Текст книги "Консервативная модернизация"

Но эта констатация как раз и показывает, что стремление к более широкому описанию социальных процессов требует пересмотра ряда актуальных методологических оснований такого описания. Процессы последнего времени, связанные с массовыми социальными протестами и антисоциальным насилием, еще больше актуализируют наше обсуждение консервативного методологического доворота.

Соответственно, проблема соотношения регулятивной роли ценностей и интересов выступает одной из центральных в рассматриваемом теоретико-методологическом консервативном довороте. Для этого есть серьезные основания, связанные с самой природой консерватизма. Ранее автор уже обращался к проблеме связи регулятивных социальных механизмов, с одной стороны, и уровнем социальной интеграции, с другой[88]88
  См.: Дискин И.Е. Институты: загадка и судьба.


[Закрыть]. Необходимым условием довольно высокого уровня социальной интеграции является взаимная согласованность ценностей и интересов.

В свою очередь, социальная интеграция является необходимым условием эффективного функционирования социальных институтов. Рассогласованность ценностей и интересов – важное условие уязвимости социальных институтов, т. к. они сталкиваются в своем функционировании с разнонаправленными социальными мотивами и стимулами. Угрозы же устойчивости институциональной системы, как отмечал С. Хантингтон, традиционно выступают стимулом консервативного дискурса.

В этом смысле проблематизация социокультурных оснований наличной системы социальных институтов является исходной теоретической позицией консервативного умозрения. Она также в большой мере способствует повышению социального статуса консервативной социальной мысли, предлагающей свое, вполне адекватное видение причин новой социальной ситуации, ее движущих сил и перспектив развития.

Как уже отмечалось выше, пандемия коронавируса с ее витальными вызовами кардинально проблематизировала основания наличной институциональной системы как в мире, так и в определенной мере в нашей стране. Здесь, наряду с моделями, основанными на рациональной рефлексии собственных интересов, включаются концепции, основой которых выступают доминирующие ценности и установки. Можно полагать, что мы имеем дело с разнородными реакциями на проблематизацию прежде устойчивых моделей социальной жизни, реакциями, обнажающими сами основания, на основе которых принимаются решения относительно избираемых моделей социального действия.

Так, рациональное следование нормам, предписанным людям ради их же безопасности, не выступает, мягко говоря, непреложным правилом. Налицо не только демонстрация наивного фатализма или, как говорится, «пофигизма», но и достаточно массовое демонстративное нарушение установленных норм (массовые гуляния, выезды «на шашлыки» и т. п.). Такие действия, связанные с реальным риском для здоровья и даже для жизни, как это вполне очевидно, далеки от рациональных в общепринятом понимании. Символами такого рода реакции стали также как личные реанимационные палаты на «Рублевке», так и вполне ответственное соблюдение норм профилактики коронавируса, демонстрируемое миллионами в магазинах и на транспорте.

В связи с этим вряд ли возможно оставить без исследовательского внимания наличие кардинально разных оснований моделей социального действия. Соответственно, первым этапом консервативной корректировки является выявление обновленной социальной структуры, в рамках которой будут выявлены как слои, группы, среды и сообщества, в которых преобладают рациональные основания социального действия, рефлексия собственных интересов, так и те, где преобладают ценностные ориентации и установки.

Такого рода теоретическое продвижение является важным условием для социологического обоснования путей и механизмов институционального реформирования в рамках консервативной модернизации. Именно консервативная модернизация с ее концептуальной ориентацией на реализм крайне нуждается в понимании тех реальных стимулов и мотивов, которыми руководствуются социальные акторы, действующие в рамках модернизируемых институтов.

Разработка и эмпирическая верификация социальной структуры, построенной на обновленных теоретических основаниях, может стать прочной основой для продвижения на многих направлениях, связанных с решаемой нами задачей создания теоретико-методологических оснований концепции консервативной модернизации.

Встраивание методологического индивидуализма

Еще одним направлением обсуждаемого теоретико-методологического доворота является анализ перспектив корректировки доминирующих позиций методологического индивидуализма.

Методологический индивидуализм выступает сегодня практически безальтернативным основанием актуальной эмпирической социологии. Для нашего обсуждения важно показать причины такого положения и его последствия.

Достаточно легко увидеть связь методологического индивидуализма с общими устремлениями Нового времени, когда фокус социального умозрения (далеко не только философского) был направлен на значимость индивидуального решения и действия, способности Человека противостоять традициям и обстоятельствам. Совсем не случайно фигура Наполеона Бонапарта стала образом, который захватывал воображение не только молодых романтиков, но и выдающихся мыслителей. Примером служит не только история Героической симфонии Л. Бетховена[89]89
  Симфония № 3 ми-бемоль мажор, op. 55 («Героическая») – симфония Людвига ван Бетховена. Эту симфонию Бетховен посвятил Наполеону, его судьбe и героической деятельности. Написана в 1803–1804 гг. в Вене.


[Закрыть]. В этом же ряду стоит и популярнейшая картина А.-Ж. Гро «Наполеон на Аркольском мосту»[90]90
  «Наполеон Бонапарт на Аркольском мосту» – картина французского художника Антуана-Жана Гро. На картине изображен один из эпизодов трехдневного сражения при Арколе 15 ноября 1796 года.


[Закрыть]. Вспомним также, что бюст Наполеона стоял и на столе в кабинете Е. Онегина, и самого создателя поэмы.

Квинтэссенцией индивидуалистических устремлений Нового времени стала известнейшая максима А.С. Пушкина: «Самостоянье человека / Залог величия его»[91]91
  Пушкин А.С. Соч.: в 3 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1985. С. 496.


[Закрыть].

Этот индивидуалистический импульс был поддержан и развит всей мировой классической культурой XIX – первой половины XX века, сфокусированной на индивиде, его способности действовать и преодолевать различные препятствия и жизненные обстоятельства. В ряду мировых шедевров здесь можно вспомнить не только «Человеческую комедию» О. де Бальзака, но и «Тихий Дон» М.А. Шолохова.

Последний пример наиболее существен для нас, т. к. он, казалось бы, противостоял канону социалистического реализма. Но, если проанализировать советскую классику, входившую в школьный курс литературы, мы также увидим активную тематизацию той же проблематики. В этом смысле и в нашей стране, вопреки усилиям коллективистской идеологии, утверждался общезападный курс на установление социокультурных оснований индивидуализма. Представляется, что победа этого курса над становившейся все более импотентной господствующей идеологией стала важной предпосылкой краха советской системы.

Вполне объяснимо, что такого рода культурный контекст в существенной мере задавал концептуальные ориентиры социального теоретизирования. Важной предпосылкой рассматриваемой ориентации было противостояние с методологическим коллективизмом.

Связь методологического коллективизма с таким «большим нарративом», как социализм, превращала методологический индивидуализм в важное идеолого-методологическое средство противостояния марксизму. Идеологическая направленность поддержки методологического индивидуализма отчетливо проявилась, например, в классической работе К. Поппера «Открытое общество и его враги»[92]92
  Поппер К. Открытое общество и его враги: в 2 т. / пер. с англ. под общ. ред. В.Н. Садовского. М.: Культурная инициатива; Феникс, 1992.


[Закрыть].

В результате в рамках этого противостояния были теоретически отсечены и концептуальные позиции, вполне далекие от марксизма, в том числе и социологическая теория права, и «историческая школа» в экономике. Это противостояние задавало не только вполне определенные методологические рамки развития рассматриваемого направления, но и обусловливало достаточно жесткие институциональные рамки.

Социальные институты, поддерживавшие методологический коллективизм, рассматривались как принадлежащие к лагерю тех, кто разделял воззрения, враждебные свободе и демократии. Выше мы уже отмечали роль институтов, обусловливающих поддержку иных, «либеральных» концепций в социологии.

Следует отметить и важную роль, которую сыграли позитивистские тенденции развития экономической науки. Стремление создать аксиоматически последовательную систему экономического знания, подкрепленную развитыми модельными средствами, обусловило обращение экономического мейнстрима к теоретическим построениям, основанным на методологическом индивидуализме. В результате довольно быстро возникла развернутая система моделей, основанная на индивидуальном поведении людей.

Несмотря на все модификации последнего времени, включающие в экономическую теорию социальные факторы, методологический индивидуализм, ведущий свое происхождение от Й. Шумпетера и принятый в качестве методологического основания Л. фон Мизесом и Ф. Хайеком, продолжает сохранять свою ранее завоеванную позицию. Следует отметить, что сам Й. Шумпетер не рассматривал методологический индивидуализм в качестве единственного методологического основания. Скорее он видел в нем границу между «чистой теорией» (экономической) и другими исследовательскими приложениями[93]93
  Hodgson G.M. Meanings of Methodological Individualism // Journal of Economic Methodology. № 14(2). June 2009. Р. 8.


[Закрыть].

Под мощным влиянием лидеров «австрийской школы», а также под воздействием охарактеризованных выше общесоциальных факторов методологический индивидуализм во второй половине XX века начинает экспансию в смежные науки, прежде всего в философию, право и социологию. Итогом этого процесса стало возникновение комплекса взаимосвязанных социальных наук, в основе которого лежал методологический индивидуализм. Масштабы и результаты этой экспансии в немалой степени обусловливались тем, что выход за рамки методологического индивидуализма подавался как отказ от фундаментальных позиций либерализма, уступка «большим нарративам», противостоящим демократии и свободе. В результате методологический индивидуализм вышел далеко за пределы своего первоначального теоретического предназначения и за границы правомерного использования.

По мере осмысливания этого процесса нарастает методологическая критика, направленная против радикализации «методологического индивидуализма», против доведения его до изолированного человека, исключающая структурную перспективу, включающую значимые институциональные и социокультурные влияния. Так, Джефри Ходжсон отмечал: «Узкий методологический индивидуализм имеет проблемы бесконечного регресса: попытки объяснить каждый эмерджентный слой учреждений всегда будет полагаться на слой предыдущих институтов и правил. Если допускаются институциональные влияния на людей, то они тоже достойны объяснения… До тех пор, пока мы так рассматриваем социальные явления, мы никогда не достигнем той конечной точки, где есть отдельные лица и больше ничего»[94]94
  Hodgson G.M. Meanings of Methodological Individualism. Р. 8.


[Закрыть].

Для нашего обсуждения эти соображения важны в связи с тем, что искомый консервативный доворот должен избежать широко распространенных искушений радикального «методологического индивидуализма», часто получающих свою проекцию в теоретических основаниях эмпирических исследований.

В то же время вряд ли оправдано и негативистское тотальное отбрасывание методологического индивидуализма. Это противоречило бы принципам консерватизма с его бережным отношением к историческому развитию социальной мысли, в т. ч. к предшествующим достижениям социальных наук. Кроме того, это противоречило бы и рассмотренному выше принципу alternative values с его уважительным отношением к альтернативным ценностным позициям, включая последовательный индивидуализм.

Отказ от методологического индивидуализма безоснователен также и потому, что в социальной реальности процессы индивидуализации, как показывают исследования, продвинулись так далеко, что затронули сами основания социального функционирования[95]95
  Ранее автор достаточно подробно рассматривал результаты эмпирических исследований процесса индивидуализации в нашем обществе. См.: Дискин И.Е. Прорыв. Как нам модернизировать Россию.


[Закрыть]. Этот путь вряд ли оправдан также и в связи с тем, что он привел бы нас к примитивному возвращению к методологическому коллективизму. Этот методологический взгляд имел вполне серьезные основания при описании традиционного общества, кода индивид был втиснут в жесткие социальные структуры с достаточно четко предписанными социальными ролями. В такой ситуации роль индивида была элиминирована. Этот подход имел также серьезные основания в условиях, когда структура общества основывалась на доминировании механизмов социальной интеграции, обеспечивавших достаточно жесткий социальный контроль внутри замкнутых общностей. Жесткие инструменты социального контроля в цехах или религиозных сообществах, например, приводили к тому, что позиция такого рода коллективных образований строго предопределяла всю структуру социальных действий индивида.

Сегодня мы имеем дело с качественно иной реальностью, социальная трансформация привела к разрушению традиционных обществ, вместе с нормами, традициями и механизмами, поддерживавших их функционирование. В этих условиях простой возврат к методологии коллективизма был бы вызовом социальной реальности.

В то же время наше предшествующее обсуждение показало, что продолжение следованию канонам методологического индивидуализма также вряд ли продуктивно, т. к. оно ведет к элиминированию влияния социальных структур, оказывающих существенное влияние на социальную деятельность индивида. Здесь следует обратить внимание на такой дифференцирующий критерий, как существенное влияние. Учет этого критерия указывает нам методологический путь, который, с одной стороны, сохраняет преимущества следования принципам методологического индивидуализма, а с другой, преодолеть его безосновательные ограничения.

В рамках этого пути представляется вполне обоснованным расширить рамки анализа оснований индивидуального социального действия за счет эксплицитного включения в них влияния сообществ, которые сам индивид признает высоко значимыми. Соответственно, влияние этих сообществ будет выступать в качестве структурных факторов, в существенной мере задающих индивидам рамки и модели социального действия, формирующих их нормативные представления.

Здесь легко увидеть определенное возвращение к теоретическим конструкциям типа референтных групп. Но предлагаемый подход связан с обращением лишь к реальным источникам норм, ценностей и представлений, в первую очередь к реальным сообществам, систематически коммуницирующих с индивидом.

Такое развитие теоретико-методологических представлений вполне укладывается в исходные позиции консерватизма, сторонники которого традиционно отмечают социализирующую роль семьи, религиозных и этнических сообществ. Оно также соответствует сущностной характеристике консерватизма, связанной с генетическими ориентирами развития. Обращение к роли влиятельных сообществ позволяет оценивать их регулирующее воздействие в рамках генетического тренда развития как моделей социального действия, так и социальных институтов.

В рамках предлагаемого ориентира следует видеть и его гуманистическую перспективу. Она связана с методологическим отказом от преувеличения сугубо рациональной составляющей в основаниях социального действия. Такой отказ позволяет увидеть регулирующее воздействие тех ценностей и традиций, которые мейнстримная социология поспешила объявить архаичными. Здесь, напротив, открывается возможность включить в предмет анализа те процессы повседневности, которые великий медиевист Умберто Эко охарактеризовал как «новое средневековье», имея в виду отнюдь не негативную коннотацию[96]96
  Эко У. Средние века уже начались // Иностранная литература. 1994. № 4. С. 259.


[Закрыть].

В то же время такая позиция не связана с отказом от исходных посылок методологического индивидуализма и позволяет воспользоваться его несомненными теоретическими достижениями.

От фокусировки на универсальных ценностях до учета влияния ценностей партикулярных

Рассмотренные выше подходы позволяют обосновать следующее продвижение в нашем консервативном методологическом довороте. В связи с этим важны ориентиры, связанные с анализом эволюции доминирующих моделей социального действия как характеристики исторического процесса. Важна также принципиальная консервативная ориентация на генетические приоритеты в трендах общественного развития, позволяющая отграничить их от телеологических процессов, основанных на воплощении идеологических конструкций и построений.

Для рассматриваемого сейчас продвижения прежде всего важен учет реальной регулятивной роли различных механизмов, задающих ориентиры и рамки социального действия как индивидов, так и влиятельных сообществ.

Необходимость этого шага связана с тем, что социология мейнстрима априорно представляет универсальные ценности в качестве превалирующего легитимного регулятора социальных отношений. Более того, анализ целого ряда теоретических исследований позволяет сделать вывод о существовании тенденции признания универсальных ценностей единственно легитимным регулятором. В основе такого представления лежат «веберианские» модели социальной трансформации[97]97
  Анализ «веберианских» моделей социальной трансформации достаточно подробно представлен в: Дискин И.Е. Институты: загадка и судьба.


[Закрыть].

Эти модели основаны на теоретическом представлении, что в ходе процесса социальной трансформации происходит снижение регулятивной роли традиционных норм и возрастает влияние универсальных ценностей. Вполне понятны причины подобного теоретического умозрения Макса Вебера, заложившего основы соответствующих теоретических представлений. Важным фактором такого тренда стала и значимая цивилизационная тенденция, связанная с тем, что магистральным направлением большинства мировых цивилизаций было утверждение монотеистических религий, которое, в свою очередь, обусловливало усиление регулятивной роли универсальных ценностей.

Этот макросоциальный процесс подкреплялся формированием правовой, основанной на традициях римского права, концептуальной основы, в рамках которой реализовывалось стремление к универсальному подходу к аналогичным судебным случаям. В связи с этим следует отметить, что римское право одновременно выступало как предпосылкой, так и институтом упрочения регулятивной роли универсальных ценностей.

Эти тренды, связанные с закреплением универсальных ценностей в качестве основных легитимных регуляторов, получили развитие в Новое время. Здесь сказалось влияние преобладающих направлений философской мысли, стремившихся к монизму в своих концептуальных построениях и обращавшихся к универсальным ценностям в рамках развертывания своего дискурса.

Важным фактором, способствовавшим упрочению такого умозрения, стало развитие рыночных отношений с их стремлением к установлению универсальных и однозначно трактуемых норм и правил. Соответствующие социальные практики существенно способствовали повышению статуса универсальных ценностей, их регулятивного воздействия. Но в этот период разного рода нормы и традиции, партикулярные ценности, связанные с соответствующими территориальными и средовыми локусами, продолжали играть важную роль. Их знание, готовность им следовать было также важным условием экономического успеха.

Следующим этапом формирования представлений о регулятивной роли универсальных ценностей стало охарактеризованное ранее доктринальное доминирование либеральных воззрений. В его рамках единственно легитимными социальными регуляторами стали рационально отрефлексированные социальные интересы (здесь сказалось теоретическое влияние марксизма) и ограниченный спектр универсальных ценностей. Ценностей, в первую очередь тесно связанных с вполне определенным характером политических институтов, прежде всего это свобода и демократия.

По мере того как такая трактовка легитимных средств социального регулирования превращалось в устойчивую доктринальную систему, все остальные механизмы: религиозные, исторические и этнические традиции, партикулярные ценности теряли свою легитимность.

Одновременно этот процесс затронул и социологическое теоретизирование. Из значимых социологических представлений стало исчезать обращение к иным, кроме универсальных ценностей, регулятивным механизмам. При прочтении исторического наследия социологической классики существенно уменьшился интерес к рассматриваемым ими традиционным механизмам социального регулирования. Это хорошо видно на примере наследия Макса Вебера, уделявшего много внимания роли религиозных доктрин при формировании соответствующих институциональных систем. Здесь речь не только об уже избитом примере о влиянии протестантизма на становление капитализма. Гораздо более выразительно другое высказывание Макса Вебера: «Рынок мог возникнуть только после появления в Афинах храмов чужих богов»[98]98
  Вебер М. История хозяйства: Очерк всеобщей социальной и экономической истории. Пг., 1923. С. 219.


[Закрыть]. Этот тезис великого классика, как представляется, очень созвучен концепции alternative values, ориентированной на уважительное отношение к альтернативным базовым ценностям. Такая близость методологических позиций выступает дополнительным аргументом в пользу предлагаемой консервативной корректировки.

Одновременно аналогичный процесс изгнания традиционных социальных механизмов, прежде всего партикулярных ценностей, из легитимного регулятивного арсенала шел и в экономике, и в праве. Соответственно, терялся интерес к этому кругу проблем и в эмпирической социологии.

Этот процесс, как уже отмечалось выше, подкреплялся институциональными средствами. Социологов, обращавшихся к иным, кроме универсальных ценностей, регуляторам, воспринимали как противников базовых либеральных ценностей со всеми вытекающими последствиями.

В результате всех охарактеризованных выше процессов «веберианские» модели социальной трансформации стали рассматриваться в качестве доминирующих. В определенной мере в неявном виде эти модели стали макросоциальным основанием той модели глобализации, которая еще совсем недавно считалась универсальной. Теоретические отклонения от этой уже вполне нормативной модели представлялись социально-политическим отклонением, связанным с поддержкой авторитарного подавления «нормального» общественного развития. Для возвращения к «норме» легитимными были признаны любые средства, вплоть до «цветных революций».

Однако социальные реалии, их аналитическая и теоретическая рефлексии свидетельствовали, что «веберианские» модели социальной трансформации в их радикальной либеральной трактовке отнюдь не являются универсальными[99]99
  Обобщенные модели социальной трансформации, призванные преодолеть ограничения и противоречия «веберианской» модели, представлены в: Дискин И.Е. Альтернативы «российского прорыва».


[Закрыть]. Попытки продвигать процессы глобализации, основанные на этой модели социальной трансформации, на делегитимации религиозных, этнических и культурных традиций, партикулярных ценностей, с неизбежностью становились детонаторами острых социально-политических конфликтов. Примеров предостаточно. Например, отстранение от власти Индийского национального конгресса было связано с острой критикой его позиции в отношении продвижения ценностей глобализации, с пренебрежением национальными и религиозными традициями.

Соответственно, теоретические усилия радикальных либералов жестко противостояли позициям представителей консервативной социальной мысли, традиционно рассматривавших значимые традиции, партикулярные ценности в качестве легитимных социальных регуляторов. Вполне очевидно, что такая их позиция обусловлена всеми охарактеризованными выше сущностными характеристиками консерватизма.

Принять основанную на либеральном доктринерстве позицию признания универсальных ценностей в качестве единственного легитимного регулятора социальных отношений означает для последовательных консерваторов отказаться от главных сущностных оснований своего умозрения. В связи с этим вполне очевидно противоречие такого отказа с высоким значением религии в консервативном концептуализме. Очевидно также, что такой отказ противоречит и постоянному вниманию консерваторов к историческому процессу.

Определенного прояснения требует значение рассматриваемого отказа для консервативной защиты институциональной системы от разного рода посягательств, прежде всего революции, на ее основы. Успех таких посягательств связан с утратой легитимности этой системы, с подрывом нравственно-этических ее оснований. Наиболее метафорично эту концепцию выразил Б.Ш. Окуджава:

 
Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше[100]100
  Окуджава Б.Б. Слуцкому. Избранные произведения // www.lib.ru


[Закрыть].
 

Для консерваторов проблема нравственно-этической атаки на легитимные институты исторически стала предметом аналитического интереса. Примером такого анализа, например, является классическая работа Алексиса де Токвиля «Старый порядок и революция», в которой достаточно подробно разобран соответствующий круг проблем[101]101
  Токвиль А. де. Старый порядок и революция / пер. с фр. М. Федоровой // ЛитМир – Электронная Библиотека.


[Закрыть]. Таким образом, включение проблем нравственно-этического измерения функционирования социальных институтов представляется необходимым условием сохранения концептуальных оснований консерватизма в рамках обсуждаемого методологического доворота. В целом регулятивная роль нравственности и морали – важнейший приоритет в развитии социологического теоретизирования, связанного с консервативным взглядом на социальную реальность. В свою очередь, это означает, что предметом социологического анализа должен стать весь спектр регулятивных механизмов, обусловливающих функционирование социальных институтов, т. е. к рассматриваемым в таком ракурсе универсальным ценностям должны быть добавлены и иные механизмы, прежде всего партикулярные ценности.

Это общее теоретическое соображение особенно актуально для нашей страны, где, как показывают результаты соответствующих социологических исследований, партикулярные ценности выступают влиятельным социальным регулятором[102]102
  Материалы социологических исследований, проведенные ВЦИОМ и подтверждающие предложенную теоретическую концепцию, приведены в: Дискин И.Е. Институты: загадка и судьба.


[Закрыть].