Текст книги "Консервативная модернизация"

Глава 3. Научные концепции – предпосылки и арсенал консервативной модернизации

В соответствии с ранее заявленной логикой рассмотрения проблем консервативной модернизации в рамках следующего этапа нам предстоит рассмотреть научные концепции, на которые можно опереться в создании теоретического и методического арсенала консервативной модернизации, с учетом их роли в предшествующем становлении обсуждаемого концепта.

В рамках предложенной постановки нет необходимости подробно рассматривать соответствующие научные направления и концепции. Для нас важно выявить ресурсы их использования в процессе развития концепта и методического арсенала консервативной модернизации.

Историческая школа экономической теории: вдохновляясь идейным наследием

Вполне логично начать с исторической школы в экономике. Ее значение для нашего обсуждения обусловлено в первую очередь тем, что ее основы заложили консервативно мыслящие ученые, и, во-вторых, многие положения их творческих усилий стали основой для модернизационной программы, реализованной в Германии во второй половине XIX века.

Следует обратить внимание на то, что масштабный и динамичный экономический подъем Германии того времени не рассматривается в контексте анализа модернизационных проектов. Это в большой степени обусловлено тем, что в соответствии с доминирующими представлениями в данной области к такого рода проектам относят лишь те, что реализуются на основе доктринальных представлений, тесно связанных с теми или иными идеологическими течениями. Проекты, выходящие за идеологические рамки, не принято относить к модернизационным, но для нашего рассмотрения именно они представляют первостепенный интерес.

Исходным теоретико-методологическим импульсом для формирования «исторической школы» стала монография Фридриха Листа (1789–1846) «Национальная система политической экономии», вышедшая в 1841 году[112]112
  Лист Ф. Национальная система политической экономии. М.: Европа, 2005 // https://www.litmir.me/br/?b=133957&p=34


[Закрыть]. Эту работу пронизывала полемика с доминирующей в том периоде концепцией free trade, опиравшейся на взгляды А. Смита. Согласно этой концепции, вполне отражавшей интересы «мастерской мира» того времени, основным критерием прогресса считалась динамика мирового экономического развития. Заметим попутно, что не случайно главным защитником экономического измерения глобализации сегодня выступает Китай, унаследовавший роль «мастерской мира».

Принципиальное отличие системы национальной экономии Листа от политической экономии Смита может быть выражено одной фразой: «Способность создавать богатство бесконечно важнее самого богатства»[113]113
  Там же. С. 203.


[Закрыть]. Для нашего обсуждения, призванного создать концептуальные основы консервативной модернизации, этот тезис является основополагающим, т. к. он задает ее ориентиры и критерии.

В соответствии с этим критерием ключевым ориентиром консервативной модернизации является создание интегрированной социально-экономической и социально-политической системы, способной обеспечивать устойчивое динамичное развитие. Важной характеристикой такой системы, связанной со спецификой именно консервативной модернизации, является ее способность снижать риски, связанные с нестабильностью институциональной системы, вызванной вызовами и противоречиями такого развития.

Фридрих Лист так представляет свое видение ресурсов развития, в значительной степени совпадающее с нашим собственным: «Может ли быть что-либо иное, как не дух, оживляющий людей, как не социальное устройство, обеспечивающее плодотворность их деятельности, как не естественные силы, которые находятся в их распоряжении? Чем больше понимает человек, что он должен заботиться о своем будущем, чем более его взгляды и чувства заставляют его обеспечивать будущность и счастье близких ему лиц, чем более он с юношеских лет привык к размышлению и деятельности, чем более воспитывались его благородные чувства и развивалось его тело, чем более он видел в юности хороших примеров, чем более привык он пользоваться своими силами для улучшения собственного положения, чем менее ограничен он в своей законной деятельности, чем плодотворнее его усилия и чем более обеспечены результаты его усилий, чем более он в состоянии благодаря порядку и деятельности обеспечить себе уважение и общественное значение, чем менее замечается в нем предрассудков, суеверий, ложных взглядов и невежества, тем более будет он напрягать свои ум и тело, тем выше будет его производство, тем более он совершит, тем лучше распорядится он плодами своего труда»[114]114
  Там же. С. 34.


[Закрыть].

Для нашего обсуждения принципиально важны концептуальные положения «исторической школы», которые в значительной мере обусловливают ориентиры консервативной модернизации: для каждой страны характерна своя национальная политическая экономия, поскольку экономика отдельных стран развивается по собственным законам. Вполне понятен исходный посыл этого положения, противостоящего господствующему в тот период представлению об общем магистральном пути, которая проходит каждая страна. В подтверждение достаточно напомнить читателю соответствующий пассаж из введения в «Капитал».

Карл Маркс так обосновывает этот тезис: «Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной этого способа производства является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов. Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами по поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабочие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Германии дело обстоит далеко не так плохо, то я должен буду заметить ему: De te fabula narratur! [He твоя ли история это!]»[115]115
  Маркс К. Капитал. T. 1. Введение // https://libking.ru/books/sci-/sci-politics/156557-karl-marks-kapital.html


[Закрыть].

Это суждение признанного классика еще раз подтверждает тезис о том, что и марксисты, и консерваторы сталкивались с очень сходными проблемами. Именно поэтому автор столь часто обращается к наследию классики исторического материализма. Другое дело, что способы решения проблем радикально разнятся.

Сомнения классиков «исторической школы» в универсальности трендов развития подкреплялись их патриотическими чувствами, мотивировавшими их на поиск средств динамичного развития германской экономики. Но сегодня, с учетом исторического опыта становится ясно, что такое представление о национальной исключительности просто взрывоопасно. Консервативно ориентированный исследователь должен учитывать соответствующие социально-политические последствия и, соответственно, отнестись к нему с сугубой и трегубой осторожностью. Оно также представляется также не вполне теоретически обоснованным, т. к. практически исключает возможность выявления каузальных, значимых для целого ряда национальных экономик факторов развития.

И с теоретической, и с практической точек зрения вряд ли следует отстаивать тезис об исключительности. Более обоснованным представляется тезис о национальной специфике в рамках общих трендов развития, характерных для цивилизационно близких государств.

Такой подход стал бы значимым стимулом для поиска факторов, определяющих, как соответствующие магистральные тренда развития, так и структурные условия, задающие искомую национальную специфику. Именно при таком подходе открывается возможность выявления «коридоров возможного», формируемых сочетанием упомянутых выше факторов.

Рассмотрим еще один тезис Ф. Листа: задача национальной политической экономии заключается в определении наиболее благоприятных условий для развития производительных сил нации. Проактивный импульс этого тезиса очевиден и вполне созвучен решению задачи создания научно-методических основ консервативной модернизации. При этом важно отметить, что именно «историческая школа» внесла свой большой вклад в более широкое социальное видение, которое вкладывалось в понятие «политическая экономия», ведь к тому времени эта дисциплина многое подрастеряла из своего первоначального гуманистического и нравственного импульса.

Важно подчеркнуть, что работа Адама Смита была не только средством анализа экономических процессов, но и нравственным наставлением для основных субъектов хозяйственной жизни. Это было императивом для профессора этики, подготовившего актуальный нравственный стандарт[116]116
  Смит А. Теория нравственных чувств. Вступ. ст. Б.В. Мееровского; Подгот. текста, коммент. А.Ф. Грязнова. М.: Республика, 1997.


[Закрыть].

Широкое социальное видение отцов-основателей «исторической школы» хорошо видно из приведенной выше цитаты Ф. Листа, в которой он характеризует производительные силы. Этот подход был поддержан и расширен продолжателями их усилий. Следует отметить, что свой большой вклад внесли и мыслители, предметную область которых принято относить прежде всего к социологии: Э. Дюрк гейм, В. Зомбарт и, конечно же, М. Вебер. Более того, исследователи, позиции которых довольно далеки от консерватизма, причисляют Э. Дюркгейма и М. Вебера к наиболее влиятельным социологам, чье теоретическое наследие по сию пору определяет пути развития теоретической социологии[117]117
  Коллинз Р. Четыре социологических традиции. М.: Территория будущего. 2009.


[Закрыть].

В определенном смысле концептуальные основания «исторической школы» выступают достаточно прочной платформой для консервативной модернизации. При проработке стратегических ориентиров, соответствующих модернизационных проектов важно сохранить широкое социальное видение, характерное для рассматриваемого научного направления и противостоящее столь распространенным сегодня технократическим увлечениям. Не менее важно продвигать понимание взаимосвязей между собственно экономическим измерением развития, непосредственно связанным с условиями глобальной конкуренции, с одной стороны, и нравственно-этическим измерением рассматриваемого развития, которое выступает одновременно и критерием консервативной модернизации, и важным условием реализации ее целей, тесно связанным с устойчивостью реформируемой системы институтов.

При оценке потенциала наследия «исторической школы» важно подчеркнуть внимание ее классиков к оценке пригодности тех или иных институциональных образцов на основе их соответствия сложившимся социальным условиям.

Из сказанного выше вполне очевидно, что в рамках «исторической школы» были намечены все основные необходимые подходы. Усилия корифеев «исторической школы» призваны стать вдохновляющим импульсом для продолжателей их достижений.

От неоинституционализма и новой институциональной экономики к интегрированной «понимающей» теории институтов

Учитывая определяющую роль социальных институтов в реализации модернизационных проектов, следующим шагом в нашем рассмотрении является институциональная теория.

Здесь нет необходимости прослеживать всю историю создания Новой институциональной экономики и изучения институтов. Свое видение этого процесса автор изложил ранее[118]118
  Дискин И.Е. Институты: загадка и судьба.


[Закрыть]. В рамках данного обсуждения нам важно проследить взаимосвязь развития теории институтов с консервативным дискурсом. Результаты анализа соответствующей эволюции призваны выявить направления развития рассматриваемой теории, необходимые для обоснования консервативной модернизации.

Следует отметить, что изначально понятие «институт» было введено Т. Вебленом в результате достаточно широкого подхода к анализу социальных процессов, объединяющие экономические и социологические аспекты[119]119
  Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984.


[Закрыть]. Многие его взгляды, изложенные, например, в работе Imperial Germany and the Industrial Revolution, показывают концептуальную близость с концепциями «исторической школы». Следующий этап развития институционализма, отмеченный исследованиями Ф. фон Хайека и Й. Шумпетера, также характеризуется использованием широких философских, социологических, а также собственно политико-экономических подходов. Здесь консервативный дискурс и институциональная теория еще сохраняют довольно широкое поле взаимодействия.

Затем, в 60-х годах прошлого века, парадигма институциональных исследований существенно сместилась. Здесь следует указать на изменения в позициях обеих сторон социолого-экономического альянса. Определяющим фактором этих изменений стала общая потребность в большей строгости теоретических построений как в экономической науке, так и в социологии.

Следует напомнить, что в социологической теории это выразилось в структурно-функциональном подходе Т. Парсонса с его стремлением к предельной спецификации факторов, определяющих человеческую деятельность.

В экономической теории этот тренд был связан с необходимостью встроить анализ институтов в фундаментальный корпус складывавшейся экономической теории с ее быстро наращивавшейся аксиоматикой и математическим аппаратом. В тот же период работы Р. Коуза (развивающие его же концепции конца 30-х годов), связанные с проблемой социальных издержек, задали ориентиры теории неоинституционализма[120]120
  Coase R. The Problem of Social Cost // Journal of Law and Economics. 1960. Vol. 3. № 1. P. 1–44.


[Закрыть]. Их важной характеристикой было стремление встроить новые институциональные представления в сложившуюся аксиоматику экономической теории.

Важным достижением неоинституционализма в рамках рассматриваемого тренда можно назвать включение в предмет рассмотрения проблем, которые ранее из него последовательно элиминировались: идеология, право, конституционное устройство и т. п. Но одновременно эти же проблемы становились предметом изучения на основе использования методов и моделей, характерных для экономического анализа. Этот процесс стал своего рода экономическим интервенционизмом. Результатом такой интервенции также стала возможной проблематизация многих аспектов функционирования институтов, которые ранее даже не обсуждались. Важным позитивным результатом этой «интервенции» было разрушение дисциплинарных перегородок, стимулирование междисциплинарных исследований.

В то же время развитие неоинституционализма сохраняло его базовую концепцию о преимущественно экономических интересах, которые выступают критериями социального действия в рамках экономических институтов. Учитывая результаты нашего предшествующего обсуждения, это обстоятельство является существенной проблемой при непосредственном встраивании достижений данной теоретической школы в инструментальный арсенал консервативной модернизации.

«Экономическое вторжение» в предметные области смежных наук имеет для нас двоякий результат. С одной стороны, его результаты не всегда убедительны, т. к. не учитывается достаточно сложное содержание исследуемых процессов. Этот аспект мы рассматривали выше, в рамках «консервативного доворота». С другой, благодаря такому «вторжению» существенно расширился круг формальных методов исследования процессов, к которым подобные походы ранее никогда не применялись.

Важно также и то, что в корпус концепций неоинституционализма вошли ряд достижений социологии. Так, концепция ограниченной рациональности Г. Саймона стала одним из фундаментальных оснований развития теории институтов. Следует также отметить и развитие «теории конвенций» О. Фавро и Л. Тевено, которую следует относить скорее к предметной области социологии, т. к. в ней используются прежде всего социологические категории[121]121
  Бесси К., Фавро О. Институты и экономическая теория конвенций // Вопросы экономики. № 7. Июль 2010. C. 12–38.


[Закрыть]. К этой концепции автор не раз обращался ранее при развитии собственных идей[122]122
  Дискин И.Е. Что впереди? Россия, которая (все еще) возможна; Дискин И.Е. Институты: загадка и судьба.


[Закрыть].

Еще одним важным направлением, существенно обогатившим институциональную теорию, стала концепция Path Dependence, свой первоначальный импульс получившая благодаря статье П. Дэвида[123]123
  David P.A. Clio and the Economics of QWERTY // American Economic Review. 1985. Vol. 75. № 2.


[Закрыть]. В этой статье Пол Дэвид показал, как довольно случайный выбор расположения клавиатур QWERTY превратился в норму. Затем было показано множество примеров из технологий и, самое главное для нашего обсуждения, институтов.

Сам П. Дэвид дал Path Dependence такое определение: «Зависимость от предшествующего развития – это такая последовательность экономических изменений, при которой важное влияние на возможный результат могут оказать отдаленные события прошлого, причем скорее случайные события, чем систематические закономерности»[124]124
  David P.A. Clio and the Economics of QWERTY. Vol. 75. № 2.


[Закрыть].

В истории институтов проявления зависимости от предшествующего развития можно проследить на двух уровнях: во-первых, отдельных институтов (правовых, организационных, политических и т. д.), а во-вторых, институциональных систем (особенно национальных экономических систем)[125]125
  Нуреев Р.М., Латов Ю.В. Институционализм в новой экономической истории. Институциональная экономика: Учебник. М.: ИНФРА-М, 2007. С. 258.


[Закрыть].

Диллон Татум, комментируя принципы рассматриваемой концепции отмечает: «Интересная часть теории зависимости пути состоит в том, что есть два различных аргумента, которые сочетаются друг с другом, хотя, кажется, указывают в разных направлениях. Во-первых, институциональные изменения происходят редко из-за процессов позитивной обратной связи и блокировки. С другой стороны, случайные и неожиданные события при условии их правильной последовательности могут иметь огромные последствия для будущих решений, в целом трансформируя институты»[126]126
  Dillon T. The Paradox of Path Dependence // The Problem of Teleology in International Theory July 16. 2012. E-international Relation Publishing – the world's leading open access website for students and scholars of international politics.


[Закрыть].

В контексте нашего обсуждения важно отметить, что Path dependence объясняется особенностями взаимодействия формальных и неформальных институтов. Если формальные институты с тем или иным успехом могут быть заимствованы из чужеродной среды, то неформальные, как правило, вырастают на собственной почве. «Формальные правила либо закрепляют неформальные установления, обеспечивая им правовые гарантии (в таком случае “запаздывание” объективно), либо создаются как альтернатива деструктивным неформальным нормам (здесь возможны разные варианты взаимодействия – вплоть до конфликта), либо возникают в порядке инициативы (импорт или институциональное проектирование). Далее идет процесс освоения, обучения, преодоления сопротивления, деформализации формальных правил. Неразвитые формальные институты в сочетании с сильными неформальными институтами (в большей степени) и некоторыми маргинальными формальными нормами (в меньшей степени) могут породить институциональных мутантов»[127]127
  Малкина М.Ю. Объяснение path dependence с различных позиций. Интернет-конференция «20 лет исследования QWERTY-эффектов и зависимости от предшествующего развития»; Комментарий к докладу Е.А. Бренделева: QWERTY-Эффекты, институциональные ловушки с точки зрения теории трансакционных издержек // http://ecsocman.hse.ru/text/16213320


[Закрыть].

Легко заметить, что данная концепция усилила влияние исторического подхода в анализе развития институтов, а также в определении коридора возможностей их преобразования. Важно также, что она способствовала и более глубокому пониманию необходимости использования социологических подходов, в частности оценки влияния формальных и неформальных норм.

Использование новых методологий, преодоление теоретических ограничений, накладываемых стремлением оставаться в рамках базовой аксиоматики сложившегося экономического мейнстрима, обусловило отказ от позиций неоинституционализма. Новое направление получило название Новая институциональная экономика. Критерием отграничения от прежних направлений развития институционализма выступает, прежде всего, преодоление аксиоматики неоклассики.

Но границы между неоинституционализмом и Новой институциональной экономикой очень неопределенны и довольно зыбки.

В определенном смысле такая размытость – результат незавершенной рефлексии концептуальных оснований, реализованных в рамках развития обоих направлений. Это, в свою очередь, через последовательную методологическую рефлексию оснований соответствующих направлений науки создает предпосылки для большей интеграции институциональных исследований в целом.

Такая интеграция становится все более насущной в изучении институтов. Более того, в последние годы появились фундаментальные работы, в которых в большой мере реализован интегрированный подход. Прежде всего следует выделить монографию классика институционализма Д. Норта и его соавторов[128]128
  Норт Д.К., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки…


[Закрыть].

В этой работе основоположник историко-эволюционного направления развития теории институтов довольно подробно рассматривает самые различные факторы, определявшие институциональные изменения. Следует обратить внимание на то, что Д. Норт и его соавторы широко используют концепции, существенно выходящие за рамки неоклассического мейнстрима, и обращаются к достижениям широкого спектра социальных наук. Анализ этой работы показывает плодотворность междисциплинарного подхода, не впадающего в примитивную эклектику, но пронизанного целостным концептуальным видением влияния эволюции социальных институтов на весь комплекс социальных, экономических и политических изменений.

Принципиально важно также отметить концептуальную близость структуры рассматриваемых авторами книги факторов с отмеченными выше базовыми позициями консервативного дискурса. Осознание роли неформальных норм, которые складываются в результате социокультурной эволюции, задает основу для такой близости. Следует также выделить общее понимание роли исторического процесса, влияние религиозных представлений и идеологических концепций и довольно консервативную оценку значения такого фактора, как стабильность институциональной системы. Обращают на себя внимание использование «понимающих» подходов в анализе и отказ от априорных установок при оценке исторических процессов.

Вне зависимости от исходных позиций авторов, вполне далеких от консервативной идеологии, подобное сходство подходов вовсе не случайно. Оно является отражением общих трендов развития социальной науки, а также результатом рефлексии процессов, происходящих в современном мире.

Важным достижением обсуждаемой монографии является имплицитный отказ от вменения априорных нормативных представлений, характерный для мейнстримных ветвей социальных наук. Этот методологический отказ гуру институционализма от имманентных характеристик либерального доктринерства выступает, причем в очень значительной степени, приговором этому доктринерству. Осознание этого приговора означает, что работы, базирующиеся на положениях либеральной доктрины, далее вполне могут рассматриваться в качестве идеологических высказываний, но не в рамках дискурса, отвечающего методологическим и теоретическим стандартам.

Для нашего обсуждения важно, что высказанные выше соображения показывают направление дальнейшей эволюции базовых ориентиров институционализма. Поиск этих ориентиров применительно к российской, более всего интересующей нас, почве разумно вести с учетом сложившейся актуализированной структуры проблем институционального развития.

Часто в процессе анализа возникают проблемы с репрезентацией такого контекста. Для решения этой задачи проводятся специальные исследования, готовятся обзоры. В нашем же случае дело упрощается довольно редкой ситуацией, когда налицо репрезентация обсуждаемого контекста, признанная и со стороны исследовательского сообщества, и со стороны заинтересованной и активной части гражданского общества – потребителей этих концепций.

Искомый контекст в российском обществе хорошо представлен видным институционалистом Александром Аузаном, сочетающим, как отмечалось выше, и академизм, и общественное влияние. В этом смысле представляется вполне обоснованным использовать высказанные им представления о проблемах отечественного институционального развития в качестве вполне репрезентативных, отражающих соответствующую проекцию мейнстримной институциональной науки[129]129
  Аузан А.А. Национальные ценности и конституционный строй. Лекция, прочитанная 29 ноября 2007 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции “Полит. ру”» // https://polit.ru/tag/ publ_lect/


[Закрыть].

Прежде всего следует отметить, что уже много лет назад А.А. Аузан указал на крупную институциональную проблему, а именно на разрыв между конституционными нормами Конституции 1993 года, с одной стороны, и актуальными ценностями русской культуры, сохраняющими свое регулятивное влияние, с другой. Еще тогда, в 2007 году, он обозначил эту проблему предельно драматично: «Если мы приходим к выводу, что это извечные свойства, которые транслируются русской культурой как ценности, то это не диагноз, это приговор, это означает, что мы не можем иметь того конституционного строя, который написан на бумаге, а будем иметь другой политический строй»[130]130
  Там же.


[Закрыть].

Если скорректировать оценку «приговор», обусловленную идеологическими пристрастиями автора, то можно констатировать, что проблема необходимости устранения соответствующего разрыва выражена со всей определенностью и позволяет более четко прояснить существо тех изменений, которые внесены в Конституцию нашей страны по итогам всероссийского голосования. Преодоление указанного разрыва создает качественно иной социально-политический строй, который опирается не только и не столько на сухие (не хочу писать безжизненные) конституционные нормы – плоды трудов многих поколений философов и правоведов, но также на живое нравственное чувство россиян, сформированное отечественной культурой и практикой их жизни. Представляется, что такое укоренение Конституции следует рассматривать по достоинству, как шанс на существенное повышение регуляторного влияния конституционных норм на жизнь людей, на функционирование государства.

Важный сюжет, который А.А. Аузан также систематически, вполне справедливо затрагивает, это соотношение формальных и неформальных правил: «…очень распространенное положение, которое разделяют многие, наверно, и сидящие в этом зале, что мы – страна неписаных правил, а писаные, формальные правила в России не существенны, Россия управляется неформальными правилами»[131]131
  Аузан А.А. Национальные ценности и конституционный строй…


[Закрыть].

Возникает вопрос: а как в отсутствие формальных норм происходит инвестиционный процесс (какой-никакой, но на триллионы рублей)? Если отойти от идеологической предзаданности, то при оценке роли формальных правил на экономику, следует обратить внимание на признанное и экспертами, и субъектами этой деятельности существенный рост регулятивного влияния арбитражного судопроизводства.

Далее вполне справедливо указывается проблема: «В России, как и в других странах, неформальные правила существенны и формальные правила тоже существенны. Поэтому надо в чем-то другом искать ответ по поводу российской специфики»[132]132
  Там же.


[Закрыть].

Но данная проблема вряд ли имеет решение в рамках той аксиоматики, которую используют институциональные экономисты. Здесь нужен «понимающий» подход, позволяющий увидеть весь комплекс социальных регуляторов (мотивов и санкций), воздействующий на соответствующие сектора социальной жизни. Тогда вполне справедливое указание на то, что кризис 1998–1999 годов сопровождался всплеском убийств и самоубийств, получит известное со времен Э. Дюркгейма объяснение, связанное с тем, что этот кризис происходил также в условиях кризиса социализации и социальной интеграции целого ряда поколений. В условиях разрушения социальной повседневности резко снижается регуляторное влияние даже неформальных норм.

Большое значение для нашего обсуждения имеет поднимаемая А.А. Аузаном проблема происхождения базовых ценностей. Ее решение критически важно как для теоретического продвижения институциональной теории, так и для концепции консервативной модернизации в целом. Гипотеза, что ценности связаны с редкостью, выглядит понятной для экономиста с его последовательным стремлением выстроить рациональное по преимуществу объяснение. Но она вряд ли достаточно универсальна для всего комплекса институтов.

Более общим выглядит тезис, что ценности непосредственно связаны с процессом проблематизации социальной ситуации и с оценкой того, как и в какой мере то или иное явление встроено в индивидуальную и коллективную картину мира, в ее смыслы и традиции. Такой подход предполагает, что при формировании структуры ценностей значимое влияние оказывает не только рефлексия интересов, но и актуальные социокультурные факторы, связанные с качественно иным миром традиций, эмоций и даже аффектов.

Необходимость определенной корректировки устоявшихся подходов видна также и из примера, связанного с такой важной для институционализма проблемой, как спрос на государство. А.А. Аузан трактует эту проблему следующим образом: «Итак, начнем с кривой спроса на государство. Для того чтобы понять какое-то явление, нужно рассматривать его в точке “ноль”, где его еще нет. Таким нулевым спросом на государство является так называемое безгосударственное общество – анархия»[133]133
  Аузан А. Социальный договор. Теория // https://polit.ru/tag/society/


[Закрыть].

Эта трактовка для нашего обсуждения представляет интерес с разных точек зрения. Во-первых, анархия может рассматриваться альтернативой государству лишь тогда, когда она выходит за рамки локальных сообществ. В рамках таких традиционалистских сообществ не возникает проблемы формирования безличностных институциональных механизмов. В таких сообществах в качестве регулятивных механизмов выступают традиционные нормы и партикулярные ценности. Иногда в таких средах работают определенного рода конвенции. В силу этого не слишком корректно рассматривать сообщества китобоев или «пиратские» республики в качестве примера анархизма. Это скорее использование архаических, традиционалистских механизмов для регулирования проблем там, где нет потребности в систематическом сотрудничестве. В такого рода сообществах очень велика регуляторная роль горизонтального контроля. Возможности же такого контроля резко сокращаются по мере роста масштабов этого сообщества.

Продолжая обсуждение рассматриваемых примеров, важно отметить, что интеграция локальных сообществ в более масштабные образования исторически основывалась на формировании общих высокозначимых ценностей, попросту говоря, на общих богах. Не случайно все древнейшие государства были теократиями. Это означает, что необходимой предпосылкой формирования легитимных государственных институтов является определенная социокультурная интеграция, складывание ценностного фундамента этих институтов.

Конечно, концепция видного институционалиста М. Олсена о «стационарном бандите» много проясняет в рациональных мотивах формирующейся государственной власти, но оставляет в стороне проблему ее легитимации и, следовательно, интересующей нас устойчивости[134]134
  См.: Olson М. Logic of Collective Action. Cambridge: Harvard University Press, 1965.


[Закрыть]. Что бывает с не вполне «стационарным бандитом», игнорирующим требования легитимации, россияне хорошо знают из истории князя Игоря Рюриковича.

Во-вторых, анархизм, каким его видел Бакунин, был скорее идеологической конструкцией, противостоящей буржуазному рационализму и отстаивающей идеал жизни людей на принципах самоорганизации и солидарности. В качестве альтернативы государству анархизм может рассматриваться лишь тогда, когда он на деле покажет свою способность решать проблемы систематического социального взаимодействия людей и сообществ, распределения ресурсов, которые создали спрос на государство.

В этой конструкции так же, как и во всем наследии Просвещения, недостает «мелочи»: указания путей и механизмов, обеспечивающих необходимый, очень высокий уровень социализации и социальной интеграции. Эти механизмы присутствуют в таких безгосударственных системах, как религиозные сообщества, включая монастыри. Без таких механизмов вся эта конструкция не работает при выходе за пределы локальных сообществ. Осознание этого условия формирования устойчивых и эффективных институтов вполне очевидно в рамках консервативного дискурса.

Но этот путь даже не обсуждался ни Прудоном, ни Бакуниным, которые были последовательными атеистами. Этот фактор игнорируется их современными секулярными последователями, рассматривающими анархизм в качестве приемлемой социальной альтернативы.

Проблемой, которую следует учитывать и при анализе анархизма, и при изучении институциональных образований в целом, является система санкций, поддерживающих институциональные нормы. Институциональные экономисты обращают внимание на рациональную сторону таких санкций. Это вполне объяснимо, т. к. в фокусе их анализа находятся элементы хозяйственной жизни, в которых больше, чем в других, преобладает рациональная компонента.