Текст книги "Консервативная модернизация"

Сложившееся положение было вполне терпимо до той поры, пока фокус властных усилий был направлен на решение острых текущих проблем. Сегодня же высшая власть страны все яснее осознает, что центр ее усилий должен смещаться в сторону решения задач стратегических, что связано уже со среднесрочной и даже долгосрочной перспективой. На таком временном горизонте гораздо заметнее влияние макросоциальных процессов и, соответственно, теоретико-методологическая проекция их осознания на принятие стратегических решений.

В контексте нашего анализа роли и влияния методологического структурализма следует обратить внимание на то, что использование современной версии этой концепции, существенным образом выродившейся под влиянием либерального доктринерства, чревато, как было отмечено выше, самыми серьезными социально-политическими последствиями.

Для консервативного дискурса, для которого, как уже не раз отмечалось выше, характерна озабоченность социально-политической стабильностью, обращение к сложившейся версии методологического структурализма неприемлемо как по исходным концептуальным соображениям, так и по последствиям его использования. Налицо альтернатива, либо отказ от этого концептуального подхода, либо серьезная его корректировка.

Представляется, что отказ от методологического структурализма вряд ли конструктивен. В рамках этого подхода на ранних этапах его становления были накоплены существенные теоретические достижения, характеризующие влияние различных компонентов внешней среды на социальную деятельность и личностное развитие. Так, Рэндалл Коллинз проделал беспрецедентный социологический анализ влияния научного окружения на достижения философов, принадлежащих различным векам и цивилизациям[82]82
  Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения / пер. с англ. Н.С.Розова и Ю.Б. Вертгейм. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002.


[Закрыть]. Было бы расточительством отказаться от такого рода перспективы при анализе социальных процессов.

Более перспективным путем упрочения теоретико-методологических оснований консервативной модернизации видится существенная реновация методологического структурализма. В качестве важной части ее концептуальной основы следовало бы положить «возврат к подлинному Парсонсу». В этих рамках стало бы возможным использовать те концепции «понимающей социологии», которые были заложены еще Максом Вебером и затем отчасти использованы Парсонсом при развитии методологического структурализма.

Другой стороной рассматриваемой реновации, по нашему мнению, должно стать обращение к другой стороне веберовского наследия, связанного с ролью духовно-нравственного влияния на личностное становление и, соответственно, на функционирование социальных институтов, на социальное развитие в целом. В этой связи, например, следует обратить внимание на теоретические достижения Джефри Александера, связанные с реализацией «понимающего» подхода к методологическому структурализму, с анализом взаимовлияния внешних факторов и социокультурных представлений[83]83
  Джефри А. «Уотергейт» как демократический ритуал // Социологическое обозрение. Т. 11. № 3. 2012. С. 77.


[Закрыть]. Этот пример призван показать, что даже в рамках мейнстримной социологии продолжалось теоретическое продвижение, основанное на достижениях подлинного методологического структурализма. Кроме того, он также помог сделать выбор в пользу реновации методологического структурализма, в пользу тщательного анализа позитивных достижений мейнстримной социологии, которые могут быть использованы для упрочения теоретико-методологических оснований концепции консервативной модернизации.

В то же время для реализации поставленных задач преодоления извращений методологического структурализма важно проделать значительную работу по доориентации социологической теории в соответствии с концептуальными требованиями и теоретико-методическими задачами консервативной модернизации.

Реализация этих целей призвана создать основания для выработки теоретико-методических подходов, которые прежде всего позволят связать макросоциальные процессы и развитие институциональной системы.

Программа консервативной «понимающей социологии»

Охарактеризованные выше проблемы и противоречия мейнстримных направлений социологии, прежде всего рассмотренных выше «наивного позитивизма» и методологического структурализма, предполагают поиск конструктивного ответа.

Для такого ответа важно в первую очередь определить теоретические основания построения содержательной конструкции, соответствующей выдвинутым выше требованиям. Главным среди последних, как мы уже отмечали, является следование исходному постулату консерватизма – «понимающему» отображению исторического процесса. Соответственно, теоретическим основанием искомой конструкции может стать концептуальное моделирование макросоциальных процессов, способное охарактеризовать базовые исторические перемены в их социологическом измерении.

Современная ситуация на Западе, связанная с напряженным отношением к определенным этапам исторического процесса, к обусловленному этим отношением сносу памятников и аналогичным актам вандализма, является серьезным побудительным мотивом к построению социологической конструкции, способной отображать исторический процесс через макросоциальные перемены.

Здесь в первую очередь как на индикатор соответствующих перемен следует обратить внимание на изменение механизмов регулирования социального действия. В определенном смысле такой подход является развитием концепции Макса Вебера о типологии моделей социального действия. Вполне очевидно, что каждой из таких моделей соответствуют определенные регуляторные механизмы. Более того, указания на регуляторы содержатся в самих названиях таких моделей, как ценностно-рациональные и целерациональные.

При подобном понимании исторические изменения характеризуются не столько хронологически, сколько структурно, через смены регулятивных механизмов и преобладающих моделей социального действия. Такой подход позволяет выявлять структурно-типологические сходства и различия различных цивилизаций и больших сообществ вне их привязки к конкретному историческому времени и пространству. Он дает возможность увидеть сущностные сходства и различия различных цивилизаций, разделенных временем и пространством.

Представляется, что выработанная в результате типологизация полностью отвечает консервативному умозрению, ориентированному на проникновение в сущностные характеристики исторического процесса, в противовес оппонирующим подходам, связанным с априорными, идеологически сконструированными критериями оценок рассматриваемых цивилизаций и конкретных ситуаций и персонажей. Предлагаемый подход также соответствует такой отмеченной выше сущностной ориентации консерватизма, как генетический принцип развития.

Ранее автор предпринимал соответствующие попытки моделирования такого рода процессов. В качестве основания была построена обобщенная модель социальной трансформации, являющаяся развитием соответствующей «веберианской» модели. В рамках этой обобщенной модели удалось показать взаимосвязи между сменой доминирующих регуляторных ценностей и норм, с одной стороны, и такой кардинальной макросоциальной характеристикой, как уровень социальной интеграции, с другой[84]84
  См.: Дискин И.Е. Альтернативы «российского прорыва».


[Закрыть]. Это показывает возможность и продуктивность предлагаемого подхода. В результате построения такой модели удалось выявить специфику различных трансформационных траекторий, характерных для различных типов обществ.

Отталкиваясь от этого опыта, важно предпринять усилия, направленные на концептуальное расширение предложенных ранее подходов, развернуть их в программу консервативной «понимающей социологии».

В рамках этой программы необходимо проанализировать и конструктивно использовать ранее сложившиеся подходы «понимающей социологии». Обращение к «понимающей социологии» как к основанию соответствующей консервативной программы обусловлено тем, что, как представляется, «понимающая социология» создавалась Максом Вебером как исходно консервативный концепт. Для подтверждения этого тезиса достаточно сопоставить методологические аргументы Макса Вебера при обосновании обсуждаемого подхода, с одной стороны, и приведенные выше концептуальные основания консерватизма в интерпретации С. Хантингтона, с другой. Можно также присовокупить и сформулированные ранее принципы консервативной модернизации.

Здесь уместно также отметить, что в своих работах по истории религии М. Вебер выступает как вполне консервативный мыслитель, показывающий роль религиозного сознания, соответствующих доктринальных оснований в качестве значимой предпосылки для формирования соответствующей системы институтов.

Другое дело, что дальнейшее развитие «понимающей социологии» происходило под влиянием охарактеризованных выше структурных, в том числе и институциональных факторов, обусловивших стремление исследований поместить концепты «понимающей социологии» в прокрустово ложе либеральной идеологии. Это, в свою очередь, привело к определенной методологической и теоретической корректировке мейнстримных направлений «понимающей социологии», в том числе социологию повседневности.

При этом в работах виднейших представителей социологии повседневности видны следы влияния консервативных мыслителей. Так, например, в работах одного из гуру социологии повседневности Мишеля Маффесоли совершенно очевидно влияние Ф. Ницше[85]85
  Алиева Д.Я. Парадигматические сдвиги в социологии повседневности: концепция Мишеля Маффесоли. Т. 0. № 1. C. 115.


[Закрыть].

Соответственно, в рамках рассматриваемой консервативной программы важно вернуться к исходным позициям «понимающей социологии» как консервативного проекта и продвигать его дальше в соответствии с ориентирами консервативной концептуализации.

В качестве таких ориентиров предлагается:

• от values free исследователя до alternative values: многообразия базовых ценностных ориентиров респондентов;

• от тотального рационализма до анализа соотношения ценностей и интересов;

• от методологического индивидуализма до учета роли значимых сообществ в структуре самоопределения индивида;

• от фокусировки на универсальных ценностях до учета влияния ценностей партикулярных;

• от «равенства ценностей» до учета специфики влияния ценностей первого порядка в качестве смысложизненных ориентиров.

От value free исследователя до alternative values в исследовании учета многообразия базовых ценностных ориентиров респондентов. Логика данного ориентира методолого-теоретической корректировки проистекает из методологического шага, совершенного в свое время Максом Вебером. Стремясь избавиться от последствий идеологического вменения, связанного с недостатком исследовательской рефлексии собственных ценностей, он предложил важнейший принцип value free, позволяющий избегать соответствующего вменения. Его введение стало важнейшим методологическим шагом, который, как предполагалось, позволит обеспечить ценностную непредвзятость социологического исследования.

При этом, как представляется, введение этого принципа полагалось вполне достаточным. Различие ценностей исследователей, обусловливающее их последующие теоретико-методические подходы, считалось главной проблемой. Элиминирование соответствующих ценностных позиций рассматривалось в качестве вполне достаточного условия для последующей объективации результатов социологических исследований.

Такая ситуация вполне возможна, но она основывается на предположении, что респонденты обладают необходимой информацией по изучаемой проблеме и способны к относительно рациональным суждениям по поводу располагаемой информации. При соблюдении этих условий позитивистские подходы могут обеспечить вполне релевантные результаты. Однако проблема как раз и состоит в выяснении, всегда ли соблюдаются эти теоретические предположения. Альтернативной позицией является возможность пренебречь последствиями их несоблюдения.

В современной экономической теории ведется острая дискуссия относительно релевантности такого рода предположений. И вполне очевидна их связь с аксиоматикой, лежащей в основании либеральных построений. Консервативно ориентированная корректировка, связанная с элиминированием соответствующих либеральных априори, вряд ли может сохранить в своих ориентирах такого рода исходные основания, не подвергая их методологической рефлексии. Эта рефлексия связана с тем, что в парадигме обсуждаемого консервативного ориентира важно рассмотреть последствия иной социологической перспективы. В ее рамках исследователь сталкивается с ситуацией, когда респонденты кардинально различаются по базовым основаниям отношения к рассматриваемой проблеме. Выше мы уже обращались к примеру кардинальных различий в возможном восприятии респондентами проблемы справедливости.

Здесь вряд ли достаточно рефлексии и элиминирования ценностей исследователя. Представляется, что в такой ситуации необходим более развернутый теоретико-методологический подход. В его рамках при построении теоретико-методических конструкций важно избежать влияния негативистских установок по отношению к группам и средам, ценности, нормы и представления которых кардинально отличаются от исследовательских или социально одобряемых. Акцент на последовательном уважительном (согласие совсем не обязательно) отношении к слоям, средам и сообществам, различающихся своими социокультурными характеристиками, является принципиально важным для консервативной корректировки.

Это требование вроде бы должно присутствовать в рамках принципа value free. Так он и задумывался Максом Вебером. Однако в конкретной социологической практике и социальной аналитике постоянно приходится сталкиваться как с результатами ценностного вменения, так и негативистских установок по отношению к группам и средам, не соответствующих «либеральным» стандартам.

Можно полагать, что в определенной степени именно неудовлетворенность сложившимся положением дел обусловила заметный поворот социологического сообщества в сторону разного рода альтернативных направлений, прежде всего – к социологии повседневности. Однако даже этот поворот не решил глубоких теоретико-методологических проблем современной мейнстримной социологии. Необходим дальнейший доворот в сторону существенно большей методологической рефлексии.

История развития социальной мысли показывает, что призывы вернуться к соблюдению исходных принципов, уже затертых и ставших социальной рутиной, редко когда работает.

Здесь можно привести пример из эволюции социальной лексики. Вполне экспрессивные ранее выражения со временем теряют свою прежнюю энергию, и им на смену приходят слова, которые изначально были бы просто недопустимы из-за своей чрезмерной экспрессивности. Так, например, раньше почти предельным было использование различных образований от слова «кошмар». Сегодня же почти нормой стало использование выражение «я в шоке», повышающее уровень экспрессии.

Этот пример, в свою очередь, означает, что для возвращения к консервативным истокам, в рамках которых выдвигался принцип value free, необходимо также продвижение в аналогичном направлении – выдвижение нового подхода, ориентированного на усиление понимающего и уважительного отношения к базовым ценностям, нормам и представлениям, характерным для всего многообразия изучаемых социальных объектов.

Здесь речь не идет об обращении к концепции толерантности, развиваемой в либеральном дискурсе. Толерантность – терпимость, корни которой уходят в эпохи острых межрелигиозных конфликтов, сохраняет признаки диспозиции, связанной с нормой и отклонениями от нее, представляющиеся все же терпимыми. Такие коннотации вряд ли приемлемы для предлагаемого консервативного дискурса, который исходит из установки на равно уважительное отношение к различным альтернативным ценностным позициям.

Более того, такой подход взаимно уважительного отношения к различным группам, средам и сообществам, объединенным собственными социокультурными конструкциями, представляет собой вполне специфическую сущностную характеристику консерватизма. Эта сущностная характеристика консерватизма может рассматриваться как своего рода нарратив, выступающий основанием для концептуального различения консерватизма и других конкурирующих дискурсов. При этом легко увидеть, что это нарратив совершенно иного порядка. Он связан не с системой идеологических построений, характерных для больших альтернативных нарративов: либерализма, социализма и т. п. Это нравственно-этический нарратив, основанный на уважительном отношении к альтернативным социокультурным системам.

Но именно нравственно-этический характер сущности консерватизма создает предпосылки для того, чтобы уважительная позиция не опустилась до нравственного релятивизма. Уважение ценностей и верований исследуемых сред и сообществ вовсе не означает отказа исследователя от собственных нравственно-этических позиций. Уважительное отношение консерватизма к различным нравственным представлениям опирается на его основополагающий фундамент – систему доминирующих в конкретном обществе нравственно-этических представлений, которая выступает нормативной отправной точкой отсчета и одновременно барьером на пути нравственного релятивизма. Такое понимание вполне отвечает концептуальным основаниям консерватизма с его фокусом на историческом подходе к нравственному развитию.

Более того, возникает гипотеза, что именно размытость нравственно-этического пространства, характерная для мейнстримного исследовательского сообщества, обусловливает жесткие оценочные суждения по отношению к исследуемым сообществам и средам. Представляется, что такое оценочное восприятие – средство консолидации мейнстримного социологического сообщества, противостоящее явственной угрозе этического релятивизма.

Историческая же перспектива, характерная для консервативного дискурса, позволяет избежать вменения актуальных нравственных представлений, составляющих опору современного социума, иным векам, иным народам. Это путь к возрождению принципов историзма, явно размываемых во многих исторических работах и тем более в экстремистских проявлениях массового сознания.

Этот предлагаемый подход, как представляется, должен быть связан с выстраиванием развернутой диспозиции рефлексий в рамках структуры: ценности исследователя, с одной стороны, и базовые ценности потенциально исследуемых сообществ, групп и сред респондентов, с другой.

Этот подход по аналогии с принципом values free автор предлагает назвать alternative values – учет альтернативных базовых ценностных ориентиров респондентов.

В рамках этого подхода оказывается недостаточным выявление социокультурных различий, характерных для различных групп, сред и сообществ. Такие ориентации составляли основу теоретической позиции «понимающей социологии» в самых различных ее изводах.

В предлагаемом подходе, отталкиваясь от изложенной выше методологической позиции, необходимо сделать следующий шаг – выстроить социологическую проекцию видения социальной реальности субъектами, различающимися альтернативными социокультурными позициями. Воспользовавшись известной марксистской метафорой, можно сказать, что предлагаемый подход ориентирован на выявление картины того, каковы исследуемые социокультурные объекты «для себя», не ограничиваясь изучением того, каковы они «в себе».

Если обратиться к приведенному выше примеру с альтернативным видением разными группами и сообществами социальной справедливости, то в рамках предлагаемого подхода важно рассмотреть проекцию таких исходных позиций на самые различные стороны социальной жизни. Вполне понятно, что альтернативные позиции будут обусловливать иные, существенно различающиеся оценки системы оплаты труда, пенсионной системы и т. п. Опираясь на эти эмпирические данные, уже можно продвигаться в направлении создания инструментальных средств консервативной модернизации: вести поиск институциональных конструкций, которые могут обеспечивать необходимые модернизационные перспективы.

В основе такого поиска будет лежать использование рассмотренного выше подхода, основанного на оценке регулирующего воздействия рассматриваемых институциональных средств. Этот подход позволяет уйти от априорных гипотез относительно характера рассматриваемого регулирующего воздействия на субъекты «вообще». Он ориентирован на эмпирический анализ специфических реакций объектов регулирования, различающихся своими интересами, ценностями, нормами и представлениями.

Это путь к повышению эффективности создаваемой модернизационной институциональной системы, основанный на ее существенной интеграции, взаимной состыкованности стимулов этой системы и реакций объектов регулирования на эти стимулы. Важным преимуществом такого подхода является более высокая вероятность того, что в результате модернизационных преобразований не возникнут значимые социально-политические напряжения, не получат развитие негативные позиции и установки слоев и групп, активное конструктивное участие которых является необходимым условием модернизационного успеха.

Представляется, что уже само выдвижение методологической позиции alternative values расширит исследовательские горизонты и позволит в новой перспективе увидеть результаты ведущихся эмпирических исследований.

От тотального рационализма до анализа соотношения ценностей и интересов. Следующим этапом рассматриваемой теоретико-методологической корректировки является выяснение обоснованности сохранения латентной ориентации на представления, связанные с преимущественной, если не тотальной ролью рациональных суждений социальных субъектов в оценке социальной ситуации при обосновании своего социального действия.

Изначально «понимающая социология» в ее веберианской трактовке исходила из признания, что, наряду с моделями социального действия, базирующимися на рациональных основаниях (целерациональная и ценностно-рациональная), наличествуют модели, основанные на альтернативе рациональности, в частности на аффекте и традиции.

При этом неявно предполагалось, что в ходе «расколдовывания» реальности будут преобладать модели социального действия, основанные на рациональном отношении, а влияние традиций и аффектов ослаблять свою регулятивную роль. Подобные ожидания были обусловлены общим трендом развития социальных наук, обусловленного сильным влиянием философии Нового времени и существенным повышением в их теоретических основаниях статуса Разума. Здесь прежде всего сказалась связь позитивной оценки рациональности, преодоления разного рода предрассудков (в первую очередь религии) в качестве основания социально одобряемого поведения. Недостаток рациональности и «разумности» приобрел в рамках этих философских конструкций последовательно негативную коннотацию.

Следует отметить, что и социальная среда, являвшаяся объектом изучения социальных наук, не без влияния соответствующих философских построений и усилий деятелей Просвещения, претерпела значимые изменения. В определенном смысле эти тренды получили свое отражение в метафоре «прометеевской» культуры, предложенной М. Маффесоли. Для нее типичны ценности прилежной работы, изобретения, прогресса, универсального продуктивизма, столь соответствовавшего духу эпохи великих открытий. Можно сказать, что М. Маффесоли набросал образ «модернистского» общества, реализующего ценности Просвещения[86]86
  Алиева Д.Я. Парадигматические сдвиги в социологии повседневности: концепция Мишеля Маффесоли. Т. 0. № 1. C. 118.


[Закрыть]. Следует отметить концептуальное родство «прометеевской» культуры с теми этическими принципами, которые Макс Вебер выделил в качестве предпосылок «духа капитализма».

Для нашего рассмотрения важно, что в результате рассматриваемого процесса формировались нормативные модели социального поведения, в рамках которых рационализм получал прочную позитивную коннотацию. Одновременно шел процесс конкурентного социального отбора, в рамках которого рационализм и практицизм были факторами, существенным образом содействующими успеху в виде повышения социального статуса и роста материального достатка. Достаточно вспомнить многие произведения отечественной и мировой литературы, в которых предшествующие столетия (XVIII–XX века) характеризовались как «наш век, по преимуществу практический», в этом образе присутствовали и соответствующие констатации, и обличения.

Параллельно аналогичные ориентиры стали основанием деятельности всей системы социализации и социальной интеграции, формировавшихся на Западе под неоспоримым влиянием идей Просвещения.

Важным обстоятельством, подкреплявшим рассматриваемое умозрение, являлось то, что длительное время в рамках общественного развития преобладала интеграция ценностей и интересов. Здесь уместно отметить, что в рамках традиционного общества эта проблема не имела слишком большого значения.

Она вышла на поверхность общественного сознания в Новое время и была связана как с начавшейся рационализацией интересов, так и с проблематизацией ценностей, ранее казавшихся большинству незыблемыми. Но и после этого в тех кругах, где ценности и интересы стали предметом рациональной рефлексии, сложились институты, обеспечивавшие их определенного рода интеграцию. Политические салоны, клубы, религиозные общины и т. п. вели довольно интенсивные дискуссии, вследствие которых эти институции обеспечивали определенный уровень интеграции ценностей и интересов.

Однако вовлечение масс в политическую активность, примитивизация политической аргументации, обращенной прежде всего к ценностям, поставленным под вопрос агрессивной политической агитацией, привели к дезинтеграции ценностей и интересов. Собственно, эта дезинтеграция и является базовой сущностной социологической характеристикой процессов, объединенных в философском дискурсе понятием постмодерн.

Длительное время эти сущностные процессы оставались вне поля зрения социологических исследований. Социальные науки сосредоточивались в основном на изучении тех сфер человеческой деятельности, в которых рациональность способствовала успеху – как институциональному, так и персональному. В этой же связи следует отметить длительную экспансию экономических представлений в иные социальные науки.

Также социологи, вдохновленные постмодерными увлечениями философов, сосредоточили свое внимание на феноменах, подкреплявших их дискурсивные построения. При этом вне поля зрения социологических исследований оставались фундаментальные изменения в социальном базисе. Так, например, остается социологически не проясненным фундаментальный вопрос, насколько глубоко и широко распространились процессы, традиционно соотносимые с постмодерными тенденциями. Есть целый ряд оснований полагать, что постмодерные явления и тенденции ограничиваются поверхностными феноменами, тесно связанными с влиянием медиасреды, и не слишком глубоко затронули основания социальной жизни, базовые модели социального действия.

Складывается впечатление, что эти процессы также не распространились и слишком широко. Они в большей степени затронули сознание тех «продвинутых» слоев и сред, на которые существенное влияние оказала постмодерная философская мысль и ее трансляторы в СМИ, особенно в интернете.

Рассматриваемые процессы привели к тому, что анализ моделей социального действия, в которых рациональность играла подчиненную роль, был оттеснен на периферию исследований – либо в качестве уходящей архаики, либо в качестве эксцессов «нормального» социального процесса. Сторонники же «понимающей социологии» фокусировались на специфике изучаемых ими сообществ и не ставили перед собой задачи выявления связи полученной картины с общим социальным контекстом. Здесь играли свою роль опасения впасть в концептуальную зависимость от «больших нарративов», противостояние которым было альфой и омегой сторонников данного направления.

В результате разные направления социологии не формировали интегрированную систему общесоциальных представлений, а, напротив, усиливали дезинтеграцию такой картины. Рассматриваемый нами консервативный доворот призван противостоять этим тенденциям, т. к. консерватизм традиционно фокусировался на интеграционных аспектах. Наше обсуждение призвано внести свой вклад в постановку задачи такой интеграции, в выработку ее ориентиров.

В рамках анализа причин создавшегося положения важно также отметить, что укоренение рациональности в качестве единственно социально одобряемого основания социального действия стало важным фактором выработки либеральных доктрин. Уже вполне общепризнана связь рационализации сознания, ее противостояния различным предрассудкам с формированием социальных предпосылок либерализма. В свою очередь, эти доктрины, занимая доминирующее положение в системе социальной мысли Запада, обусловливали закрепление роли рациональности в теоретических социальных, включая сюда и социологические, теоретических конструкций.

Ярким примером подобных теоретических конструкций является «пирамида Маслоу»[87]87
  Человеческие потребности Маслоу разложил по мере их возрастания, это связано с тем, что человек не может достичь высокого духовного уровня, пока у него нет самых простых вещей. Основание пирамиды Маслоу – это физиологические потребности, такие как голод и жажда. Выше по ступени находится потребность в безопасности человека, после этого идет потребность в любви и понимании, а далее – социальный статус, см.: https://zen.yandex.ru/media/finance/piramida-potrebnostei-maslou-chto-eto-kritika-teorii-maslou-5981


[Закрыть]. Вполне очевидно, что такая конструкция основана на доминирующей роли рациональной рефлексии и релевантна вполне определенным, однако отнюдь не всяким социокультурным системам, например таким, как буддийская культура с ее отрешением от материальных благ и разного рода испытаниями плоти. Она также вряд ли соответствует социокультурной ситуации, связанной с радикальными институциональными переменами, например войной или революцией, когда актуализируются совершенно иные ценности первого порядка: патриотизм или социальная справедливость. В такой ситуации потребности, относимые Маслоу к основаниям его пирамиды, становятся гораздо менее актуальными, даже голод и жажда менее значимы, чем служение Отечеству, чем самопожертвование в целом.

Этот пример достаточно популярной теоретической конструкции позволяет показать связь ее методологических оснований с либеральным доктринерством. Эта связь далеко не всегда рефлексируется в стереотипном использовании рассматриваемой конструкции сторонниками «наивного позитивизма».

В создавшейся концептуальной ситуации попытки выявить ограниченную роль рациональности в основаниях социального действия означали выход за пределы допустимого в рамках мейнстримных социальных институтов. В результате формировались двойные методологические и институциональные барьеры, взаимно укреплявшие позиции как либеральных доктринеров, так и сторонников доминирования рациональности в социальных науках.

Однако рефлексия многообразия социальной реальности подрывала такого рода барьеры. Как только социальные науки, прежде всего социология, выходили за пределы стационарного институционального функционирования, они сталкивались с процессами, выходящими за пределы сложившегося концептуального умозрения. Здесь в первую очередь следует иметь в виду общественные коллизии, связанные с атаками на наличные социальные институты, с подрывом их легитимности и социокультурных оснований, т. е. с теми процессами, которые, как отмечал С. Хантингтон, выступали стимулом для консервативного подхода к анализу социальной ситуации.