Текст книги "Одной звезды я повторяю имя…"

«Печальный румянец заката…»

 
Печальный румянец заката
Глядит сквозь кудрявые ели.
Душа моя грустью объята, —
В ней звуки любви отзвенели.
 
 
В ней тихо, так тихо-могильно,
Что сердце в безмолвии страждет, —
Так сильно, мучительно сильно
И песен и слез оно жаждет.
 

Август 1883

«Столица бредила в чаду своей тоски…»

 
Столица бредила в чаду своей тоски,
Гонясь за куплей и продажей.
Общественных карет болтливые звонки
Мешались с лязгом экипажей.
 
 
Движенью пестрому не виделось конца.
Ночные сумерки сползали,
И газовых рожков блестящие сердца
В зеркальных окнах трепетали.
 
 
Я шел рассеянно: аккорды суеты
Мой робкий слух не волновали,
И жадно мчались вдаль заветные мечты
На крыльях сумрачной печали.
 
 
Я видел серебро сверкающих озер,
Сережки вербы опушенной,
И серых деревень заплаканный простор,
И в бледной дали лес зеленый.
 
 
И веяло в лицо мне запахом полей,
Смущало сердце вдохновенье,
И ангел родины незлоTбивой моей
Мне в душу слал благословенье.
 

Октябрь 1884

Май

 
Бледный вечер весны и задумчив и тих,
Зарумянен вечерней зарею,
Грустно в окна глядит; и слагается стих,
И теснится мечта за мечтою.
 
 
Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,
Иль взгрустнулося мне о бывалом?
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.
 
 
Там, за душной чертою столичных громад,
На степях светозарной природы,
Звонко птицы поют, и плывет аромат,
И журчат сладкоструйные воды.
 
 
И дрожит под росою душистых полей
Бледный ландыш склоненным бокалом, —
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.
 
 
Дорогая моя! Если б встретиться нам
В звучном празднике юного мая —
И сиренью дышать, и внимать соловьям,
Мир любви и страстей обнимая!
 
 
О, как счастлив бы стал я любовью твоей,
Сколько грез в моем сердце усталом
Этот май-баловник, этот май-чародей
Разбудил бы своим опахалом!..
 

1 мая 1885

«Уснули и травы и волны…»

 
Уснули и травы и волны,
Уснули и чудному внемлют,
И статуи дремлют безмолвно,
Как призраки дремлют.
 
 
И полночь крылом утомленным
Трепещет легко и пугливо
По липам, по кленам зеленым,
По глади залива.
 
 
Сквозь ветки луна молодая
Бросает снопы позолоты,
Ревнивым лучом проникая
В прохладные гроты.
 
 
И бродят в серебрянном мраке
Толпою стыдливые грезы,
Роняя на сонные маки
Прозрачные слезы.
 
 
Заслушалась роза тюльпана,
Жасмин приклонился к лилее,
И эхо задумалось странно
В душистой аллее.
 

19 июня 1885

«Не правда ль, всё дышало прозой…»

 
Не правда ль, всё дышало прозой,
Когда сходились мы с тобой?
Нам соловьи, пленившись розой,
Не пели гимны в тьме ночной.
 
 
И друг влюбленных – месяц ясный —
Нам не светил в вечерний час,
И ночь дремотой сладострастной
Не убаюкивала нас.
 
 
А посмотри – в какие речи,
В какие краски я облек
И наши будничные встречи,
И наш укромный уголок!..
 
 
В них белопенные каскады
Шумят, свергаяся с холма;
В них гроты, полные прохлады,
И золотые терема.
 
 
В них ты – блистательная фея;
В них я – восторженный боец —
Тебя спасаю от злодея
И торжествую наконец.
 

Июнь 1885

«Звезды ясные, звезды прекрасные…»

 
Звезды ясные, звезды прекрасные
Нашептали цветам сказки чудные,
Лепестки улыбнулись атласные,
Задрожали листы изумрудные.
 
 
И цветы, опьяненные росами,
Рассказали ветрам сказки нежные, —
И распели их ветры мятежные
Над землей, над волной, над утесами.
 
 
И земля, под весенними ласками
Наряжаяся тканью зеленою,
Переполнила звездными сказками
Мою душу, безумно влюбленную.
 
 
И теперь, в эти дни многотрудные,
В эти темные ночи ненастные,
Отдаю я вам, звезды прекрасные,
Ваши сказки задумчиво-чудные!..
 

Декабрь 1885

Два мира

 
Там белых фей живые хороводы,
Луна, любовь, признанье и мечты,
А здесь – борьба за призраки свободы,
Здесь горький плач и стоны нищеты!
 
 
Там – свет небес и радужен и мирен,
Там в храмах луч негаснущей зари.
А здесь – ряды развенчанных кумирен,
Потухшие безмолвно алтари…
 
 
То край певцов, возвышенных как боги,
То мир чудес, любви и красоты…
Здесь – злобный мир безумья и тревоги,
Певцов борьбы, тоски и суеты…
 

7 апреля 1886

Небо и море

 
Ты – небо темное в светилах,
Я – море темное. Взгляни:
Как мертвецов в сырых могилах,
Я хороню твои огни.
 
 
Но если ты румяным утром
Опять окрасишься в зарю,
Я эти волны перламутром
И бирюзою озарю.
 
 
И если ты суровой тучей
Нахмуришь гневную лазурь,
Я подыму свой вал кипучий
И понесусь навстречу бурь…
 

3 июня 1886

Призрак

 
Как сторож чуткий и бессменный —
Во мраке ночи, в блеске дня, —
Какой-то призрак неизменный
Везде преследует меня.
 
 
Следит ревнивыми очами
В святом затишье, в шуме гроз
И беспокойными речами
Перебивает шепот грез.
 
 
Иль вслед беззвучною стопою
Бредет остывшим мертвецом
И машет ризой гробовою
Над разгоревшимся лицом.
 
 
Иль, грустью душу наполняя,
Молящим голосом зовет
Под сень неведомого края,
В иную жизнь, в иной народ.
 
 
Ищу ли в жизни наслаждений,
Бегу ль в святилище мечты —
Всё тот же облик бледной тени.
Всё те же смутные черты.
 
 
Кто ты, мой друг, мой гость незваный, —
Жилец эфира иль земли?
От духа горного создаTнный
Иль зародившийся в пыли?
 
 
Куда влечешь ты: к жизни стройной
Или в мятущийся хаос?
И что ты хочешь, беспокойный, —
Молитв, проклятий или слез?!
 

1886

«Под напев молитв пасхальных…»

 
Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов
К нам летит весна из дальних,
Из полуденных краев.
 
 
В зеленеющем уборе
Млеют темные леса.
Небо блещет – точно море,
Море – точно небеса.
 
 
Сосны в бархате зеленом,
И душистая смола
По чешуйчатым колоннам
Янтарями потекла.
 
 
И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылым мотыльком!
 

1887

«Шумят леса тенистые…»

 
Шумят леса тенистые,
Тенистые, душистые,
Свои оковы льдистые
Разрушила волна.
 
 
Пришла она, желанная,
Пришла благоуханная,
Из света дня сотканная
Волшебница-весна!
 
 
Полночи мгла прозрачная
Свивает грезы мрачные.
Свежа, как ложе брачное,
Зеленая трава.
 
 
И звезды блещут взорами,
Мигая в небе хорами,
Над синими озерами,
Как слезы божества.
 
 
Повсюду пробуждение,
Любовь и вдохновение,
Задумчивое пение,
Повсюду блеск и шум.
 
 
И песня сердца страстная
Тебе, моя прекрасная,
Всесильная, всевластная
Царица светлых дум!
 

1887

«Печально верба наклоняла…»

 
Печально верба наклоняла
Зеленый локон свой к пруду;
Земля в томленьи изнывала,
Ждала вечернюю звезду.
 
 
Сияло небо необъятно,
И в нем, как стая легких снов,
Скользили розовые пятна
Завечеревших облаков.
 
 
Молчал я, полн любви и муки,
В моей душе, как облака,
Роились сны, теснились звуки
И пела смутная тоска.
 
 
И мне хотелось в то мгновенье
Живою песнью воскресить
Все перешедшее в забвенье
И незабвенное забыть!..
 

1887

«Блуждая в мире лжи и прозы…»

 
Блуждая в мире лжи и прозы,
Люблю я тайны божества:
И гармонические грезы,
И музыкальные слова.
 
 
Люблю, устав от дум заботы,
От пыток буднечных минут,
Уйти в лазоревые гроты
Моих фантазий и причуд.
 
 
Там все, как в юности, беспечно,
Там все готово для меня —
Заря, не гаснущая вечно,
И зной тропического дня.
 
 
Так, после битв, исполнен дремы,
С улыбкой счастья на устах,
В благоуханные гаремы
Идет усталый падишах.
 

1887

У печки

 
На огонь смотрю я в печку:
Золотые города,
Мост чрез огненную речку —
Исчезают без следа.
 
 
И на месте ярко-алых,
Золоченых теремов —
Лес из пламенных кораллов
Блещет искрами стволов.
 
 
Чудный лес недолог, скоро
Распадется он во прах,
И откроется для взора
Степь в рассыпчатых огнях.
 
 
Но и пурпур степи знойной
Догорит и отцветет.
Мрак угрюмый и спокойный
Своды печки обовьет.
 
 
Как в пустом, забытом доме,
В дымном царстве душной мглы
Ничего не станет, кроме
Угля, пепла и золы.
 

Январь 1888

Стансы

 
И наши дни когда-нибудь века
Страницами истории закроют.
А что в них есть? Бессилье и тоска.
Не ведают, что рушат и что строят!
 
 
Слепая страсть, волнуяся живет,
А мысль – в тиши лениво прозябает.
И все мы ждем от будничных забот,
Чего-то ждем… Чего? Никто не знает!
 
 
А дни идут… На мертвое «вчера»
Воскресшее «сегодня» так похоже!
И те же сын, и тех же чувств игра,
И те же мы, и солнце в небе то же!..
 

Октябрь 1888

«Была ль то песнь, рожденная мечтою…»

 
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта, —
Не знаю я, но в этот миг со мною
Роднилися добро и красота.
 
 
От светлых дум сомненья исчезали,
Как легкий дым от гаснущей золы;
Я был далек от сумрачной печали,
От злых обид и дерзостной хулы.
 
 
Я мир любил, и был любим я миром;
Тая в душе неугасимый свет,
Я в бездне бездн носился по эфирам,
С толпою звезд, за сонмищем планет.
 
 
И видел я пленительные тайны
Бессмертного, божественного сна…
Я постигал, что зло и смерть случайны,
А жизнь с добром – и вечна и сильна.
 
 
Я ликовал смущенною душою,
И жар молитв сжигал мои уста…
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта?..
 

1888

Не отходи от меня

 
Не отходи от меня,
Пой или смейся со мною
Ранним сиянием дня,
Поздней зарею!
 
 
Пусть истерзала печаль
Сердце твое молодое,
Слез нам, как счастья, не жаль,
Вспомним былое!
 
 
В прошлом борьба и недуг
Веют забытой весною.
Не отходи, милый друг,
Смейся со мною!
 
 
В сердце тревогу смири,
С новой весною воскресни.
Пой! За сияньем зари —
Счастье и песни!
 
 
Если ж, весну схороня,
Счастье от зависти спрячем,
Не отходи от меня,
Вместе заплачем!
 
 
Не отходи от меня,
Пой или смейся со мною,
Пусть же сияние дня
Длится зарею!..
 

1888

Мечта

 
Дрожит ли зыбь сребристого ручья,
Сверкает ли вечерняя зарница,
Шумит ли лес иль песня соловья
Гремит в кустах – везде мечта моя
Найдет приют, как властная царица.
 
 
Она живет с природой заодно;
Она в ручье купается наядой,
И ложе ей – из мхов цветущих дно…
Ей всё любить, ей всё понять дано,
Чтоб пролететь мгновенною усладой.
 
 
Чтобы на миг блеснуть в душе моей
И озарить улыбкой суеверной
Холодный мрак моих печальных дней,
Чтоб исцелить минутный яд страстей
И скрасить жизнь красою лицемерной.
 

4 мая 1889

«Стало скучно тебе…»

 
Стало скучно тебе —
Что же надобно?
Ветер плачет в трубе,
Плачет жалобно.
 
 
Грустно свечка горит
Одинокая;
В окна полночь глядит
Черноокая.
 
 
На дворе сентябрем
Веет холодом;
Сыплет желтым листом,
Точно золотом.
 
 
Встал туман над рекой
Белой дымкою —
Сны снесет он с собой
Невидимкою.
 
 
Ветер буйный в трубе
Плачет жалобно.
Скучно мне и тебе —
Что ж нам надобно?
 

31 августа 1889

«Усталое сердце не жаждет…»

 
Усталое сердце не жаждет
Привычной любви бытия…
Зачем же так ропщет и страждет
Бессонная память моя?
 
 
Опять позабытые речи
Невольно твержу наизусть,
Былые и лица и встречи
Мечтой вызывают мне грусть.
 
 
Язвят неразумные ссоры,
Ошибки былого и зло, —
Все то, что туманило взоры,
Что душу мучительно жгло.
 
 
И сетует память тревожно,
И грустно до боли уму
За то, что забыть невозможно
Былого холодную тьму.
 
 
И смутно в душе без участья,
И рад бы отдать навсегда
За миг возвращенного счастья
Грядущей печали года.
 

1890

«Мы любим, кажется, друг друга…»

 
Мы любим, кажется, друг друга,
Но отчего же иногда
От нежных слов, как от недуга,
Бежим, исполнены стыда?
 
 
Зачем, привыкшие к злословью,
Друг друга любим мы терзать?
Ужель, кипя одной любовью,
Должны два сердца враждовать?
 

Сентябрь 1891

«Мы – поздние певцы: мир, злой и обветшалый…»

 
Мы – поздние певцы: мир, злой и обветшалый,
Остави только то для нас,
О чем не грезил он, что проклинал, усталый,
Стремяся рухнуть каждый час.
 
 
Что пламенно любил – он выразил невольно
В созданиях искусств и в фолиантах книг.
А нам оставил то, что сбросил добровольно
С своих заржавленных вериг.
 
 
И грустно мы поем, толпа певцов печальных,
И прах его цепей венчаем вязью роз, —
Но поздние мечты бледней первоначальных,
А грозы поздние – ужасней первых гроз…
 

1891

«Я сидел у окна, я смотрел в полутьму…»

 
Я сидел у окна, я смотрел в полутьму,
В задремавший, росою обрызганный сад;
Я смотрел, как, зеленых ветвей бахрому
Наклоняя, березы безмолвно грустят,
 
 
Как чуть зыблились маковки трепетных верб,
И как в бледной, далекой лазури небес
Выплывал и яснел грустный месяца серп,
Наполняя мне сердце игрою чудес.
 
 
Я сидел у окна и смотрел в полутьму,
И не знаю – взгрустнулося мне почему,
И не знаю – зачем непонятный восторг
Из мятежного сердца созвучья исторг.
 

1891

Утешение

 
Всё хорошо на свете, милый друг, —
Всё хорошо, пленительно и ясно.
Борьба страстей, пороки и недуг
Промчатся сном, волнующимся страстно.
 
 
Но светлый мир прекраснее борьбы,
И жизнь сильней порока и печали.
Недаром же на ранние гробы
И грешники слезу свою роняли.
 
 
Недаром же раскаянья томят,
И мучают нас совести укоры,
И памяти безжизненные взоры
На прошлое так жизненно глядят.
 

30 августа 1892

После грозы

 
Остывает запад розовый,
Ночь увлажнена дождем.
Пахнет почкою березовой,
Мокрым щебнем и песком.
 
 
Пронеслась гроза над рощею,
Поднялся́ туман с равнин,
И дрожит листвою тощею
Мрак испуганных вершин.
 
 
Спит и бредит полночь вешняя,
Робким холодом дыша.
После бурь весна безгрешнее,
Как влюбленная душа.
 
 
Вспышкой жизнь ее сказалася,
Ей любить пришла пора.
Засмеялась, разрыдалася
И умолкла до утра!..
 

1892

Папоротник

 
Не обольстительные краски,
Но твой причудливый узор
Невольно привлекает взор:
Не мудрецы ль арабской сказки
Тебя соткали в свой шатер?
Твоих воздушных очертаний
Неуловимая краса
Полна таинственных сказаний,
Как золотые небеса.
Кто посвятил мечты отчизне,
Кто цвета ждал и не расцвел,
Кто был обманут в бледной жизни —
В тебе сочувствие нашел!..
 

1892

«На волне колокольного звона…»

 
На волне колокольного звона
К нам плывет голубая весна
И на землю из божьего лона
Сыплет щедрой рукой семена.
 
 
Проходя по долине, по роще,
Ясным солнцем роняет свой взор
И лучом отогретые мощи
Одевает в зеленый убор.
 
 
Точно после болезни тяжелой,
Воскресает природа от сна,
И дарит всех улыбкой веселой
Золотая, как утро, весна.
 
 
Ах, когда б до небесного лона
Мог найти очарованный путь, —
На волне колокольного звона
В голубых небесах потонуть!..
 

1892

Предчувствие

 
Я знаю, кто за мной следит беззвучной тенью,
Кто дышит холодом в горячее лицо,
И учит робкий дух тяжелому смятенью,
И сторожит мое беспечное крыльцо.
 
 
Я знаю, почему с тоскою и любовью
Ты смотришь на мои поблекшие черты;
И знаю, кто порой, приникнув к изголовью,
Мучительно поет про славу и цветы.
 
 
Я знаю, почему, когда огонь вечерний
Нам зажигать пора, смолкаю и грущу,
И с каждым вечером нежней и суеверней
Знакомую звезду я на небе ищу.
 
 
Я знаю, почему во мраке сновиденья
Разгадку тайную грядущего ловлю…
Мне страшно!.. Я молю продлить мои волненья!
Мне страшно потому, что жизнь еще люблю!
 

Август 1893

Идол

 
Из камня создал я кумира,
И с ароматами кадил
Я все дары земного мира
У ног бесчувственных сложил.
 
 
В часы тоски ему я выдал
Все, чем кощунственно грешил,
Но был к мольбам безмолвен идол
И скорбь души не усладил.
 
 
Он принимал мои молитвы,
И фимиамы, и цветы,
Не усмиряя дерзкой битвы
На играх шумной суеты.
 
 
Больнее жгли меня страданья,
Чернее хмурилися дни,
И в горький час негодованья
Я перед ним задул огни;
 
 
Сорвал убор с него блестящий,
Цветы и жертвы разметал, —
И прахом жизни настоящей
Его бессмертие назвал…
 
 
И что ж! Едва холодный камень
Разбил я в мертвые куски —
Как в нем зажег и жизнь, и пламень
Моей озлобленной тоски!..
 

1893

«Как стучит уныло маятник…»

 
Как стучит уныло маятник,
Как темно горит свеча;
Как рука твоя дрожащая
Беспокойно горяча!
 
 
Очи ясные потуплены,
Грустно никнет голова,
И в устах твоих прощальные
Не домолвлены слова.
 
 
Под окном шумят и мечутся
Ветки кленов и берез…
Без улыбок мы встречалися
И расстанемся без слез.
 
 
Только что-то не досказано
В наших думах роковых,
Только сердцу несогретому
Жаль до боли дней былых.
 
 
Ум ли ищет оправдания,
Сердце ль памятью живет
И за смутное грядущее
Прошлых мук не отдает?
 
 
Или две души страдающих,
Озарив любовью даль,
Лучезарным упованием
Могут сделать и печаль?
 

1893

«Мне кажется порой, во мне страдает кто-то…»

 
Мне кажется порой, во мне страдает кто-то,
Другой – отзывчивый, другой такой же я,
И у него, как у меня, забота,
И у него любовь к волненьям бытия.
 
 
Он часто мне дает ответы на вопросы,
Которые меня смущают, как разлад,
В котором рои дум, как волны об утесы,
Разбитыми бегут, отпрянувши назад.
 
 
Но я не раб его, и он не мой властитель,
Он только часть меня, я – только часть его.
Он страшен и любим, как демон и хранитель,
И я в бессилии погас бы без него.
 
 
В его очах – гроза, в его дыханьи – нега,
Он робок, как дитя, и властен, как творец.
Он также, как и я, он – Альфа и Омега,
Он мудрость и любовь! Начало и конец!
 

Май 1894

Тише, муза!

 
Тише, Муза! Мы в потемках —
Между грязи, на обломках
Обесславленной земли.
Вкруг болота, мхи и елки…
Тише, Муза! Слышишь, волки
Воют жалобно вдали?
 
 
Мы озябли, мы устали,
Сердце грезы истерзали,
Путь наш долог и уныл.
Нет огней, знакомых взору,
Лишь вблизи по косогору
Ряд темнеющих могил.
 
 
Где же край обетованный,
Путь лучистый, путь желанный,
Мир восторженных прикрас?
Не того с тобой мы ждали,
Как поутру без печали
Повстречались в добрый час!
 
 
Ты любить еще умела,
Ты так нежно песни пела,
В даль волшебную влекла;
И пред нашими очами
Вся сквозящая лучами
Золотилась полумгла.
 
 
Нам цветы нежней дышали,
И о славе лепетали
Водометы и ключи.
А теперь – теперь в потемках,
На поруганных обломках,
Муза, плачь или молчи!..
 

24 июня 1895

«В ее душе разлад…»

 
В ее душе разлад,
Печаль в ее мечтах;
Кому же нежный взгляд,
Улыбка на устах?
 
 
Все ждет и ждет она —
Неведомо кого;
И в час, когда грустна, —
Не знает отчего.
 
 
Вчера, когда закат,
Алея, догорал,
И на больничный сад
Прозрачный саван ткал,
 
 
Как лилия бледна,
Блуждая в полусне,
Запела песнь она
В решетчатом окне.
 
 
Та песнь была не песнь,
А слезы или кровь,
Ужасна, как болезнь,
И знойна, как любовь.
 

Ноябрь 1895

Два гения

 
Их в мире два, они – как братья,
Как два родные близнеца,
Друг друга заключив в объятья,
Живут и мыслят без конца.
 
 
Один мечтает – сильный духом
И гордый пламенным умом.
Он преклонился чутким слухом
Перед небесным алтарем.
 
 
Внимая чудному глаголу
И райским силам в вышине,
Он, как земному произволу,
Не хочет покориться мне.
 
 
Другой – для тайных наслаждений
И для лобзаний призван в мир.
Его страшит небесный гений;
Он – мой палач и мой вампир.
 
 
Они ведут свой спор старинный,
Кому из них торжествовать;
Один раскроет свиток длинный,
Чтоб все былое прочитать.
 
 
Читает гибельные строки,
Темнит чело и взоры грусть;
Он все: тоску мою, пороки —
Как песни знает наизусть.
 
 
И все готов простить за нежный
Миг покаянья моего…
Другой – холодный и мятежный —
Глядит, как демон, на него.
 
 
Он не прощает, не трепещет,
Язвит упреками в тиши
И в дикой злобе рукоплещет
Терзанью позднему души.
 

<1896>

Лето

 
Июнь. Пронизан мрак полночный
Душистым запахом теплиц.
Спадает яблонь цвет молочный,
Мерцают отблески зарниц.
 
 
Над полем жаворонок вьется,
Во ржи синеют васильки,
И солнце весело смеется
В прозрачном зеркале реки.
 
 
Светло и радостно и пышно!
Повсюду зной и жизнь и цвет…
Но соловья уже не слышно,
И гуще ночи полусвет.
 
 
Прекрасно в солнечном июне,
Но зноем мы утомлены…
Прекрасней было накануне —
Душистым маем – в дни весны!
 
 
Тогда звучней журчали воды,
Перекликаясь с соловьем,
И краски юные природы
Сияли новым торжеством.
 
 
Тогда по саду негустому
Бродили сны, восторги, лень…
Теперь тропинка гуще к дому,
Но там – раздумье целый день.
 
 
И с первым цветом опадает
Мечта – весны моей звено…
Так все светлей, что обещает,
И все темней, что свершено!..
 

Январь 1896

«Пел соловей, цветы благоухали…»

 
Пел соловей, цветы благоухали.
Зеленый май, смеясь, шумел кругом.
На небесах, как на остывшей стали
Алеет кровь, – алел закат огнем.
 
 
Он был один, он – юноша влюбленный,
Вступивший в жизнь, как в роковую дверь,
И он летел, мечтою окрыленной
К ней, только к ней, – и раньше и теперь.
 
 
И мир пред ним таинственным владыкой
Лежал у ног, сиял со всех сторон,
Насыщенный весь полночью безликой
И сладкою весною напоен.
 
 
Он ждал ее, в своей разлуке скорбной,
Весь счастие, весь трепет и мечта…
А эта ночь, как сфинкс женоподобный,
Темнила взор и жгла его уста.
 

Май 1897

Вечерний чай

 
Гроза прошла. В обрывках туч
Уже горит вечерний луч
Кудрявым заревом… Левкоев
Душистей сладкий аромат.
У дачных сумрачных покоев
Открыты окна в мокрый сад.
 
 
Балкон под влажной парусиной
Еще пустынен, хоть на нем
Накрыт для чая стол, кругом
В живых цветах… Меж тем в гостинной
От ранних свечек блеск скользит…
Раскрыт пюпитр, рояль звучит.
 
 
И бурно льется музыкальный
Этюд. В саду же на песке,
Играют дети в бильбоке,
И шар, как маятник печальный,
Вперед качаясь и назад,
Ложится в лузу невпопад.
 
 
Темнеет в мягкой сени сада,
А на балконе – самовар
Еще всё медлит. Летний жар
Остыл. Вечерняя прохлада
Ко сну смежила цвет гвоздик
И листья клевера… Поник
 
 
И замер сад. Скрипит калитка,
Звучат живые голоса.
Раздался визг веселый пса,
 
 
Бегущего навстречу прытко
Толпе нарядной… Говор, смех…
 
 
Непринужденны все и бойки.
Фасоны платьев модной кройки,
И лица – радостны у всех.
Блеснула лампа на балконе,
И самовар внесен… Слыхать,
Как людям стали отвечать
Стаканы в мягком перезвоне…
 
 
Свет в сад упал. Деревьев сень
Чертит и движет по аллее
Свою обманчивую тень.
Стал разговор еще живее,
Еще наивней юный смех
Среди безоблачных утех.
 
 
О, здесь, конечно, есть влюбленный,
И есть влюбленная. Чете
Смеется даже сад зеленый
В своей неверной темноте!
 
 
Здесь дышит все кануном счастья,
И, может быть, когда-нибудь,
Тогда, как черное ненастье
Заворожит счастливцам путь, —
 
 
Им будет радостным виденьем
Казаться улетевший рай,
Балкон с вечерним освещеньем
И запоздалый этот чай.
 

Июнь 1898

В конце сентября

 
Как будто поцелуй горячий
Деревья пламенем обжег;
Один, перед пустынной дачей,
Дворовый пес, грустя, прилег.
 
 
Листва осыпала дорожки,
И позабытая метла
Покорно дремлет у сторожки,
Где в кучу мусор намела.
 
 
Всё облетело, всё поблекло,
Поник обветрившийся сад…
Сквозь отуманенные стекла
Билеты бельмами торчат.
 
 
Где прежде был в мажорном тоне
Веселый смех и разговор,
Петух горланит на балконе
И жадно разгребает сор.
 
 
И лишь, склонясь к цветам увялым,
Глядит вербены алый цвет
В раздумье тихом и усталом,
Как мелонхолик юных лет…
 

Сентябрь 1898