машине?

– Он отказался. – Митяй, не мигая, смотрел своими честными синими глазами в темные глаза майора. – Сказал, что хочет прогуляться пешком в такую чудесную осеннюю ночь. Мы с Леной пошли его проводить до угла, тоже хотели прогуляться. И только мы попрощались и пошли обратно, как услышали сдавленный крик. Обернулись, и…

И он в который раз рассказал о поджидающей врача машине, и о нашей погоне за ней. Самое обидное, что ничего толкового о машине похитителей мы рассказать не могли. В полутьме нам не удалось разглядеть не только номера, но даже цвет Жигулей…

* * *

Разбудила меня звонкая трель моего мобильника. Нехотя перелезая через мирно спящего Митяя, я со вздохом подумала, что надо было и мне отключить с утра телефон. Спала бы сейчас спокойно. Даже не взглянув да дисплей, хриплым спросонья голосом я ответила:

– Слушаю!

– Ленская, вы решили на работу больше не ходить? – ударил по нервам злобный голос Ольги Викторовны.

– Но я…

– А что у вас с голосом? – ехидно поинтересовалась замредакторша. – Вы что, пили всю ночь?

Ну нет, это уже слишком! После такой ночи я не в силах общаться с драконами. И я понесла телефон все еще дрыхнувшему Митяю.

– Просыпайся! – пнула я любимого кулаком в бок, плотно прикрыв мобильник рукой. – И беседуй с Бегемотовой сам!

Митяй, не открывая глаз, протянул руку и взял у меня трубку.

– Ольга Викторовна, доброе утро! Как это не утро? А, ну тогда день добрый! Да что вы такое говорите, как вы могли такое про меня подумать! Всю ночь мы с Ленкой выполняли задание редакции, вели слежку за эпидемией… Тьфу, за инфекционной больницей. На наших глазах похитили одного из врачей! Поэтому ночь мы провели в полиции. Нет, нас не задержали, мы показания давали. Да не мы похитили! Бандиты, да. Мы отстреливались. Ольга Викторовна, я не дуркую! Да, щас приедем.

Он разжал руку, и телефончик упал на ковер. Митяй повернулся на другой бок и собрался снова уснуть, но я начала трясти его за плечи:

– Митя, надо ехать. Нас точно уволят.

– Да не дергайся ты, никто не уволит. – сонно пробормотал Золотухин, но глаза все же открыл. – Который час?

– Половина пятого. – со вздохом сказала я, подняв упавший мобильник и поглядев на дисплей. – Сегодня мы статью сдать никак не успеем.

– Сдадим завтра, эка невидаль. – пожал плечами Митяй, но, к счастью, засыпать передумал.

В рекордные сроки мы умылись и перекусили, и через полчаса уже подъехали к редакции. В нашем кабинете был полный аншлаг. Кроме Ольги Викторовны, Дагнии и Дениса, там тусовались еще человек шесть журналистов. Более того, сам редактор Валерий Петрович Драгунов сидел у стенки на диванчике для посетителей. Нас с Митяем встретили почти аплодисментами.

– Ну что, голубчики. – ласково сказал редактор. – Рассказывайте о ваших приключениях.

Митяй бодро рассказал о том, как мы пригласили в гости завотделением особо опасных инфекций Вадима Спиридонова, как обсудили с ним опасную эпидемию неизвестного вируса, а на обратной дороге его похитили.

– Кому же понадобилось его похищать? – недоверчиво спросила Ольга Викторовна, а Дагния холодно пояснила:

– Разумеется, гуманоидам из зеленой летающей тарелки.

Зрители дружно прыснули. История с тарелкой была еще свежа в памяти горожан. Когда год назад в городе стали пропадать молодые женщины, Митяй обратился за комментариями к известным в городе экстрасенсам и предсказателям, и глава паранормальной ассоциации Моргунов сообщил, что девушек похитили пришельцы из другого мира. Он красочно описал зеленую летающую тарелку, которая периодически зависала над городом, и мерзких гуманоидов, которые похищали земных женщин для каких-то своих бесчеловечных экспериментов.

Статья Митяя о пришельцах имела большой успех ровно до тех пор, пока не арестовали настоящего убийцу. Впрочем, горожане про гуманоидов быстро забыли, зато в редакции «зеленая летающая тарелка» стала настоящей притчей во языцех.

Обычно Митяя очень злился при упоминании тарелки, но на сей раз лишь равнодушно пожал плечами и выжидательно уставился на редактора. Драгунов слегка помедлил, затем спросил:

– В полицию заявили?

– Да, мы провели там всю ночь. – охотно ответил Митяй. – Давали показания. Поэтому сегодня и проспали на работу.

– Ладно, пиши материал. – разрешил редактор. – Только узнай в пресс-центре МВД, нашли ли доктора, и какие меры предпринимают для поисков.

– Будет сделано! – отрапортовал Митяй, выпрямившись и лихо козыряя.

– Но… Валерий Петрович… – растерялась Бомотова. – А если это очередная выдумка Золотухина? Он напишет, а нам потом отдуваться…

– Не думаю, что это выдумка. – медленно сказал редактор. – Он обычно тонко чувствует границу.

– Спасибо, Валерий Петрович! – с чувством заявил Митяй. – Вы один понимаете мою ранимую душу. А то художника обидеть всякий может…

– Ладно уж, художник… Твори! – с ласковой насмешкой сказал редактор, вставая и направляясь к своему кабинету.

Едва он ушел, на нас набросились с расспросами журналисты. Даже надменная Дагния, похоже, поверила в реальность нашей истории. По крайней мере, она вполне человеческим тоном спросила:

– Но в самом деле, кому понадобился несчастный врач?

– Если речь идет о биологическом оружии, вряд ли он разрабатывал его один. – пожал плечами Митяй. – За ним стоят серьезные люди.

– Но зачем им похищать его? – не унималась Дагния. – Если он на них работает?

– М-да. – задумался Митяй. – Тогда это могли быть не менее серьезные люди, но из конкурирующей фирмы. Не забывай, кто-то же похитил его разработку. А вдруг похитители не смогли расшифровать формулу заразы, и им понадобился ее изобретатель?

– Но тогда он еще жив! – воскликнул Денис. – Надо срочно искать!

– Конечно, он жив. – удивился такой постановке вопроса Митяй. – Если бы хотели убить, то поверь, просто пырнули бы ножом, или пристрелили бы без затей. Так что не боись, найдем!

Остаток дня мы писали статью про похищение, затем Митяй звонил майору Стройкину и узнавал новости. Впрочем, их не было. Мобильник доктора был отключен. Дверь квартиры полиции отперла мать Спиридонова. Но она пока не особо волновалась за сына. Оказалось, ночью он позвонил ей на домашний телефон и сказал, что переночует у друга. Судя по всему, звонок был сделан уже после похищения.

Мы уже приехали домой, когда Митяю позвонила Милочка, и они радостно заворковали:

– Да, рад тебя слышать! – весело напевал в трубку Митяй. – А когда Спиридонов на дежурство выйдет? Завтра? А ты его хорошо знаешь? Ну да, хочу с тобой поговорить. Нет, конечно же, не только о нем! Давай прямо сейчас. Да, приеду через полчаса.

– Ты прямо сейчас с ней встретишься? – переспросила я, не веря своим ушам.

– Ленка, нам надо как можно больше узнать об окружении Спиридонова. – спокойно ответил Митяй. – Сама ж видишь – он в нашем расследовании ключевая фигура. Все замыкается на нем.

– Так пригласи ее в гости. – велела я. – Я тоже хочу послушать про Спиридонова.

– Ох, ревнивая баба хуже обезьяны с гранатометом. – вздохнул Митяй, но послушно перезвонил Милочке:

– Солнышко, у меня от бессонной ночи геморрой разыгрался. – по стариковски вздыхая, протянул он. Я невольно прыснула, зажав рот ладонью. – Совсем старый стал, не могу выбраться из дома. Что? Где геморрой находится? Ах, вон оно что! Ну да, ну да, перепутал старик Митяй. Не геморрой, а радикулит! Но из дома все равно никак. Приезжай ко мне, кисонька, побалакаем.

Разумеется, Милочку он уболтал и, смеясь, повернулся ко мне:

– Оцени мое обаяние! Она приедет, еще и фруктов старому больному Митяю привезет.

– А она знает, что мы вместе живем? – подозрительно спросила я.

– Пока не знает. Сюрприз будет. – весело заржал Митяй, и я невольно засмеялась вместе с ним.

К приходу Милочки мы в четыре руки соорудили салат из крабовым палочек с яйцами, и я от души настругала туда чесноку. Митяй к крабовому салату все равно не притронется, я тоже, поскольку чеснок на дух не переношу. Вот пусть одна Милочка и благоухает чесноком.

Мое пребывание в доме Митяя и правда стало для Милочки сюрпризом, судя по ее лицу, не слишком приятным. Впрочем, высказывать свое неудовольствие она не стала, лишь сухо кивнула мне, сунула в руки кулек с огромными оранжевыми апельсинами и сосредоточила все внимание на раздувшемся от самодовольства Золотухине.

Тот распушил перья, и добрых четверть часа рассказывал, как он рад милочкиному визиту, и как ему приятно поговорить с умной и рассудительной девушкой. От крабового салата гостья отказалась наотрез, учуяв ядреный запах чеснока, зато проголодавшийся Митяй мгновенно умял пол-салатницы. Чеснок его не смутил совершенно. Я сидела за столом, чистила апельсины и мрачно смотрела, как Золотухин с аппетитом ест вкусный, но недоступный для меня салат. Заодно пришлось выслушать его завернутые дифирамбы в адрес медсестры. Изредка он вставлял какие-то вопросы о больнице и врачах, но эта тема не слишком интересовала Милочку. По крайней мере, стало ясно, что об исчезновении Спиридонова она пока не слышала.

Наконец, я перебила Митяя вопросом:

– А что, ваш Спиридонов медсестричек соблазняет?

От неожиданности Милочка подавилась очередной долькой, и, прокашлявшись, спросила:

– С чего ты взяла? Он такой сухарь, что хоть гвозди заколачивай! Даром, что симпатичный.

– Ага, а одна девушка чуть не утопилась, когда он ее бросил!

– Да откуда ты знаешь? – изумление Милочки казалось неподдельным. – Я с ним три года работаю, и то не слышала!

– А мне Жанна рассказала.

– Жанна? А, новенькая! – сообразила Милочка. – Она у нас работает не больше недели, а надо же, все знает про нашего зава! – в его голосе звучала неприкрытая обида.

– Погоди, как не больше недели? – изумилась я. – Она так уверенно говорила про Спиридонова – что он местный Казанова, ее подругу соблазнил и бросил…

– Ну так может она в другом отделении работала. – пожала плечами Милочка. – А ее подруга и вообще может не медсестра. Думаешь, в городе других девушек нет?

Да, все могло быть и так, как решила Милочка. Жанна могла знать Спиридонова очень давно, а ее подруга могла и не иметь отношения к медицине. Если бы не похищение врача, я не стала бы и выяснять, откуда взялась Жанна. Но теперь…

Я вопросительно поглядела на Митяя. Он едва заметно кивнул, потом спросил:

– Милочка, ты могла бы узнать, где раньше работала Жанна?

– Зачем она тебе? – нахмурилась медсестра.

Я с легкой насмешкой поглядела на Митяя – как выкручиваться будет? Похоже, больше не удастся использовать Милочку втемную, она далеко не глупа. Митяй нахмурился, отодвинул уже пустую салатницу подальше и, взяв неочищенный апельсин, встал и прогулялся по комнате. Мы с Милочкой молча следили за его неспешной прогулкой. Наконец, он решился.

– Милочка, смотри, как интересно получается. – медленно сказал он, присаживаясь на кресло рядом с ее стулом. – Сначала кто-то поджигает отделение. Потом у Спиридонова исчезает красная коробка с непонятным препаратом. Потом в отделении появляется новая медсестра, прекрасно знающая Спиридонова, а потом… пропадает он сам.

– Как пропадает? – ахнула Милочка. – Вчера он был на месте. Мы вместе из больницы выходили вечером.

– Я знаю, что он был в отделении. – нехотя ответил Митяй. Похоже, он уже жалел, что выболтал лишнее. – А после работы пришел к нам в гости, засиделся до глубокой ночи, а потом его похитили.

Он кратко рассказал, как врача запихнули в машину, а мы не разглядели ни цвета, ни номеров. Медсестра слушала молча, не задавая больше вопросов, только все сильнее бледнела. Закончив рассказ, Золотухин с надеждой спросил:

– Теперь понимаешь, почему нам надо узнать как можно больше про Жанну?

– Теперь понимаю. – слегка запинаясь, ответила Милочка. – Я-то, дура, решила, что тебе понравилась. Мало ли, может, Ленка не удовлетворяет в постели, или готовит плохо. А ты просто использовать меня решил, как шпиона. За бандитами проследить. А потом бандиты меня раскусят и тоже похитят. Но тебе-то плевать. Одной дурехой меньше.

Она бросила на стол апельсиновую кожуру, которую судорожно сжимала в руках во время рассказа о похищении, вскочила и выбежала в коридор. Митяй поднялся было, чтобы ее проводить, но девушка схватила свою сумочку, накинула на плечи плащ, и выбежала из квартиры.

Золотухин с низко опущенной головой вернулся в комнату и сел в кресло, ссутулившись и глядя в пол. Я с сочувствием смотрела на него. Надо же, как он расстроился из-за своего прокола, и как это не похоже на жизнерадостного и безумно самоуверенного оптимиста! Любую неудачу Митяй называл репетицией будущего успеха. Я была уверена: чтобы выбить его из седла, нужно что-то покруче сбежавшей медсестры. Смотреть на сгорбившегося от расстройства Митяя было слишком тяжело, и я кинулась его утешать:

– Митя, да обойдемся мы без этой трусихи. Не расстраивайся ты! Сообщи про Жанну Валере Стройкину, пусть он ее данные ищет. Да и у меня есть ее телефон, я тоже могу с ней встретиться.

– Ленка, скажи. – странно изменившимся тоном спросил Митяй. – Я правда такой ужасный? Я ведь и тебя подставляю…

– Митя, да что с тобой?

– Я никогда не задумывался о том, что рискую не только собой… – тихо сказал он. – Мне все казалось – это такая забавная игра в разведчиков. Ну, жизнь у меня одна, конечно, но без постоянного риска она мне и не нужна. А тебе… Ты ведь хочешь жить, Лена? Ты ради меня играешь в эти игры?

Я молчала, не зная, что ответить. В самом деле, почему я ввязалась в эту авантюру с расследованием? Я очень боюсь заразы, да и странное похищение врача меня не на шутку испугало. Моя жизнь мне дорога как память, и вовсе не доставляет удовольствия постоянно ей рисковать. Так неужели я и в самом деле все это делаю лишь ради Митяя?

Но, с другой стороны, если на миг представить, что Митяй резко изменился? Что он не устраивает больше скандалы, чтобы потом описать их в своей газете. Что он перестал влезать в опасные авантюры, рисковать собой и другими… а вместо этого занялся, к примеру, вышивкой или плетением макраме. Смогла бы я любить такого Митяя? Осталась бы вместе с ним? И я, ласково улыбнувшись, сказала:

– Митенька, я влезла в это расследование ради тебя. Но я и полюбила тебя за то, что ты такой… И за то, что рядом с тобой и я становлюсь сильной и храброй.

– Ты… серьезно? Или меня утешаешь? – недоверчиво спросил Митяй, но из его голоса пропала угнетающая меня безнадежность.

– Поверь, если бы ты вышивал крестиком, ты нравился бы мне намного меньше. – подытожила я, и мы, представив в красках эту дикую картину, с облегчением расхохотались.

Глава 9

В огромном вестибюле ТЮЗа было сумрачно и как-то непривычно безлюдно. Я часто приходила сюда лет пять-шесть назад, и всегда холл театра всегда был ярко освещенным и полным театрального люда. У окошка сидела веселая полная кассирша, напротив нее у служебного входа дежурил разговорчивый старик-вахтер, а в гардеробе, облокотившись на высокие бортики, щебетали милые молодые девчонки, студентки местного театрального ВУЗа. К ним прибегали поболтать молодые артисты, и веселый кокетливый смех раздавался в холе, отталкивался от каменных стен и эхом разносился по всему театру.

Но сейчас касса была закрыта, гардероб темен и пуст, и лишь вахтер одиноко сидел за невысокой перегородкой, демонстративно уткнувшись в газету и отказываясь с нами общаться. Возможно, у меня разыгралось воображение, но театр показался мне вымершим, словно небольшой средневековый город во время чумы.

Если честно, мне совсем не хотелось ехать сюда. Да и Митяй склонялся к тому, что стоило бы поехать в инфекционку и потрясти Жанну, а через нее выйти на похитителей Спиридонова. Но майор Стройкин после рассказа о загадочной медсестре запретил нам даже приближаться к больнице, сообщив, что иначе арестует нас за разглашение следственной тайны и срыв оперативной деятельности. Сидеть без дела Митяй не мог, потому расследование решено было продолжить в ТЮЗе, где от загадочной болезни погибли две актрисы и помощник режиссера.

Слегка побледнев, Митяй крепко сжал мою руку, и повлек за собой наверх. Главный режиссер театра, Борис Натанович Фридман ждал нас в большом полукруглом зале, таком же темном и словно бы вымершем, как и весь театр. Опираясь на соседние сиденья, он встал нам навстречу с приставного стула, поглядел в глаза Митю полными скорби глазами и грустно сказал:

– Митя, я понимаю, вы хотели как лучше. Но получилось, увы, как всегда. Теперь от нас ушли почти все актрисы, и мне не с кем ставить спектакли. Завтра придут дети, но Буратино они не увидят. Им вернут деньги за билеты… но разве это то же самое, что увидеть Буратино?

– Борис Натанович, я сожалею… Но у вас в театре эпидемия. – твердо ответил Митяй.

– Но почему таки я жив и здоров? – удивленно переспросил главреж. – Да и у остальных наших сотрудников здоровье крепкое, тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Даже у тех, кто отсюда ушел, перепуганный до смерти. Разве бывает эпидемия из трех человек?

Митяй сжал мою руку и отвернулся. Увы, он тоже не понимал происходящее.

– Борис Натанович, – вмешалась я. – На вас вся надежда. Давайте подумаем, где могли заразиться ваши актрисы и ваш помощник?

– Девушка, милая, как вас зовут? – ласково спросил режиссер.

– Лена.

– Леночка, я только об этом и думаю последние дни. – тяжело вздохнул он. – Уже после смерти Оленьки думать начал. Она ж молоденькая была совсем, ее двадцать пятый год рождения мы две недели назад всем театром справляли. Такая пышечка веселая. И никогда не болела.

– И тем не менее… – развел руками Митяй.

– Да… – режиссер опустил голову. – Не уследили.

– Борис Натанович, расскажи все, что только можете вспомнить про последние дни Ольги Кореневой и Евгении Голдышевой. – вежливо, но твердо попросил Митяй. – Ведь второй актрисе тоже было не больше тридцати?

– Женечке? Ей было 28. – режиссер отвернулся от нас, но тут же взял себя в руки. – Ребята, если бы я мог знать заранее…

Две недели назад ТЮЗ был ярко освещен и украшен мягкими плюшевыми игрушками, шариками и гирляндами. На стенах висели детские рисунки, а из динамиков лились задорные детские песенки. Театр всем составом отмечал день рождения молодой актрисы Ольги Кореневой. Она лишь недавно вышла из декрета, оставив годовалого ребенка с мамой, и очень сокрушалась, что во время беременности сильно поправилась, и теперь вот-вот проломит своим весом сцену, и вообще, ей теперь только детей пугать в роли злой колдуньи. Впрочем, Натан Борисович считал эти заявления всего лишь шутками – Олечка казалась ему воплощением молодости и здоровья, и уж напугать детей своим милым румяным личиком точно не могла.

Он первым поздравил именинницу, за ним обнимать и целовать девушку бросились остальные актрисы, и несколько приглашенных журналистов. Щелкали фотовспышки, под разноцветными прожекторами белоснежное платье Ольги переливалось всеми цветами радуги, и все казались такими счастливыми…

– А потом, на банкете, актрисы решили сделать Олечке сюрприз. – с трудом, словно через силу, произнес Борис Натанович. – Они смонтировали фильм – как провожали ее в декрет, как потом встретили… Такой милый ролик на пару минут. Показывали через проектор на задник сцены. Красиво так смотрелось – девушка уходит со сцены с большим животом, а потом она же появляется без животика… А Олечка вдруг разревелась. Горько так, как ребенок обиженный. Мы все ее утешать бросились, но…

Но помочь горю девушки подруги не могли. Она оплакивала свою потерянную фигуру. Никогда не отличавшаяся особой стройностью, за последние месяцы беременности она набрала сразу 29 кило, которые почти не ушли после родов. Наоборот, похоже, пару килограммов за год декрета еще и прибавились. И в результате на тех кадрах, где она была заснята с большим животом, девушка выглядела стройнее, чем во время выхода из декрета.

– И вот из-за этого она плакала. – с тоской проговорил режиссер. – Понимаете вы меня, Леночка? У нее была молодость, здоровье, ребеночек чудесный… А она рыдала из-за пары лишних кило! Мне никогда этого не понять, нет.

Режиссер сбегал в свой кабинет и принес подаренную кем-то большую бутылку «Хенесси», и бедную актрису начали просто отпаивать коньяком. Потом девушки в сопровождении журналистов куда-то убежали, мигом примчались обратно с костюмами разных героев, и и начали быстро забегать за кулисы и переодеваться, а потом устроили фотоссесию, пообещав, что снимки появятся во всех газетах и журналах. Олечка сначала не хотела сниматься, но тут ее ближайшая подруга Евгения Голдышева обняла ее и что-то горячо зашептала на ухо. Шептала она долго, и слезы на глазах именинницы потихоньку высохли, и скорбное выражение лица стало немного бодрее.

Через некоторое время Ольга как-то незаметно для окружающих покинула зал вместе с подругой, а когда вернулась, умывшаяся и посвежевшая, уже не плакала, а бурно радовалась празднику.

– Я так хотел узнать, что сказала ей Женечка. – доверчиво признался режиссер. – Поймите правильно, простое человеческое любопытство, конечно. Но я не узнал этого. Ни Женечка, ни Олечка мне ничего не сказали.

Он ненадолго задумался, потом продолжал рассказ.

Примерно неделю после дня рождения Ольга была в приподнятом настроении. Они с Евгенией постоянно о чем-то шушукались, весело смеялись, но не делились своим весельем ни с режиссерами, ни с другими актрисами. Даже их ближайшая подружка Тамара Рыкова пару дней злилась на секретничающих девушек. Но потом то ли ее посвятили в тайну, то ли она перестала ей интересоваться, но обида прошла, и троица вновь стала неразлучной.

Единственный же человек со стороны, который удостоился из доверия молодых актрис, был помощник главного режиссера Федор Иванычев. Этот немолодой грузный мужчина вообще пользовался любовью у молодых актрис, правда, лишь в роли доброго дедушки. Он приносил в театр целые сумки испеченных женой пирожков, вытирал слезы девушкам, которые ссорились с возлюбленными или с подругами, всегда заступался за них перед режиссерами, вытирал им носы и даже сопровождал на первые «свидания вслепую», так модные в век Интернета.

И на сей раз он явно был в курсе невинного женского секрета, но, как водится, не выдавал его, лишь хитро усмехаясь в седые усы.

– Как же не выдавал? – не выдержала я. – Даже после смерти Ольги?

Но никто не думал… – растерялся Борис Натанович. – У нее не было никаких болезней. Я спрашивал Федора об этом, и он поклялся, что Олечка не болела ничем. А назавтра Женечка умерла, прямо на сцене…

– И вы опять ничего не заподозрили?

– Леночка, да мы все подозревали все самое страшное. Федор почернел прямо. Но что мы знали?

Он вдруг прервался и, буквально делаясь ниже ростом, сказал:

– А ведь Федор сказал мне что-то… после женечкиной смерти. Что-то… дай Бог памяти… – он зажмурился, потом тихо произнес:

– «Если бы оно было опасно, я бы тоже умер. Я обещал не говорить, но теперь… Мне надо спросить.» И все. Я после смерти девочек еще не опомнился, и не обратил внимания на его слова…. А если бы обратил… Митенька, вы что-то знаете об этом деле? Если бы обратил внимание, Федора можно было бы спасти?

Он все всматривался в Митяя, ожидая ответа. Но тот молчал, опустив глаза. Я молчала тоже. Можно ли было спасти Федора? Увы, пока мы не знали ответа на этот вопрос.

– Борис Натанович, а с Тамарой Рыковой… все в порядке? – после неловкой паузы осторожно спросил Митяй.

– Слава Богу, вроде да. – всполошился режиссер. – Она после гибели девочек сразу заявление подала. Сказал, что не может здесь больше оставаться, в этих стенах. Я ее понимаю, ох, как понимаю! Театр – он же живой. У нас всех корневая система одна, она переплетена, спутана между собой. Как можно вырвать пару цветков и ждать, что сад не погибнет? А девочка молодая совсем, зачем ей находиться там, где началось умирание…

Митяй записал в мобильник телефон Тамары, и мы попрощались с погруженным в депрессию главным режиссером. На улицу мы вышли в самом мрачном расположении духа. Нам казалось, что театр в самом деле тяжко заболел и теперь умирает вслед за актрисами, вместе с потерявшим бодрость духа главным режиссером.

– Ну нет, мы найдем гада! – неизвестно кому погрозил кулаком Митяй.

– Кого? – тоскливо спросила я. – Зловредный микроб?

– Этот микроб кто-то выпустил в свет. Вот он и ответит.

В редакции на этот раз было немноголюдно. Дагния Лебедева, как обычно сидела на месте, но Дениса не было, и дверь редакторского кабинета была заперта.

– Лена, давай, дописывай про похищение Спиридонова, а я быстро сделаю текст про ТЮЗовских актрис. – скомандовал Митяй.

– А что там еще случилось? – заволновалась Дагния.

– Ты не знаешь, что случилось в ТЮЗе? – презрительно фыркнул Золотухин. – А еще уверяла, что дружишь с актерами, репорты с их мероприятий делала. Хороший же ты журналист.

– Я знаю о том, что две актрисы погибли! – вспыхнула Дагния. – Но это было давно, а что случилось сегодня?

– Уволились последние, оставшиеся в живых – мрачно сказал Митяй. – И выяснилось, что у погибших актрис и помрежа была какая-то общая страшная тайна.

– Ты еще хохмишь? – гневно воскликнула Дагния. – Для тебя гибель девушек – повод для тупых шуток?

– Какие уж тут шутки. – пожал плечами Митяй. – Была у них тайна, и нам надо узнать, что они скрывали. Вот у их общей подруги и узнаем.

Он набрал номер, который нам дал главреж. Долгое время из телефона раздавались лишь длинные гудки, затем откликнулся высокий девичий голосок:

– Слушаю!

– Тамара? – приятным низким голосом спросил Митяй. Когда он хотел, умел говорить очень даже вежливо. – Это Митяй Золотухин, вы ведь меня помните?

Девушка что-то быстро заговорила. Полностью расслышать ее речь я не могла, но вычленила главное – Митяя она помнила отлично.

– Да, я пишу серию материалов, вы правы… Нам надо встретиться. Да-да, я знаю, что в театре вы больше не работаете. Но я хотел поговорить с вами об Оле и Жене. Да, я знаю, их больше нет. Но поговорить надо! – он невольно повысил тон, но тут же сбавил обороты. – Ну что вы, Томочка, я на вас и не думал наезжать! Да, конечно, когда вам удобно, в любое время дня и ночи! Да, завтра, согласен. Да, приду, разумеется!

Он нажал отбой и вытер пот со лба.

– Ох, огонь-девчонка. Ладно, главное, она согласилась на встречу. Позвоню сейчас Стройкину, узнаю последние новости по врачу, и мы свободны.

Он набрал номер следователя и жизнерадостно спросил:

– Валера, есть новости по Спиридонову? Погоди, ты рядом? Ну конечно, заходи.

– Вот так, Ленка! – громко сказал он, с вызовом глядя на гордо выпрямленную спину Дагнии. – Ко мне следователь сам в редакцию приезжает, чтобы интервью дать. Не то, что некоторые, которые последних новостей не знают.

Следователь приехал буквально через пару минут. В кабинет он заходить не стал, лишь просунул голову в дверь и молча поманил Митяя пальцем. Тот неторопливо поднялся и вышел в коридор. Изнемогая от любопытства, я выскочила следом.

– Митька, в какие игры ты со мной играешь? – злобно зашипел Стройкин, едва за нами закрылась дверь кабинета.

– Ты о чем? – мы с Митяем синхронно выпучили на него глаза.

– Ты зачем поднял всю полицию на ноги? – уже чуть громче сказал следователь. – Ты хоть понимаешь, что за такое заявление мы тебя самого привлечь можем?

Я тут же вспомнила про мое заявление об отравлении Танечки, и смущенно опустила глаза. Но следующие слова Стройкина меня добили:

– Ты зачем заявил, что Спиридонова похитили? Я поднял на ноги кучу народу, мы допросили всю больницу… а сегодня он как ни в чем не бывало вышел на работу.