Текст книги "Одной звезды я повторяю имя…"

«Не всё ль равно, правдива ты иль нет…»

 
Не всё ль равно, правдива ты иль нет,
Порочна иль чиста. Какое дело,
Пред кем, когда ты обнажала тело,
Чьих грубых ласк на нем остался след.
 
 
Не истину – ее искать напрасно —
Лишь красоту в тебе я полюбил.
Так любим тучи, камни, блеск светил;
Так море, изменяя, всё ж прекрасно,
 
 
И как порой, при виде мертвых скал,
Наш дух, почуяв жизнь, замрет в тревоге, —
Так лживый взор твой говорит о боге,
О всем, что в мире тщетно я искал.
 
 
И не сотрет ничье прикосновенье
 

1907

Портрет

 
Я долго знал её, но разгадать не мог.
Каким-то раздвоением чудесным
Томилась в ней душа. Ее поставил Бог
На рубеже меж пошлым и небесным.
Прибавить луч один к изменчивым чертам —
И Винчи мог бы с них писать лицо Мадонны;
Один убавить луч – за нею по пятам
Развратник уличный помчался ободренный.
В ее словах был грех и страстью взор горел,
Но для греха она была неуязвима.
Она бы соблазнить могла и херувима,
Но демон обольстить ее бы не сумел.
Ей чуждо было все, что мир считал стыдливым,
И, в мире не признав святого ничего,
Она лишь в красоте ценила божество,
И грех казался ей не злым, а некрасивым.
И некрасивыми, как грех, казались ей
Объятия любви и материнства муки.
Она искала встреч и жаждала разлуки,
Святая без стыда, вакханка без страстей.
Тебе, я знаю, жить недолго суждено.
Смеешься ль ты порой, грустишь ли одиноко,
Всегда ты нам чужда, душа твоя далёко.
Так тучи в поздний час, когда в полях темно,
Последним золотом заката догорая,
Блестит одна, земле и небесам чужая.
Как тучка легкая, короткой жизни путь
Проходишь ты, горя красою безучастной.
Боишься ты любви, томя напрасно грудь
Мечтами гордыми и жалостью бесстрастной.
Но более, чем жизнь, чем свет и божество,
Твоей души люблю я красоту больную.
И много стражду я, и тяжело ревную,
Но изменить в тебе не мог бы ничего.
Быть может, близок день, и я приду с цветами
Туда, где цвет увял нездешней красоты.
Как тучка бледная, сольешься с небесами,
Растаешь в вечности, загадочной, как ты.
 

1907

Смерть

Сонет

 
Она печальна у одра болезни,
В расстанный час, при громком плаче жён;
Торжественна в движеньи похорон,
В протяжности заупокойной песни;
 
 
Грозна пред плахой, за стеной тюрьмы;
Мечтательна под тенью ив надгробных;
Всесильна на полях сражений злобных;
Уродлива в дыхании чумы.
 
 
Но ужас смерти, близкой, неотлучной,
Постиг я лишь наедине с собой,
В мельканьи дней под лепет однозвучный,
В усталости души, еще живой,
 
 
В забвении всего, что было свято,
В измене всем, кого любил когда-то.
 

1907

«Я знал, что счастья нет. Вдруг счастие сошло…»

 
Я знал, что счастья нет. Вдруг счастие сошло
Такое жгучее, что им дышать нет силы.
Дитя! Сестра! Жена. Мое добро и зло,
Мой неискупный грех, мой подвиг непостылый!
 
 
Живое божество, кому мои уста
Несут и мед молитв, и вместе яд лобзаний,
Непостижимый сон средь буйства обладаний.
О, тайна для души, для взоров – нагота!
 

1907

«Я увидел ее. Как чужие, мы друг мимо друга…»

 
Я увидел ее. Как чужие, мы друг мимо друга
Без привета прошли.
Мы прошли, не смутясь, лишь глаза
                                            выраженья испуга
Утаить не могли.
 
 
И с злорадством невольным, и с дрожью
                                           проснувшейся муки
Я замедлил свой взор:
О, как грустно на ней отразилися
                                                годы разлуки,
Как увяла с тех пор!
 
 
Я ее не жалел. Но отрадное чувство твердило
Там внутри, в глубине:
Может быть, хоть одну из морщин этих
                                                  ранних родило
Сожаленье ко мне.
 

1907

«Насытил я свой жадный взор…»

 
Насытил я свой жадный взор
Всем тем, что взор считает чудом:
Песком пустынь, венцами гор,
Морей кипящим изумрудом.
 
 
Я пламя вечное видал,
Блуждая степью каменистой.
Передо мной Казбек блистал
Своею митрой серебристой.
 
 
Насытил я свой жадный слух
Потоков бурных клокотаньем
И гроз полночных завываньем,
Когда им вторит горный дух.
 
 
Но шумом вод и льдом Казбека
Насытить душу я не мог.
Не отыскал я человека,
И не открылся сердцу бог.
 

<1907>

Утешение

 
Оно не в книгах мудреца,
Не в сладких вымыслах поэта,
Не в громких подвигах бойца,
Не в тихих подвигах аскета.
 
 
Но между тем, как скорби тень
Растет, ложась на все святое, —
Смотри: с востока, что ни день,
Восходит солнце золотое.
 
 
И каждый год цветет весна,
Не зная думы безотрадной,
И, солнца луч впивая жадно,
Спешат на волю семена.
 
 
И всходы тайной силой пучит,
И вскоре листья рождены,
И ветер ласковый их учит
Шептать название весны.
 
 
Душа свершила круг великий.
И вот, вернувшись к детским снам,
Я вновь, как праотец мой дикий,
Молюсь деревьям и звездам.
 

1920

«Я слишком мал, чтобы бояться смерти…»

 
Я слишком мал, чтобы бояться смерти.
Мой щит не Бог, а собственная малость.
Пытался я бессмертие измерить,
Но сонной мыслью овладела вялость.
 
 
Я слишком мал, чтобы любить и верить.
Душе по силам только страсть иль жалость.
Под сводом неба, кажется, безмерным
Я вижу лишь свой труд, свою усталость.
 
 
Лежал я где-то на одре недуга.
Мутился ум. И вдруг Она предстала,
Твердя: «Молись! Я – вечности начало,
Я – ключ всех тайн, порог священный круга».
 
 
И я ответил с дрожию испуга:
– Мне холодно. Поправь мне одеяло.
 

1920

«Быть может, мир прекрасней был когда-то…»

 
Быть может, мир прекрасней был когда-то,
Быть может, мы отвержены судьбой.
В одно, друзья, в одно я верю свято,
Что каждый век быть должен сам собой.
 
 
Нет, за свою печаль, свою тревогу
Я не возьму блаженства прошлых дней.
Мы, отрицая, так же служим богу,
Как наши предки – верою своей.
 
 
Пускай мы пьем из ядовитой чаши.
Но если бог поставил миру цель,
Без нас ей не свершиться. Скорби наши —
Грядущих ликований колыбель.
 
 
Мои сомненья созданы не мною,
Моя печаль скрывается в веках.
Знать, вера предков родилась больною
И умереть должна у нас в сердцах.
 
 
Из рук судьбы свой крест беру смиренно,
Сомнений яд хочу испить до дна.
Лишь то, чем мы живем, для нас священно —
И пусть придут иные времена!
 

1922

Самоубийца

Фрагмент

 
Лень умереть. Лень мыслию инертной
Минувшее прощально обозреть.
Лень думать над запискою предсмертной.
Лень усыплять свой страх. Лень умереть.
 
 
Лень отыскать и распечатать склянку,
Где Вечность спит и ждет, что позову.
Лень перейти с лица земли в изнанку.
Лень умереть – и оттого живу.
 

<1922>

«Не месяц за его печаль и красоту…»

 
Не месяц за его печаль и красоту,
Не солнце за его порфиру золотую,
Я полюбил падучую звезду,
Я полюбил небес изгнанницу больную.
 
 
Среди надменных звезд, сверкавших без числа,
Горевших, как венцы, струившихся, как реки,
Она слезой по небу потекла,
И в этот миг ее я полюбил навеки.
 
 
О, жаркая слеза полуночи немой,
Упавшая на грудь холодного эфира, —
Куда, куда, объята вечной тьмой,
Ты, одинокая, летишь пустыней мира?
 
 
Мой Гений плачущий, прикованный к земле,
Тебе во след глядит с молитвой сокровенной:
О, если б и ему блеснуть во мгле
И жаркою слезой упасть на грудь вселенной!
 

В деревне

 
Я вижу вновь тебя, таинственный народ,
О ком так горячо в столице мы шумели.
Как прежде, жизнь твоя – увы – полна невзгод,
И нищеты ярмо без ропота и цели
Ты все еще влачишь, насмешлив и угрюм.
Та ж вера детская и тот же древний ум;
Жизнь не манит тебя, и гроб тебе не страшен
Под сению креста, вблизи родимых пашен.
 
 
Загадкой грозною встаешь ты предо мной,
Зловещей, как мираж среди степи безводной.
Кто лучше: я иль ты? Под внешней тишиной
Теченья тайные и дно души народной
Кто может разглядеть? О, как постигнуть мне,
Что скрыто у тебя в душевной глубине?
Как мысль твою прочесть в твоем покорном
                                                                     взоре?
Как море, темен ты: могуч ли ты, как море?
 
 
Тебя порой от сна будили, в руки меч
Влагали и вели, куда? – ты сам не ведал.
Покорно ты вставал… Среди кровавых сеч
Не раз смущенный враг всю мощь твою изведал.
Как лев бесстрашный, ты добычу добывал,
Как заяц робкий, ты при дележе молчал…
О, кто же ты, скажи: герой великодушный,
Иль годный к битве конь, арапнику послушный?
 

В оливковой роще

 
На серебре зари, на дали нежно-синей
Листва олив сплелась в прозрачные шатры.
И зелень их светла, как предвечерний иней,
Сквозит, как кружево, и тает, как пары.
 
 
Она слилась в одно своею тенью бледной,
И раньше, чем заря, все ярче и мертвей,
Погасла за горой с тревожностью бесследной,
Уже разлился мир средь масличных ветвей.
 
 
И роща спит давно. Когда же в мрак сребристый
Случайно долетит вечерний луч иль звук,
Он в дым и в тишину преобразится вдруг:
 
 
Далекой меди звон, потоков голос чистый,
Призывы робкие из тьмы незримых гнезд.
Прощальный лепет птиц и первый трепет звезд.
 

«В страданьях гордость позабыв…»

 
В страданьях гордость позабыв,
Я гнул колени пред тобою
И длил униженной мольбою
Давно свершившийся разрыв.
В какой-то призрачной надежде
Шептал я нежные слова,
Так много значившие прежде.
Теперь понятные едва.
 
 
Но между тем как я устами
Взывал о жалости к тебе,
В мечтах молился я судьбе,
Чтоб ты не тронулась мольбами.
Чтоб горе бурное зажгло
Мой дух, коснеющий в покое,
Чтоб чувство, все равно какое,
Хоть раз всю душу потрясло,
Чтоб опьянел я, чтоб забылся
От гнета вечной пустоты!
 
 
Судьбе недаром я молился:
Моим мольбам не вняла ты.
 

Кто бога узрит…

 
Кто бога узрит, тот умрет.
А бог везде: в песчинке малой,
В звезде, чей недвижим полет,
В живой душе, в душе усталой.
 
 
Кто бога узрит, тот умрет.
Кто зряч, тот видит только бога.
Пред ним, как стража у порога,
Смерть день и ночь стоит и ждет.
 
 
Кто бога узрит, тот умрет.
С моих очей завеса спала.
Среди слепых один я тот,
Кто видит цели и начала.
 
 
Кто бога узрит, тот умрет.
Я – тот, кто смерть постиг при жизни,
Кто грозный праздник божьей тризны
В себе и в мире познает.
 

Мой демон

 
Нет, никогда с тех пор, как мрачные созданья
Сомнений и тоски тревожат дух людей
Гордыней гневною иль смехом отрицанья,
               Или отравою страстей, —
 
 
С тех пор, как мудрый Змий из праха показался,
Чтоб демоном взлететь к надзвездной вышине, —
Доныне никому он в мире не являлся
               Столь мощным, страшным, злым, как мне…
 
 
Мой демон страшен тем, что пламенной печати
Злорадства и вражды не выжжено на нем,
Что небу он не шлет угроз и проклятий
               И не глумится над добром.
 
 
Мой демон страшен тем, что, правду отрицая,
Он высшей правды ждет страстней, чем серафим,
Мой демон страшен тем, что, душу искушая,
               Уму он кажется святым.
 
 
Приветна речь его и кроток взор лучистый,
Его хулы звучат печалью неземной.
Когда ж его прогнать хочу молитвой чистой,
               Он вместе молится со мной…
 

«О вы, в чьем сердце бьет родник волшебный…»

 
О вы, в чьем сердце бьет родник волшебный
Молитв и слез, наперекор уму, —
Средь шума городов, среди толпы враждебной
Где нам молиться и кому?
 
 
Пред кем излить восторг, пред кем согнуть колени?
Пугают грубостью людские голоса,
На папертях церквей витает рой сомнений,
Над кровлями домов – немые небеса.
 
 
И если женщина, лукаво иль стыдливо,
Захочет разыграть пред нами божество,
Мы падаем во прах и шепчем торопливо
Молитвы сердца своего…
 

Семен Яковлевич Надсон

На заре

 
Заревом заката даль небес объята,
Речка голубая блещет, как в огне;
Нежными цветами убраны богато,
Тучки утопают в ясной вышине.
Кое-где, мерцая бледными лучами,
Звездочки-шалуньи в небесах горят.
Лес, облитый светом, не дрогнет ветвями,
И в вечерней неге мирно нивы спят.
Только ты не знаешь неги и покоя,
Грудь моя больная, полная тоской.
Что ж тебя волнует? Грустное ль былое,
Иль надежд разбитых безотрадный рой?
Заползли ль змеею злобные сомненья,
Отравили веру в счастье и людей,
Страсти ли мятежной грезы и волненья
Вспыхнули нежданно в глубине твоей?
Иль, в борьбе с судьбою погубивши силы,
Ты уж тяготишься этою борьбой
И, забыв надежды, мрачно ждешь могилы,
С малодушной грустью, с желчною тоской?
Полно, успокойся, сбрось печали бремя:
Не пройдет бесплодно тяжкая борьба,
И зарею ясной запылает время,
Время светлой мысли, правды и труда.
 

Апрель 1878

Кругом легли ночные тени

 
Кругом легли ночные тени,
Глубокой мглой окутан сад;
Кусты душистые сирени
В весенней неге мирно спят.
Склонясь зелеными ветвями,
Осока дремлет над прудом,
И небо яркими звездами
Горит в сияньи голубом.
 
 
Усни, забытый злой судьбою,
Усни, усталый и больной,
Усни, подавленный нуждою,
Измятый трудною борьбой!
Пусть яд безжалостных сомнений
В груди истерзанной замрет
И рой отрадных сновидений
Тебя неслышно обоймет.
Усни, чтоб завтра с силой новой
Бороться с безотрадной мглой,
Чтоб не устать в борьбе суровой,
Чтоб не поддаться под грозой,
Чтоб челн свой твердою рукою
По морю жизни направлять
Туда, где светлою зарею
Едва подернулася гладь,
Где скоро жаркими лучами
Свет мысли ласково блеснет
И солнце правды над водами
В красе незыблемой взойдет.
 

1 мая 1878

«Не весь я твой – меня зовут…»

 
Не весь я твой – меня зовут
Иная жизнь, иные грезы…
От них меня не оторвут
Ни ласки жаркие, ни слезы.
 
 
Любя тебя, я не забыл,
Что жизни цель – не наслажденье,
В душе своей не заглушил
К сиянью истины стремленье,
 
 
Не двинул к пристани свой челн
Я малодушною рукою
И смело мчусь по гребням волн
На грозный бой с глубокой мглою!
 

3 июня 1878

Идеал

 
Не говори, что жизнь – игрушка
В руках бессмысленной судьбы,
Беспечной глупости пирушка
И яд сомнений и борьбы.
Нет, жизнь – разумное стремленье
Туда, где вечный свет горит,
Где человек, венец творенья,
Над миром высоко царит.
 
 
Внизу, воздвигнуты толпою,
Тельцы минутные стоят
И золотою мишурою
Людей обманчиво манят;
За этот призрак идеалов
Немало сгибнуло борцов,
И льется кровь у пьедесталов
Борьбы не стоящих тельцов.
 
 
Проходит время, – люди сами
Их свергнуть с высоты спешат
И, тешась новыми мечтами,
Других тельцов боготворят;
Но лишь один стоит от века,
Вне власти суетной толпы, —
Кумир великий человека
В лучах духовной красоты.
 
 
И тот, кто мыслию летучей
Сумел подняться над толпой,
Любви оценит свет могучий
И сердца идеал святой!
Он бросит все кумиры века,
С их мимолетной мишурой,
И к идеалу человека
Пойдет уверенной стопой.
 

27 июня 1878

«Блещут струйки золотые…»

 
Блещут струйки золотые,
Озаренные луной;
Льются песни удалые
Над поверхностью речной.
Чистый тенор запевает
«Как на Волге на реке»,
И припевы повторяет
Отголосок вдалеке.
А кругом царит молчанье,
И блестящей полосой
Золотой зари сиянье
Догорает за рекой.
 

3 июля 1878

Во мгле

 
Была пора, – мы в жизнь вступали
Могучей, твердою стопой:
Сомненья злые не смущали
Тогда наш разум молодой.
Мы детски веровали в счастье,
В науку, в правду и людей,
И смело всякое ненастье
Встречали грудью мы своей.
Мечты нас гордо призывали
Жить для других, другим служить,
И все мы горячо желали
Небесполезно жизнь прожить.
Мы думали, что близко время,
Когда мы всюду свет прольем,
Когда цепей тяжелых бремя
Мы с мысли скованной сорвем,
Когда, как дивное сиянье,
Блеснут повсюду над землей
Свобода, честность, правда, знанье
И труд, высокий и святой.
Мы выходили на дорогу
С желаньем пользу принести,
И достигали понемногу
До края нашего пути;
Мы честно шли, и от начала
Вплоть до заката наших дней
Звучал нам голос идеала:
«Вперед за мир и за людей!»
Но годы те давно промчались;
Жизнь шла обычной чередой —
И с прошлым мы навек расстались
И жизнью зажили иной.
Забыли мы свои желанья:
Они прошли для нас, как сны,
И наши прошлые мечтанья
Нам стали странны и смешны.
Мы входим в мир, всё отрицая,
Без жажды пользу приносить;
Наш пошлый смех, не понимая,
Готов всё светлое клеймить:
Зовем мы предрассудком чувство,
В груди у нас сомнений ад,
Сорвав венец златой с искусства,
Мы увенчали им разврат.
И, грязь презрения бросая
В тех, кто силен еще душой,
Проходим жизнь мы, попирая
Святыню дерзкою ногой!..
 
 
Проснись же тот, в чьем сердце живы
Желанья лучших, светлых дней,
Кто благородные порывы
Не заглушил в душе своей!..
Иди вперед к заре познанья,
Борясь с глубокой мглой ночной,
Чтоб света яркое сиянье
Блеснуло б снова над землей!..
 

12 июля 1878

Романс

 
Я вас любил всей силой первой страсти.
Я верил в вас, я вас боготворил.
Как верный раб, всё иго вашей власти
Без ропота покорно я сносил.
 
 
Я ждал тогда напрасно состраданья.
Был холоден и горд ваш чудный взгляд.
В ответ на яд безмолвного страданья
Я слышал смех и колких шуток ряд.
 
 
Расстались мы – но прежние мечтанья
В душе моей ревниво я хранил
И жадно ждал отрадного свиданья,
И этот час желаемый пробил.
 
 
Пробил, когда, надломанный судьбою,
Устал я жить, устал я ждать любви
И позабыл измученной душою
Желания разбитые мои.
 

23 июля 1878

Призыв

 
Покуда грозно ночь глухая
Царит над сонною землей
И лишь вдали заря златая
Горит отрадной полосой,
Покуда мысль в оковах дремлет,
Покуда видят стыд в труде,
Покуда человек не внемлет
Призыву к свету и борьбе,
О муза, светлый мир мечтаний
И песен счастья резвый рой.
Забудь для горя и страданий,
Для битвы с непроглядной мглой.
Пускай твои святые звуки
Борцов уставших оживят
И в их сердцах тоску и муки
Надеждой светлой заменят.
[И грозный крик негодованья,
Промчавшись звучно над толпой,
Подымет светлое сознанье
И знамя истины святой.
Туда, борцы, под это знамя,
Вперед уверенной стопой!
Пускай любви и веры пламя
Во мгле согреет вас собой.
Вперед, борцы, на бой жестокий
За свет великий и святой
Со мглой, тяжелой и глубокой,
С мертвящей, безотрадной мглой!]
 

24 октября 1878

«Я чувствую и силы и стремленье…»

 
Я чувствую и силы и стремленье
Служить другим, бороться и любить;
На их алтарь несу я вдохновенье,
Чтоб в трудный час их песней ободрить.
Но кто поймет, что не пустые звуки
Звенят в стихе неопытном моем,
Что каждый стих – дитя глубокой муки,
Рожденное в раздумье роковом;
Что каждый миг «святого вдохновенья»
Мне стоил слез, невидных для людей,
Немой тоски, тревожного сомненья
И скорбных дум в безмолвии ночей?!
 

1878

В тихой пристани

 
На берег радостный выносит
Мою ладью девятый вал.
 

Пушкин

 
Вот наш старый с колоннами серенький дом,
               С красной крышей, с массивным балконом.
Барский сад на просторе разросся кругом,
И поля, утопая во мраке ночном,
               С потемневшим слились небосклоном.
 
 
По полям, извиваясь блестящей струей,
               Льется речка студеной волною,
И беседка, одетая сочной листвой,
Наклонясь над лазурной ее глубиной,
               Отражается гладью речною.
 
 
Тихо шепчет струя про любовь и покой
               И, во мраке звеня, замирает,
И душистый цветок над кристальной струей,
Наклонившись лукавой своей головой,
               Нежным звукам в раздумье внимает.
 
 
Здравствуй, родина-мать! Полный веры святой,
               Полный грез и надежды на счастье,
Я покинул тебя – и вернулся больной,
Закаленный в нужде, изнуренный борьбой,
               Без надежд, без любви и участья.
 
 
Здравствуй, родина-мать! Убаюкай, согрей,
               Оживи меня лаской святою,
Лаской глуби лесной, лаской темных ночей,
Лаской синих небес и безбрежных полей,
               Соловьиною песнью живою.
 
 
Дай поплакать хоть раз далеко от людей,
               Не боясь их насмешки жестокой,
Отдохнуть на груди на зеленой твоей,
Позабыть о загубленной жизни моей,
               Полной муки и грусти глубокой.
 

1878

«Терпи… Пусть взор горит слезой…»

 
Терпи… Пусть взор горит слезой,
Пусть в сердце жгучие сомненья!..
Не жди людского сожаленья
И, затаив в груди мученья,
Борись один с своей судьбой…
 
 
Пусть устаешь ты с каждым днем,
Пусть с каждым днем всё меньше силы…
Что ж, радуйся: таким путем
Дойдешь скорей, чем мы дойдем,
До цели жизни – до могилы!
 

1878

Над свежей могилой

Памяти Н. М. Д.

 
Я вновь один – и вновь кругом
Всё та же ночь и мрак унылый,
И я в раздумье роковом
Стою над свежею могилой:
Чего мне ждать, к чему мне жить,
К чему бороться и трудиться:
Мне больше некого любить,
Мне больше некому молиться!..
 

14 марта 1879

Слово

Н. Ханыкову

 
О, если б огненное слово
Я в дар от музы получил,
Как беспощадно б, как сурово
Порок и злобу я клеймил!
Я б поднял всех на бой со тьмою,
Я б знамя света развернул
И в мир бы песнею живою
Стремленье к истине вдохнул!
Каким бы смехом я смеялся,
Какой слезой бы прожигал!..
Опять бы над землей поднялся
Святой, забытый идеал.
Мир испугался б и проснулся,
И, как преступник, задрожал,
И на былое оглянулся,
И робко приговора ждал!..
И в этом гробовом молчаньи
Гремел бы смелый голос мой,
Звуча огнем негодованья,
Звеня правдивою слезой!..
 
 
Мне не дано такого слова…
Бессилен слабый голос мой,
Моя душа к борьбе готова,
Но нет в ней силы молодой…
В груди – бесплодное рыданье,
В устах – мучительный упрек,
И давит сердце мне сознанье,
Что я – я раб, а не пророк!
 

28 марта 1879

Поэт

 
Пусть песнь твоя кипит огнем негодованья
И душу жжет своей правдивою слезой,
Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,
И честная любовь к отчизне дорогой;
Пусть каждый звук ее вперед нас призывает,
Подавленным борьбой надеждою звучит,
Упавших на пути бессмертием венчает
И робких беглецов насмешкою клеймит;
Пусть он ведет нас в бой с неправдою и тьмою,
В суровый, грозный бой за истину и свет, —
И упадем тогда мы ниц перед тобою,
И скажем мы тебе с восторгом: «Ты – поэт!..»
    Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье
    Ручья, звенящего серебряной струей;
 
 
Пусть в ней ключом кипят надежды и желанья,
И сила слышится, и смех звучит живой;
Пусть мы забудемся под молодые звуки
И в мир фантазии умчимся за тобой, —
В тот чудный мир, где нет ни жгучих слез, ни муки,
Где красота, любовь, забвенье и покой;
Пусть насладимся мы без дум и размышленья
И снова проживем мечтами юных лет, —
     И мы благословим тогда твои творенья,
     И скажем мы тебе с восторгом: «Ты – поэт!..»
 

26 мая 1879