Текст книги "Одной звезды я повторяю имя…"

«Не утешай меня в моей святой печали…»

 
Не утешай меня в моей святой печали,
Зари былых надежд она – последний луч,
Последний звук молитв, что в юности звучали,
               Заветных слез последний ключ.
Как бледная луна румяный день сменяет
И на уснувший мир струит холодный свет,
Так страстная печаль свой мертвый луч роняет
               В ту грудь, где солнца веры нет.
Кумиры прошлого развенчаны без страха,
Грядущее темно, как море пред грозой,
И род людской стоит меж гробом, полным праха,
               И колыбелию пустой.
И если б в наши дни поэт не ждал святыни,
Не изнывал по ней, не замирал от мук, —
Тогда последний луч погас бы над пустыней,
               Последний замер бы в ней звук!..
 

1885

«Нет муки сладострастней и больней…»

 
Нет муки сладострастней и больней,
Нет ядовитей ласки, жгучей жала,
Чем боль души, которая устала
И спит в гробу усталости своей.
 
 
Бессильная, она судьбы сильней.
Кристальным льдом отрава мысли стала.
Разрешена в совзвучии финала
Мелодия безумий и страстей.
 
 
Закрыв глаза, она меж сном и явью
Лежит, бесстрастна к славе и бесславью,
И смерть сама не в силах ей грозить.
 
 
Когда до срока сердце отстрадало.
Всей вечности могилы будет мало,
Чтоб горечь краткой жизни усыпить.
 

«Напрасно над собой я делаю усилья…»

 
Напрасно над собой я делаю усилья,
Чтобы с души стряхнуть печали тяжкий гнет.
Нет, не проходят дни унынья и бессилья,
Прилив отчаянья растет.
 
 
Без образов, как дым, плывут мои страданья,
Беззвучно, как туман, гнетет меня тоска,
Не стало слез в глазах, в груди – негодованья.
Как смерть, печаль моя тяжка.
 
 
И сам я не пойму, зачем, для чьей забавы
Ряжу ее теперь в цветной убор стихов.
Ужель страданьями гордиться я готов?
Ужель взамен я жажду славы?
 
 
Как радости людей и скорби их смешны.
Забвенья! Сумрака! Безлюдья! Тишины!..
 

1885

Ноктюрн

 
Полночь бьет… Заснуть пора…
Отчего-то страшно спать.
С другом, что ли, до утра
Вслух теперь бы помечтать.
 
 
Вспомнить счастье детских лет,
Детства ясную печаль…
Ах, на свете друга нет,
И что нет его, не жаль!
 
 
Если души всех людей
Таковы, как и моя,
Не хочу иметь друзей,
Не могу быть другом я.
 
 
Никого я не люблю,
Все мне чужды, чужд я всем,
Ни о ком я не скорблю
И не радуюсь ни с кем.
 
 
Есть слова… Я все их знал.
От высоких слов не раз
Я скорбел и ликовал,
Даже слезы лил подчас.
 
 
Но устал я лепетать
Звучный лепет детских дней.
Полночь бьет… Мне страшно спать,
А не спать еще страшней…
 

1885

«Еще я не люблю, – но, как восток зарею…»

 
Еще я не люблю, – но, как восток зарею
Уже душа моя печалью занялась,
И предрассветною, стыдливою звездою
Надежда робко в ней зажглась.
 
 
Еще я не люблю, – но на тебя невольно,
С чего б ни начинал, свожу я разговор,
И сам не знаю я, отрадно мне иль больно
Встречать задумчивой твой взор.
 
 
Еще я не люблю, – но полный тайны сладкой,
Не так, как до сих пор, гляжу на божий свет.
Еще я не люблю, – но уж томлюсь загадкой:
Ты друг, полюбишь или нет?
 

«Заветное сбылось. Я одинок…»

 
Заветное сбылось. Я одинок,
Переболел и дружбой и любовью.
Забыл – и рад забвенью, как здоровью,
И новым днем окрашен мой восток.
 
 
Заря! Заря! Проснувшийся поток
Мне голос шлет, подобный славословью.
Лазурь блестит нетронутою новью,
И солнце в ней – единственный цветок.
 
 
Сегодня праздник. Примиренный дух
Прощается с пережитой невзгодой.
 
 
Сегодня праздник. Просветленный дух
Встречается с постигнутой природой.
 
 
Сегодня праздник. Возрожденный дух
Венчается с небесною свободой.
 

«Как сон, пройдут дела и помыслы людей…»

 
Как сон, пройдут дела и помыслы людей.
Забудется герой, истлеет мавзолей,
               И вместе в общий прах сольются.
И мудрость, и любовь, и знанья, и права,
Как с аспидной доски ненужные слова,
               Рукой неведомой сотрутся.
 
 
И уж не те слова под тою же рукой —
Далёко от земли, застывшей и немой, —
               Возникнут вновь загадкой бледной.
И снова свет блеснет, чтоб стать добычей тьмы,
И кто-то будет жить не так, как жили мы,
               Но так, как мы, умрет бесследно.
 
 
И невозможно нам предвидеть и понять,
В какие формы дух оденется опять,
               В каких созданьях воплотится.
Быть может, из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь…
               Но есть одно, что повторится.
 
 
Лишь то, что мы теперь считаем праздным сном —
Тоска неясная о чем-то неземном,
               Куда-то смутные стремленья,
Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет
И жажда жгучая святынь, которых нет, —
               Одно лишь это чуждо тленья.
 
 
В каких бы образах и где бы средь миров
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,
               Какие б существа ни жили, —
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
               Грустя душой, как мы грустили.
 
 
И потому не тот бессмертен на земле,
Кто превзошел других в добре или во зле,
               Кто славы хрупкие скрижали
Наполнил повестью, бесцельною, как сон,
Пред кем толпы людей – такой же прах, как он, —
Благоговели иль дрожали, —
 
 
Но всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли
Какой-то новый мир мерещился вдали —
               Несуществующий и вечный,
Кто цели неземной так жаждал и страдал,
Что силой жажды сам мираж себе создал.
               Среди пустыни бесконечной.
 

<1887>

Октавы

1

 
Окончена борьба. Пустая спит арена,
Бойцы лежат в земле, и на земле – их стяг.
Как ветром по скалам разбрызганная пена,
Разбиты их мечты. Погас надежд маяк.
Смотрите: что ни день, то новая измена.
Внемлите: что ни день, смеется громче враг.
Он прав: история нам снова доказала,
Что злобный произвол сильнее идеала…
 

2

 
Но где же наша скорбь? Ужель, победный клик
Заслышавши врага, мы сами замолчали?
Где клятвы гордые, негодованья крик?
Где слезы о друзьях, что честно в битве пали?
Я плачу оттого, что высох слез родник,
Моя печаль о том, что нет в душе печали!
Друзья погибшие! Скорее, чем в гробах,
Истлели вы у нас в забывчивых сердцах!
 

3

 
Нет счета тем гробам… Пусть жатвою цветущей
Взойдет кровавый сев для будущих времен,
Но нам позор и скорбь! Чредой, всегда растущей,
Несли их мимо нас, а мы вкушали сон.
Как житель улицы, на кладбище ведущей,
Бесстрастно слушали мы погребальный звон.
Все лучшие – в земле. Вот отчего из праха
Подняться нам нельзя и враг не знает страха.
 

4

 
О, если бы одни изменники меж нами
Позорно предали минувших дней завет!
Мы все их предаем! Неслышными волнами
Нас всех относит жизнь от веры прежних лет,
От гордых помыслов. Так, нагружен рабами,
Уходит в океан невольничий корвет.
Родные берега едва видны, и вскоре
Их не видать совсем – кругом лазурь и море.
 

5

 
Но нужды нет рабам, что злоба жадных глаз
Всегда следит за их толпою безоружной.
Им роздано вино, им дали звучный таз,
И палуба дрожит под топот пляски дружной.
Кто б знал, увидев их веселье напоказ,
То радость или скорбь под радостью наружной?
Так я гляжу вокруг, печален и суров:
Что значит в наши дни блеск зрелищ и пиров?
 

6

 
Вблизи святых руин недавнего былого,
Спеша, устроили мы суетный базар.
Где смолк предсмертный стон, там жизнь
                                                        взыграла снова,
Где умирал герой, там тешится фигляр.
Где вопиял призыв пророческого слова,
Продажный клеветник свой расточает жар.
Певцы поют цветы, а ложные пророки
Нас погружают в сон – увы – без них глубокий!
 

7

 
О песня грустная! В годину мрака будь
Живым лучом хоть ты, мерцанью звезд подобным.
Отвагой прежнею зажги больную грудь,
Угрозою явись ликующим и злобным,
Что край родной забыл, – ты, песня, не забудь!
Развратный пир смути молением надгробным.
Как бледная луна, – средь ночи говори,
Что солнце где-то есть, что будет час зари!
 

<1888>

Над могилой В. Гаршина

 
Ты грустно прожил жизнь. Больная совесть века
Тебя отметила глашатаем своим;
В дни злобы ты любил людей и человека
И жаждал веровать, безверием томим.
Но слишком был глубок родник твоей печали;
Ты изнемог душой, правдивейший из нас, —
И струны порвались, рыданья отзвучали…
В безвременье ты жил, безвременно угас!
 
 
Я ничего не знал прекрасней и печальней
Лучистых глаз твоих и бледного чела,
Как будто для тебя земная жизнь была
Тоской по родине недостижимо-дальней.
И творчество твое, и красота лица
В одну гармонию слились с твоей судьбою,
И жребий твой похож, до страшного конца,
На грустный вымысел, рассказанный тобою.
 
 
И ты ушел от нас, как тот певец больной,
У славы отнятый могилы дуновеньем;
Как буря, смерть прошла над нашим поколеньем,
Вершины все скосив завистливой рукой.
Чья совесть глубже всех за нашу ложь болела,
Те дольше не могли меж нами жизнь влачить,
А мы живем во тьме, и тьма нас одолела…
Без вас нам тяжело, без вас нам стыдно жить!
 

1888

Ложь и правда

 
Давно я перестал словам и мыслям верить.
На всем, что двойственным сознаньем рождено,
Сомнение горит, как чумное пятно.
Не может мысль не лгать, язык – не лицемерить.
 
 
Но как словам лжеца, прошептанным во сне,
Я верю лепету объятой сном природы,
И речи мудрецов того не скажут мне,
Что говорят без слов деревья, камни, воды.
 
 
И ты, мой друг, и ты, кто для меня была
Последней правдою живой, и ты лгала,
И я оплакивал последнюю потерю.
 
 
Теперь твои слова равны словам другим.
И все ж глаза горят лучом, земле чужим,
Тебе и мне чужим, горят – и я им верю.
 

1893

Любовь к ближнему

 
Любить других, как самого себя…
Но сам себя презреньем я караю.
Какой-то сон божественный любя,
В себе и ложь и правду презираю.
 
 
И если человека я любил,
То лишь в надежде смутной и чудесной
Найти в другом луч истины небесной,
Невинность сердца, мыслей чистых пыл.
 
 
Но каждый раз, очнувшись от мечтаний,
В чужой душе все глубже и ясней
Я прозревал клеймо своих страстей,
 
 
Свою же ложь, позор своих страданий.
И всех людей, равно за всех скорбя,
Я не люблю, как самого себя.
 

1893

Молитва

 
Прости мне, Боже, вздох усталости.
               Я изнемог
От грусти, от любви, от жалости,
               От ста дорог.
 
 
У моря, средь песка прибрежного,
               Вот я упал —
И жду прилива неизбежного,
               И ждать устал.
 
 
Яви же благость мне безмерную
               И в этот час
Дай увидать звезду вечернюю
               В последний раз.
 
 
Ее лучу, всегда любимому,
               Скажу «прости»
И покорюсь неотвратимому,
               Усну в пути.
 

Вечерняя песня

 
               На том берегу наше солнце зайдет,
Устав по лазури чертить огневую дугу.
               И крыльев бесследных смирится полет
                             На том берегу.
 
 
               На том берегу отдыхают равно
Цветок нерасцветший и тот, что завял на лугу.
               Всему, что вне жизни, бессмертье дано
                             На том берегу.
 
 
               На том берегу только духи живут,
А тело от зависти плачет, подобно врагу,
               Почуяв, что дух обретает приют
                             На том берегу.
 
 
               На том берегу кто мечтою живет,
С улыбкой покинет всё то, что я здесь берегу.
               Что смертью зовем, он рожденьем зовет
                             На том берегу.
 
 
               На том берегу отдохну я вполне,
Но здесь я томлюсь и страданий унять не могу,
               И внемлю, смущенный, большой тишине
                             На том берегу.
 

1896

Осенняя песня

 
Город закутан в осенние ризы.
Зданья теснятся ль громадой седой?
Мост изогнулся ль над тусклой водой?
Город закутан в туман светло-сизый.
Белые арки, навесы, шатры,
Дым неподвижный потухших костров.
Солнце – как месяц; как тучи – сады.
               Гул отдаленной езды,
Гул отдаленный, туман и покой.
 
 
В час этот ранний иль поздний и смутный
Ветви без шума роняют листы,
Сердце без боли хоронит мечты
В час этот бледный и нежный и мутный.
Город закутан в забывчивый сон.
Не было солнца, лазури и дали.
Не было песен любви и печали,
Не было жизни, и нет похорон.
Город закутан в серебряный сон.
 

<1896>

Песня

 
Сказал я в час полночный:
Весь мир – тюрьма одна,
Где в келье одиночной
Душа заключена.
 
 
Томится узник бледный,
И рядом с ним – другой.
Страданья их бесследны,
Безрадостен покой.
 
 
Одних безумье губит,
Других тоска грызет.
Но есть и те, кто любит,
Кто любит, тот поет.
 
 
Я тот, кто петь умеет
В унынии ночей,
В чьем сердце песня зреет
Без воли, без лучей.
 
 
О, знай, мой друг далекий,
Коль слышишь песнь мою:
Я – узник одинокий,
Для узников пою.
 

Посвящение

Liberta va cercando…

Чистилище, 1, 71

 
Я цепи старые свергаю,
Молитвы новые пою.
Тебе, далекой, гимн слагаю,
Тебя, свободную, люблю.
 
 
Ты страсть от сердца отрешила,
Твой бледный взор надежду сжег.
Ты жизнь мою опустошила,
Чтоб я постичь свободу мог.
 
 
Но впавшей в океан бездонный
Возврата нет волне ручья.
В твоих цепях освобожденный,
Я – вечно твой, а ты – ничья.
 

<1896>

В пути

 
Средь продрогших рощ увялых,
В полночь, осенью слепой,
Поезд мчит людей усталых,
Поезд мчит меня с тобой.
 
 
Всем – осенний мрак безлучный,
Мне – всезарная весна,
Всем – на север путь докучный,
Мне – полет и глубина.
 
 
Я тебя нежданно встретил,
Ты прекрасна, как была.
О блаженство! Взор твой светел,
И душа моя светла.
 
 
Мир исчез. Мертво былое.
Даль грядущего пуста.
Нас средь ночи только двое:
Я – Любовь, ты – Красота.
 

Два пути

 
Нет двух путей добра и зла,
Есть два пути добра.
Меня свобода привела
К распутью в час утра.
 
 
И так сказала: «Две тропы,
Две правды, два добра.
Их выбор – мука для толпы,
Для мудреца – игра.
 
 
То, что доныне средь людей
Грехом и злом слывет,
Есть лишь начало двух путей,
Их первый поворот.
 
 
Сулит единство бытия
Путь шумной суеты.
Другой безмолвен путь, суля
Единство пустоты.
 
 
Сулят и лгут, и к той же мгле
Приводят гробовой.
Ты – призрак бога на земле,
Бог – призрак в небе твой.
 
 
Проклятье в том, что не дано
Единого пути.
Блаженство в том, что все равно,
Каким путем идти.
 
 
Беспечно, как в прогулки час,
Ступай тем иль другим,
С людьми волнуясь и трудясь,
В душе невозмутим.
 
 
Их счастье счастьем отрицай,
Любовью жги любовь.
В душе меня лишь созерцай,
Лишь мне дары готовь.
 
 
Моей улыбкой мир согрей.
Поведай всем, о чем
С тобою первым из людей
Шепталась я вдвоем.
 
 
Скажи: я светоч им зажгла,
Неведомый вчера.
Нет двух путей добра и зла.
Есть два пути добра».
 

1900

«Перед луною равнодушной…»

 
Перед луною равнодушной,
Одетый в радужный туман,
В отлива час волной послушной,
Прощаясь, плакал океан.
 
 
Но в безднах ночи онемевшей
Тонул бесследно плач валов,
Как тонет гул житейских слов
В душе свободной и прозревшей.
 

1900

«Я боюсь рассказать, как тебя я люблю…»

 
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
Полетит над землей ураганом…
 
 
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Звезды станут недвижно средь темного свода,
И висеть будет ночь без исхода…
 
 
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Мое сердце безумья любви ужаснется
И от счастья и муки порвется…
 

«О, этот бред сердечный и вечера…»

 
О, этот бред сердечный и вечера,
И вечер бесконечный, что был вчера.
 
 
И гул езды далекой, как дальний плеск,
И свечки одинокой печальный блеск.
 
 
И собственного тела мне чуждый вид,
И горечь без предела былых обид.
 
 
И страсти отблеск знойный из прежних лет,
И маятник спокойный, твердящий: нет.
 
 
И шёпот укоризны кому-то вслед,
И сновиденье жизни, и жизни бред.
 

<1901>

«Я влюблен в свое желанье полюбить…»

 
Я влюблен в свое желанье полюбить,
Я грущу о том, что не о чем грустить.
Я людскую душу знаю наизусть.
Мир, как гроб истлевший, мерзостен и пуст.
 
 
В проповеди правды чую сердцем ложь,
В девственном покое – сладострастья дрожь.
Мне смешна невинность, мне не страшен грех,
Люди мне презренны, я – презренней всех.
 
 
Но с житейским злом мириться не могу,
Недовольство в сердце свято берегу,
Недовольство богом, миром и судьбой,
Недовольство ближним и самим собой.
 

1904

Художнику

 
Нужно быть весьма смиренным,
Гибким, зыбким, переменным,
Как бегущая волна,
Небрезгливым, как она, —
Раскрывать всему объятья,
Льнуть, касаться, окружать,
Все, что видишь, без изъятья
Обнимать иль отражать.
 
 
Нужно быть весьма бесстрастным,
Уходящим, безучастным,
Как бегущая волна,
Бесприютным, как она, —
Видеть полдень, полночь, зорю
В месте каждый раз ином,
Вечно помнить об одном:
К морю! К морю! К морю! К морю!
 

1905

Гимн рабочих

 
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Наша сила, наша воля, наша власть.
В бой последний, как на праздник, снаряжайтесь.
Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть.
 
 
Станем стражей вкруг всего земного шара
И по знаку, в час урочный, все вперед.
Враг смутится, враг не выдержит удара,
Враг падет, и возвеличится народ.
 
 
Мир возникнет из развалин, из пожарищ,
Нашей кровью искупленный новый мир.
Кто работник, к нам за стол! Сюда, товарищ!
Кто хозяин, с места прочь! Оставь нам пир!
 
 
Братья-други! Счастьем жизни опьяняйтесь!
Наше всё, чем до сих пор владеет враг.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Солнце в небе, солнце красное – наш стяг!
 

1905

Бездействие

 
К престолу божества, покинув дольний мрак,
Избранники в лучах бессмертья подходили.
И каждый вкруг чела носил избранства знак:
Победный лавр иль терн, иль снег
                                              безгрешных линий.
 
 
И только дух один – печальный, без венца
(Хотя сама печаль светлей, чем диадема),
Храня следы от слез вдоль бледного лица,
Стоял вдали от всех, пред стражами эдема.
 
 
Кто ты, печальный дух? Свершил ли ты дела,
За что бессмертие должно служить наградой?
 
 
Я жил в бездействии, боясь добра и зла.
Я в тишине сгорел забытою лампадой.
 
 
Любовью к сну во сне вся жизнь моя была,
Любовь – страданием, страдание – отрадой.
 

1907

«В моей душе любовь восходит…»

 
В моей душе любовь восходит,
Как солнце, в блеске красоты,
И песни стройные рождает,
Как ароматные цветы.
 
 
В моей душе твой взор холодный
То солнце знойное зажег.
Ах, если б я тем знойным солнцем
Зажечь твой взор холодный мог!
 

1907

«Век, что в мире живет, происходит от мира…»

 
Век, что в мире живет, происходит от мира,
Лишь твоя красота не от мира сего.
Больше мертвой земли и живого эфира.
В ней призыв, но куда? Отраженье – чего?
 
 
Кто увидел твой свет, кто в сиянья и тени
Твоих медленных глаз смел проникнуть душой,
Тот к пределу пришел прежних чувств и хотений,
Тот у входа стоит в мир иной и чужой.
 
 
Ты горишь, не сгорая, подобно алмазу,
И лучами твоими рассказано то,
Что изведать тебе не случалось ни разу
И чего, может быть, не изведал никто.
 
 
Я любовью влекусь, но не знаю, к тебе ли,
Или к тайне твоей, столь чужой для тебя.
Как лампада пред Ликом в безмолвии келий,
Я горю, созерцая, – сгораю, любя.
 

1907

Волна

 
Нежно-бесстрастная,
Нежно-холодная,
Вечно подвластная,
Вечно свободная.
 
 
К берегу льнущая,
Томно-ревнивая,
В море бегущая,
Вольнолюбивая.
 
 
В бездне рожденная,
Смертью грозящая,
В небо влюбленная,
Тайной манящая.
 
 
Лживая, ясная,
Звучно-печальная,
Чуждо-прекрасная,
Близкая, дальняя…
 

«Как за бегущим валом вал…»

 
Как за бегущим валом вал,
Часы неслись над отмелью забвенья.
Качаясь, маятник рождал
И отрицал рождения мгновенья.
 
 
Я после многих грустных лет
Слова любви шептал преображенный.
Ты взором отвечала: нет,
Гася огонь, твоей душой зажженный.
 

1907

«Многогрешными устами…»

 
Многогрешными устами
Много грешных уст и чистых
Целовал я под лучами
Дня и в тьме ночей душистых.
 
 
Целовал их после пышных
Клятв и пламенных признаний,
Целовал без слов излишних
В торопливом обладанье.
 
 
Клятвы все давно забыты,
Как слова туманной сказки,
И в забвенье общем слиты
Ими купленные ласки.
 
 
Вы ж доныне в сердце живы,
О, случайные свиданья,
Легких встреч восторг нелживый,
Безымянные лобзанья.
 

1907

«Моей вы вняли грустной лире…»

 
Моей вы вняли грустной лире,
Хоть не моей полны печали.
Я не нашел святыни в мире,
Вы счастья в нем не отыскали.
 
 
Так рвется к небу и не может
Достичь небес фонтан алмазный,
И душу нежит и тревожит
Его рассказ непересказный.
 
 
А рядом ива молодая
Поникла под напев унылый.
Ее манит земля сырая,
Прильнуть к земле у ней нет силы…
 

1907

На корабле

 
Ни дум, ни тревог… Эти дни я живу,
Отдавшись во власть благодетельной фее.
Здесь небо светло, и чем дальше плыву,
Тем глубже оно и светлее.
 
 
Вот якорь свободен и парус надут.
Вперед! – и пусть жемчуг кипит за кормою.
Как шейхи, навстречу нам волны идут
Зеленые, с белой чалмою.
 
 
На палубе собран племен маскарад:
Кайфуют, хохочут, беседуют шумно.
Речей не пойму я – и верить я рад,
Что каждое слово разумно.
 
 
Ни дум, ни тревог… Я сомненья забыл
С их жгучей тоской, с их насмешкою яркой.
Я темную книгу познанья закрыл
И яркой любуюсь виньеткой.
 

1907

«На палубе сырой мелькали мы, как тени…»

 
На палубе сырой мелькали мы, как тени.
Напрягши взор, глядел смущенный капитан.
И Волга, и земля исчезли в отдаленье.
Над ставшим кораблем шатром стоял туман.
 
 
И день прошел, и ночь. И день забрезжил снова.
Вдруг долетел к нам звон и замер в белой мгле, —
Воскресный благовест, привет села родного…
Там люди! Там земля! Там праздник на земле!
 
 
Окутан мглой страстей, тоски и унижений,
Я слышу иногда какой-то бодрый зов.
То голос ли земной грядущих поколений,
Или привет иных счастливейших миров?
 
 
И верю я в тот миг: есть край обетований.
И жадно внемлю гул далеких ликований.
 

1907