Текст книги "Гульчатай, закрой личико!"

Глава 3
БЕНЕДИКТ КАПУТ!

Гуча схватил метлу, оседлал ее и, поднимаясь в воздух, прокричал:

– Я в лес, к норе!

– В натуре, блондина спасать надо, – согласился с ним Полухайкин. – Типа это он к бабам пошел, но там ведь в конце замочить обещали, в натуре!

И Альберт побежал. Он вылетел со двора, едва не опрокинув идущую навстречу жену.

– Марточка, – король на бегу обнял супругу, – я побежал, ты там ведьму из ямы вытащи, если тебя это не расстроит. А если настроение у тебя не фонтан, то пусть, в натуре, сидит, пока не вернусь. Что мы, лишний сольдик не заплатим?

– Разберусь, – ответила практичная Марта и побежала в огород, решив, что чем быстрее выудит Гризеллу из ямы, тем больше сэкономит на штрафе.

А Альберт уже бежал по ровным, чисто вымытым улицам Рубельштадта.

Народ любил своего короля и снисходительно глядел на его причуды. Горожане здоровались, отскакивая с дороги, но Альберт, набирая скорость, не всегда успевал ответить.

Лошадей король не признавал с тех пор, как обогнал знаменитого на все Иномирье скакуна Бяшу. Сильные ноги Полухайкина не знали усталости, он мчался как ветер. Встретив Тыгдынского коня с Мексикой на спине, прокричал, не останавливаясь:

– Тыгдын, сгоняй к кому-нибудь в гости. Дома Гризелла бешеная, и мамка сердиться будет.

– Папочка! – прокричала вслед Мексика. – Мы Аполлошу проведаем. Он болеет, а еще у него зубы растут.

Но отец не расслышал этих слов, иначе бы строго-настрого запретил ехать в Крепость, чем уберег бы и себя, и Иномирье от новых неприятностей. Но Полухайкин не слышал. Он спешил на помощь другу, поэтому объяснять, почему Аполлоша такой смешной, зубастый и солнышка боится, пришлось Тыгдыну.

Альберт ругал себя последними словами за то, что закрутился в делах и вовремя не вспомнил о Бенедикте. Гуча, понятно, больной лежал, сам едва выжил, но он-то сознания не терял!

К лесной норе друзья пропавшего Бенедикта прибыли одновременно.

– Ну ты конь! – изумился черт, отбрасывая метлу. – Это надо ж такую скорость развить!

– Сила у меня в ногах большая, амиго. – Король Полухайкин уже восстановил дыхание и теперь потряхивал ногами, расслабляя мышцы.

Гуча присел на травку. Вокруг было так умиротворенно и красиво, что хотелось хоть немного побыть здесь. Может, сжавшее душу беспокойство отойдет, отпустит? Чингачгук посмотрел вверх – в кронах деревьев шелестели эльфы, вспыхивая радужными крылышками в солнечных лучах. Иногда по стволу проносилась белка, перекликались красивыми трелями птицы. Черту вдруг подумалось, что в таком мире погибнуть нельзя. Альберт рассказывал о своем детстве, и Гуча, отогнав беспокойство, прислушался.

– Я в детстве маленьким был, дохлым. Потом, когда подрос, железом занялся. Так бы ничего, но одна подружка сказку рассказала. Там говорилось, что один мужик, кажется, из Греции, короче, Шварцнеггер тамошний быка на спине носил. Не, в натуре, она мне даже картинку в книжке показала – качок быка на плечах прет! Так вот, там говорилось, что самая сила в ногах содержится.

– И что же?

Несмотря на томившую душу тревогу, Гуча не мог не улыбнуться. Альберт всегда удивлял его полным отсутствием образования. Все, о чем он знал, бывший новый русский обязательно где-то слышал. Книг Полухайкин не читал принципиально, считая, что напрягаться не стоит, если все и так стремятся повысить его эрудицию и читают вслух. Он слушал и удивлялся – зачем людям это надо?

– И то, – продолжал Альберт, – что купил я теленка у бабки, в натуре, в деревню ездил! А потом каждый день теленка на плечи – и побежал! Не, люди, в натуре, попробовали пальцем покрутить, но, когда мои ребята пару пальцев забрали, народ успокоился.

– В смысле что покрутить?

– В смысле мозги! Ну знаешь, когда у виска крутят. Типа я лох конченый!

– А телок что?

– А что телок? Он типа рос – и сила моя росла. Думаешь, легко такого бугая на себе каждый день три года таскать? Только потом я любого заломать мог, а ноги, – Полухайкин хлопнул себя по ляжкам, – ноги – что у лошади стали! Поэтому так и бегаю, в натуре, как какое-нибудь кенгуру!

– Бычка-то, поди, на живодерню потом сплавил или на котлеты? – расхохотался черт.

– Ну ты, амиго, загнул, в натуре! Я его, можно сказать, с пеленок, а ты – котлеты! Вот только эта скотина потом обнаглела. Короче, бык совсем ножками ходить перестал. Утром подойдет к окну – и мычит. Типа выгуливать пора. Мне на стрелку или поспать хочется, а он мычит, гад!

– Так что же ты сделал?

– Я купил помещение, организовал спортзал, сдал его в аренду. А оплату, в натуре, поставил такую – типа мне денег не надо, вы мое домашнее животное на руках носить будете.

– И что, спортсмены согласились?

– Ну обрадовались даже, договор подписали, думали, халява. А потом, козлы, как моего любимца увидели – сбежать из Зелепупинска хотели. Но я, в натуре, заставил их условия выполнять.

– И на сколько же лет ты, Альбертушка, договор заключил?

– Да пока это животное от старости кони не кинет. Не, а ты че, в натуре, ржешь-то? Я очень даже хорошо его пристроил! А больше у меня в Зелепупинске никого и не было, – сказал Полухайкин и вздохнул.

– Ладно, Альберт, пошли в нору. – Гуча встал, стряхнул с одежды прилипшие травинки и направился в лес.

Друзья миновали несколько цветущих полянок, подошли к дыре, что вела в подземный тоннель. Они молча переглянулись. Каждый надеялся, что Бенедикт жив и ничего страшного с растяпой не случилось, но в то же время оба чувствовали, что случилось что-то плохое. Может, поэтому сразу не хотелось идти к норе – чтобы хоть ненадолго растянуть состояние неизвестности, чтобы подольше сохранить надежду?

Они спустились в тоннель и быстро добежали до того места, где он расходился в стороны тремя коридорами. Остановились перед дорожным камнем, и Гуча присвистнул от удивления.

– Странно, – пробормотал он, – надпись на камне исчезла.

– Дракулы стерли, – предположил Альберт, поворачивая в левый коридор. – В натуре, они! Им теперь гостей долго не надо. Они же теперь эту… типа вечную жизнь обеспечить не могут. Нечем, в натуре. Спят теперь в своей коммуналке, пока новые зубы не вырастут.

Левый коридор привел спасателей в красивую, сверкающую кристаллами горного хрусталя пещеру. В центре ее на четырех столбах висел гроб, тоже хрустальный. От легкого сквозняка гроб покачивался, и золотые цепи, которыми он крепился к столбам, тихонько скрипели.

А рядом с гробом стоял Бенедикт. Точнее его каменное изваяние.

– Не, ну что за человек! – воскликнул Гуча, подойдя ближе. – Мы чуть с ума не сошли, за него переживая, а он тут какому-то Микеланджело неделю позировал. Ангелок, выходи! Отсиделся всю войну в подземелье. Выходи, подлый трус!

Слова рассыпались эхом по пещере, но Бенедикт не шелохнулся.

– Не гони, амиго. – Альберт осмотрелся и на всякий случай положил руку на тяжелую дубинку, висевшую у пояса. – Прокладуха здесь какая-то, нутром чую. Я этот мультик еще пацаном в Зелепупинске видел. Там тоже гроб был из оргстекла. В гробу – баба мертвая. И засада. Не то семь гномиков, не то семь гомиков. Скорее гомиков, потому как они сами телку поцеловать не могли, все ждали, пока лох какой забредет.

– Дождались. – Гуча пнул статую и сморщился от боли. Изваяние даже не покачнулось. – Забрел лох.

– Кто?

– А у нас один лох на все Иномирье – Бенедиктушка, ангел наш.

– Не, ты, амиго, не гони. Там, этот… типа, хепи-енд намечался.

– Ну это там хеппи-энд! А у нас, Альберт, хенде хох будет, нутром чую! – Гуча прищурился и подозрительно посмотрел на балкон вверху – казалось, будто кто-то наблюдает за ними. Кто-то не злобный, а, напротив, безразличный и скучающий.

Черт опустил голову – на полу до сих пор были видны следы елочкой, оставленные Бенедиктом. Они вели к гробу. Следов назад Гуча не наблюдал. По крайней мере следов ангела. А вот тонкая цепочка отпечатков маленьких, почти детских ножек, напротив, очень хорошо сохранилась на мягком песке, которым был посыпан пол.

Он посмотрел на Полухайкина – тот, судя по всему, ничего такого не видел. Король с любопытством рассматривал огромные друзы драгоценных кристаллов. Черт хмыкнул – на лице Альберта можно было прочитать все его мысли. Бывший новый русский уже прикидывал, сколько можно выручить за такие сокровища.

– Кино в натуре! – сказал Полухайкин, переводя взгляд на каменную статую Бенедикта.

– Точно кино. «Бенедикт капут!» называется, – помрачнел черт. – Мне вот интересно, откуда здесь скульптор взялся?

– А фиг его знает! Этот скульптор, в натуре, реалист. Смотри, амиго, каменщик даже карманы по-натуральному вытесал! О, и любимая мурзилка блондина здесь! – Альберт осторожно достал из каменного кармана книжку в красной обложке. – А че книжка-то настоящая? Типа, для прикола положил?

– Книжка, Альберт Иванович, волшебная, и на нее никакое колдовство не действует. Дай-ка ее сюда. – Гуча взял книгу, рассеянно перелистал и спросил: – Друг Полухайкин, ты с той бабой в гробу ничего не перепутал? Не мог же наш специалист по фольклору так вляпаться.

– Как? – спросил Альберт, озадаченно сморщив низкий, широкий лоб. Если бы он не оставил дома корону, то символ королевской власти снова бы съехал Полухайкину на глаза. Корона постоянно сползала – когда хмурился, то на лоб, а когда удивлялся – на сморщившийся складками затылок.

– Не статуя это, а ангелок наш в образе окаменелости, – просветил его Чингачгук, опуская в бездонную торбу красную книжицу с заклинаниями.

– Шутишь? – Альберт Иванович подошел к изваянию, посмотрел в каменные глаза и недоверчиво спросил: – Точно он или ты надо мной прикалываешься?

– Ни капельки. – Гуче было совсем не до шуток. Он потер шрам на щеке – швы уже сняли, рана заживала и невероятно чесалась. – Так что там с бабой?

– Яблок она обожралась, поэтому кони и кинула, – ответил Альберт и, почесав затылок, добавил: – Но вроде как не совсем, а типа временно.

– Понятно, – кивнул черт. – В коме валялась.

– Ну ее по запарке в гроб и затолкали, а когда лох ее поцеловал, оказалось, что она ничего девчонка.

– Женолюб, чтоб его! – Гуча почувствовал, как его охватывает раздражение, и в сердцах сплюнул. Потом со злостью растер плевок подошвой и вдруг подумал о том, что злится он не на Бенедикта, а на себя. Злится за глупый бой с обезьянами, за то, что это он сам пропустил войну, за то, что не вспомнил о волшебном платке, который сразу бы доставил их к похитителям Мексики. И тогда растяпа ангел был бы цел и невредим.

– Ни фига себе – женолюб! Это как надо любить, чтобы живьем в гроб? – Полухайкин толкнул гроб – прозрачный ящик качнулся, цепи противно заскрипели. – И травануть вдобавок!

– Бенедиктушка наш каменный – женолюб, а не тот, кто девушку отравил. – Гуча посмотрел в счастливые каменные глаза статуи и выругался – на лице истукана было написано такое блаженство, что можно было подумать, будто последние минуты жизни были самыми лучшими.

– Не, я типа не понял!

– Чего ты не понял?

– Обычно на баб столбняк нападает, когда они блондина увидят. Это какой же клевой телкой надо быть, чтоб вот так мужика ошарашить? – Король напрягся, вспоминая всех более или менее красивых девушек, каких довелось наблюдать на обложках журналов в Зелепупинске. Нет, ни одна не могла бы вот так запросто заставить мужика окаменеть.

– А вот это мы сейчас выясним, – сказал черт и поднялся по ступенькам на возвышение, к гробу.

За долгие годы беспробудного сна перина примялась и сохранила четкий отпечаток тела. Именно этот отпечаток и подсказал пытливому Гуче разгадку запутанной истории.

– Альберт, посмотри на подушку, видишь?

– Ну, – кивнул тот, разглядывая отпечаток тела. – Я же говорил, что девчонка что надо, фигуристая в натуре, только тощая.

– Я не о натуре, ты на подушку взгляни.

– Ну косичек у нее на голове штук сто было, – сказал Полухайкин, наклонившись, чтобы получше рассмотреть отпечаток головы. – Узбечка, наверное.

– Стильная девочка, ничего не скажешь, только вот не косы это. Это змеи, Альберт. – Гуча провел пальцем по подушке и удовлетворенно хмыкнул, заметив прилипшую чешуйку. – Не обманули. «Женатым помрешь», значит.

– Ну так было написано. А че тут напутано? Я не въезжаю.

– Напутано тут действительно сильно. – Гуча присел на ступеньку. Его ослабленный обезьяньими кулаками организм отказывался нормально функционировать и напомнил о себе ноющей болью в спине и ногах. – Бенедикту не повезло. Впрочем, меня это почему-то не удивляет. Другой бы спокойно чмокнул какую-нибудь Белоснежку или Краснорожку и счастливый отправился восвояси. А наш ангелок на Горгону Медузу нарвался. Хотя это можно было предположить, с его-то везеньем!

– Это че: типа бабу подменили?

– Ну. А наш ловелас, не разобравшись, целовать кинулся. Натуралист, чтоб его! И все-то ему надо потрогать, понюхать, пощупать.

– Ну амиго, ты сам говорил, что ему уже не только щупать пора, – напомнил Альберт давнишнюю беседу, которую Гуча провел с Бенедиктом в воспитательных целях.

– Уже поздно. Давай вытащим его отсюда. – Гуча поднялся, взял изваяние за плечи и наклонил. Альберт нагнулся и, оторвав от пола каменные ноги статуи, закинул их на плечо. Они осторожно, стараясь не задевать стены пещеры, вышли в коридор.

– Куда его сейчас? – поинтересовался Полухайкин, хотя спросить хотел совсем о другом. Ему хотелось спросить, как теперь оживить блондина и кто сможет это сделать. Но, страшась услышать в ответ простое «не знаю», промолчал.

– Надо музей организовать, – мрачно пошутил Гуча. – Хотя один уже есть.

– Это где ж?

– У меня в спальне, – ответил черт, стараясь не обращать внимания на боль в теле. Статуя была тяжелой, хотя, будь он здоров, даже и не заметил бы этого. От Гучи не ускользнуло, что Альберт берет основной вес на себя, но протестовать он не стал. – Поставлю Бенедиктушку рядом с Бельведерским и буду экскурсии устраивать. Потом что-нибудь придумаем. Сначала надо эту опасную тварь выловить.

– Какую? – пробасил Полухайкин.

– Горгону Медузу. Она сейчас по Иномирью бродит, таких дел натворить может, что не расхлебаем.

И друзья надолго замолчали. Полухайкин вдруг вспомнил, что Мексика отправилась в Крепость, и похолодел – а вдруг его непоседа дочь встретится с этой тварью? Но он тут же подумал, что девочка находится под бдительным присмотром Тыгдынского коня, и успокоился. Коню Полухайкин доверял всецело и очень уважал эрудита за его обширные знания и могучий ум. Что и говорить, Тыгдын не раз выручал короля в трудные моменты хорошим советом.

Глава 4
УЖАСНОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ

«Эта тварь», как обозвал Медузу Гуча, не бродила по Иномирью. Она сидела под замком в Крепости.

Поплакав над окаменевшим котом, Медуза зашла в избушку на курьих ножках, поздоровалась, но ей никто не ответил. В избе царил такой беспорядок, что девушка ужаснулась.

Горелые одеяла на перевернутой кровати были насквозь мокрыми. Склянки, тарелки, ложки в беспорядке разбросаны по полу. Стены в темных пятнах.

Медуза провела пальцем по стене и вздохнула, поискав глазами, чем можно вытереть руку. Не увидев ни одной чистой тряпки, она снова вздохнула и, сама не понимая, что делает, принялась за уборку.

Скоро изба блестела как внутри, так и снаружи. Выстиранные в пруду одеяла, занавески и полотенца сохли на веревке. Медуза даже вытерла пыль с каменного Приблуды. Если бы кот смог, он бы, наверное, воспротивился такому уходу.

Медуза посмотрела на дело своих рук и, почувствовав, что настроение у нее немного поднялось, пошла куда глаза глядят. Она вышла на тропинку в лесу и медленно побрела прочь.

Избушка на курьих ножках отправилась за ней. Она с трудом продиралась сквозь кусты, но упорно шла следом. Когда девушка прошла меж деревьев, изба застряла, не рассчитав расстояние.

– Вот глупый домик, – рассердилась Медуза, помогая избушке освободиться, – иди назад!

– Ко… – просительно и в то же время протестующе произнесла избушка.

– Отстань от меня, – сказала девушка, начиная сердиться.

– Ко? – спросила изба на курьих ногах, уточняя.

– Пойми, ты мне очень нравишься, я с удовольствием бы оставила тебя себе, но ты чужой. – Медуза вздохнула – ей очень хотелось, чтобы этот домик, такой милый и, главное, разговорчивый, был ее собственностью. – Ты понял меня, домик?

– Ко. – Изба повернула было назад, но, услышав, как девушка напевает песенку, она снова побежала следом, подпевая:

– Ко-ко-ко!

– Отстанешь ты от меня или нет? – воскликнула Медуза Горгона.

– Ко-о-о-о-о-о… – словно попрошайка, заныла изба.

– У тебя хозяева есть.

– К-к-ко! – На этот раз ответ был утвердительным, но не добрым. Домик высказал все, что он думает о хозяйке.

– Не обманывай! Если ты ничья, то скажи, пожалуйста, кто такой беспорядок устроил?

– Бр-р-р… – Курьи ножки несколько раз переступили на месте, а сама изба мелко затряслась, вспоминая недавние события. Ведьма, выбравшись из пруда, даже и не подумала о том, как ее жилище решит ту же проблему, – просто предоставила избушку ее собственной судьбе.

– Иди домой, избушка, – топнула ножкой Медуза. – Вот придет хозяйка, не застанет тебя на месте и будет плакать.

– Кукареку! – расхохоталась изба, представив плачущую Гризеллу. Та скорее взбеленится, обвинит в пропаже избы всех и вся и будет думать, как справить новое жилище, желательно за чужой счет.

– Не будет? – нахмурилась девушка. – Значит, ругаться будет, а потом найдет тебя и накажет за то, что без спроса с полянки ушла.

Избушка присела, нахохлилась горелой крышей, потом подпрыгнула и, вспомнив крутой нрав ведьмы, побежала назад.

Медуза вздохнула.

– Ну вот, прогнала единственное существо, с которым можно было поговорить, хоть оно и не человек, а дом, – сказала она, тяжело вздыхая. – Такой хорошенький домик! Теплый, уютный, еще и разговаривает!

Медуза посмотрела вслед убежавшей избе, еще раз вздохнула и побрела дальше. Она снова запела – нежный голосок вплетался в шум листвы и солнечный свет. Этот голос хотелось слушать и слушать. Над головой засвистела птица, подхватывая грустный мотив. Она подпевала ангельскому голосу, какого никогда не слышала. Медуза остановилась и посмотрела вверх, стараясь увидеть подпевалу. Пичуга маленьким камешком упала с ветки, едва не попав на голову любопытной Горгоне. Та снова заплакала, в голосе ее звучала детская обида. Так плачет ребенок, когда, желая посмотреть, что находится внутри, ломает любимую игрушку. А по лесу понеслась весть. Лесные эльфы рассказывали древесным гномам, те передавали белкам, хомякам и другим животным. Птицы стаями срывались с веток и спешили улететь подальше от опасной путницы.

– Не смотрите…

– Окаменеете…

– Чудовище в лесу…

– Спасайся кто может…

И вокруг девушки наступило безмолвие. Она зарыдала еще громче и побрела дальше.

– Чудовище… чудовище… чудовище… – шуршало в кронах деревьев, в траве, в небе.

Медуза подошла к лесному пруду и, наклонясь, посмотрела на свое отражение в воде. Ей вдруг захотелось тоже окаменеть. Не плакать, когда одиночество становится невыносимым, не чувствовать боль, когда под ее взглядом все живое превращается в камень, не мечтать о любви, которой у нее никогда не будет, потому что единственный юноша, который посмел поцеловать ее, тоже окаменел.

Но отраженный взгляд терял свою страшную силу, и Медуза, вздохнув, залюбовалась собой. В воде отражалось овальное личико, обрамленное прической из переплетенных змеиных тел. Идеально прямой носик, большие глаза желтого цвета с поперечными полосками зрачков, нежный румянец на белых щеках, не тронутых загаром. Медуза была очень красива. Она улыбнулась своему отражению и повернула голову, но рядом не было никого, кто смог бы оценить великолепный профиль девушки.

Змейки, почувствовав настроение хозяйки, зашипели и принялись извиваться.

– Хоть какая-то компания, – вздохнула Медуза Горгона, погладив одну змеиную головку. – Не знаю, что бы я без вас делала! Наверное, сошла бы с ума от одиночества. А так вы зашевелитесь – и жизнь становится интереснее, даже мечтать получается!

Змеи продолжали шипеть на все лады, успокаивая ее.

Медуза пошла дальше. Маленькие ножки без устали шагали по лесу. Медуза была тоненькой, хрупкой девушкой. Все в ней было миниатюрным – маленькие ступни, маленькие ладони. Тонкую талию можно было обхватить двумя руками. Узенький тканый поясок схватывал складки просторного белого платья, которое оставляло открытым одно плечо. На другом ткань была скреплена красивой брошью, а по подолу шел геометрический рисунок.

Ею можно было любоваться бесконечно, но даже деревья убирали свои ветви с пути, и кусты ни разу не зацепились за тонкую ткань одежды.

Лес кончился, местность стала холмистой. Климат вдруг непостижимо изменился без всякого перехода. Медуза вышла в осень. Чахлые, покрытые жухлой листвой деревца дрожали на холодном ветру, будто тоже мерзли. Девушка поежилась и переступила через прерывистую линию границы.

Каменистая дорожка петляла между небольшими озерцами и огибала холмы. Медуза шла, не думая, куда приведет ее эта тропка. Вокруг по-прежнему было пусто – видимо, весть о ней долетела и в этот край. Только один раз Медуза заметила хвост нырнувшей в воду русалки. Так что встреча с драконом стала для нее полной неожиданностью.

Огромное чешуйчатое чудовище не могло взлететь, поскольку его крылья кто-то подрезал, и поэтому на большой скорости неслось по дорожке. Дракон убегал от Брунгильды, нервно оглядываясь назад, и остановился, лишь когда девушка завизжала.

Он прищурился, рассматривая козявку, и занес ногу, чтобы переступить через препятствие. Так и окаменел, стоя на одной ноге.

Медуза зажмурилась и замерла. Она всегда была очень пуглива и сейчас стояла ни жива ни мертва.

Следом за драконом из-за поворота выскочила Брунгильда. Она мгновенно оценила ситуацию и, вытряхнув из мешка фрукты, которыми подкармливала дракона, когда тот выполнял команды, накинула его на голову странной девушке, таким образом избежав опасности. Собственно, она не поняла, почему окаменел дракон, всего-то и сделала, что приняла меры против змей на голове миниатюрной незнакомки и тем самым уберегла от большой беды и себя, и своих подданных.

– На коня ее и в Крепость, – распорядилась Брунгильда, и кто-то из подоспевших солдат перекинул девушку через седло.

– А это куда? – спросил старшина, показывая на каменного дракона.

– Тоже в Крепость, – ответила Непобедимая и вздохнула. – Надо же, я лишилась дракона именно тогда, когда он начал поддаваться дрессировке, – с сожалением произнесла она, вспомнив давние события.

На том же самом месте когда-то Гуча, решив, что дракон может причинить ей вред, убил беднягу. Собственно, тот инцидент и положил начало их отношениям. Когда-то Брунгильда Непобедимая дала зарок – на ней женится только тот, кто победит ее. И когда она кинулась на непрошеного спасителя с мечом, чтобы отомстить за смерть домашнего животного, тому удалось отбиться благодаря, опять-таки, волшебному клинку. После этого жених сбежал, не зная, что следствием их короткого романа будет появление на свет сына – Аполлоши.

Все эти события быстро промелькнули в голове решительной амазонки. Она еще раз взглянула на каменное изваяние и сказала:

– Это уже второй случай, и снова на том же месте. Грузите его на телегу! Не бросать же на дороге отлично выполненную статую.

И она решила установить изваяние на своей коллекционной полянке в саду. Там, где когда-то хотела устроить могилу своему любимому мужу.

Отряд отправился в город. Каким-то образом весть о происшествии уже долетела до Крепости. Народ высыпал на улицы посмотреть на пленницу, но глазели больше на статую дракона, которого еще два часа назад живым провезли в клетке по улицам города.

Это событие не ускользнуло от внимания любопытной Мексики, которая гостила в Крепости.

– Тыгдын, а почему дракон окаменел? – спросила девочка, дергая коня за гриву.

– Не знаю, – ответил конь.

– Обманываешь, ты все знаешь! – Девочка запрыгала на одной ножке вокруг наставника.

– Если я буду отвечать на все твои вопросы, то возить меня будешь ты.

– Вот еще, я маленькая, а ты большой, поэтому ты меня и возишь!

Тыгдын подошел к изгороди, чтобы воспитаннице было легче взобраться на спину, и сказал:

– Тогда расти скорее!

– А ты не путай меня. Я спросила, почему окаменел дракон, а не когда я вырасту, – возразила Мексика, разглядывая серые каменные здания, людей на улицах, солдат. Ее голова только успевала поворачиваться, а острые глазки замечали все вокруг.

– Тебе не стоит об этом знать. – Тыгдынский конь попытался сказать это как можно строже, все еще надеясь, что воспитанница или сменит тему, или замолчит.

– Почему? – не унималась любопытная девчонка.

– Потому что это опасно. – Конь и сам знал, что такой ответ породит только массу новых вопросов, но ему очень не хотелось рассказывать малышке о Медузе. Непонятно почему, просто не хотелось – и все.

– А если я не буду знать, какая это опасность, то как я ее узнаю, когда встречу? – веско заметила девочка.

– Логично, – согласился озадаченный наставник и остановился, пропуская группу спешивших куда-то солдат.

– Рассказывай! – приказала девочка и округлила глаза.

Она увидела, что везут не только дракона, но и пленницу. На коне, впереди старшины, сидела маленькая девушка с мешком на голове. Из-под грубой мешковины было слышно приглушенное шипение, а еще Мексика увидела, как там что-то шевелится.

– Ну животное окаменело потому, что на него посмотрела Медуза Горгона, – снизошел до ответа наставник.

– Все ты путаешь! – Шаловливая девчонка снова занялась гривой. Она принялась плести косички.

– Ничего я не путаю, – вздохнул конь, думая, чем занять Мексику.

Ему не терпелось отправиться на конюшню, пообщаться с кобылами. Когда, разобравшись со злодеем Тентоглем, объединенная армия Иномирья вернулась домой, не то Брунгильде не сказали о том, что Аполлошу покусали вампиры, не то прекрасная амазонка не придала этому значения, но на следующий день на конюшне обнаружили лошадь с перегрызенным горлом. Кто-то основательно обескровил животное. На следующий день все было в порядке, если не считать того, что Аполлоша не вышел на свою обычную утреннюю прогулку. И днем он не вышел на плац – пропустил тренировку. Тут его воинственная мать обеспокоилась, но снова не приняла никаких мер. Брунгильду можно было понять – истерзанный обезьянами Гуча не приходил в сознание, его жизнь висела на волоске, и Бруня почти все время проводила у постели раненого супруга. Там же ежедневно появлялась ведьма Гризелла со своими лекарственными травами. Сколько ни убеждала старуха безутешную жену Гучи, что скоро тот будет как новенький, толку не было. Брунгильда Непобедимая все равно оставалась рядом с мечущимся в бреду мужем, скорее мешая сиделкам, чем помогая им.

По этой-то причине она и не заметила странные перемены в сыне. У Аполлоши стали удлиняться клыки, глаза приобрели странный оттенок, а кожа стала бледной до синевы. Аполлоша стал бояться солнечного света, хотя пока что еще появлялся на улице в сумерках. Однажды ночью Брунгильда не могла уснуть: Гуча метался и стонал. Она взбивала подушки, расправляла одеяла, поправляла повязки, поила мужа лекарством, оставленным Гризеллой, а когда он уснул, уставшая от переживаний Брунгильда подошла к окну и с удовольствием вдохнула полной грудью свежий ночной воздух. И тут заметила какую-то темную фигуру, попавшую в свет факелов, которые освещали двор в стратегически важных местах. Злоумышленник явно направлялся к конюшне. Вспомнив о загрызенной насмерть лошади, Брунгильда возмутилась и, схватив меч, выбежала из спальни. По пути окликнула охрану – к ней присоединились пятеро солдат. Но все равно Брунгильда опоздала.

Она не видела, как Аполлоша – а это был именно он – прокрался в конюшню и открыл стойло Бяши. Жеребец взвился на дыбы, огласив ужасным злым ржанием окрестности. Но это не помогло ему. В больном мозгу принца сохранилось воспоминание о давней и ничем не обоснованной неприязни этого жеребца. Парень подпрыгнул и вцепился длинными острыми клыками в вену на шее.

Когда подоспела Брунгильда с солдатами, было уже поздно – Бяша испустил дух. Только тут до Брунгильды дошло, что проблемы ее сына куда страшнее, чем болезнь мужа. Она приказала солдатам скрутить сопротивляющегося Аполлона, доставить в его комнату, запереть и ни на шаг не отходить от двери. Двое солдат повели несчастного сажать под домашний арест, а троих, несмотря на поздний час, решительная амазонка отправила к ведьме. Она приказала доставить Гризеллу немедленно, даже если та будет активно сопротивляться.

Тыгдынский конь узнал обо всем еще по дороге в Крепость. Он вообще обладал удивительной способностью знать все. И сейчас, вполуха слушая воспитанницу, думал только о том, что теперь доступ в конюшню Брунгильды Непобедимой для него открыт. А всем было известно, что именно у Брунгильды самые породистые лошади. И кобылы такие есть в той конюшне, что Тыгдын сглотнул слюну. Мексика сильно дернула его за челку.

– Путаешь, путаешь! – закричала она. – Ты же сам рассказывал, что медузы похожи на зонтик и плавают там, где воды очень много и она посыпана разными приправами.

– Это ты путаешь, вода не посыпана приправами, а просто соленая, и называется она – море. А это существо, о котором я хочу тебе рассказать, очень похоже на обыкновенную девушку, и зовут ее – Медуза Горгона.

– А почему она чудовище? – задала очень волнующий ее вопрос девочка.

– Потому, что стоит ей только посмотреть на кого-нибудь, как под ее взглядом любое существо становится каменным.

– Почему? – снова спросила Мексика и удивленно округлила глаза – она заметила, как из дыры в мешке, что "скрывает голову пленницы, вылезла змейка. Девочка проводила взглядом солдат, которые отконвоировали Медузу в замок, и решила, что ее наверняка посадят в одну из темниц, что располагаются в подвале.

– Вот заладила! – рассердился Тыгдын. – Потому что натура у нее такая! Нравится ей уничтожать все живое!

– Не может быть! – Девочка прижала ладошки к лицу, ужасаясь тому, как это можно даже предположить такое.

– Почему это не может?

– Потому что причинять другим боль никому не нравится. Этому должна быть очень веская причина.

– И какая же? – Тыгдын скосил сливовый глаз и навострил ухо, прислушиваясь к разговору солдат неподалеку от него. Те говорили о том, что Аполлоша загрыз несколько лошадей, в том числе столь нелюбимого Тыгдынским конем Бяшу. Тыгдын этот разговор слышал уже раз десять, и желание отправиться скорее на конюшню крепло в нем все сильнее.

– Не знаю, – продолжала щебетать Мексика. – Вот ты, когда видишь перед собой что-то страшное и это страшное несется на тебя, что ты делаешь?