Текст книги "Консервативная модернизация"

Подход, методологически основанный на взгляде «изнутри», связан с признанием и уважением ценностей, норм и представлений самих субъектов социального действия. В этом случае мы имеем дело с методологически равнозначной диспозицией ценностных позиций наблюдателя, с одной стороны, и субъектов социального действия, с другой. Представляется, что подобная уважительная диспозиция позволяет лучше объяснить реалии социальной жизни.

В качестве примера рассматриваемых различий в подходах уместно привести подходы к оценке неравенства. «Объективный» подход чаще всего использует такие коэффициенты, как Джинни, децильный и т. д., основанные на различных оценках распределения доходов. При этом вне такого рассмотрения оказываются оценки людей относительно уровня их собственного потребления.

Иной, более «понимающий» подход основан на оценках депривации, лишений, которые испытывают люди того или иного уровня достатка. Здесь начинают работать представления людей относительно уровня собственного потребления, интересов, потребительских предпочтений.

В связи с этим довольно любопытно рассматривать теоретические и аналитические работы, использующие «понимающие» подходы, но сохраняющие при этом аргументацию, характерную исключительно для либеральной догматики. В этих работах сохраняется априорное вменение влияния уровня депривации на социальные позиции рассматриваемых слоев и групп населения.

Соответственно, методологическая ориентация на выявление реальных регуляторов социального действия выступает критериальной границей между консервативной модернизацией, с одной стороны, и игнорирующей такую ориентацию либеральной модернизацией, с другой.

Представляется, что предлагаемый здесь теоретико-методологический ориентир позволит продвинуться в создании теоретического и методического арсенала консервативной модернизации. Такое разграничение позволяет также выявлять научные направления, которые возможно использовать в качестве обогащения и развития концепта консервативной модернизации.

Предшествующее обсуждение позволяет сделать следующий шаг: сформулировать принципы консервативной модернизации с тем, чтобы создать основу для дальнейшего концептуального продвижения.

Принципы консервативной модернизации

Дальнейшее развитие концепта «консервативной модернизации» требует формулировки ее принципов, которые призваны стать критериями оценки используемых институтов и инструментов.

Учитывая исходную дискуссионность таких принципов, автор претендует лишь на то, чтобы создать необходимую отправную точку для дальнейшей дискуссии по обсуждаемому вопросу.

Итак:

• принцип исторической преемственности: ориентиры «консервативной модернизации» должны исходить из задач развития, рассматриваемого в качестве целостного исторического процесса, учитывающего цену рисков разрывов преемственности и, соответственно, стремящихся к возможному поддержанию этой преемственности;

• принцип концептуальной совместимости: принципиальные положения «консервативной модернизации» должны быть совместимы с базовыми принципами консерватизма и одновременно соответствовать представлениям о модернизации, как концепции развития;

• принцип содержательного разграничения: принципиальные положения «консервативной модернизации» должны обеспечить содержательное основание для разграничения с другими концепциями развития, не допускать их содержательного смешения. Очевидно, что здесь принципиально важно отграничить «консервативную модернизацию» от концепций развития, основанных как на либеральных, так и на псевдомарксистских догматах;

• принцип снижения издержек развития призван выступать критерием оценок альтернативных стратегий развития и стать основанием отбора тех из них, которые обеспечивают наилучшее соотношение решения актуальных проблем развития, с одной стороны, и социальных издержек такого развития, с другой;

• принцип профессионализма и ответственности: принципиальные положения призваны опираться на эмпирически подтвержденные аргументы признанных профессионалов и противостоять искушениям идеологически вдохновленного догматизма, а также примитивным рецептам популистов и авантюристов. Очевидно, что реализация этого принципа находится в сложных отношениях с модными сегодня концепциями «прямой демократии», базирующимися на либеральной догме о возможности граждан принимать рациональные решения по проблемам любой сложности.

Выдвижение подобных принципиальных требований задает высокую планку для наших дальнейших размышлений, направленных на создание теоретических и инструментально-методических средств реализации этих принципов.

В первую очередь, важно обсудить те принципиальные положения консерватизма, которые должны быть спроецированы на развитие концепции «консервативной модернизации». Здесь нам уже недостаточно метафоры «умные перемены».

В контексте этого обсуждения можно говорить о том, что консерватизм тесно связан с принципом исторической преемственности. Он опирается на содержательный анализ предшествующего развития. Он не относится к итогам этого развития с негодованием и презрением, а ведет буквально скрупулезный содержательный анализ вызовов и противоречий, движущих сил и мотивов, которые обусловили результаты предшествующего развития.

Легко предвидеть возражения, связанные с тем, что исторический материализм также предусматривал аналогичный анализ. Яркий пример – уже упомянутая ранее блестящая работа К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»[61]61
  Маркс К., Энгельс Ф. Cоч. Т. 1–39. 2-е изд. М.: Издательство политической литературы, 1955–1974. Т. 1.


[Закрыть]. Это отчасти верно. Принцип исторической преемственности роднит эти две концепции.

Однако разница между консерватизмом и марксизмом заключается в телеологической предзаданности результатов исторического развития, заложенной в марксистском концептуализме. В.И. Ленин не раз подчеркивал, что неизбежность установления диктатуры пролетариата в качестве результата действия исторических процессов – основополагающая концепция марксизма. Здесь налицо аллюзия с «концом истории», выдвинутая альтернативным концептуалистом – апологетом либерализма Ф. Фукуямой.

Этот вывод усугубляется еще и тем, что марксизм недолго развивался в соответствии со своими исходными методологическими основаниями. Довольно быстро он был безмерно опошлен догматиками, нагло надевшими на себя сверкающие доспехи исторического материализма.

Консерваторы в своем большинстве ориентированы генетически и не предвосхищают «конца истории», в отличие от их оппонентов как либеральных, так и марксистских. Различает же их, как известно, лишь видение существа «конца истории»[62]62
  Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ, 2004.


[Закрыть].

Платой за отказ от последовательного историзма является идеологическое и телеологическое доктринерство. Н.А. Бердяев замечательно описал последствия этой платы: «Доктринерская отвлеченная политика всегда бездарна – в ней нет интуиции конкретной жизни, нет исторического инстинкта и исторической прозорливости, нет чуткости, гибкости и пластичности. Она подобна человеку, который не может поворачивать шею и способен смотреть лишь по прямой линии в одну точку. Вся сложность жизни ускользает от взора, живая реакция на жизнь невозможна. Отвлеченные доктринеры в политике думают, что они далеко видят… Они не пророки и видят лишь свои отвлеченные доктрины, а не грядущую жизнь»[63]63
  Бердяев Н.А. Судьба России. С. 218.


[Закрыть].

Историзм и стремление видеть «сложность жизни» связывает консерватизм с проблемным подходом, который, как мы видели выше, позволяет перевести анализ взаимоотношений ценностей и интересов, целей и методов на требуемый инструментальный уровень, обеспечить учет как телеологических требований, так и генетических условий.

Ниже мы будем анализировать трансформационную рамку развития, которая позволяет эмпирически анализировать характер социально-исторического процесса, выявлять на основе рассмотренной выше объяснительной схемы возникающие напряжения и коллизии. Это создает важные основания для отбора подходов, задач и методов «консервативной модернизации». Таким образом, данный принцип соответствует выдвинутым требованиям.

Важным принципом, который выступает критерием результативности стратегии «консервативной модернизации», является также «снижение издержек». Речь, конечно же, идет не о снижении издержек в их финансово-бухгалтерском измерении и тем более не о «срезании костов», характерном для технократических ориентиров развития.

Данный принцип связан прежде всего с необходимостью широкого макросоциального измерения издержек. Лишь осознание масштаба издержек, обусловленных выбором соответствующей траектории развития, позволяет оценить их приемлемость. Как уже отмечалось выше, оценка издержек в рамках «консервативной модернизации» происходит не абстрактно, но в контексте общих вызовов и рисков, в соотношении с другими альтернативами развития. Это чаще всего тяжелый процесс. Здесь мало помогает критерий «слезы ребенка». Нередко глубокий анализ ведет к тому, что для практического преодоления осознаваемых вызовов и рисков нужны, как говорил Уинстон Черчилль в своей знаменитой речи 13 мая 1940 г., «кровь, тяжелый труд, слезы и пот»[64]64
  Кровь, тяжелый труд, слезы и пот (англ. Blood, toil, tears, and sweat), речь У. Черчилля в палате общин 13 мая 1940 г. См.: https://ru.wikipedia.org/ wiki


[Закрыть].

Как уже отмечалось, большим недостатком моделей развития, основанных на идеологических ориентирах, является то, что такой тип развития почти всегда генерирует социально-политические напряжения и риски. При таком развитии выгоды телеологического «рывка», связанного с мобилизацией различных ресурсов, идеологической мобилизацией, очень часто оказываются относительно краткосрочными. Результаты, достигнутые в ходе реализации таких моделей развития, часто бывают подорваны в ходе последующих «контрмодернизацонных» откатов.

Поэтому преобразования приходится начинать снова. Издержки подобного цикличного пути крайне велики. Примером может служить наша собственная страна, когда в результате «перестройки» и «гайдаровских реформ» (социально-политических напряжений и потрясений) Россия вернулась на более чем четверть века назад в своем развития и только в 2008 г. достигла уровня 1990 г. При этом социальные издержки (падение рождаемости, рост смертности в результате социальных причин и др.) оказались соизмеримы с потерями страны во время Гражданской войны.

Более медленные, «консервативные», перемены в длительной перспективе оказываются устойчивее и плодотворнее, т. к. снижают риски внутренних срывов и контрмодернизацонных откатов.

Важным концептуальным ориентиром консерватизма, тесно связанным с выработкой ориентиров развития, является сложная «множественная субъектность» «консервативной модернизации». Консерватизм концептуально не связан путами методологического индивидуализма и принципиально признает субъектную роль разного рода сообщностей. Именно в этом причины его внимания к проблемам семьи, традициям, на которых базируются различные сообщества. Основным критерием признания субъектности последних выступает «понимающее», «человеческое» измерение этих субъектов, значение соответствующих сообществ для самого человека, их способность формировать нормы, стимулы или, напротив, санкции, оказывающие регулирующее воздействие на деятельность индивида.

Такое понимание сообществ инструментально поддается эмпирической верификации и создает предпосылки для создания соответствующих методических инструментов.

Понятно, что этот подход кардинально разграничивает консерватизм от доктринального либерализма, призывающего учитывать лишь индивидуальный выбор, нивелируя при этом реальный его социальный контекст.

Одновременно подобное понимание субъектности позволяет отграничить консерватизм и от марксизма, доктринально преувеличивающего социальное влияние такого сообщества, как «класс». Для превращения этой теоретической конструкции марксистов в реальность необходимо, чтобы рефлексия общих классовых интересов вкупе с формированием классовой солидарности смогла обеспечить такой уровень сплоченности, которые классики характеризовали как «класс для себя». Представляется, что эта предельно жесткая гипотеза о возможности классовой моносубъектности далека от реального воплощения. Она подвергалась серьезным сомнениям еще в конце XIX века. Гигантские социальные перемены, произошедшие с того времени, прежде всего усложнение социально-экономических отношений, возросшее многообразие социально-экономических интересов различных слоев, групп и сообществ сделали эту гипотезу еще менее реалистичной.

В силу уже этого соображения она вряд ли может быть положена в основу стратегии развития взамен концепции «множественной субъектности». Однако это никак не снижает значение фундаментального достижения марксизма, который верно определил место социально-экономических интересов.

Концепция «множественной субъектности» ставит, в свою очередь, непростую исследовательскую задачу выявления совокупности таких социальных субъектов, анализа оснований их формирования и структуры и институционального измерения их деятельности, а также взаимодействия этих субъектов между собой. По существу, это целая исследовательская программа, которая призвана содержательно выявить структуру нашего общества в его консервативном измерении.

Важно рассмотреть и социально-политическую проекцию включения принципа «множественной субъектности» в наше обсуждение проблем развития. Более важное значение в этом контексте имеет критерий регулирующего воздействия, т. е. того, в какой мере этническая, религиозная принадлежность, вхождение в другие высоко ценимые сообщества определяют позиции людей в отношении проблем, которые для них же составляют повестку дня, но рассматриваются в качественно иной плоскости. Здесь прямая аналогия с марксистским доктринерством, с тезисом, что классовая принадлежность императивно задает весь комплекс социально-политических ориентиров.

Представление о том, что принадлежность к религиозным или этническим сообществам влечет за собой тотальное согласие по всему спектру общественных отношений, как раз и является источником экстремистских притязаний и требований. Социологические исследования показывают, что мнения и суждения людей, живущих в современных обществах, относительно ситуаций и проблем в различных секторах общественной жизни автономны и не слишком коррелируют между собой. Так, не выявлено наличие сколько-нибудь значимой связи между принадлежностью к соответствующим сообществам, с одной стороны, и социально-политическими воззрениями, с другой. Например, анализ политических предпочтений двух партий, формально представляющих интересы подобного рода сообществ, «Женщины России» и «Партии пенсионеров за социальную справедливость», показывает, что эти позиции мало связаны с общностями, выступавшими формальными основаниями при создании этих партий.

Но отказ от идеи включения сообществ в системы политического представительства вовсе не означает исключения представительства соответствующих сообществ с их ценностями и интересами из общественно-политической системы в целом. Просто речь идет не о политическом представительстве, а о других механизмах реализации их притязаний и интересов.

Так, если посмотреть на структуру консультативных органов при президенте РФ, можно увидеть в них и представителей национально-культурных сообществ, и религиозных организаций. Представительство разнообразных сообществ учитывается и при формировании системы общественных палат.

Через механизмы такого же рода представительства происходит, например, учет интересов таких специфических сообществ, как коренные и малочисленные народы. При подобном подходе эти интересы защищены гораздо лучше, чем через формально демократические процедуры. Значимость соответствующих интересов при использовании таких механизмов оказывается много выше, чем возможности их голосования в рамках формальных демократических процедур.

Эти примеры свидетельствуют о том, что существующая общественно-политическая система вполне способна реализовывать имманентный консерватизму принцип множественной субъектности. Но для того чтобы развивать соответствующий потенциал этой системы в полной мере, как раз и нужна была формулировка данного принципа. Его осознание позволяет эффективнее реализовывать соответствующие требования и притязания.

В свою очередь, данный принцип предполагает, что на его основе необходимо не только проработать структуру рассматриваемой субъектности, но следует развивать методы учета интересов и ценностей тех сообщностей – акторов развития, наличие и влияние которых признается в рамках данного принципа.

К этому принципу примыкает критерий «эффективных санкций и стимулов», означающий, что в институциональных механизмах «консервативной модернизации» используются те стимулы и санкции за нарушение норм, которые обеспечивают эффективное регулирующее воздействие. Здесь речь идет об использовании тех стимулов и санкций, которые воспринимаются в качестве таковых каждым из множественных субъектов консервативной модернизации.

Этот круг проблем отчасти затрагивал А.Ю. Зудин в связи с упоминанием значения «силы» в приведенной выше цитате. Это упоминание прежде всего имело целью отграничение норм консервативной модернизации от либерального и «левого» доктринерства, отвергающего использование силы. В целом реализация этого критерия предполагает необходимость отказа от любого априорного доктринерства и проведение эмпирического анализа эффективности использования соответствующих стимулов и санкций в регулировании деятельности различных социальных субъектов применительно к рассматриваемым институциональным образованиям.

Использование этого принципа позволяет, например, преодолеть тот догматический барьер, который сегодня в целом ряде случаев не позволяет использовать в системе образования те санкции, которые способны обеспечить, как говорили раньше, «вразумление и острастку». Сегодня мы видим много случаев, когда отдельные слабо социализированные ученики воспринимают применяемые методы как слабость, когда они просто глумятся над авторитетом учителя, подрывая при этом эффективность всей системы социализации и социальной интеграции. Хорошо известно, что без санкции (добавим, эффективной санкции) норма мертва.

При этом критерий «эффективных норм и санкций» выступает достаточным требованием. Необходимым же требованием в связи с этим является учет нравственных ценностей и норм, значимых для этих же социальных субъектов. Очевидно, что оба эти принципа пронизаны историзмом. «Закон Талиона» сегодня уже не является эффективным ни по регулятивным, ни по нравственным критериям[65]65
  Талиона закон (от лат. talio, возмездие, равное по силе преступлению) – принцип наказания, сложившийся в родовом обществе. Заключался в причинении виновному такого же вреда, который нанесен им (око за око, зуб за зуб). До сих пор используется в странах, уголовное право которых основано на нормах шариата, см.: https://dic.academic.ru/dic.nsf/lower/18689


[Закрыть].

В нашем обсуждении следует акцентировать внимание на важнейшей коллизии – коллизии проблем и целей. Нельзя запускать проблему, дожидаться ситуации, когда масштаб проблем и противоречий достигнет такого уровня, когда предметом дискуссии станет не корректировка средств и методов, а отказ от целей «российского прорыва». Мы ведь недаром уделили столько внимания императивному характеру этого жизненно важного для нашей страны проекта. Есть надежда, что наши размышления способны предоставить участникам потенциальной дискуссии необходимые аргументы для того, чтобы не допустить успеха «пораженцев».

Подводя итоги обсуждения коллизий, возникающих в ходе перехода общественного развития на концептуальную орбиту «консервативной модернизации», следует обратить внимание, что здесь предлагается «консервативная» траектория такого перехода.

Для того чтобы этот переход оказался успешным, нужно обогатить арсенал «консервативной модернизации» достижениями научных подходов, которые соответствуют предложенным выше принципам этой модернизации.

Ниже мы покажем причины, по которым соответствующий анализ следует начать с социологии.

Глава 2. Консервативная корректировка социологического анализа

Проблема консервативной корректировки социологического анализа важна, прежде сего, в связи с тем, что прокладывает дорогу созданию теоретических и методических средств консервативной модернизации. Она также связана с отмеченной ранее общей ориентацией консервативной модернизации на эмпирическую социологическую верификацию.

Именно в рамках консервативного дискурса проявляется такая важная теоретико-методологическая роль социологии, как «формулировка обобщенных объяснительных принципов, организованных в модели глубинных процессов, порождающих социальный мир»[66]66
  Коллинз Р. Социология: наука или антинаука? // https://socioline.ru/pages/rendall-kollinz-sotsiologiya-nauka-ili-antinauka


[Закрыть]. Эта роль социологии, как ее сформулировал классик современной социологии Рэндаллом Коллинзом в качестве интеллектуального оправдания социологии как таковой, становится ее императивом в рамках консервативного дискурса.

Для обоснования теоретических предпосылок консервативной модернизации, как мы видели выше, создание адекватных объяснительных принципов является непременным условием выработки стратегии модернизации, релевантной обстоятельствам и социальным предпосылкам.

Другой вопрос, в какой мере современная социологическая наука соответствует своей миссии. С обсуждением ответов на этот вопрос мы будем не раз сталкиваться в ходе наших размышлений. В поисках такого ответа следует обратить внимание на работу классика отечественной социологии В.А. Ядова, посвященную ключевой проблеме нашего рассмотрения[67]67
  Ядов В.А. К вопросу о национальных особенностях модернизации российского общества //«Мир России». 2010. № 3. С. 46–56.


[Закрыть].

Можно согласиться с его тезисом, что «особым, т. е. отличным от других стран, является не вектор движения России в будущее, но способ, национальный стиль социально-экономической трансформации («модернизации»). Однако при анализе «специфичных» российских ценностных структур и менталитета автор опирается на исследования, теоретико-методологические основания которых предполагают наличие универсальных по своему содержанию критериев, норм и представлений[68]68
  Ядов В.А. К вопросу о национальных особенностях модернизации российского общества. № 3. С. 53–54.


[Закрыть]. Таким образом, налицо базовое предположение, что российская трансформация – частный случай трансформации универсальной. Но этот тезис требует очень фундированного и эмпирически подкрепленного обоснования. Мы еще вернемся к вопросу о соотношении универсальных, «веберианских» моделей трансформации и ее специфической модели, российской. Здесь же важно обратить внимание на то, что в обсуждаемой работе все же не представлена приемлемая объяснительная схема, позволяющая создать основу теоретического анализа.

Очевидно также, что без эмпирически подкрепленного видения социальной реальности консервативная модернизация окажется в плену доктринерского визионерства или волюнтаристских конструкций, которые так характерны для многих модернизационных проектов, включая и наши отечественные. Более того, эмпирическая верификация, опора на практический опыт, как будет показано ниже, является специфическим отличием консервативной модернизации.

Это для нас тем более важно в связи с тем, что, как уже неоднократно указывал автор, большинство отечественных модернизационных проектов являлись силовым воплощением идеологически сформированных конструкций[69]69
  См.: Дискин И.Е. Прорыв. Как нам модернизировать Россию; Дискин И.Е. Альтернативы «российского прорыва».


[Закрыть].

Соответственно, это предполагает создание социологического инструментария, принципиально свободного от «вшитых» в него теоретических «закладок», основанных на идеологизированных построениях. Наличие таких часто слабо рефлексируемых «закладок» приводит к тому, что все усилия, направленные на соответствующую эмпирическую верификацию, могут оказаться в значительной степени обесцененными. Это, в свою очередь, обусловливает необходимость анализа методологических предпосылок тех теоретических концепций, которые эксплицитно или имплицитно выступают основой эмпирических социологических исследований.

В противном случае результаты интерпретации целого ряда актуальных исследований могут оказаться существенно отличными от искомых реалий.