Текст книги "Уайтбол. Социальная фантастика/н/ф/мистика"

Кони и ящеры

Разбудил меня звонок Венского. Без всякого «доброго утра» (что, впрочем, логично: на часах полдень) шеф скомандовал:

– С сегодняшнего дня переходишь в распоряжение Сергея Веселухина. Ему нужен полевой рабочий, специалисты не обязаны отвлекаться на сбор геологических образцов.

Вот и пропуск в зону аномалии. Задание, конечно, то еще: Сержа в маршрут не пускают, а я в геологических образцах такой же спец, как в дальневосточных крабах… но попробуйте сами сказать об этом старому козлу. Умылся, выпил кофе и отправился искать нового шефа.

Когда я методом проб и ошибок нашел нужную мне комнату и остановился на пороге, стало ясно как дважды два: моя помощь тут уже не требуется.

Серж собирал чемоданы.

– Привет, – окликнул я.

– Привет, Миш, – отозвался геолог. – Ситуация переменилась. Я сообщил Венскому, что уезжаю. Можешь заниматься своими прежними задачами.

– Чего случилось, Серж?

Он в ответ только хмыкнул:

– Господь с тобой. Чего может случиться на этой базе? Тоска и однообразие каждый день, как в глухом провинциальном городишке.

– Подожди немного, тебя тоже пустят в маршрут.

Серж выпрямился, швырнул свитер в чемодан:

– Миша, ты сарказм понимаешь?

– Извини. Здесь все взбесились, и ты туда же. Можешь по-русски объяснить, какого черта?

Он устало опустился на койку.

– Выпить хочешь?

– С утра пораньше? – обалдело спросил я.

– Какое тут, на хер, утро…

По лицу Сержа и правда можно предположить, что утро у него последний раз началось дня три назад.

– Когда нас с Юркой приглашали сюда, речь шла об уникальном явлении. Мы готовились к неожиданностям. Видишь ли, теоретически я могу принять все: жизнь на Марсе, летучие тарелки, привидения, вампиров и оборотней. Но ведь принять мало. Мне же работать нужно с этим. А как с этим работать? Вот, полюбопытствуй, – он протянул мне свернутый лист бумаги.

Я развернул: топографическая карта.

– Ты бродишь вдоль забора каждый день. Хоть раз за все время видел то, что здесь нарисовано?

– Этого следовало ожидать. Вас ведь предупреждали, что рельеф быстро меняется.

– Предупреждали. А теперь прикинь: мне постоянно таскают образцы оттуда. Вон, весь стол завален. Как их привязывать к местности? Про сами образцы я уж не говорю. Дичайшая эклектика. Есть вещи, которых не бывает в природе. Поскольку возникнуть они могут только в обход естественных законов… Мне не на чем строить рабочую гипотезу, понимаешь?

– А ты подожди строить. Копи материал. Эти твои находки, может быть, сами по себе на нобелевку потянут.

– Они потянут на серьезное и вполне обоснованное обвинение в шарлатанстве. И ничего я не докажу. Мишка, Мишка… Геологическая разведка ведется не один день. На одном и том же участке люди работают сезонами, а то и годами. Этот чертов распадок с вулканическими известняками и алмазоносными моллюсками исчез на следующее утро. Я даже не успел попросить, чтобы мне взяли образцы повторно. Одна ошибка – рухнет любая модель, даже если я сумею ее построить.

Он вытащил сигарету, закурил.

– А ваше дражайшее светило еще отказывается пускать меня в маршрут. Мало того, что я коплю весь этот бред, – он пихнул ботинком ножку стола, – я должен на слово верить полевикам, которые мне тащат образцы. А ребята возвращаются явно не в своем уме. Чего только не волокут в контейнерах: лягушек, грецкие орехи, использованные презервативы… хоть бы раз потрудились проверить, что принесли. Я должен этим заниматься, ясно? – Серж расхохотался:

– Задачка для начинающего шизофреника: вписать гандон в стратиграфическую картину меловых отложений. Классно, правда?

– У остальных, наверно, то же самое. Работают ведь. Просто расслабься и прими это все как данность.

Серж хохотал еще минуты две. После чего хлебнул водки прямо из горла, выдохнул, потер лоб и тоскливо произнес:

– Я не знаю, что делать с этой данностью, Миша. Меня не учили, что с ней делать. Позвонил Венскому, говорю: либо ищите мне замену, либо пустите в зону уайтбол. А там видно будет. Он даже не попытался разобраться в проблеме. Сказал: хорошо, сегодня же выдадут расчет. И оплатят дорогу в оба конца. Вот так.

Минут пять геолог молча курил, глядя в пространство. Спорить было, в общем-то, не о чем, слишком все ясно. Я очередной раз подумал о том, насколько Венский неразборчив в средствах: ведь мог отправить Сержа домой еще из Среднеросска, не гонять в Зеленцы. Либо поспешить с подбором «креативного» геолога. «Генератора идей», как это обозначил Вик. Что-то же надо в таких случаях делать, и делать своевременно. Глыбищная цель, конечно, вещь хорошая, но зачем с людьми-то так…

– Серж, – позвал я, прерывая тяжелое молчание. – Глянь.

Геолог взял у меня кусочек минерала, который раньше был стручком акации. Осмотрел, улыбнулся:

– Откуда он у тебя?

– Подобрал вечером на границе аномалии.

– Знаешь, что это такое?

– Нет.

– Каллистин. Юпитерианский минерал. Спутниковый, точнее. Впервые обнаружен на Каллисто, позднее – на Ганимеде. Поспрашивай наших Чужих, кто потерял.

– Почему ты думаешь, что его кто-то потерял?

– Откуда же он взялся, – усмехнулся геолог.

Не стал я объяснять, откуда он взялся. Есть вещи, которые очевидны в рамках театра абсурда: инопланетный минерал ничем не хуже алмазоносного моллюска… Если б Сержа устраивала такая логика – справился бы и без меня.

– Не хочешь забрать для коллекции?

Он покачал головой:

– Нет. Во-первых, это чужое. Во-вторых, у меня такой есть. Друг из экспедиции привез.

– Ну, а мне что с ним делать, если никто не признается?

– Оставь себе на память. А хочешь – Венскому подари, – язвительно добавил Серж.

– Перебьется, – усмехнулся я, убирая «сувенир» в карман.

…У себя в комнате я спрятал камешек в ящик рабочего стола и забыл про него. Нашел уже перед своим бегством в Среднеросск, зачем-то сунул в рюкзак.

С тех пор этот сувенир так и кочует по моим столам и рюкзакам.

***

Вышел во двор, позвонил шефу:

– Сергей Никола…

– Программа маршрута – на усмотрение лидера группы, – перебил меня Венский и отключился.

Так. Поехали дальше. Сегодня по графику вроде геофизики должны идти. К ним я и отправился.

– Тетенька, примите нищасного обездоленного. За одно утро дважды начальство сменил.

– Привет, Мишка. Ты, наверно, не по адресу, – ответила Настя. – Тебе в маршрут нынче? Тогда не с нами, нас подвинули на завтра. Сегодня биофизик идет.

– Но это уже окончательное расписание?

– Что тут может быть окончательного, бог с тобой.

Опять меня прокатили. Ладно, легкой жизни никто не обещал.

Ри обитает в самом крайнем корпусе, через дорогу от ворот в «шалую» зону. Я отправился туда окольным путем: решил заскочить к себе за сигаретами, чтобы потом не возвращаться.

Рядом с нашим жилищем, у гаражей, столпотворение: обслуга, аппаратчики – все в сборе. Митинг у них тут, что ли?

Причина митинга выяснилась, когда я подошел еще на несколько шагов: бампер у служебной вольвы – всмятку.

– Ну и ну. Как такое случилось?

– Это ты водилу спроси, – раздраженно откликнулась начальница финансового отдела. – Только вряд ли чего ответит, потому опять лыка не вяжет. Вот, дождались, наконец. Я ведь три раза подходила: Сергей Николаевич, обратите внимание… Сегодня буду стучать кулаком по столу. Хватит. Либо я, либо эти алкаши.

– На Венского лучше кулаком не стучать, – заметил я.

– Это вам лучше не стучать, – взъелась тетка. – А мне пусть только вякнет. Я ему припомню и балансовые проблемы за прошлый год, и перерасход на снаряжение, и еще много чего. Материться я тоже умею, пусть только пасть разинет…

Пожалуй, нужно убираться подальше от этих страстей, пока шеф не появился. Когда начинается битва титанов, лучше не путаться под ногами.

***

Облачение для маршрута – водонепроницаемый комбинезон, тяжелый от обилия датчиков, в капюшоне – встроенные наушники и микрофон. Маска от пыли, альпинистская обвязка, десантные ботинки, защитные очки… Стандартный арсенал жизненно необходимого: фонарь (ночь может приключиться в любую секунду); ракетница (рации то и дело начинают дурить); собственно рация (иногда все-таки работает); тонкий сверхпрочный капроновый шнур сорок метров длиной, нож, фотоаппарат, парализатор, компас (тоже дуркует, как хочет), полевой бинокль, две пары часов – электронные и механические (иногда идут синхронно, но чаще каждые сами по себе) … Это не считая специального оборудования.

Может показаться: укомплектованный подобным образом человек вооружен на все случаи жизни. Ни фига подобного. Всего лишь попытка угадать, что день грядущий… Оцениваешь обстановку из-за ограждения и облачаешься соответственно. При этом вполне реально проколоться: ситуация внутри может оказаться ни капли не похожа на то, что видно из-за забора. Уже при мне был случай, когда ребята ушли в маршрут одетые как я сейчас, и тут же вернулись: в трех метрах от ворот их встретил сорокоградусный мороз и сугробы по самую макушку… Со временем та же фигня. Самый серьезный перепад был за несколько месяцев до моего приезда, в начале сезона. Рабочая пара заблудилась. По словам наблюдателей, полевики пробыли в зоне аномалии всего полчаса и ни на минуту не исчезали из виду. По рассказам самих разведчиков они бродили трое суток, несколько раз видели ворота, но каждый раз ворота исчезали по мере приближения. Ребята поймали две холодные ночевки, одна из них в пещере. В той же пещере, как утром выяснилось, жил тигр…

Где-то в недрах вечно меняющейся земли уайтбола затерялось две машины, брошенные еще в самом начале работы над проектом. В первом случае обратный путь пересекло многокилометровое болото (при том, что сама зона уайтбол по границе от силы километров десять), во втором землетрясение уволокло вездеход в пропасть. По счастью, людей в салоне не было… Дважды группа нанимала вертолет – с негативным результатом: приборы показывали какую-то хрень, мотор начинал петь недоброе. Оба раза удалось вырваться на «здоровую» территорию, но эксперименты с летательными устройствами с тех пор прекратились.

***

В два часа дня мы с биофизиком, наконец, вошли в экспериментальную зону.

Три метра от КПП – полоса отчуждения. Вернее, то, что от нее осталось: исходно было метров пятьдесят. Целых три метра от ворот можно не беспокоиться о грядущем… Как только мы это расстояние прошли, нас сбило с ног высокой океанской волной.

Поднялись, откашлялись. Я почувствовал, как холодная струйка просочилась внутрь костюма, потекла по груди. Из-за бороды обрез капюшона прилегает неплотно. Вик советовал побриться перед маршрутом, а я не захотел. Ладно, переживем.

Огляделись – никакого намека на водоемы. Вдаль, до самого горизонта – степь без единого кустика, и в этой степи гуляет шквальный ветер. Который почему-то грохочет, как штормовое море о скалы.

– Ну, и ты тоже здравствуй, – сказал Ри, глядя вперед.

На самом деле, если смотреть из поселка, никакой степи нынче не существует. Равно как и океанских вод. Существует широкое поле, за которым виднеются островки леса и край маленькой деревни.

– Прямо идем? – крикнул я, пытаясь переорать рев стихии. Усиленный микрофоном, голос громыхнул так, что у меня самого уши заложило.

– Тьфу ты… извини, Ри.

– Ничего страшного. Да, идем прямо, пока декорации не сменятся. Кстати, наблюдатели нас, скорее всего, уже не видят.

– Если четкой программы нет, может, пойдем по ветру? Проще двигаться будет.

– Не годится. Поначалу только вперед. В бок мы вернемся к воротам. У «хозяина» свои представления о топологии. И еще…

Он достал страховочный шнур, завязал на нем два узла с интервалом в несколько метров. Один узел протянул мне. Пояснил:

– Сильно разбегаться в стороны пока не стоит.

Не очень удобно здесь ходить в связке, веревка в ковыле будет путаться. Но спорить я не стал, впечатленный предварительными инструктажами и собственными вчерашними приключениями. Потерять друг друга в зоне уайтбол – как не фиг делать.

Решили проверить рации. Наблюдателей не поймали, вместо них сквозь сильные помехи прозвучал… фрагмент какого-то органного концерта.

– Ненавижу классику, – сообщил я.

– Поищи что-нибудь другое, – улыбнулся биофизик.

Высоко над нашими головами куда-то в восточные края пролетел журавлиный клин.

Я взглянул на компас.

– Ри, чему сейчас лучше верить – тому, что есть или глазам своим?

– Расположение сторон света – в компетенции «хозяина», – ответил напарник.

– Понял. Летят на север. Стало быть, весна начинается. Может, ветер утихнет?

Стихия будто услышала: притаилась. Через минуту активизировалась снова, но уже без грохота волн.

– Может, – отозвался Ри. – Если мы в северном полушарии. Между прочим, сделай пару снимков ландшафта.

Я расчехлил фотоаппарат:

– Сейчас… И журавлей, наверно… а ни фига, уже далеко.

– Бог с ними. Кстати, насчет животных: если увидишь кенгуру, не торопись делать вывод, что мы в Австралии.

– Понятно. Бедные географы, они-то как тут работают?

Я несколько раз щелкнул панораму и заодно ковыль под ногами.

– Готово?

– Ага, пошли.

Мы потихоньку двинулись вперед, глазея по сторонам.

– Географы, Миша, здесь работают точно так же, как и остальные. Собирают данные.

– И все? Пять лет – только сбор данных?

– А тридцать пять лет не хочешь? Именно столько мы пасемся на Ганимеде, – он вздохнул:

– Собираем данные.

– Не совсем одно и то же. От вашего собирательства немало практической пользы.

Резкий порыв ветра чуть не сбил нас с ног. Второй порыв. Третий. Ри опустился на землю, сел по-турецки, жестом пригласил меня: давай переждем. Вслух сказал:

– Практическая польза есть, но до фундаментальных открытий еще очень далеко. В частности, таинственное поле Города остается таинственным. Ничего не изменилось за тридцать лет. Природа неизвестна, характеристики неизвестны, источник неизвестен… Уайтбол, надо думать, аналогичное поле. Вряд ли стоит рассчитывать на быстрые результаты.

Наверно, не стоит. Это все моя глупая детская вера в могущество человеческого разума. Чувства говорят другое. Глянь на эту штуку хоть снаружи, хоть изнутри… Как ее вообще можно изучать? Все одно, что анализировать картины Сальвадора Дали с точки зрения физики и биологии…

– А чем таинственное поле уайтбола похоже на таинственное поле Города?

– Поведением. Вот, например: приходилось наблюдать, как в «муравейнике» сами собой появляются новые залы и коридоры. Теперь смотрю на все эти архитектурные изыски белого мяча и испытываю стойкое дежа вю.

– Ага. А еще?

– Я покажу, если получится.

Он поднялся на ноги.

– Пойдем, Миша. Стихия взяла тайм-аут.

Не то, чтобы тайм-аут, но уже можно идти. Мы отправились дальше. Панорама не менялась, ветер продолжал носиться, как оголтелый, по степи. В такт его порывам мои мысли стихийно мотались от Города к уайтболу и обратно. Ни с того, ни с сего вспомнилась сцена в среднеросской гостинице: Вик взбалтывает водку в стакане, смотрит на меня тяжелым взглядом и бормочет: «Это, знаешь… через циклопа шло…»

– Слушай, Ри… а ведь наше поле может себя проявлять и в Среднеросске, скажем?

– Хоть на Амазонке, Миш. Все, что у нас есть на сегодняшний момент – эмпирика.

…Тут мне показалось: что-то не так вокруг. Понял почти сразу: солнце съехало. Вначале было чуть на западе, теперь – чуть на востоке… Незаметно так съехало за полдень, от вечера к утру. Ладно, пусть. Здесь это, наверно, в порядке вещей.

Позже-то я догадался: любое чудо, происходящее с солнцем – сигнал. Причем, не кому-нибудь, а мне лично. У других свои сигналы. О чем? Спросите, чего полегче. Квест своего рода.

Я вернулся к разговору:

– Одна из завиральных гипотез Вика: он является «переносчиком вируса уайтбол».

– Не исключено, – пожал плечами биофизик. – Об «энергетических скафандрах» циклопов слышал? Чем дольше мы общаемся с партнерами, тем меньше уверенности, что они надевают эти самые «скафандры» осознанно. Может, и на Вика… наделось.

– У нас речь шла, гм… о некоторых мистических вещах. У циклопов-то «скафандры» все-таки для утилитарных целей.

– Миш, «скафандр», вероятнее всего – то же самое неведомое поле. Было бы странно ограничивать возможности неизвестного одной-единственной очевидной функцией.

– Тоже верно.

– Что касается мистики… Уж ей-то мы сыты по горло. Одна только комариная речь чего стоит.

– Комариная речь? Впервые слышу.

– Неудивительно. Это наш рабочий жаргон. Ни одной вразумительной теории пока предложено не было.

Ри остановился: справа, в траве, промелькнул какой-то зверек. Тушканчик, что ли? Хотя, может, и мартышка, кто их тут знает… С минуту мы стояли на месте, но больше ничего не увидели. Биофизик махнул рукой: мол, идем дальше.

…Тут словно какой-то рубильник щелкнул у меня в мозгах. Сознание раздвоилось. Мы продолжали идти по колено в ковыле, вокруг только степь и ветер, напарник говорил что-то, я отвечал… Одновременно я находился в муравейнике, беседовал с циклопом. Ри то сливался с циклопом в одно целое, то ускользал обратно в степь – тогда у меня было сразу два собеседника.

В «космической» версии реальности мы никуда не шли. Я сидел по-турецки на мягком полу Города. Циклоп… сидел? лежал?.. напротив, вооруженный древним коммуникатором. Коммуникатор – здоровый и неудобный. На ходу не поговоришь, только… сидя? лежа?.. одним словом, в статике. Интересно, откуда эта архаика? Сейчас уже такими не пользуются…

…Когда два моих собеседника, степной и космический, сливаются в одно целое – в наушниках стереофония. Когда разъединяются – каждый говорит свое. Циклоп оккупировал мое правое ухо, человек – левое.

– Миш, ты в курсе, сколько у циклопов разговорных щупальцев? – звучит в обоих ушах.

– В одних статьях писали – три, в других – два.

Два щупальца циклопа по очереди трогают приемную панель. Одновременно слышу:

– Три. Но для диалога используются два. Третье служит главным образом, для обращения к Городу. Для общения между собой – гораздо реже. Сигналы от третьего щупальца – на другой частоте, намного выше, потому и «комариная речь»… Попросили у соседей образцы этого второго языка, с переводом на обычный, разговорный. Образцы они нам предоставили, а вот перевести не смогли. Вроде бы как нет эквивалентов. И лингвисты наши буксуют.

Циклоп прикасается щупальцем к стене муравейника и умолкает. Жду какое-то время, потом спрашиваю: «Что скажешь?»

Правый наушник отвечает: «Город согласен, чтобы ты дотронулся до него. Вспомни свое имя».

Левый:

– У людей тоже есть целая куча слов, не переводимых на бытовой язык. Термины, спецжаргон, философские категории. Переведи, например, на человеческий: «электромагнитная индукция». Не получится. Понять можно, освоив соответствующий раздел физики. Или, допустим, «дао». Снова осечка. Отправляйтесь изучать восточную философию…

Стены муравейника отодвигаются вдаль. В какой-то момент кажется: это уже не стены, просто интенсивно-фиолетовое небо соприкасается со степным горизонтом… Биофизик обретает человеческие формы. О чем мы говорили? Ах, да:

– Об этом, кажется, ничего не писали. По крайней мере, десять лет назад.

– Так и сейчас не пишут, поскольку писать нечего. Кстати, интересно: имена циклопов присутствуют только в «комарином языке». Соответственно, мы их не знаем. Присвоили своим постоянным собеседникам смысловые «человеческие» прозвища. Чтобы как-то упростить личные коммуникации… Соседи не возражали. Поначалу всех все устраивало. А через некоторое время мы заметили казус: одно и то же данное нами прозвище считают своим сразу несколько циклопов.

– Как так получилось?

Муравейник наползает снова. Теперь голос биофизика звучит приглушенно, будто сквозь стену:

– Понятийная накладка. Оказывается, у соседей персональных имен нет вообще. Имя циклопа это название его клана. «Фамилия», если угодно. И прозвища, от нас полученные, они автоматически восприняли, как фамилии. Получил один и окрестил всю «семью».

– Как же они общаются внутри клана?

– Так и вне клана загадка. Очень редко приходится наблюдать, чтобы циклопы прикасались друг к другу третьим щупальцем. А иначе не представишься.

– Тогда зачем им вообще нужны имена?

– Возможно, мы опять не там ищем, и «фамилия» – тоже понятийная накладка…

Голос Ри куда-то уплывает, превращаясь в неразборчивое бормотание. Третье щупальце циклопа отрывается от стены, плавно скользит ко мне. Прикасается к шлему, потом к плечу, к груди. Чувствую слабую вибрацию. Будто мурашки, только локально, в точке прикосновения… «Ты не слышишь, – звучит в правом ухе. – Панцирь мешает»…

– …вот, например, – плывет откуда-то из стены Города голос биофизика. – Семьи в нашем представлении у циклопов не существует. Нет длительных отношений между самцом и самкой; дети не знают, кто их биологические родители, родители не идентифицируют собственных детей. А то, что люди поначалу определили как семью – на самом деле прочная, устойчивая связь между взрослым циклопом и молодежью, которую он инициировал. Между «однофамильцами», короче.

– У людей кланы тоже не всегда формируются по родственному признаку.

– Верно. Но вот еще одна деталь: у соседей как бы три возрастных группы. «Как бы» – потому что с реальным возрастом, с биологической, половой зрелостью это не связано. До инициации – ребенок, после – подросток. Взрослым циклоп становится, когда умирает глава его клана, старший хозяин фамилии. С его смертью клан распадается, отныне младшие члены «семьи» имеют право создавать собственные кланы… Парадокс: однофамильцы вроде бы должны остаться однофамильцами, их ведь никто не переименовывал. Но они себя таковыми почему-то больше не считают.

…Дежа вю. Это все уже когда-то было: муравейник, циклоп, третье щупальце. И про имена говорили… Или про имена раньше? Да, намного раньше…

– …Кстати, что интересно: смена возрастного статуса – резкая смена поведения. «Дети», к примеру, абсолютно стихийны и невменяемы… Бывает и такое: если инициирует молодых смертельно раненый циклоп, его подопечные чуть ли не мгновенно перескакивают из детской фазы во взрослую, минуя подростковую. Странно наблюдать, когда совсем юное создание, размером с человека, ведет себя серьезнее и солиднее трехметрового тинэйджера, у которого глава клана еще жив… Тины в силу биологического возраста могут размножаться и выполнять самые разные работы внутри муравейника, но из Города, как правило, не выходят. А малолетнего «взрослого» можно встретить снаружи.

…Вдруг – резкий, обжигающий холод, и все исчезло. Совсем все. Пустота.

– Что такое?

…Стою посреди степи, рядом – биофизик.

– А… ничего. Кажется, я отключился.

– Ты в порядке?

– Теперь, вроде, да. О чем мы говорили?..

– Об инициации у циклопов, – ответил Ри.

…Между прочим, здорово потеплело. И ветер почти стих. А я, оказывается, успел стянуть капюшон и ослабить воротник.

Огляделся. Пока мы шли, панорама ни капли не изменилась. Было во всем этом что-то ирреальное: перемещаемся мы себе по территории чуда, которое чудом не выглядит, и ведем светскую беседу. Мирно так ведем, по-домашнему, будто обсуждаем за рюмкой чая вчерашний футбольный матч. Разговариваем, попутно смотрим сны… А тем временем вокруг нас нагнетается что-то, чему имени нет, растет, набирает силу…

Я стряхнул наваждение. Да, об именах мы говорили. Вот только с кем?.. Кажется, все-таки с биофизиком.

– Значит, при инициации передается не имя. Какие-то знания, к примеру. Хотя психологическую зрелость этим вряд ли объяснишь… Слушай! А может быть, часть клеточного материала переходит младшему? Гормоны или еще что-нибудь там. Эндокринное.

Сновидение исчезло. Только теперь мне почему-то происходящее в степи казалось сновидением, а та, «космическая» реальность – подлинной. И про инициацию я там, в Городе, все знал. А тут гоню какую-то лабуду, разговор поддерживаю…

…С этой мыслью я окончательно вернулся в степь и тут же забыл весь этот морок. Вспомнил позже. Гораздо позже, через несколько лет. Так что в тогдашнем моем журнале наблюдений (если таковой до сих пор сохранился) эпизод с муравейником можно не искать.

– Это обсуждалось, – отозвался Ри в ответ на мою догадку. – Но мы пока не придумали, как получить такой образец. На приемной панели, ясное дело, никакого биоматериала не оказалось… К слову: если посмотреть записи самых первых контактов с соседями, можно увидеть, как циклопы прикасаются к земным астронавтам «третьим» щупальцем.

– Инициируют, надо думать, – я усмехнулся. – Люди мелкие по размерам. И явно невменяемые. Детский сад, одним словом.

– Да-да. Причем, детский сад вне Города. ЧП. Если молодняк беспрепятственно бродит по планете – значит, случилась какая-то беда. Взрослые недееспособны, а может и сам муравейник погиб.

Ри замолчал.

Мне вдруг расхотелось беседовать об инициации. Тема стала неприятной. Словно мне кто-то на больной мозоль наступил, отшвырнул на десять лет в прошлое. В послебольничные времена: сны о Городах циклопов, затяжные диалоги с психотерапевтом, неприятные ощущения после гипноза – будто вот этот посторонний человек знает обо мне больше, чем я сам…

Ветер будто услышал мои мысли: налетел опять. Поставил точку в разговоре.

– А вот еще одна местная версия, – сообщил я, снова натягивая капюшон. – Якобы уайтбол – разумная тварь. Либо сама аномалия разумна, либо ее источник.

Биофизик улыбнулся:

– Людям свойственно персонифицировать природные явления. Испокон веков этим занимаемся, сколько пантеонов навыдумывали. Согласись, в этом тоже что-то есть. Хотя больше от поэзии, не от науки.

Он остановился, внимательно посмотрел в сторону.

– Чего ты там все выглядываешь?

– Животных, – ответил Ри и вернулся к теме:

– Кстати, у нас тоже одно время бытовали фантазии про сверхмудрую могущественную буку, которая сидит в центре муравейника. А полемика на тему «считать ли Города разумными» ведется уже много лет вполне серьезно. Хотя, по-моему, это бесперспективный спор. Если у колонии и существует центральный мозг, циклопы нас вряд ли к нему подпустят. Но даже существование такого мозга не будет означать, что Город личность. У компьютера тоже есть процессор и все остальное.

Шквальные порывы стали реже и слабее. Наконец, прекратились совсем. Недалеко от нас появилась небольшая заболоченная полянка: кочки, покрытые клюквой, на мокрой траве – яркие солнечные блики, вокруг болотца – несколько облетевших берез… На этом участке царила осень.

– А вот еще… – я вознамерился рассказать о вчерашних откровениях Вика, про калейдоскоп миров. Задумался в поисках формулировки, машинально сделал пару шагов к полянке…

– Стой на месте! – крикнул биофизик и резко дернул страховочный шнур.

– Стою. В чем дело?

– Пока не знаю. Что ты видишь?

Своевременный вопрос. Мое болотце вдруг изменилось: солнце ушло (совсем ушло), а сама полянка покрылась льдом… Теперь это местечко пребывало в каком-то своем измерении: здесь царила ночь. Высокий столб темноты над ледником упирался в небо, уходил куда-то за пределы атмосферы, в космос…

На самом краю поляны лед покрыт синим мерцающим мхом.

– Черт… сначала видел осеннее болото с клюквой. А теперь… даже не знаю.

– Лед, темнота, синий мох?

– Да.

– Ганимед.

Я чуть не упал.

– Вот это номер… Странно, что с такими сюрпризами у нас на счету до сих пор ни одного трупа.

– Ганимед – подарок лично мне. Непосвященным его не показывают. Твоя клюква осталась бы клюквой, не будь меня рядом. Вероятнее всего.

– Значит, это ты все испортил.

– Значит, я, – усмехнулся биофизик. – Причем, не тебе первому. В прошлый раз ходил в маршрут с Сашей. Набрели: у меня синий мох, у нее кусочек Эреба. Поначалу. А через минуту мы оба видели синий мох.

– Интересно… а что представляет собой эта полянка на самом деле?

– Миша, а что представляет собой мир на самом деле? Если отрешиться от наших зрительных, слуховых и прочих стереотипов?

– Ой, не надо абстракций.

– Не надо, так не надо. Ты хочешь знать, чем эта полянка отличается от остального ландшафта. Я думаю, принципиально – ничем. Просто спонтанные завихрения поля.

– Ну и ладно.

Мы обогнули «Ганимед», двинулись дальше. Через пару минут я обернулся. За спиной только степь: никаких тебе берез, никакой космической тьмы. Мираж.

– Ветер утих, – констатировал Ри. – Теперь местное население начнет вылезать на солнышко. Миша, парализатор – на полную мощность.

– Зачем на полную?

– На случай серьезных встреч. Палить только в крайне опасной ситуации. Слон тэт-а-тэт, или еще что-нибудь в этом роде. Никаких охотничьих трофеев.

– Да, я в курсе.

…В первые годы работы полевики регулярно таскали из маршрутов на базу животных, насекомых, птиц. Чаще всего «трофеи» сохраняли тот же облик, что и в зоне уайтбол. Но случались и сюрпризы. Однажды рабочая пара влетела на КПП со скоростью пули. Ворота успели закрыть прямо перед носом у разъяренного носорога. Начались выяснения: как и почему. Оказалось, разведчики в маршруте хамелеончика подобрали… Хамелеончик тот долго был темой для шуток.

Что до меня – поначалу я всю эту историю воспринял, как прикол. Как байку для новичков. Хотя на самом-то деле веселого здесь мало. Ребятам основательно повезло: метаморфоза приключилась еще в зоне уайтбол. Если бы хамелеончик мимикрировал, допустим, в жилом корпусе – какие уж там анекдоты. А подобные запоздалые превращения тоже случались, и ныне случаются.

Случай с носорогом образумил многих, но не всех. Самым безбашенным мозги вправил Венский: отныне вынос с территории уайтбол чего угодно, необязательного по работе, карался вплоть до увольнения. В частности, живые трофеи (в ограниченном количестве) теперь были дозволены только биологам. На выходе с КПП дежурный охранник чинил допрос с пристрастием:

– Чего несем?

– Тушканчика.

– Вы кто?

– Биолог.

– Проходите. А у вас чего?

– Тушканчик.

– Вы кто?

– Геофизик.

– Положьте тушканчика в обратный зад.

…Ну, а парализаторы в стандартном рабочем комплекте остались, главным образом, для самозащиты.

Через несколько минут Ри указал вперед:

– Пришли, Миша.

Вдалеке табун лошадей. Может, те, которые гуляли ночью на горе?

– Значит, самое интересное начинается… Ри, а курить здесь можно?

– Не знаю, – улыбнулся биофизик. – Заодно и проверим.

Я полез в карман за сигаретами. Попутно рука наткнулась на что-то мягкое и шуршащее… от блин. Это с какой стати? По рассеянности сунул? Ни фига не помню.

Пакет с «травой», который приехал со мной из леса. Я ж его спрятал в ящик стола и ни разу не доставал оттуда. Каким образом он мог оказаться в кармане комбеза?

– Дотронься до меня…

…Быстро идем. Лошади вроде на месте пасутся, и вот уже до них метров двадцать. Сигарета догорела мгновенно, не успел почувствовать, что курю.

– Стоп, Миша. Ближе не надо, это может быть опасно. Стой, смотри, фотографируй. Думаю, плохо выйдет, но хоть что-то.

Лошади не обратили на нас ни малейшего внимания. Дикие животные так себя не ведут, хотя здесь – кто их знает. А может эти и не дикие.