Текст книги "Вечная молодость"

Эти двое устроили себе свидание в таком идиотском месте – другого не нашли! – но, надо признаться, тогда движение на дорогах было не столь интенсивным, поздним вечером по городу почти никто не ездил, и ставить машину можно было где только пожелаешь. Наверное, влюблённые были слишком уж поглощены друг другом, если даже не включили парковочные огни. Взглянуть их глазами, так ведь страшно делается: ни с того ни с сего автомобиль получил мощного пинка в зад, потом что-то бабахнуло по крыше, а затем свалилось на капот. Легко себе представить, как они были потрясены, поскольку стали изысканно извиняться перед моим приятелем, потом отвезли его до самого Вилянова и ещё дали двести злотых в качестве компенсации за разбитый велосипед.

Из этого эпизода у меня вытекала ясная мораль: надо как следует выбирать места для рандеву.

У второго моего приятеля приключения были яркие и многочисленные, а среди них встречались прямо-таки истории из прошлого века, даже, можно сказать, восемнадцатого. Например, история, как он спускался зимней ночью по строительным лесам с шестого этажа, потому что нежданно-негаданно вернулся муж героини его романа. Хорошо ещё, что он не дал замуровать себя в алькове. Или ещё прелестный вечер со случайной знакомой, когда его выследила его постоянная подруга и устроила под дверьми такой скандал, что чертям тошно стало, а милый вечер пошёл коту под хвост. Потом мстительница ещё и подожгла изменщику машину марки «трабант». Подробности происшествия я знаю точно, поэтому и говорю с тех самых пор, что в человеческих поступках для меня нет ничего невероятного.

Мой трактат никогда не был опубликован, и, как мне кажется, поделом. Может быть, я плохо его написала, может, он оказался слишком несовременным, чего-то ему, во всяком случае, не хватало. Однако фрагменты его годились чуть ли не на все случаи жизни, их стоило бы использовать, чего я не сделала, а теперь очень жалею, потому что рукопись пропала. Правда, я дамских романов не пишу, но любовной страстью нетрудно было бы извинить любую глупость на свете. Если никоим образом не удаётся найти мотив преступления, всегда можно сказать, что жертву уделал влюблённый кретин или влюблённая кретинка, причём по ошибке.

Ну ладно, пропала рукопись – и пропала, что теперь поделаешь…

* * *

Все реалии я проверяю очень старательно и добросовестно, иногда как бы на вырост и впрок, хотя, может, не слишком методично. В медный рудник, например, я ворвалась без определённых намерений, это мне ни для чего не было нужно, и до сих пор не понадобилось, но кто знает…

Я попалась на удочку флотации. Понятия не имею, что такое флотация и для чего она служит, но напишу, как этот процесс выглядит. Я знаю его по игорным автоматам из Тиволи.

Так вот, в довольно большом помещении по широкому конвейеру движется вперёд густая грязь, почти совершенно чёрная, причём не сама движется, а её подталкивает специальное устройство. Грязюку пихает вперёд такая вертикальная заслонка: толкнёт кучку, кучка валится вперёд, потом заслонка пихает ещё раз, ещё… Казалось бы, грязюка должна падать вниз, вот-вот свалится, ан нет – фигушки. Не падает. Завалится при следующем толчке или нет? Вот и нет… Ну так сейчас бухнется!… Холера её затрепи, снова не упала!.. Ну вот сейчас, вот-вот… Ничего подобного… Уж теперь-то! Ну наконец-то… Часика эдак через два меня силком уволокли с помоста возле этой машины. Дай мне волю, я бы застряла там суток на двое, не меньше. Невозможно глаз оторвать от этой кучки грязи! Слетит' дерьмо или нет?!

Точно такие же устройства находятся в увеселительных заведениях, и я стараюсь избегать их, как огня, потому что прекрасно знаю: мне лично там гарантировано банкротство. Мне – но не всем.

Две такие машины стоят в Тиволи. Разумеется, в них не грязюка плывёт, а жетоны, огромные такие блины, самые большие, которые можно себе представить. Они лежат кучей, а то, что слетает, составляет выигрыш. Кидаешь туда очередные, они падают кучкой за теми, что уже там накопились, и подталкивают их вперёд. Страшная куча уже едва держится, вот-вот упадёт, ну вот ещё секундочку… Ничего подобного. Ладно, ещё чуть-чуть, вот обменяю на эти блины очередные десять монет…

Эта свисающая куча оборачивалась таким обманом зрения, что аж дурно делалось. Раззадоренные игроки кидали туда целые состояния, в том числе и я, хотя редко, потому что эту заразу я раскусила в два счета. Но шлялся там какой-то старый бородатый козёл – ему бы без грима людоеда играть, – и караулил. Терпение у него было сверхчеловеческое. Он ждал того момента, когда от очередной кучки отойдёт проигравшийся кретин, который, поверив в свисающую кучу, накидал массу жетонов, а у него ничего не вышло. Кретин разочаровался, или там деньги у него кончились, и он отказывался от развлечения. Тогда людоед кидал несколько жетонов, и куча в конце концов сваливалась. Людоед забирал своё, предусмотрительно не дожидаясь, пока упадёт следующая кучка, и караулил очередного игрока Он здорово на этом выигрывал, я специально несколько дней за ним следила и лично в том убедилась.

Второго выигравшего я встретила в Брюсселе. Увеселительное местечко тянулось вдоль железной дороги километра на два, я не шучу. Таких устройств для флотации меди там стояло несколько штук. От тех, что в Тиволи, они отличались дополнительной приманкой, а именно: поверх всего жетонового хлама лежали электронные часы, которые тогда были ещё в диковинку. Вместе с какой-нибудь очередной кучей слетали и часики. Возле одной такой машины я наткнулась на земляка, он тоже дураком не был и проделывал примерно то же самое, что и людоед, только с меньшей долей терпения: высматривал игрока-неудачника, продолжал игру после него и показал мне пять штук часиков. Он как раз спихивал себе пятые и признался мне по секрету, что эти часики обеспечивают ему тут, в Бельгии, вполне сносное житьё; есть покупатель, который берет у него товар по двести франков за штуку. Однако земляк собирался после Бельгии ещё попутешествовать, вот на это путешествие он и зарабатывал. У него уже есть кой-какие сбережения, осталось только чуть-чуть поднакопить, с недельку поиграет – и хватит…

Такое же развлечение бытовало и в Тюильри. Французы, должно быть, повредились в уме, потому как учинили там нечто чудовищное…

Ну вот, надо же, я-то думала, что в приложении будет один обыкновенный хаос, а оказывается, что и от хаоса ещё нужны отступления. Я пыталась вспомнить, когда же это было, и выяснилось, что с моим тогдашним пребыванием во Франции связаны сопутствующие обстоятельства.

Я сидела в Дании у Алиции. В предыдущем году на скачках в Шарлоттенлунде я пережила нечто ужасное, поскольку надумала поставить в четвёртом заезде комбинацию 2-7-10; заполнила купон, сунула его в программку и забыла сдать в кассу. Вспомнила я об этом только тогда, когда лошади выходили на финиш и на третьем месте аккурат оказалась десятка. Перед ней были семёрка и двойка… Меня чуть было на месте кондрашка не хватил, я так и не стала выяснять, сколько тогда выплатили выигрыш, намеренно уговаривая себя, что не больше трехсот крон, потому что от трех, например, тысяч я бы трупом пала на месте. После я очень старательно следила, чтобы никогда больше не свалять такого же дурака.

Алиция высмотрела в рекламе экскурсию в Париж за семьсот крон, почти задаром. Её племянница Малгося купила себе дом в Бретани и отчаянно зазывала её к себе, даже вместе со мной, потому что ей требовались совет и помощь в обустройстве дома. Алиция не рвалась на эту тяжёлую работу, но поехать ей хотелось; с другой стороны, стоял август – самый жаркий месяц в Париже, с третьей стороны, она очень любила путешествовать, а на сей раз мы могли даже пожить бесплатно в пустой вилле деверя Малгоси, семь минут электричкой с вокзала Сен-Лазар, с четвёртой стороны – Алиция не выносила жары и так далее… Словом, мы обе колебались. Я отправилась на скачки, все ещё сердитая и раздражённая из-за этой своей несыгранной комбинации с прошлого года. В этом году я уже старательно доводила до конца все свои идеи, и результат оказался весьма неожиданный.

Я решила, что обязательно выиграет восьмёрка, поэтому ставила на неё во всех заездах подряд. И надо же было так случиться, что среди шедших под восьмым номером оказалась одна лошадка, принёсшая солидный выигрыш!

Выплатили тогда тысячу двести крон, если учесть, что остальные комбинации проиграли, то чистой прибыли, у меня оказалось семьсот двадцать крон. Аккурат стоимость экскурсии в Париж!

– Судьба! – сказала я торжественно Алиции. – Не знаю, как тебя, но меня толкает во Францию высшая сила!

Алиция примирилась с решением сверхъестественных сил, и мы поехали.

Мелкие и незначительные подробности я опускаю. Не стану рассказывать, как мне пришлось одалживать у Алиции платья, потому что я набрала с собой вещей только для Дании, и ничего по-настоящему летнего у меня просто не было. Не стану говорить, как мы только чудом не перекусали друг дружку на вокзале Сен-Лазар, потому что никак не могли вспомнить, у кого из нас должен был быть адрес этого Малгосиного деверя, а жара добивала нас на месте; опущу тот момент, когда Алиция сняла с себя платьишко и задумчиво спросила:

– Слушай, как ты думаешь, когда высохнет, будет стоять само?

…Не стану расписывать, что единственным прохладным местом во всем городе оказалась лавочка около сортира на площади Пигаль, прибежище парижских проституток. К сожалению я не могла там просидеть все время пребывания в Париже. Не буду живописать кошмарную пирамиду в Лувре и книги Малгоси, которые я вместе с ней расставляла по полкам в два часа ночи.

Ой, нет, этого я не могу не рассказать: французы впали в гигантоманию

Ни Алиция, ни я не чувствуем тяги к обществу, обе любим быть наедине. Мы бегали по Парижу не вместе, а отдельно. Результаты были впечатляющие

– Я тут была очень много лет тому назад, – вечером рассказывала Алиция. – Слушай, там сооруди ли нечто невероятное: представь себе, огромная стеклянная стена, за стеной вода, в ней плавает акула или ещё какая-то зараза, что-то ещё есть наверху, но надо было платить пятьдесят франков за вход, а я не знала, стоит ли. Поэтому не заплатила и не знаю, что там ещё было.

– Ничего страшного, – ответила я. – Пожертвую этими пятьюдесятью франками, пойду туда и по том все тебе расскажу.

Пойти-то я пошла, но никакой стеклянной стены с водой не нашла, наоборот, отыскала сперва цветник с ошеломляющей растительностью, а потом огромный торговый центр. Алиция торгового центра и в глаза не видела.

Затем она первая поехала на площадь Дефанс, а я на следующий день, после чего мы обменялись впечатлениями.

– Ты видела такую площадь с большущими воротами? – спросила она.

– Какую площадь, спятила, что ли?! – запротестовала я – Площадь была, но без ворот. А вот ты видела такой большой мозаичный столб, из трех частей, и каждая разного цвета?

– Никакого столба там не было…

Сооружения грандиозны до такой степени, что теряют человеческие масштабы. Мы осматривали все тщательно, как полагается, и каждая видела что-то в отдельности Уж не говоря про то, что на площади Дефанс невозможно выйти из метро. Я напрасно купила входной билет на выставку, никакого результата это не дало, я рассердилась и в конце концов протиснулась под барьерчиком. Когда я увидела, что точно так же ползут на четвереньках благородная пожилая чета и монашенка, я решила, что это, очевидно, в порядке вещей, и перестала стыдиться самой себя. После чего я наткнулась ещё на один чудовищной величины торговый центр, к тому же он помещался внутри циклопических размеров здания. Я уж не чаяла оттуда выбраться. По-французски я читать умею, клянусь, надписи поняла правильно и поехала вверх, чтобы оттуда сориентироваться Я заметила проблеск дневного света и очень обрадовалась. И зря, потому что дневной свет был искусственным и лился из ресторанчика в садике. Я съехала вниз, терзаемая клаустрофобией, прошла пешком полмира и наткнулась на стоянку автомобилей для доставки заказов на дом А чтоб их всех черти побрали! Я стала искать автобус, потому как уж что-что, а автобус наружу обязательно выедет. В результате площадь Дефанс я осмотрела исключительно из автобуса и наткнулась на этот трехцветный столб, но никаких ворот нигде не видела, и привет!

Зато именно тогда я своими глазами видела нагромождение ворот в Тюильри. Не знаю, кому в голову пришла такая сатанинская идея, должно быть, пьяному в сосиску. Проходишь через египетскую аркаду из Карнака, римские пропилеи, средневековые городские ворота и что-то русское, кстати, очень напоминающее ворота в Медыке. Сделано все это было из картона и тряпок, как на деревенской ярмарке. По-моему, там же ещё поставили и краковский Барбакан, не говоря уже о Микенах. Потрясающе! Потом я наткнулась на игральные аттракционы, или машины для флотации меди. Я лично выиграла на них часики, зажигалку, дорожный будильник и телефон, с которым неизвестно было, что делать, потому что к нашей телефонной сети он не подходил. Я кому-то его отдала.

Во всяком случае, автоматы для игр и флотация меди основаны на одном и том же принципе, и я понятия не имею, для чего это мне может пригодиться.

Очередную порцию знаний я получила в Кросне, куда я отправилась на цикл «Встречи с любимыми писателями». Не исключено, что это способствовало моему рекорду на скачках.

Поехала я туда в основном для того, чтобы ознакомиться с работой стекольного завода. Разумеется, я слышала, как делают стекло, но представить себе этого не могла. Как же это получается? Стекло ведь жидкое, его как-то выдувают, но каким образом это жидкое вещество становится твёрдым? Каким образом сохраняет форму, когда и как стынет, что с ним делают в течение всего процесса? Я хотела во что бы то ни стало увидеть все собственными глазами!

До Жешова я полетела самолётом, оттуда меня забрали фургончиком, потому что машины у меня уже не было, я её продала под влиянием Марека. Скорее всего, ему до чёртиков надоели постоянные починки моей старой телеги, он уговорил меня от неё избавиться и заверил, что я получу талон на «фиат». Никакого талона я не получила, потому что не принадлежала к привилегированным классам, кроме того, сразу после этого стала меняться власть, всякие талоны пропали из нашей жизни, денег у меня не было, и осталась я безлошадной.

Гостиницу мне забронировали в Кросне, и я сразу, с первого же дня стала настаивать на том, чтобы пойти на этот стекольный завод. Наверное, из страха, что я откажусь участвовать в этих читательских конференциях, экскурсию мне устроили и привели меня в цех.

Зрелище оказалось просто восхитительным. Действительно, стекло было жидким, действительно, надо было дуть в капельку массы, а из неё на самом деле возникали великолепные изделия. Я остолбенела от восторга и с величайшей радостью провела там целых четыре дня, наплевав на свои официальные обязанности. И выволокли меня оттуда просто силой, иначе я бы не ушла.

Тогда же я обратила внимание на изумительную красоту работающих в цехе лиц женского пола. Сперва попалась мне одна красавица мирового стандарта, потом вторая, третья, а потом я стала специально присматриваться. В жизни не видела такого количества красивых девушек, одна другой краше! Как на конкурсе красоты! Меня это заинтересовало, и я спросила, уж не специально ли подбирают сюда персонал, как стюардесс на авиалиниях. А если так, то по какой причине? Директор – бабник?.. Так вот, вовсе даже нет, никто их сюда не подбирал. Кросненское воеводство много лет знаменито именно красивыми девушками. Хотелось бы знать, почему это не рекламируется? Стада мужиков со всего мира приезжали бы ими любоваться, и у нас были бы дополнительные доходы от туризма.

В гостинице мне удалось ввести европейский стандарт. Как обычно, после встреч с читателями голод мой превратился в дикого зверя, pi я решила все-таки поужинать. Зал местного ресторана при гостинице мог отбить аппетит даже у скотины в хлеву, подробностей я описывать не стану, их каждый по собственному опыту знает сам. Однако я не отказалась от еды, поймала кельнера и попросила его принести мне поесть, в номер, частным, так сказать, образом. На самом деле такой изысканный стандарт обслуживания гостей тут не практиковали. Мы с ним друг друга взаимно поняли и в течение всего своего пребывания гам я ела у себя в номере без дополнительных отрицательных впечатлений.

Я запланировала все так, чтобы вернуться в Варшаву ещё в субботу утром и успеть на скачки. Самолёт вылетал из Жешова около шести утра. Встала я в четыре пятнадцать, фургончик прибыл без опозданий, по дороге на аэродром я ещё полюбовалась красивейшим восходом солнца, на аэродром успела, после чего начались проблемы с багажом.

Работники аэродрома, в лице очень вежливой и симпатичной пани, пожелали увидеть содержимое моей сумочки. Я не возражала против этого, но само желание меня слегка удивило. Прошло несколько минут, прежде чем я сообразила, что стала жертвой противотеррористических мер, что у меня ищут оружие с целью захвата самолёта. Эта возможность меня сразу заинтересовала: никаких захватов самолёта, я ведь должна вовремя приземлиться в Варшаве! И я стала рассуждать вместе с ними, что опасно, а что нет. Например, маникюрные ножнички в косметичке: вроде бы маленькие, но ими без труда можно отстричь пилоту ухо! Сумка у меня была небольшая, в багаж я ничего не сдавала, и сразу возникла проблема: в Кросне я купила рюмки, а стекло возить нельзя; мало того, у меня был ещё большой фаянсовый горшок, в котором я кипятила себе воду для чая, такой тяжёлый, с ручкой. И что теперь делать?

– Горшок не отдам, – твёрдо заявила я. – Вот горшок вы мне оставьте; если им дать кому-нибудь по башке, эффект гарантирован. В случае, если появится какой-нибудь террорист, я ему так шандарахну по затылку этим горшком, что навек отобью охоту безобразничать. Словом, обещаю, что немедленно приму участие в операции по обезвреживанию любых террористов, потому что мне очень надо вовремя быть в Варшаве.

Пани с аэродрома, увидев во мне союзника, махнула рукой и оставила при мне все моё добро. Я полетела со своей сумкой, а террорист, слава Богу, не появился.

На скачки я успела с песней на устах и сразу сделала все ставки. В тот день была, можно сказать, именная скачка. Скакала в те времена кобыла по кличке Имплозия. Была она абсолютной фавориткой всего ипподрома, а ездил на ней Мельницкий. Все на неё ставили. Но, как оказалось, в тот день Мельницкий заболел и вместо него должен был ехать Филиповский. Тут я засомневалась. Имплозия Имплозией, но ездит-то Филиповский куда хуже Мельницкого. Мельницкий – тот вообще гений, никто с ним сравниться не мог. Стала я вычислять и гадать, на кого ставить.

Прочитала всю программку, шло девять – или одиннадцать? – лошадей, все хорошие, все более или менее одинаковые. У всех был шанс выиграть. Я решила ставить не на лошадей, а на жокеев. Кому там очень надо выиграть? А-а, Варштоцкому? Отлично, на Варштоцкого я и поставлю. И поставила на всякий случай на Имплозию и на Варштоцкого на Алъпине.

Потом оказалось, что я просто ясновидящая. Филиповский совершил даже две ошибки, в последний момент он вышел на большую дорожку, не успел этого наверстать и оказался вторым на полголовы. Выиграла Альпина, а с ней ошалевший от радости Варштоцкий, который хотел заключить контракт с немцами и поэтому так старался. За выигрыш заплатили двести семьдесят четыре тысячи злотых, и это был рекорд моей жизни. Для сравнения сообщаю, что за авторские встречи с читателями, с которых я только что приехала, – а работа это каторжная – платили всего лишь тысячу злотых. Если бы я могла купить машину в собственной стране, я бы наверняка её купила тогда же, но это умение было мне недоступно. Автомобильного же рынка я панически боялась.

Все потом спрашивали меня, откуда я получила сведения, что Альпина выиграет, никто не хотел верить, что ставила я не на Альпину, а на Варштоцкого. Я стала побаиваться, что условием моего выигрыша на скачках должно быть раннее вставание. Встанешь эдак часика в четыре – и пожалуйста, выигрывай. Может, опасения были правильны, но до сих пор мне не удалось этого проверить, потому как в четыре утра я вставала только для того, чтобы идти собирать янтарь.

* * *

Забыла я рассказать и про садовый участок, который терзает меня вот уже лет тридцать и в той или иной степени отравляет мне жизнь. Вообще-то говоря, садоводство я люблю, не только в масштабах собственного участка. Люблю копать, сажать, сеять, даже полоть. Люблю также собирать и лущить горох и фасоль. Однако наш фамильный участок крепко меня достал, особенно под конец своего существования.

В течение долгого времени им занимались втроём: моя мать, Люцина и мой отец. Потом уже только моя мать и Люцина отдавали своё время этому Молоху. Люцина жила почти напротив калитки нашего участка, по другую сторону улицы, и вопрос приезда на участок для неё не существовал. Мать в таких случаях ночевала на квартире сестры, что для неё тоже было очень удобно, а от себя, с Аллеи Независимости, она ехала автобусом без пересадки, причём остановка была у дома Люцины. Одно удовольствие. А я, без машины, должна была добираться уже двумя автобусами. Как-то раз я специально проверила и убедилась, что путешествие на садовый участок занимает у меня пятьдесят минут. А я никогда в жизни не располагала избытком времени.

Не было у меня и ключей. Ни от ворот садового кооператива, ни от калитки, ни от садовой беседки. До сего дня я ломаю голову, почему эти чёртовы бабы не дали мне ключей, которые, в конце концов, я могла бы отнести в мастерскую и сделать дополнительный комплект. Отсутствие ключей приносило страшные неудобства. Казалось бы, обе дамы должны были торчать там безвылазно с весны до осени, но, невзирая на это, каким-то таинственным образом я не заставала их в двух случаях из трех и не могла попасть внутрь, что меня в конце концов так разозлило, что я почти перестала приезжать. Они полезли ко мне с претензиями, тогда я попыталась договариваться с ними на определённое время, что тоже не принесло результатов. Приобретя машину, я несколько лет служила им средством транспорта. Возила я туда и коровьи лепёшки, и негашёную известь, причём известь рассыпалась у меня в багажнике, хорошо ещё, что дождя не было. Я подряжалась на совершенно определённые работы: перекапывание земли по весне, сбор урожая и перекапывание по осени, копание картошки, а на мелочи у меня уже времени не хватало. Люцина с моей матерью ухаживали за участком так, что получали местные награды, это была их мания, хобби, бзик и единственное счастье в жизни; урожаи были слишком большие, и они издевались над окружающими, требуя, чтобы те забирали с участка помидоры, свеколку, морковку, картошку, яблоки, сельдерей и черт знает что ещё. А, смородину! От смородины вообще можно было рехнуться…

Кроме всего прочего, у нас были разные взгляды. Сперва там росла груша прабабушки из Тоньчи – Люцина постаралась достать от неё саженец, и плодовитость этой груши переходила все границы, но потом с ней что-то случилось. Я-то считала, что её надо спасать, может, привить её на другую грушу, это было вполне доступно. Так нет же! Они срубили эту грушу, по-моему, просто в запале, и потом сами потихоньку жалели. К моему отчаянию, они выкинули прочь малину, утверждая, что малина слишком уж разрослась и с ней надо бороться. Я в основном не вмешивалась, потому что моё участие в сельхозработах было мизерным, но страдала я очень, и потому мне не хотелось заниматься участком.

Разумеется, там часто бывали мои дети. Ежи получил в своё единоличное распоряжение целую грядку, тут и доказал, что он истинный потомок своих предков по матери. В нем проснулись черты прапрабабушки, он сажал там что попало, некоторые растения и вовсе вверх ногами – ничего страшного, все выросло. Меня специально вызвали, чтобы показать эти джунгли: действительно, плотный куст растительности просто буйствовал, а в самой серёдке весело спели помидоры размером с кулак. Значит, была у Ежи лёгкая рука от прабабок, жаль, что он не стал садовником.

Роберт растительности не выносил, его аж передёргивало от омерзения при одном упоминании о земляных работах, зато он смастерил тачку, которая, правда, не пролезала в калитку, но за этим маленьким исключением была просто замечательная.

В течение долгих лет это был рай, существовавший как бы на полях моей жизни, где-то с краю, после чего наступил момент, когда мне пришлось заняться участком серьёзнее. Произошло это после смерти Люцины, моя мать уже не справлялась с хозяйством, и ей надо было помочь. Вообще-то в последние годы весьма полезным оказался Марек: деревья он стриг профессионально, перекидывание компоста в его исполнении выглядело как приятное развлечение, он же наконец приладил козырёк над дверями беседки, и мне кажется, что скорее наступит конец света, чем этот козырёк обвалится. Но потом Марек выпал из моей биографии, и всю работу мне пришлось делать самой.

Ну хорошо, не удастся мне скрыть, как моя мать решила разнообразить мою жизнь. Прежде всего, она была явной пироманкой: обожала жечь костры, причём чем больше, тем лучше. Её невозможно было остановить, она плевала на атмосферные явления, украдкой пихала в огонь целые охапки засохших стеблей, срубленные кусты, сухие листья, удивляюсь, как она не спалила дотла все Океньче. Я до сих пор ещё не выкинула блузку, у которой на спине прожжены две большие дыры; блузка была любимая, и я все ещё надеюсь залатать дыры.

Обрезая сухие ветки, я всеми святыми заклинала маму, чтобы она перестала мне помогать. Одной веткой она чуть не выколола мне глаз, я едва успела откинуть голову, в результате осталась просто с поцарапанным лицом, толстым суком она шандарахнула меня по башке и так далее. Мать была человеком нетерпеливым, всегда спешила, и её спонтанная помощь грозила человеку непредвиденными и ужасными последствиями. Именно поэтому я впала в панику в Канаде, где мы обе с Тересой рубили сухую сосенку на крутом склоне над озером, а моя мать, готовая помочь, появилась над нами с топором в руках. У меня волосы встали дыбом!

– Тереса, бежим!!! – в отчаянии завопила я.

Тереса стала скандалить с ней, и разобиженная мать отказалась от идеи нам помочь. Так мы остались живы.

На участке она хваталась за самые тяжёлые работы, и я была главным образом занята тем, что вырывала у неё из рук вилы, топоры и лопаты. Я вежливо просила её, чтобы она занялась прополкой: при этом она может сидеть на табуреточке и постепенно удалить сорняки. Нет, почему же, она все это делала, но только когда меня рядом не было. А в моем присутствии она рвалась на роль силача непревзойдённого.

Надо мной, видимо, висит какое-то проклятие, потому что моя родная мать с самыми наилучшими намерениями приносила мне только вред. Там, на участке, у меня тоже был один утолок, который я посвятила своим травам. Я уже тогда любила составлять сухие букеты, и мне очень нужны были бессмертники. Я их посеяла, они взошли очень густо, а мне именно это и нужно было.

Мать проредила их очень старательно и аккуратно, часть выкинув на помойку, потому что прореженные цветы некуда было пересадить. Я чуть не разрыдалась.

– Зачем ты это учинила? – в отчаянии допытывалась я. – Тебе что, больше делать нечего? Это мой кусок, что ты лезешь на мои грядки?!!

– Так ведь ты сама говоришь, что у тебя времени нет, я и хотела тебе помочь…

Три года я пыталась вырастить травку, у которой была одна особенность: прорастать она должна была только под колпаком. Дома у меня это не получалось, поэтому я посеяла её на участке, причём прикрыла травку большой обувной коробкой, а сверху положила несколько камней, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, что коробка тут лежит не случайно. Когда по прошествии трех дней я появилась на участке, от коробки и травки и следа не осталось: мамочка выбросила ненужный мусор.

Зато с горошком она управилась просто замечательно. За отсутствием времени я решила переключиться на многолетние растения, большой газон и декоративные кустарники. Поэтому я приложила огромные старания, чтобы получить неизвестно какое растение, о котором я знаю только то, что оно относится к тому же семейству, что и душистый горошек. Разрастается точно так же обильно и долго цветёт, только цветки у него не пахнут. По осени я без малейших угрызений совести воровала стручки у соседа, свято уверенная, что потеря трех стручков замечательного растения не причинит ему особого убытка. Он наверняка с превеликим удовольствием подарил бы мне эти стручки, но краденое лучше растёт. Я сеяла семена везде, где только можно, на участке и на балконе, но все безрезультатно. Три года я мучилась, прежде чем пришла к цели одновременно двумя путями. Во-первых, украла у соседа маленький весенний росток возле сетчатого забора. Сосед почему-то упорно выдирал все растения около забора, поэтому угрызений совести у меня и на сей раз не было. Во-вторых, эту упрямую мерзавку посеяла моя мать. И у неё, разумеется, она выросла. Я забрала у матери с балкона ящик, рассадила растеньице на участке, и у меня наконец-то были вымечтанные заросли, но соседский росток размножился быстрее.

Тридцатилетнюю сливу я срубила с третьей попытки. Это должен был сделать ещё Марек, но он меня надул, точно так же, как с квартирой Люцины, поэтому я рассердилась – кроме того, я ещё панически боялась всяких идей матери – и решила выполнить эту работу сама. Разумеется, в лютые холода и снегопад. У меня были два топора и три пилы, намучилась я до полного изнеможения и только потом сделала открытие, что все мои орудия труда были безнадёжно тупыми. А я-то с самого начала удивилась, что они так плохо режут… Одна мощная коряга осталась лежать на пионах, но я успокоила себя мыслью, что зимой пионы из-под земли не лезут, стало быть, им эта коряга не помешает. А потом, конечно, я её уволоку. Мать, разумеется, меня опередила: перетащила жуткую корягу, а потом тяжело болела…

Окончательное поражение наступило после возвращения из Канады.

Брошенный на произвол судьбы, участок за два месяца превратился в дикие джунгли. Чтобы пробраться по нему, я прокладывала себе дорогу лопатой, мне ужасно не хватало мачете, бурьян лихо конкурировал с цветущим салатом, ноготки просто взбесились, лебедой я могла выкормить утиную ферму, а все вместе сливалось в плотные заросли. К тому же там завелось нечто новое, какие-то загадочные вьющиеся лианы, которые оплели даже деревья, не говоря уже о сетке забора, смородине и всем остальном. Растение выглядело симпатично, цветочки у него были миленькие, такие шипастые шарики, но воняло кошмарно! Говорили, что кто-то привёз себе эти семена из Советского Союза, а поскольку день оказался ветреный, то мерзость рассеялась по всему садовому кооперативу. Причём растение было жутко упрямым и стойким: ещё два года спустя приходилось вырывать остатки!