Текст книги "Одной звезды я повторяю имя…"

Дети

 
Вы за мною? Я готов.
Нагрешили, так ответим.
Нам – острог, но им – цветов…
Солнца, люди, нашим детям!
 
 
В детстве тоньше жизни нить,
Дни короче в эту пору…
Не спешите их бранить,
Но балуйте… без зазору.
 
 
Вы несчастны, если вам
Непонятен детский лепет,
Вызвать шепот – это срам,
Горше – в детях вызвать трепет.
 
 
Но безвинных детских слез
Не омыть и покаяньем,
Потому что в них Христос,
Весь, со всем своим сияньем.
 
 
Ну, а те, кто терпят боль,
У кого как нитки руки…
Люди! Братья! Не за то ль
И покой наш только в муке…
 

Моя тоска

М. А. Кузмину

 
Пусть травы сменятся над капищем волненья,
И восковой в гробу забудется рука,
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Всё будет жить мое, одна моя Тоска…
 
 
Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,
Ревниво, бережно и страстно был я мил…
О, сила любящих и в муке так спокойна,
У женской нежности завидно много сил.
 
 
Да и при чем бы здесь недоуменья были —
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир…
Моя ж безлюбая – дрожит, как лошадь в мыле!
Ей – пир отравленный, мошеннический пир!
 
 
В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она… Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.
 
 
Она бесполая, у ней для всех улыбки,
Она притворщица, у ней порочный вкус —
Качает целый день она пустые зыбки,
И образок в углу – Сладчайший Иисус…
 
 
Я выдумал ее – и всё ж она виденье,
Я не люблю ее – и мне она близка,
               Недоумелая, мое недоуменье,
               Всегда веселая, она моя Тоска.
 

12 ноября 1909

Царское Село

«Для чего, когда сны изменили…»

 
Для чего, когда сны изменили,
Так полны обольщений слова?
Для чего на забытой могиле
Зеленей и шумнее трава?
 
 
Для чего эти лунные выси,
Если сад мой и темен и нем?..
Завитки ее кос развилися,
Я дыханье их слышу… зачем?
 

1902

Черное море

 
Простимся, море… В путь пора.
И ты не то уж: всё короче
Твои жемчужные утра,
Длинней тоскующие ночи,
 
 
Всё дольше тает твой туман,
Где всё белей и выше гребни,
Но далей красочный обман
Не будет, он уж был волшебней.
 
 
И тщетно вихри по тебе
Роятся с яростью звериной,
Всё безучастней к их борьбе
Твои тяжелые глубины.
 
 
Тоска ли там или любовь,
Но бурям чуждые безмолвны,
И к нам из емких берегов
Уйти твои не властны волны.
 
 
Суровым отблеском ножа
Сверкнешь ли, пеной обдавая, —
Нет! Ты не символ мятежа,
Ты – Смерти чаша пировая.
 

<1904>

«В ароматном краю в этот день голубой…»

 
В ароматном краю в этот день голубой
Песня близко: и дразнит, и вьется;
Но о том не спою, чтоT мне шепчет прибой,
ЧтоT вокруг и цветет, и смеется.
 
 
Я не трону весны – я цветы берегу,
Мотылькам сберегаю их пыль я,
Миг покоя волны на морском берегу
И ладьям их далекие крылья.
 
 
А еще потому, что в сияньи сильней
И люблю я сильнее в разлуке
Полусвет-полутьму наших северных дней,
Недосказанность песни и муки…
 

<1904>

Братские могилы

 
Волны тяжки и свинцовы,
Кажет темным белый камень,
И кует земле оковы
Позабытый небом пламень.
 
 
Облака повисли с высей,
Помутнелы – ослабелы,
Точно кисти в кипарисе
Над могилой сизо-белы.
 
 
Воздух мягкий, но без силы,
Ели, мшистые каменья…
Это – братские могилы,
И полней уж нет забвенья.
 

1904

Севастополь

Опять в дороге

 
Луну сегодня выси
Упрятали в туман…
Поди-ка, подивися,
Как щит ее медян.
 
 
И поневоле сердцу
Так жутко моему…
Эх, распахнуть бы дверцу
Да в лунную тюрьму!
 
 
К тюрьме той посплывались
Не тучи – острова,
И все оторочались
В златые кружева.
 
 
Лишь дымы без отрады
И устали бегут:
Они проезжим рады,
Отсталых стерегут,
 
 
Где тени стали ложны
По вымершим лесам…
Была ль то ночь тревожна
Иль я – не знаю сам…
 
 
Раздышки всё короче,
Ухабы тяжелы…
А в дыме зимней ночи
Слилися все углы…
 
 
По ведьминой рубахе
Тоскливо бродит тень,
И нарастают страхи,
Как тучи в жаркий день.
 
 
Кибитка всё кривее…
Что ж это там растет?
«Эй, дядя, поживее!»
– «Да человек идет…
 
 
Без шапки, без лаптишек,
Лицо-то в кулачок,
А будто из парнишек…»
– «Что это – дурачок?»
 
 
– «Так точно, он – дурашный…
Куда ведь забрался,
Такой у нас бесстрашный
Он, барин, задался.
 
 
Здоров ходить. Морозы,
А нипочем ему…»
И стыдно стало грезы
Тут сердцу моему.
 
 
Так стыдно стало страху
От скраденной луны,
Что ведьмину рубаху
Убрали с пелены…
 
 
Куда ушла усталость,
И робость, и тоска…
Была ли это жалость
К судьбишке дурака, —
 
 
Как знать?.. Луна высоко
Взошла – так хороша,
Была не одинока
Теперь моя душа…
 

30 марта 1906

Вологодский поезд

Ego[5]5
  Я (лат.). И. Ф. Анненский


[Закрыть]

 
Я – слабый сын больного поколенья
И не пойду искать альпийских роз,
Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз
Мне не дадут отрадного волненья.
 
 
Но милы мне на розовом стекле
Алмазные и плачущие горы,
Букеты роз увядших на столе
И пламени вечернего узоры.
 
 
Когда же сном объята голова,
Читаю грез я повесть небылую,
Сгоревших книг забытые слова
В туманном сне я трепетно целую.
 

«Не могу понять, не знаю…»

 
Не могу понять, не знаю…
Это сон или Верлен?..
Я люблю иль умираю?
Это чары или плен?
 
 
Из разбитого фиала
Всюду в мире разлита
Или муTка идеала,
Или муTки красота.
 
 
Пусть мечта не угадала,
Та она или не та,
Перед светом идеала,
Пусть мечта не угадала,
Это сон или Верлен?
Это чары или плен?
 
 
Но дохнули розы плена
На замолкшие уста,
И под музыку Верлена
Будет петь моя мечта.
 

«Развившись, волос поредел…»

 
Развившись, волос поредел,
Когда я молод был,
За стольких жить мой ум хотел,
Что сам я жить забыл.
 
 
Любить хотел я, не любя,
Страдать – но в стороне,
И сжег я, молодость, тебя
В безрадостном огне.
 
 
Так что ж под зиму, как листы,
Дрожишь, о сердце, ты…
Гляди, как черная грудá
Под саваном тверда.
 
 
А он уж в небе ей готов,
Сквозной и пуховой…
На поле белом меж крестов —
Хоть там найду ли свой?..
 

«В небе ли меркнет звезда…»

 
В небе ли меркнет звезда,
Пытка ль земная всё длится;
Я не молюсь никогда,
Я не умею молиться.
 
 
Время погасит звезду,
Пытку ж и так одолеем…
Если я в церковь иду,
Там становлюсь с фарисеем.
 
 
С ним упадаю я нем,
С ним и воспряну, ликуя…
Только во мне-то зачем
Мытарь мятется, тоскуя?..
 

Три слова

 
Явиться ль гостем на пиру,
Иль чтобы ждать, когда умру
С крестом купельным, на спине ли,
И во дворце иль на панели…
 
 
Сгорать ли мне в ночи немой,
Свечой послушной и прямой,
Иль спешно, бурно, оплывая…
Или как капля дождевая, —
 
 
Но чтоб уйти, как в лоно вод
В тумане камень упадет,
Себе лишь тягостным паденьем
Туда, на дно, к другим каменьям.
 

Зимний романс

 
Застыла тревожная ртуть,
И ветер ночами несносен…
Но, если ты слышал, забудь
Скрипенье надломанных сосен!
 
 
На черное глядя стекло,
Один, за свечою угрюмой,
Не думай о том, что прошло;
Совсем, если можешь, не думай!
 
 
Зима ведь не сдастся: тверда!
Смириться бы, что ли… Пора же!
Иль лира часов и тогда
Над нами качалась не та же?..
 

«Я думал, что сердце из камня…»

 
Я думал, что сердце из камня,
Что пусто оно и мертво:
Пусть в сердце огонь языками
Походит – ему ничего.
 
 
И точно: мне было не больно,
А больно, так разве чуть-чуть.
И все-таки лучше довольно,
Задуй, пока можно задуть…
 
 
На сердце темно, как в могиле,
Я знал, что пожар я уйму…
Ну вот… и огонь потушили,
А я умираю в дыму.
 

На закате

Посв. Н. П. Бегичевой

 
Покуда душный день томится, догорая,
Не отрывая глаз от розового края…
Побудь со мной грустна, побудь со мной одна:
Я не допил еще тоски твоей до дна…
Мне надо струн твоих: они дрожат печальней
И слаще, чем листы на той березе дальней…
Чего боишься ты? Я призрак, я ничей…
О, не вноси ко мне пылающих свечей…
Я знаю: бабочки дрожащими крылами
Не в силах потушить мучительное пламя,
И знаю, кем огонь тот траурный раздут,
С которого они сожженные падут…
Мне страшно, что с огнем не спят воспоминанья,
И мертвых бабочек мне страшно трепетанье.
 

Аметисты

 
Глаза забыли синеву,
Им солнца пыль не золотиста,
Но весь одним я сном живу,
Что между граней аметиста.
 
 
Затем, что там пьяней весны
И беспокойней, чем идея,
Огни лиловые должны
Переливаться, холодея.
 
 
И сердцу, где лишь стыд да страх,
Нет грезы ласково-обманней,
Чем стать кристаллом при свечах
В лиловом холоде мерцаний.
 

Сверкание

 
               Если любишь – гори!
               Забываешь – забудь!
Заметает снегами мой путь.
               Буду день до зари
               Меж волнистых полян
               От сверканий сегодня я пьян.
 
 
               Сколько есть их по льдам
               Там стеклинок – я дам,
Каждой дам я себя опьянить…
               Лишь не смолкла бы медь,
               Только ей онеметь,
               Только меди нельзя не звонить.
 
 
               Потому что порыв
               Там рождает призыв,
Потому что порыв – это ты…
               Потому что один
               Этих мертвых долин
               Я боюсь белоснежной мечты.
 

Поэту

 
В раздельной четкости лучей
И в чадной слитности видений
Всегда над нами – власть вещей
С ее триадой измерений.
 
 
И грани ль ширишь бытия
Иль формы вымыслом ты множишь,
Но в самом Я от глаз Не Я
Ты никуда уйти не можешь.
 
 
Та власть маяк, зовет она,
В ней сочетались бог и тленность,
И перед нею так бледна
Вещей в искусстве прикровенность.
 
 
Нет, не уйти от власти их
За волшебством воздушных пятен,
Не глубиною манит стих,
Он лишь как ребус непонятен.
 
 
Красой открытого лица
Влекла Орфея пиерида.
Ужель достойны вы певца,
Покровы кукольной Изиды?
 
 
Люби раздельность и лучи
В рожденном ими аромате.
Ты чаши яркие точи
Для целокупных восприятий.
 

Николай Максимович Минский

Наше горе

 
Не в ярко блещущем уборе
И не на холеном коне
Гуляет-скачет наше Горе
По нашей серой стороне.
Пешком и голову понуря,
В туманно-сумрачную даль
Плетется русская печаль.
Безвестна ей проклятий буря,
Чужда тоскливая тоска,
Смешна кричащая невзгода.
 
 
Дитя стыдливого народа,
Она стыдлива и робка,
Неразговорчива, угрюма,
И тяжкий крест несет без шума.
И лишь в тяни родных лесов,
Под шепот ели иль березы,
Порой вздохнет она без слов
И льет невидимые слезы.
Нам эти слезы без числа
Родная муза сберегла…
 

<1878>

«Она, как полдень, хороша…»

 
Она, как полдень, хороша,
Она загадочней полночи.
У ней не плакавшие очи
И не страдавшая душа.
 
 
А мне, чья жизнь – борьба и горе,
По ней томиться суждено.
Так вечно плачущее море
В безмолвный берег влюблено
 

Пред зарею

Приближается утро, но еще ночь.

Исайя, гл. 21,12

 
Не тревожься, недремлющий друг,
Если стало темнее вокруг,
Если гаснет звезда за звездою,
Если скрылась луна в облаках
И клубятся туманы в лугах:
Это стало темней – пред зарею…
 
 
Не пугайся, неопытный брат,
Что из нор своих гады спешат
Завладеть беззащитной землею,
Что бегут пауки, что, шипя,
На болоте проснулась змея:
Это гады бегут – пред зарею…
 
 
Не грусти, что во мраке ночном
Люди мертвым покоятся сном,
Что в безмолвии слышны порою
Только глупый напев петухов
Или злое ворчание псов:
Это – сон, это – лай пред зарею…
 

<1878>

Романс

 
Прости навек. Без слез и без упрека
В последний раз гляжу я на тебя,
Как в первый день, покорный воле рока.
Тебя люблю и ухожу, любя.
 
 
С тобой простясь, до гроба одинока,
Моя душа состарится, скорбя.
С тобой простясь, душа умрет до срока.
Я ухожу, быть может, жизнь губя.
 
 
Но вместе быть я не могу с тобою.
В свою любовь всю душу я вложил.
И бог, людей ревнуя, запретил,
Чтобы душа слилась с чужой душою.
 
 
Я ухожу, склоняясь пред судьбою,
Лишь оттого, что слишком я люблю.
 

Серенада

 
Тянутся по небу тучи тяжелые,
               Мрачно и сыро вокруг.
Плача, деревья качаются голые…
               Не просыпайся, мой друг!
Не разгоняй сновиденья веселые,
               Не размыкай своих глаз.
                             Сны беззаботные,
                             Сны мимолетные
                             Снятся лишь раз.
 
 
Счастлив, кто спит, кому в осень холодную
               Грезятся ласки весны.
Счастлив, кто спит, кто про долю свободную
               В тесной тюрьме видит сны.
Горе проснувшимся! В ночь безысходную
               Им не сомкнуть своих глаз.
                             Сны беззаботные,
                             Сны мимолетные
                             Снятся лишь раз.
 

1879

Поэту

 
Не до песен, поэт, не до нежных певцов!
Ныне нужно отважных и грубых бойцов.
               Род людской пополам разделился.
Закипела борьба, – всякий стройся в ряды,
В ком не умерло чувство священной вражды.
               Слишком рано, поэт, ты родился!
 
 
Подожди, – и рассеется сумрак веков,
И не будет господ, и не будет рабов, —
               Стихнет бой, что столетия длился.
Род людской возмужает и станет умен,
И спокоен, и честен, и сыт, и учен…
               Слишком поздно, поэт, ты родился!
 

1879

На чужом пиру

 
Я видел праздник на чужбине,
Свободы славный юбилей.
Еще мне грезится доныне
Безбрежный океан огней,
Толпы восторженные клики.
 
 
Признаться, с завистью глухой
Глядел на праздник я чужой.
Твой образ кроткий и великий
В мечтах, о родина, мелькал,
И было сердцу так же больно,
Как если б я попал невольно
К чужой семье на яркий бал,
Оставив мать больную дома…
Здесь блеск, и жизнь, и смех, и шум.
А там… Бессонница, истома,
Терзанья одичалых дум.
Всё тихо, мрачно, всё постыло,
Звучат проклятия всему…
Да, я завидовал, и было —
Клянусь – завидовать чему!
Доныне празднество такое
Едва ль гремело под луной.
То было торжество людское
Над побежденною судьбой.
Восторг победы горделивый,
Грядущих подвигов залог,
Забвенье распрей и тревог,
Гимн человечества счастливый…
Еще с утра, как пред грозой,
Толпа кипела тайно. Каждый
Томился счастья жгучей жаждой.
Пред набегавшею волной
В волненьи сладком замирали
У всех сердца. Все ночи ждали —
И ночь пришла…
Полна чудес
Была та ночь. Не свод небес —
Земля несчетными огнями
Зажглась, в мгновенье ока, вся,
И пламенели небеса,
Земными облиты лучами.
В один сверкающий чертог
Столица мира превратилась,
Палаты царские светились
На месте улиц и дорог,
Для пира царского. Беспечных
Лился поток народных масс.
Никак не верилось в тот час,
Что не для наслаждений вечных
Неувядаемой весны
На свет все люди рождены,
Что где-то горькою заботой
Зачем-то опечален кто-то…
 
 
Но не красою площадей,
Не блеском праздничных огней
В тот вечер сердце умилялось.
Средь улиц, сумрачных всегда,
Где труд ютится и нужда,
Иное празднество справлялось.
Народ сознанья своего
Справлял святое торжество.
 
 
Похож был праздник на сраженье.
Шум, давка, топот и смятенье,
Стрельба из окон, лес знамен,
Восторг, безумье, опьяненье,
И дым, и свист, и гул, и стон…
Толпы ликующей потоки
Шумят, сливаются, бегут
И вместе далее текут
Туда, на площадь, где высоко,
И величава, и стройна,
Стоит венчанная жена
С мечом и с факелом, пятою
Поправ насилие и мрак,
И, как над бездною маяк,
Царит безмолвно над толпою.
 
 
Я у подножья твоего
Стоял, о чуждая свобода,
Я, млея, видел торжество
Твое и твоего народа,
Он, как жену, тебя ласкал,
Тебе молился, как богине.
Мир жарче ласк не зрел доныне,
Молитвы чище не слыхал.
Я видел: старики рыдали,
И матери своих детей
К тебе с молитвой поднимали.
Чужие, с радостью друзей,
Друг друга крепко обнимали.
 
 
В избытке чувств, само собой
Свободно окрыляясь, слово
Лилось, правдиво и сурово,
Перед внимательной толпой.
Забыл народ былые раны
И ликовал, как грудь одна.
Все от восторга были пьяны
И ни единый – от вина.
Толпа шумящая сливалась
В семью великую граждан.
Душа росла и очищалась,
И, словно пламя в ураган,
Далёко песня разливалась
Из груди в грудь, из уст в уста,
Как на полях тех битв неравных,
Где всех врагов своих бесславных
Не раз сражала песня та,
Как гром рассерженной свободы,
И от неволи край родной,
И от позора все народы
Спасала силой неземной…
 
 
Да, то был праздник и – сраженье.
Врагам свободы пораженье
Одной лишь радостью своей
Нанес ты, о народ великий!
Когда из тысячи грудей
Неслись ликующие крики,
Исчадья злобы вековой
Завыли от предсмертной боли.
Ты наступил на грудь неволи
Своею пляшущей пятой!
Ты в этот день, с богами сходен,
Все блага высшие постиг!
Ты был спокоен и свободен,
Ты был разумен и велик!..
 
 
И внемля с завистью чужих восторгов шуму,
Отчизна, о тебе нерадостную думу
Невольно думал я… С твоею нищетой,
С твоей застывшею, безмолвною кручиной,
               Перед ликующей чужбиной
Ты показалась мне библейскою вдовой,
Что на распутиях беспомощно скорбела…
Да, на распутиях, родимая страна,
Все годы лучшие ты провела одна.
Небес ли над тобой проклятье тяготело,
Иль обессилил враг, иль поразил недуг?
Как тайну разгадать твоей судьбы плачевной?
Ни глубиной ума, ни кротостью душевной
Не ниже ты своих счастливейших подруг,
               Добрее нет, сильнее нет народа
                             Твоих сынов-богатырей,
И поражает щедростью своей
                             Твоя богатая природа.
Ты изобильна всем, чем красен божий свет,
Что счастие людское созидает.
Зачем же счастия в тебе, отчизна, нет?
Зачем же твой народ, народ-Тантал, страдает,
Всем беден, лишь одним терпением богат,
О лучшем будущем заботясь так же мало,
Как бы о роскоши случайного привала
               За час пред битвою солдат?..
 
 
О родина моя, о родина мечтаний!
Где тот, кто жизни путь откроет пред тобой,
               И кто от вековых скитаний
Твоих детей больных вернет под кров родной?
Нет перепутия, твои где не блуждали
Мечты высокие и честные печали.
               Нет громких слов, нет светлых грез,
За что не пролила ты крови или слез.
Нет тех чужих пиров, где ты бы не хмелела,
Нет тех чужих скорбей, чем ты бы не скорбела,
Болезней нет чужих, чем ты бы не болела!..
О родина моя! Ты на груди своей,
На любящей груди, и ядовитых змей
И кротких голубей не раз отогревала,
Лишь про детей своих всегда ты забывала…
Ты всё изведала: высокие мечты,
Правдивой совести святые укоризны,
Паренье в небеса и жажду красоты.
Когда же ощутишь ты жажду жизни, жизни?
Когда начнет народ твой знание любить,
               Когда про рабство позабудет
               И горя горького не будет
Ни в будни накоплять, ни в праздники топить?..
Когда, о мать моя, твои затихнут стоны
И не дерзнут кичиться пред тобой
Народы всей земли – как честные матроны
               Перед погибшею женой?
       Кичиться – чем? Не ты ль оберегала
Чертог, где пир себе готовили они,
И грудью ураган не ты ли задержала,
Грозивший потушить их яркие огни?
И что ж? Когда потом и ты в чертог вступила,
               Там места не было тебе…
Когда от светочей ты бурю отклонила,
Во тьме осталась ты, подобная рабе…
И стал твой жребий – скорбь, и имя —
                                                              слово брани…
О родина моя! О родина страданий!..
 

14 июля 1880

Париж

«Есть гимны звучные, – я в детстве им внимал…»

 
Есть гимны звучные, – я в детстве им внимал.
О, если б мог тебе я посвятить их ныне!
Есть песни дивные, – злой вихорь разбросал
Их звуки светлые по жизненной пустыне…
О, как ничтожно всё, что после я писал,
Пред тем, что пели мне в младенческие годы
И голоса души, и голоса природы!
 
 
О, если бы скорбеть душистый мог цветок,
Случайно выросший на поле битвы дикой,
Забрызганный в крови, затоптанный в песок, —
Он бы, как я, скорбел… Я с детства слышал крики
Вражды и мук. Туман кровавый заволок
Зарю моих надежд, прекрасных и стыдливых.
Друг! Не ищи меня в моих стихах пытливых.
 
 
В них рядом встретишь ты созвучья робких мук
И робких радостей, смесь веры и сомнений.
Я в сумерки веков рожден, когда вокруг
С зарей пугливою боролись ночи тени.
Бывало, чуть в душе раздастся песни звук,
Как слышу голос злой: «Молчи, поэт досужный!
И стань в ряды бойцов: слова теперь ненужны».
 
 
Ты лгал, о голос злой! Быть может, никогда
Так страстно мир не ждал пророческого слова.
Лишь слово царствует. Меч был рабом всегда.
 
 
Лишь словом создан свет, лишь им
                                                      создастся снова.
Приди, пророк любви! И гордая вражда
Падет к твоим ногам и будет ждать смиренно,
Что ты прикажешь ей, ты – друг и царь
                                                               вселенной!
 

<1883>

Прости!

 
Любовь трехдневная моя!
Как юный цвет в начале мая,
С души срываю я тебя.
Прости, о греза молодая!
Прости! Я плачу над тобой,
Но мне не жаль тебя. Желанней
Нет счастья, как весною ранней
Завянуть почкой молодой,
С любовью к солнцу, с верой чистой,
Что ветры ласковы всегда,
Лазурь безоблачна, душисты
Ковры лугов, светла вода…
О, если б знала ты, как больно
Не вдруг, а тихо и невольно
Разочаровываться в них,
Увидеть смерть надежд своих,
Все пережить их до единой
И лепесток за лепестком
Ронять, когда весь мир кругом
Томится медленной кончиной!
Видать, как солнце с каждым днем
Всё злее смотрит из-за тучи,
И в темный вечер под дождем
На голом стебле к ниве голой,
Склонясь, рыдать, рыдать в тиши,
Чтоб выплакать весны веселой
Блестящий сон – мираж души, —
Чтобы развеял вихрь осенний
Обман чарующих речей,
Что некогда в тиши ночей
Зефир нашептывал весенний… <…>
 

1883

Дума

 
Отрады нет ни в чем. Стрелою мчатся годы,
Толпою медленной мгновения текут.
Как прежде, в рай земной нас больше не влекут
Ни солнце знания, ни зарево свободы.
 
 
О, кто поймет болезнь, сразившую наш век?
Та связь незримая, которой человек
Был связан с вечностью и связан со вселенной,
Увы, порвалась вдруг! Тот светоч сокровенный,
Что глубоко в душе мерцал на самом дне, —
Как называть его: неведеньем иль верой? —
Померк, и мечемся мы все, как в тяжком сне,
И стала жизнь обманчивой химерой.
 
 
Отрады нет ни в чем – ни в грезах детских лет,
Ни в скорби призрачной, ни в мимолетном
                                                                       счастье.
Дает ли юноша в любви святой обет,
Не верь: как зимний вихрь, бесплодны
                                                        наши страсти.
 
 
Твердит ли гражданин о жертвах и борьбе,
Не верь – и знай, что он не верит сам себе!
………………………………………………………………………..
………………………………………………………………………..
Бороться – для чего? Чтоб труженик злосчастный
По терниям прошел к вершине наших благ
И водрузил на ней печали нашей стяг
Иль знамя ненависти страстной!
 
 
Любить людей – за что? Любить слепцов, как я,
Случайных узников в случайном этом мире,
Попутчиков за цепью бытия,
Соперников на ненавистном пире…
 
 
И стоит ли любить, и можно ли скорбеть,
Когда любовь и скорбь и всё – лишь сон
                                                          бесцельный?
О, страсти низкие! Сомнений яд смертельный!
Вопросы горькие! Противоречий сеть,
 
 
Хаос вокруг меня! Над бездною глубокой
Последний гаснет луч. Плывет, густеет мрак.
Нет, не поток любви или добра иссяк —
Иссякли родники, питавшие потоки!
Добро и зло слились. Опять хаос царит,
Но божий дух над ним, как прежде, не парит…
 

1885