Текст книги "Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории"

Глава 2
Анатомия преступления в поздней публицистике Даниэля Дефо (1720-е гг.)

 
Вот Лондон: слеп, годами сломлен, нищ,
Средь улиц Вавилонских
Ведет его дитя;
И слезы с бороды его стекают…
 

У. Блейк

В 1729 г. под псевдонимом Эндрю Моретон, эсквайр[335]335
  Под псевдонимом Эндрю Моретон эсквайр, Даниэль Дефо работал в 1725–1729 гг., выпустив серию памфлетов «Everybody’s Business, Is Nobody’s Business» (1725), «The Protestant Monastery» (1726), «Parochial Tyranny» (1727), «Augusta Triumphans» (1728), в которых были предложены конкретные социально-экономические административные меры, направленные, в том числе, на улучшение качества жизни в современном ему Лондоне.


[Закрыть] выходит памфлет «Вторичные мысли – самые лучшие, или совершенствование последней схемы по предотвращению уличных разбоев»[336]336
  Moreton A. [Defoe D.] Second Thoughts are Best: Or a Further Improvement of a Late Scheme to Prevent Street Robberies. Oxford, 1841.


[Закрыть], принадлежащий перу Даниэля Дефо. Дефо часто надевал маски, выражая точки зрения представителей различных классов и общественных групп, что позволило назвать его одним «из наиболее хамелеоноподобных английских авторов»[337]337
  См.: Marshall A. Daniel Defoe as Satirist // Huntington Library Quarterly. Vol. 70. 2007. №. 7. Р. 553–576.


[Закрыть]. Образ Моретона приобрел высокую популярность у читательской аудитории, и даже разоблаченный своими оппонентами уже в 1725 г., он впоследствии прибегал к ней, в том числе и для того, чтобы повысить продажи. Маска пожилого буржуа, ревнителя и апологета традиционных ценностей среднего класса, была очень символична, так как именно в начале 1720-х гг. жизнь писателя начала меняться. Почтенный джентльмен, обремененный многочисленным потомством (два взрослых сына – Даниил и Бенджамин, и три дочери на выданье – Мария, Ханна, София), он перешел шестидесятилетний рубеж и стремился укрепить реноме успешного профессионального автора, окончательно очистив имя и репутацию от ассоциаций с Граб-стрит.

Он приобретает респектабельный особняк с четырьмя акрами садов в Сток-Ньюингтоне, в четырех милях к северу от Лондона, организует небольшой розничный бизнес по продаже деликатесов (сыр, анчоусы, устрицы, мед). В августе 1722 г. он инвестирует 1000 фунтов стерлингов в аренду сельскохозяйственных угодий недалеко от Колчестера. В сохранившихся письмах Генри Бейкера, будущего зятя Дефо, писатель предстает «шестидесятилетним стариком, страдавшим подагрой и каменной болезнью, но вполне сохранившим свежесть ума и живость приятного собеседника. Большую часть своего времени он посвящал литературным занятиям, а свободные часы, когда не подвергался припадкам болезни, работал в своем саду»[338]338
  Каменский А.В. Даниэль Дефо. Его жизнь и литературная деятельность: биографический очерк. М., 2014. Режим доступа: https:// www.litres.ru/andrey-kamenskiy/daniel-defo-ego-zhizn-i-literaturnaya-deyatelnost/chitat-onlayn/ (дата обращения 30.10.2017).


[Закрыть].

Параллельно с финансовыми операциями Дефо активизирует писательскую деятельность. Он подписывает четырехлетний контракт с группой издателей и начинает собирать материал для своего знаменитого трехтомного «Путешествия по всему острову Великобритании», которое будет опубликовано в 17241726 гг. и станет считаться ценным историческим и статистическим материалом. Его энергия была поразительной, скорость с которой из-под его пера выходили произведения разных жанров и форм, без преувеличения можно назвать фантастической. В 1722 г. увидели свет авантюрные романы «Радости и горести знаменитой Молль Флендерс», «История весьма замечательной жизни и необычайных приключений достопочтенного полковника Жака», сопровождавшиеся грандиозным коммерческим успехом, роман-дневник «Дневник чумного года». В 1724 г. Дефо пишет свой последний психологический роман «Счастливая куртизанка или Роксана».

В последние годы жизни в творчестве Дефо отражаются не партийно-политические, а социально-психологические реалии: торговля и путешествия, преступность и коррупция, улучшение инфраструктуры Лондона как европейского мегаполиса, гендерные аспекты матримониальных отношений, а, главное, его более всего интересуют невидимые пружины человеческих поступков, та внутренняя мотивация, которая приводит в движение как отдельного индивида, так и людские массы. С 1720 г. он постепенно прекратил писать для журнала Натаниела Миста и начал сотрудничество с «Еженедельным журналом» Джона Эпплби[339]339
  О сотрудничестве Д. Дефо и Д. Эпплби см.: Furbank P.N., Owens W.R. The Myth of Defoe as «Applebee’s Man» // The Review of English Studies. Vol. 48. 1997. № 190. Р. 198–204.


[Закрыть], специализирующимся на освещении событий криминальной хроники.

Интерес Дефо к теме преступления и наказания в целом, был давним. В 1703 г. он сам был заключен в тюрьму[340]340
  В 1702 г. был анонимно опубликован памфлет Д. Дефо «Кратчайший путь расправиться с диссентерами», построенный на популярном в XVII–XVIII вв. журналистском приеме: автор выступал от имени политических оппонентов, максимально утрируя их советы и рекомендации. На фоне скандала вокруг антиправительственного памфлета возобновлено дело о не выплаченных Дефо долгах, по которому суд приговорил его к позорному столбу, крупному денежному штрафу и семи годам примерного поведения. Хотя публичная казнь стала скорее политическим триумфом Дефо, но из-за невозможности выплатить штраф он находился в тюрьме, а его семья осталась без средств к существованию.


[Закрыть], где провел более полутора лет. «Нужно полагать, что у него была отдельная камера, где он мог заниматься литературной работой, но при всем том трудно представить себе более ужасные условия для такого рода занятий…. В течение своего полуторогодовалого заключения вместе с убийцами и разбойниками Дефо издал до сорока сочинений и памфлеты по разным общественным и политическим вопросам»[341]341
  Каменский А.В. Указ. соч.


[Закрыть]. В 1721 г. Натаниэл Мист и Бенджамин Дефо были ненадолго помещены в Ньюгейтскую тюрьму по обвинению в клевете. Посещая их там, Дефо услышал истории двух знаменитых карманных воровок Молль Кинг и Сары Уэллс по прозвищу «Каллико»[342]342
  Англ. Calico – хлопчатобумажная ткань, набивной ситец.


[Закрыть], и, возможно, взял интервью у одной из них. Эти биографические материалы стали фактической основой для романа «Радостей и горестей знаменитой Молль Флендерс»[343]343
  Дефо Д. Радости и горести знаменитой Молль Флендерс / пер. А. Франковский. М., 1991.


[Закрыть].

Подчеркивая свою политическую лояльность, в предисловии, адресованном Его королевскому Величеству, Дефо не скупится на похвалы Георгу II, уверяя, что едва ли найдется в христианском мире народ, которому так повезло с королем как англичанам: «Я бесконечно счастлив, подобно другим Вашим подданным пребывать под властью человека исключительной гуманности и учтивости, короля наших умов и сердец, короля, дарованного нам во исполнение наших желаний молитв»[344]344
  Moreton A. Op. cit. P. iv.


[Закрыть]. В желании польстить Георгу автор явно теряет чувство меры, заявляя, что «недовольные таким монархом, не достойны милости Божьей», и отправляет их прямиком под покровительство дьявола. Естественно, Дефо, как человек, не просто знакомый с общественными настроениями, а оказывавший на них непосредственное влияние, не мог игнорировать тот факт, что Георг пользовался такой фантастической популярностью, главным образом, в качестве мишени для критики, в изобилии содержащейся в средствах массовой информации. «Ядовитые стрелы» в адрес августейшей особы, по уверению Дефо, оскорбляют свободу прессы, «превратившейся из блага во зло», поскольку в газетах не содержится никакой полезной и занимательной информации, а сами они давно стали источником клеветы, скандалов и сплетен равно о частных и публичных лицах[345]345
  Вероятно, нападки Дефо были направлены на основанный в 1726 г. Г. Сент-Джоном, лордом Болинброком и У. Патни. журнал «Craftsman» (с 1727 г. «Country Journal; or the Craftsman»), носивший ярко выраженный антивигийский характер.


[Закрыть].

Дефо отмечает, что данный трактат написан в продолжение вышедшей полгода до него «Августе – Победительнице»[346]346
  Англ. Augusta Triumphans


[Закрыть], где он «по своему обыкновению составил проект того, что следует создать в Лондоне, чтобы обеспечить городу процветание»[347]347
  ность в России и на Западе. Межвузовский сб. научн. трудов. Саратов, 2006. С. 52.


[Закрыть], а заодно в пику некоему анонимному памфлетисту, который скомпилировал идеи Дефо и выпустил трактат «Рассуждение о том, как предупредить уличные разбои», незаслуженно высоко оцененный «продажными писаками». Дефо не жалеет эпитетов для своего конкурента, именуя его «второсортным прожектером», и даже то обстоятельство, что проект был представлен на рассмотрение палаты общин, не делает его общественно значимым и полезным. При этом наибольшее возмущение у него вызывает даже не тот факт, что бесчестный джентльмен поправил свое материальное положение, а то, что им двигала жажда наживы, а не стремление к общественному благу и истине, являющееся главным мерилом для самого Дефо. Схема, предложенная им во «Вторичных мыслях», без ложной скромности презентуется как простая, логичная, свободная от недостатков, и предназначенная для «честных и беспристрастных людей», а не для праздных глупцов, которые готовы высмеять любое стоящее начинание или изобретение.

Существенным достоинством трактата Дефо стала филигранная продуманность его структуры. Он не просто предлагает лекарство от социальной болезни, но проводит тщательную диагностику, выявляя ее глубинные причины, лежащие фактически во всех сферах: административной, экономическо-социальной, и, главное, нравственной. «Хороший врач ищет причину болезни и тщательно анализирует симптомы, прежде чем поставить диагноз и прописать лекарство; если мы посмотрим в корень зла, то узрим его в разложении нравов и морального облика низших классов»[348]348
  Moreton A. Op. cit. P.11.


[Закрыть], – рассуждает Дефо, и в продолжение органической метафоры бросает суровый упрек тем, кто отрицает значение простых людей в функционировании политического тела. «Преуспевающий купец, подсчитывающий доходы в своей конторе и капитан в кабине своего корабля, останутся без работы в отсутствие многих рабочих рук, задействованных во многих отраслях, которыми они управляют»[349]349
  Ibid.


[Закрыть]. Ведущую роль в разложении морального облика и здоровья рядовых англичан, по утверждению памфлетиста, играет джин, массовое потребление которого приводит к самым печальным последствиям в масштабе национальной экономики и общей криминогенной ситуации. Тридцатилетие 1720–1750 гг. называют «эрой джина», когда дешевый алкоголь бесконтрольно продавался фактически бесконтрольно и повсеместно, и эффект в виде эскалации насилия и страдания населения можно было наблюдать на улицах, тюрьмах и работных домах[350]350
  Tobias J.J. Crime and Police in England: 1700–1900. Dublin, 1979. P. 21


[Закрыть]. «Нет ничего привычнее для англичанина, – язвительно отмечал Дефо в более раннем трактате, – чем заработать полные карманы денег, а затем предаваться безделью. Осведомись о его планах, и он честно ответит, что будет пить до тех пор, пока не спустит все до последнего пенса»[351]351
  Defoe D. Giving alms no charity // Select collection of scarce and valuable economic tracts. L., 1859. P. 58.


[Закрыть]. «Когда вязальщики и изготовители шелковых чулок получают высокую зарплату, они редко работают по понедельникам и вторникам, проводя время в пивных или за игрой в кегли. Ткачи, как это бывает, напиваются в понедельник, во вторник страдают от похмелья, а в среду пытаются вспомнить, для чего предназначен тот или иной инструмент. Что же до башмачников, то они скорее согласятся быть повешенными, если в понедельник не помянут святого Криспина, осушив кружку доброго эля, и это продолжается, пока у них остается хоть один пенни в кармане»[352]352
  Цит. по: Furniss E.S. A study in the labor theories of the later English mercantilists. New York, 1965. P. 121.


[Закрыть].

В этом же менторском ключе выдержаны рассуждения Э. Моретона, предлагающего ограничить продажу алкоголя до десяти часов вечера. «Представим человека, на содержании которого находится семья и который в это же время любит прикладываться к бутылке с джином. Прежде всего, он потеряет способность работать, будучи постоянно пьяным…и, наконец, голод, жалобы и стоны его домочадцев, в сочетании со склонностью к беспорядочной жизни и отсутствием привычки к систематическому труду превращают честного труженика в отъявленного негодяя. Вот эти обстоятельства и пополняют наше общество ворами и убийцами. Люди, которые могли бы способствовать жизнедеятельности политического тела, становятся бесполезными его членами, преступное ремесло процветает, и в скором времени мы не осмелимся высунуть нос из наших домов, которые едва ли служат надежным убежищем и при свете дня»[353]353
  Moreton A. Op. cit. P. 12.


[Закрыть].

Он выделяет несколько категорий профессий, представители которых прямо или косвенно способствуют ухудшению криминогенной обстановки и, следовательно, нуждаются в постоянном контроле. Первыми в списке идут нищие. Тридцатью годами ранее публицист отмечал, что попрошайничество является такой же профессией, как и остальные, несмотря на то, что находится в явном противоречии с принципами добродетели, истины и справедливости. Нищенство было не просто профессией, а настоящим искусством, успех которого зависел «от того, как демонстрировались или не демонстрировались язвы, пола, возраста, времени года, выразительности взгляда и речи, интонации; все компоненты ремесла были отточены до совершенства»[354]354
  Hitchcock T. Begging on the Streets of Eighteenth-century London // Journal of British Studies. 2005. № 44 (3). Р. 483.


[Закрыть]. Во время создания «Вторичных мыслей» нищие по-прежнему оставались неотъемлемой частью ландшафта лондонских улиц, и предложения Дефо по решению этой проблемы не отличались оригинальностью. «Чтобы нищие и воры не шатались праздно по улицам, следует соорудить в удобных концах города вместительные бараки, куда те должны будут являться к установленному часу и где будут содержаться до тех пор, пока не вступят на честный путь, в противном случае их отправят в работные дома в приходах, к которым они приписаны»[355]355
  Moreton A. Op. cit. P. 12.


[Закрыть]. Примечательно, что, Дефо, обычно склонный к детализированию, ничего не говорит об обустройстве бараков, кроме того, что их обитателям будет выдаваться свежая солома. Подобная суровость, по всей видимости, связана с распространенной в том время ассоциацией бедности с праздностью и расточительством, а, соответственно, с духовной дегенерацией и социальными конфликтами. Дефо размышлял вполне в духе позднего меркантилизма, провозглашавшего моральную обязанность бедняков трудиться для национального блага.

К той питательной среде, из которой выходят профессиональные нищие и бродяги, Дефо относит чистильщиков обуви и осветителей улиц, которыми, как правило, становились беспризорные подростки, совмещавшие оказание профессиональных услуг с попрошайничеством, впрочем, как замечает автор, их достаточно легко обуздать, если будут реализованы схемы, предложенные им ранее в трактате «Общее дело – ничье дело»[356]356
  Англ. Everybody’s Business, Is Nobody’s Business


[Закрыть]. Более серьезную опасность для общественного спокойствия представляют моряки и расквартированные солдаты, которых Дефо предлагает регистрировать, прикрепляя к месту временного пребывания и штрафовать за нарушение комендантского часа.

Но самую суровую критику памфлетист адресует извозчикам, именуя их «отбросами общества, и откровенно говоря, негодяями наихудшего сорта»[357]357
  Moreton A. Op. cit. P.18


[Закрыть]. Представители этой профессии столь часто порицались за грубость и назойливость, что в 1682 г. был принят Акт, установивший порядок получения соответствующей лицензии и ограничивший места их скопления: «Ни одно преступление, – сетует Дефо, – не обходится без участия этих негодяев; так, они вступают в сговор с грабителями, завозя жертву в заранее условленное место, где осуществляется дьявольский замысел»[358]358
  Ibid.


[Закрыть]. При этом Дефо отмечает следующий нюанс: владелец транспортного средства и сам извозчик – как правило два разных человека, и они должны нести равную ответственность в случае, если с пассажиром случилось неприятное происшествие.

Вклад представителей вышеуказанных профессий в эскалацию преступности более чем очевиден, но Дефо же не ограничивается рефреном жалоб, которые часто озвучивались его современниками, и представляет развернутый и глубокий экскурс, обнажающий социально-экономические корни исследуемого феномена. Рост цен на товары первой необходимости, к которым он относит уголь, свечи, хлеб и мясо, является следствием неформального соглашения между представителями соответствующих профессиональных общностей продавать продукцию без какой-либо привязки к ее рыночной стоимости. «Произвол торговцев углем, которые в течение долгих лет жонглировали ценами на уголь, опуская и поднимая их по своему желанию и разумению, был результатом умышленных спекуляций; и самый вопиющий случай имел место в правление Его Величества, когда в течение двух недель цена подскочила от двадцати трех до пятидесяти шиллингов…». Не лучшим образом поступают булочники, «которые закупают ограниченное количество зерна выше его рыночной стоимости и продают хлеб по совершенно абсурдным ценам»[359]359
  Ibid. P. 20–21.


[Закрыть]. Дефо сетует, что бедняков буквально «стирает в пыль стремление не знающих жалости скупцов набить свои карманы» и выражает надежду на то, что «правительство заставит их быть честными даже против их воли»[360]360
  Ibid. P. 19.


[Закрыть]. Какие именно элементы государственного регулирования экономики предлагает автор, остается неясным, но его размышления выдержаны в русле меркантилистических представлений: «… определить точно влияние монопольных цен на общество потребителей на тот момент было невозможно. Но уверенность в существующем государстве, их [меркантилистов – авт.] желание наделить государство неограниченной властью заставляли меркантилистов поверить в то, что государство способно решить все поставленные задачи за счет неограниченной власти»[361]361
  Buck W.P. The politics of mercantilism. New York, 1974. P. 184.


[Закрыть].

В контексте выраженного Дефо осуждения стремления бизнесменов получить прибыль, презрев этические и моральные нормы, представляется уместным привести цитату из классического труда М. Вебера: «И еще одно, и это самое важное: полезность профессии и, следовательно, ее угодность Богу в первую очередь определяются с нравственной точки зрения, затем степенью важности, которую производимые в ее рамках блага имеют для «всего общества»; однако в качестве третьего и, практически безусловно наиболее важного критерия, выступает ее «доходность»[362]362
  Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М., 1905. Режим доступа: https://chisineu.files.wordpress.com/2°12/o9/biblioteca_ protestanskaya_etiketa_weber.pdf. (дата обращения 29.07.2019).


[Закрыть]. В рамках протестантской идеологии, где формирование мира «должно осуществляться посредством профессионального труда, активной деятельности в пределах социального миропорядка»[363]363
  Кассирер Э. Философия Просвещения. М., 2004. С. 158.


[Закрыть], представление о профессиональной самореализации как единственном способе удостовериться в своем избранничестве легализовало стремление приобретателя к наживе. «Тот, кто не приспособился к условиям, от которых зависит успех в капиталистическом обществе, терпит крушение или не продвигается по социальной лестнице. Однако все это – явления той эпохи, когда капитализм, одержав победу, отбрасывает ненужную ему больше опору»[364]364
  Вебер М. Указ. соч.


[Закрыть]. Во время Дефо капитализм еще не одержал победу, но «лишних людей» из сельской местности, которые собственно и являлись его главным ресурсом, становилось все больше и больше. В сонных провинциальных городах для них не было места с точки зрения возможности трудоустройства, а, следовательно, элементарного выживания. Центром притяжения таких «мигрантов» был Лондон, и, по справедливому утверждению Н.С. Креленко, «скученность людей на сравнительно небольшом пространстве, неопределенность положения, отсутствие законных источников доходов, подвижки в общественном укладе и общественном сознании – все это стало питательной средой для криминализации городской жизни, создания особой эмоционально-духовной атмосферы, нашедшей отражение в культуре того времени»[365]365
  Креленко Н.С. Указ. соч. С. 56.


[Закрыть].

Безусловно, специфика криминального Лондона стала питательной средой, породившей такой литературный шедевр, как «Опера нищего» Джона Гэя, вышедшая в 1728 г. Произведение стало злой пародией, сочетавшейся с социальной и политической сатирой, высмеивающей итальянскую оперу, любимое развлечение аристократии, и политическую коррупцию, процветавшую при правительстве Р. Уолпола. Но Дефо, виртуозно разбиравшийся в общественной психологии, понимал, что среднестатистический лондонский обыватель едва ли будет проводить столь тонкие параллели, а воплощенные талантливыми актерами лихие криминальные персонажи окажут на зрителя не разоблачающий, а очаровывающий эффект. «Воры из «Оперы нищего» представлены в столь благоприятном свете, что настоящие представители этой малопочтенной профессии гордятся ей вместо того, чтобы стыдиться», – негодует Дефо. Успех «Оперы нищего» немало способствовал тому, что Лондон, «некогда бывший самым мирным и безопасным городом в мире» по напряженности криминогенной обстановки сравнивается Дефо с Парижем, терроризируемым бандой Картуша.

Более резкой критике Дефо подвергает балладную «Оперу квакеров» – творение Томаса Уолкера, усугубившее, по мнению критикующего, спровоцированный «Оперой нищего» преступный беспредел на улицах Лондона: «Джек Шеппард[366]366
  Джек (англ. Jack) – производное (простонародное) от Джон (англ. John). В цитируемом трактате Д. Дефо именует Шеппарда Джек, хотя в его биографиях за авторством Д. Дефо, анализ которых представлен ниже, данная персоналия фигурирует исключительно как Джон Шеппард. См.: [Defoe D.] The history of the remarkable life of John Sheppard. L., 1724; Defoe D. A narrative of all the robberies, escapes etc. of John Sheppard. L., 1725.


[Закрыть] герой драмы, в сцене триумфального бунта, производит сильное впечатление на посредственные умы; его утонченные манеры, элегантная одежда, карманы, набитые деньгами, убивают стремление зарабатывать на жизнь честным трудом… и вот вам еще один свежеиспеченный негодяй!»[367]367
  Moreton A. Op. cit. P.10.


[Закрыть] Дефо поднимает очень важную проблему романтизации криминального мира и образа жизни, следствием которого является недооценка обществом опасности, исходящей от преступного мира. «Искусство всех народов внесло свою долю в обнажение пресности обыденного существования и эстетизации лихой беззаботности и преступления… Потому что искусство любит все из ряда вон выходящее, преувеличенное, впечатляющее. Искусство любит успех. А успех достается тому, кто выходит за пределы обывательского воображения»[368]368
  Воронель А. Нулевая заповедь. Харьков, 2013. С. 236.


[Закрыть].

Стоит заметить, что сам Дефо не остался равнодушен к очарованию преступного мира. И приключения литературных персонажей Дефо – Молль Флендерс, полковника Джека – завершающиеся счастливым концом, наводили на мысль, что великий романист довольно часто отдавал приоритет развлечению, а отнюдь не поучению публики. Но Дефо, выступающему под маской благочестивого и богобоязненного Моретона, не остается ничего, как сетовать на то, что из-за популярности театра и непродуманного репертуара «негодяи становятся злее день ото дня, на порок смотрят сквозь пальцы, а общество благосклонно взирает на разбой, полагая его незначительным преступлением»[369]369
  Moreton A. Op. cit. P. 9.


[Закрыть]. Единственным выходом из этой ситуации, является реформирование сцены и допущение к постановке только таких пьес, которые будут укреплять моральный дух общества. Дефо предлагает в качестве критерия отбора не художественную ценность пьесы, а ее дидактический потенциал, а поведение персонажей, по его мнению, должно отвечать требованиям нравственности. Следовательно, зрителям, находящимся под бременем неизбежности моральной оценки, надлежит судить о том, что хорошо, а что дурно, и извлекать нравственные уроки.

Любопытно, что в качестве примера подходящей пьесы Дефо приводит «Провоцируемого мужа»[370]370
  Англ. Provoked husband


[Закрыть] Колли Сиббера[371]371
  Колли Сиббер (1671–1757) английский драматург, автор комедий «Последняя уловка любви», «Последняя ставка женщин» и др.


[Закрыть], под неутомимым пером которого «оживали» беспринципные остроумцы и неверные жены из комедий У. Конгрива, У. Уичерли, Дж. Ванбру, Дж. Фаркара, которые к концу театрального действия волшебным образом превращались едва ли не образец добродетели. «Сентиментальные комедии» Сиббера, стали предтечей того, что Чарльз Лэм называл испортившим зрителей «тираном, самодовлеющей и всепоглощающей драмой обыденной жизни, где моральный вывод – все»[372]372
  Лэм Ч. Об искусственной комедии прошлого века // Очерки Элии. М., 1979. С. 147.


[Закрыть].

Упоминание Эндрю Моретоном в критических оценках легендарного Джека Шеппарда как популярного литературного персонажа было не случайным. В течение 1720–1726 гг. Дефо был постоянным сотрудником «Еженедельного журнала» и благодаря этому у него был свободный доступ в Ньюгейтскую тюрьму. Общение с заключенными давало ему богатый материал, как для журналистских исследований, так и книг, по мнению некоторых исследователей творчества Дефо, направленных на нравственное перерождение читательской аудитории. «Громадная существовавшая тогда криминальная литература с хвалебными описаниями подвигов выдающихся воров и разбойников, конечно, задавалась другими целями, совершенно чуждыми Дефо; и в противовес ей он выпустил целый ряд книг, в которых самым точным образом описывая преступную деятельность этих несчастных, старался через увлекательность своего изложения пробудить в них человеческие чувства и спасти от окончательной гибели тех, которые миновали виселицы и тюрьмы и были только сосланы на американские плантации. Именно такой характер носят все издания Дефо, посвященные жизнеописанию знаменитых преступников»[373]373
  Каменский А.В. Указ. соч.


[Закрыть]. Естественно подобные заключения не являются бесспорными, учитывая, что есть и другая точка зрения на мотивацию писателя, нас склоне лет обратившегося к жанру криминальной биографии. «Знаменитый романист в жизни, как и в литературе, был плоть от плоти своего класса – буржуазии эпохи «первоначального накопления капитала», считавшей, что все средства хороши, если они приносят достаточно крупные доходы»[374]374
  Черняк Е.Б. Пять столетий тайной войны. М., 1977. С. 190.


[Закрыть].

Вопрос, руководствовался ли Дефо, генерируя криминальные нарративы, жаждой наживы, тем самым потворствуя вкусам «грузчиков и сапожников и тому подобной грязной швали»[375]375
  Sutherland J. Defoe. L., 1937. P. 255.


[Закрыть], остается открытым. «Не будем пытаться оправдать или осудить Даниэля Дефо. Очевидно, что и здесь в нём говорил трезвый и расчётливый ум человека Просвещения»[376]376
  Смолицкая О. О «Робинзоне Крузо» и его авторе // Литература. 2001. № 25. Режим доступа: http://lit.1sep.ru/article.php?ID=200102511 (дата обращения 25.02.2017).


[Закрыть]. Одной из черт мышления просветительской эпохи была, по терминологии Э. Кассирера, нивелировка, «которой подвергается сознание таким образом, что его жизненную полноту в принципе отвергают, принимая ее за простое прикрытие, за маску. Различие образов, а также различие ценностей, исчезает; оно оказывается обманом и иллюзией. Таким образом, в пределах душевного мира нет больше “низа” и “верха, не существует ничего “высокого” и “низкого”. Все совершается на одной и той же плоскости; все стало равноценным и равнозначным…. лишенный предрассудков человек увидит, что все, что восхваляют в качестве бескорыстия, великодушия и самопожертвования, только называется разными именами, но по сути дела не отличается от совершенно элементарных основных инстинктов человеческой природы, от “низших” вожделений и страстей»[377]377
  Кассирер Э. Указ. соч. C. 38.


[Закрыть]. Поэтому шестнадцать статей о Джеке Шеппарде, опубликованные Джоном Эпплби в «Еженедельном журнале» в период с августа по ноябрь 1724 г., не могли не привлечь внимание Дефо. «Хотя две из них были представлены в форме любовных писем, подписанных “племянницей Молль Флендерс Бетти Блюскинс”, маловероятно, чтобы какая-либо из этих статей, выдержанных в шутливом тоне, принадлежала перу Дефо, и естественно, он не мог проигнорировать назревающую ньюгейтскую драму»[378]378
  Introduction // Defoe on Sheppard and Wild: The history of the remarkable life of John Sheppard. A narrative of all the robberies, escapes etc. of John Sheppard. The True and Genuine Account of the Life and Actions of the Late Jonathan Wild by Daniel Defoe/ ed. with an introduction by R. Holmes. Harper perennial, 2004.


[Закрыть].

Итак, ясным сентябрьским утром 1724 г. в ведущих лондонских изданиях появилось объявление следующего содержания: «31 августа, в понедельник, около шести часов вечера Джон Шеппард сбежал (с кандалами), отрезав один из больших железных шипов над главной дверью… На вид ему около 23 лет, около пяти футов четыре дюйма росту, худощавый, с очень бледным лицом в силу крайней физической истощенности, на голове парик, одет в светлый сюртук и белый жилет, слегка заикается, плотник по профессии… Обнаруживший и задержавший вышеупомянутого Шеппарда, чтобы тот предстал перед судом, получит в награду 20 гиней»[379]379
  Ibid.


[Закрыть]. После того, как 10 сентября его захватил вооруженный отряд на Финчли Коммон, объем новостей о Шеппарде растет со скоростью снежной лавины. Для того чтобы соблюсти формальности по идентификации его личности, необходимо было провести новое судебное разбирательство. Его перевели в верхнюю камеру на третьем этаже Ньюгейтской башни, заковали в ножные и ручные кандалы, приковали к полу и заперли камеру – тройная мера безопасности, которая должна быть предотвратить побег.

Невероятно, но 15 октября 1724 г. Джон во второй раз сбежал с фантастической изобретательностью и смелостью, которые быстро стали легендарными. После этого он стал героем лондонской толпы, удивлявшейся и восхищавшейся его беспримерными по дерзости побегам из тюрьмы. Шеппард оставался на свободе еще две недели, в конце концов был пойман в полночь в таверне на Клэр-Маркет. «А можем ли мы хотя бы представить себе, что в нашем испорченном веке грабитель, бежавший из Ньюгетской тюрьмы в четверг, в субботу вечером уже появится на Друри-лэйн и Клэр-Маркет в компании своих старых приятелей, в облике истинного джентльмена: роскошный черный костюм, пудреный парик с косичкой, рубашка с кружевным жабо, шпага с серебряной рукояткой на боку, с бриллиантовым перстнем на пальце и золотыми часами в кармане, отлично зная, что его ищут самым усердным образом; между тем именно так поступал когда-то Джек Шеппард, по свидетельству историка того времени», – недоумевал столетие спустя У. Теккерей[380]380
  Hints for a History of Highwaymen // Fraser’s magazine for town and country. Vol. IX: January to June. L., 1834. P. 279–280.


[Закрыть].

Шеппард был теперь самым знаменитым преступником в Англии. Официальный придворный художник сэр Джеймс Торнхилл сделал зарисовки Джона в цепях, которые были превращены в гравюры и картины. Король Георг заказал один для себя. Один журналист писал: «В настоящее время в городе есть три главных достопримечательности: львята в королевском зверинце в Тауэре, страус [вероятно чучело страуса – авт.] на выставке в Лудгейт Хилле и знаменитый Джон Шеппард в Ньюгейте»[381]381
  Howson G. Thief-Taker General: Jonathan Wild and the Emergence of Crime and Corruption as a way of life in 18^th century England. L., 1970. P. 224.


[Закрыть].

Портрет Джека Шеппарда кисти Торнхилла[382]382
  URL: https://www.pinterest.ru/pin/476396466811175732/


[Закрыть]

Здесь следует отметить, что каждое возвращение Шеппарда в тюрьму, происходило при непосредственном участии не менее знаменитой фигуры лондонского преступного мира – Джонатана Уайлда. Слава последнего была несколько иного толка, нежели чем у Шеппарда. Если тот дерзко нарушал закон и играючи уходил от его «карающего меча», то Уайлд за десять лет создал себе кровавую репутацию гаранта уголовного законодательства. Он нес личную ответственность за поимку и казнь более 120 преступников с тех пор, как начал свою деятельность в 1714 г., и накопил целое состояние за счет наградных денег. Он также руководил эффективной организацией по отслеживанию и возвращению похищенной собственности. Говорили, что Уайлд может вернуть все, будь то бриллиантовое кольцо или целая партия фламандских кружев. «Его энциклопедическая осведомленность о том, что происходило в лондонском криминальном мире, способность узнавать, кто именно украл ту или иную вещь в сочетании с тем обстоятельством, что он сам организовывал банды и распределял их по районам, его понимание преступной мотивации делали его исключительно опасным в амплуа “воролова”»[383]383
  Richter D. Jonathan Wilde and the crime fiction // Richter D. Ideology and form in 18^th century literature. Texas, 1999. P. 108.


[Закрыть]. Уайлд создал безупречную, досконально продуманную систему, в которую вписались как сами преступники, так буржуазия и джентри, Шеппард же по складу своего характера априори не укладывался ни в одну даже самую идеальную схему. «Таким образом, между Шеппардом и Уайлдом возникло естественное и драматическое соперничество, которое быстро завоевало популярность у аудитории. Это было не просто противостояние двух личностей, а столкновение жизненных принципов, своего рода идеологическая дуэль между преступностью и законом, бунтом и властью, юностью и зрелостью, свободой и угнетением, в зависимости от точки зрения»[384]384
  Introduction // Defoe on Sheppard and Wild… P. 13.


[Закрыть].

В мае следующего 1725 г. пришла очередь Уайлда, казненного по обвинению скупке и перепродаже краденых товаров. Отныне он тоже, как Шеппард, вошел в городской фольклор, как один из великих злодеев лондонского преступного мира, которого почти спустя два столетия Артур Конан Дойл сравнил с гениальным Мориарти:

– Джонатан Уайльд – не сыщик и не персонаж из книги. Это чрезвычайно ловкий преступник, и жил он в XVIII веке, где-то в 1750-х годах.

– Ну, тогда он мне ни к чему. Я человек дела.

– Мистер Мак, самым полезным делом для вас было бы запереться у себя дома месяца этак на три и по двенадцать часов в сутки изучать историю преступлений. Все в мире повторяется. Джонатан Уайльд управлял лондонскими преступниками, продал им свои мозги за пятнадцать процентов комиссионных. Колесо описало полный круг, и снова показалась та же спица[385]385
  Дойл А. Долина страха. Издание ФТМ, 1915. С. 12.


[Закрыть].

За следующие два года появилось более тридцати баллад, пьес, брошюр и коротких биографии Шеппарда и Уайлда. В октябре и ноябре 1724 г. были напечатаны (анонимно!) два коротких очерка о жизни Джона Шеппарда: первый – «История замечательной жизни Джона Шеппарда» второй – «Повествование о всех преступлениях и побегах Джека Шеппарда, изложенное им самим во время пребывания в камере после того, как он был схвачен на Друри-Дэйн», а в июне 1725 г. журналистское жизнеописание Джонатана Уайлда – «Правдивое и подлинное описание жизни и деяний Джонатана Уйалда». Все они стали бестселлерами, а «автобиография» Шеппарда выдержала до восьми изданий за несколько недель. Безусловно, эти произведения являются блестящими образцами криминальной биографии, в которых на основе которых впоследствии был сконструирован миф о противостоянии двух знаменитых преступников, к середине XIX в. обретший собственную жизнь. Именно эти тексты стали выполнять функцию ресурса для последующих дискурсов и репрезентаций образов Шеппарда и Уайлда. Как справедливо замечает Л.П. Репина, «главную роль в формировании исторической памяти играет не столько событие, сколько представление о нем, его мысленный образ, в который вкладывается важный для общественного сознания реальный или мифический исторический смысл»[386]386
  Репина Л.П. «История события» в трансдисциплинарном пространстве// Событие и время в европейской исторической культуре. XVI – начала XX вв. / под ред. Л.П. Репиной. М., 2018. С. 18.


[Закрыть].