Текст книги "Сокрытые в веках"

– Я тоже за то, чтобы не уезжать, – поддержал Андрей. – Подумайте, мы принесем в поселок раненого, все всполошатся, начнут искать преступника, в лес нагрянет милиция, и чем все это может обернуться?

– Ничем хорошим, – подключился Рене. – Мы только подвергнем опасности других людей. Фейронд может рассвирепеть и всех перебить. В лучшем случае, он уйдет, не повидавшись с Алнондом.

– Осталось узнать мнение представительницы прекрасного пола, – весело глядя на Мари, сказал Алнонд.

Мужчины выжидательно сосредоточили внимание на вершительнице судеб. Она состроила недовольную гримаску, обвела всех высокомерным взглядом и непререкаемым тоном произнесла:

– Вы вообще-то в здравом уме? Как вам пришло в голову обсуждать отъезд, когда я даже не загорела? Кто же возвращается из отпуска без загара?

– Умница моя, – целуя ее, похвалил Рене, – женские доводы всегда самые веские.

Маруф облегченно вздохнул и закрыл глаза. Метта снова подсела к нему. Он сжал ее руку, сказал:

– Не уходи, – и уснул.

Глава 13

Метта и в самом деле была кудесницей. Уже через день Маруф, правда, с большим трудом, поднялся на ноги. Раны его затягивались на удивление быстро, рука почти не болела. Алнонд не показывался, но его присутствие где-то рядом все время ощущалось. Даже ночью он не уходил далеко, чтобы Метта при малейшей опасности могла вывести его из транса. Еще через два дня путешественники стали складывать палатки и спальные мешки, спешно запихали вещи в сумки и отправились через лес, по краю скалистого обрыва, который тянулся вдоль берега к месту, указанному Алнондом. Метта, шедшая впереди, свернула на крутую, убегающую вниз тропу, словно выложенную ступенями из крупных черно-серых камней. Тем не менее, для обвешанных сумками и рюкзаками мужчин спуск оказался непростым делом.

– Если споткнешься, можешь смело падать на меня, – великодушно предложил Доменг неокрепшему Маруфу, который следовал за ним налегке. – В крайнем случае, я упаду на Рене, а там уже и до земли недалеко.

– Смотри под ноги, зубоскал, – проворчал Рене, – на меня не рассчитывай. Будешь падать – я нарочно увернусь.

– За что же такая немилость? – обиделся юноша. – И так взвалили на меня больше всех, нагрузили кастрюлями и консервами – они мне уже все лопатки отбили.

– Вот и послушаем, как ты вниз загремишь. Все ж какое-никакое развлечение.

– Падаю! – завопил Доменг и загрохотал кастрюлями за спиной. – Дорогу, Рене!

Тот дернулся и рухнул вниз, к ногам Метты, на сумку со спальными мешками, которая висела у него на груди.

– Мягко приземлился, – констатировал негодник, – а главное, быстро.

– Ну все, терпение мое лопнуло, – разгневалась сверху Мари, – сегодня ты останешься без обеда!

– Это который у меня в сумке? – радостно осведомился скверный мальчишка.

Рене тем временем поднялся на ноги и поджидал его внизу с видом голодной акулы.

– Тебе не кажется, что он как-то странно на меня смотрит? – доверительно обратился Доменг к подошедшему Маруфу.

Тот присел на каменную ступеньку, ослабев от смеха.

– Маруфу плохо! – заорал охальник и, в два прыжка очутившись внизу, накинулся на Рене. – Что стоишь, не видишь, у меня руки заняты?

Рене и Метта побежали к Маруфу, а возмутитель спокойствия расположился отдохнуть на сумках потерпевшего. Подошла Мари и отвесила ему подзатыльник. Рене собрал свои сумки и сказал:

– Накостылять бы тебе по шее, да люблю негодяя.

– Для тебя же старался, – пожаловался пройдоха, – сам просил развеселить, – и потащился за молодой парой с побитым видом.

Маруф, глядя им вслед, сказал Андрею:

– Удивительные люди: взяли к себе в дом совершенно чужого парня и нежно любят его, как младшего брата. На такое немногие способны.

– Вот именно, – согласился Андрей, – большие города сделали нас нелюдимыми, обособленными. Мы живем сами по себе, и многие заканчивают жизнь в одиночестве. А они взяли и заполучили еще одного родного человека. Уверен, что все трое выиграли.

– А все – Метта, – продолжал Маруф, – она соединила нас всех неразрывными узами. Каждый, кто с ней общается, становится лучше, добрее, уходит все наносное, мелочное, несущественное. Замечал ли ты, как рядом с ней становится легко и радостно, словно паришь в невесомости?

– Именно так я себя и чувствую, стоит только к ней подойти. Она излучает доброту. Поразительные существа драконы! Они словно живые генераторы положительной энергии. Они впитывают красоту природы, как губка, и преобразуют ее в добро. Жаль, что люди о них не знают, может, это заставило бы их призадуматься. Но я скорее отрежу себе правую руку, чем кому-нибудь о них расскажу. Слишком много еще подлецов и невежд на свете.

– Глядя на могучего Алнонда, я не могу понять, как людям удавалось в древности убивать драконов. И разве тогда уже люди не видели, что это разумные существа?

– Вероятно, они пользовались доверчивостью драконов и убивали их обманом, когда те этого не ждали. Что касается разума… У китов, например, свой разум, который позволяет им сосуществовать в идеальной гармонии со средой их обитания. Люди об их разуме ничего толком не знают. Тем не менее, они истребили огромное количество китов, поставив их на грань вымирания.

Мы воображаем о себе, что разумны. Но представь, как мы будем выглядеть, если посмотреть на нас глазами более высокого существа. И знаешь, что я думаю: если люди считают себя вправе уничтожать тех, кто, по их определению, находится на более низкой ступени эволюции, то можем ли мы осуждать того же Фейронда, которому человечество кажется всего лишь заразой, угрожающей существованию Земли?

Андрей разнервничался, сбросил сумки и сел сверху, устало ссутулившись. Маруф присел рядом, глядя на волны, искрящиеся, как зеленое серебро. С утра дул муссон, и в море штормило. Прибой грохотал, разбрасывая клочья сахарной пены. По небу неслись плотные ватные облака, то и дело заслоняя солнце.

– Знаешь, не говори пока никому, но я решил здесь остаться, – сказал Маруф.

Андрей поднял голову и с удивлением на него посмотрел:

– Это невозможно, для этого найдется масса бюрократических препятствий.

– Значит, придется всем этим заняться.

– И где ты будешь жить?

– Куплю дом в поселке – деньги у меня есть.

– А язык? Ты же не знаешь языка.

– Найму учителя, и Метта поможет.

– Захочет ли она, чтобы ты здесь жил?

– Не сомневаюсь, что не захочет, только я ее не послушаюсь. Ты же знаешь – я упрямый.

– Не представляю, что из этого выйдет, – с сомнением покачал головой Андрей. – Она к тебе не пойдет. Будете только оба мучиться.

– Ничего, лучше мучиться, чем совсем не жить. Ты обо мне мало знаешь, но поверь, с той поры, как она лечила меня в первый раз, я стал другим человеком. Я словно узрел сладкоголосую птицу свободы. Она звала меня на волю, в бескрайние синие дали. Теперь душный воздух городов пугает меня, я задыхаюсь, мне не хватает простора, моря, ветра в поднебесье, сияющих высей днем и звездных россыпей по ночам. Я не могу вернуться к прежней жизни, где каждый день похож на предыдущий. Все три года, после встречи с ней, я маялся, томился. Мне все опостылело: власть, деньги, дела – все казалось пустым, суетным и ненужным. По ночам во сне я вижу морские глубины и чувствую себя так, словно это моя родная стихия. Я поднимаюсь на поверхность и вижу остров в море Сулу, где судьба свела меня с Меттой. Когда-то я ненавидел те края, но, покинув их, долго жил одними воспоминаниями. Теперь я понимаю, что вижу подводный мир ее глазами. Какая досада, что я не умею плавать! Не беда, еще научусь.

– Та-ак, – протянул Андрей, – придется предупредить Метту. Мы уедем, спасать тебя будет некому.

Перелетая с камня на камень, точно яркая легкокрылая птаха, примчалась Метта, блестя бедовыми глазами.

– Вы что отстаете? – прозвенел ее голос издалека.

Маруф встал ей навстречу. Ветер рванул ее волосы, и они облепили ему плечи. Она прижалась к нему на миг, глядя близко в лицо огромными очами, в которых прыгали бесенята, потом отстранилась и, взметнув золотую цветастую гриву, унеслась прочь.

– Вот он, юный дракон, – с восхищением сказал Андрей, – иногда и ей надо порезвиться!

Маруф проводил ее загоревшимся взглядом.

– Ладно, пошли, – он с сожалением поглядел на забинтованную левую руку, и попытался взять правой часть поклажи.

Шурша галькой, прибежал Доменг и выхватил у них сумки.

– Поторапливайтесь. Метта говорит – скоро дождь пойдет.

Он прошел несколько метров, свернул в неглубокую расселину между скалами, вскарабкался по корням тоненьких молодых елей и нырнул в полукруглый лаз под нависающим козырьком выступом. Путники очутились в большой сухой пещере. Света в ней было маловато, зато надвигающиеся дожди не могли настигнуть людей в таком убежище.

Непогода установилась на несколько дней. Метта снова стала уходить на ночь, но просила друзей не беспокоиться – они с Алнондом постоянно держали их под наблюдением. Маруф поправлялся на глазах. Раны его затягивались так, что не оставалось ни малейших следов. Гипс сняли через четыре дня. Андрей взял на себя добровольную обязанность разрабатывать другу задубевшие суставы. Пациент восстанавливался с поразительной быстротой, сам прилагая к тому немало усилий. Со свойственным ему феноменальным упорством он целыми днями отжимался, утром ни свет ни заря выскакивал под дождь и совершал долговременные пробежки, подобрал несколько подходящих булыжников и использовал их вместо гантелей.

Рене, наблюдая за ним, говорил:

– А ведь глядя на него, невольно поверишь, что этот упрямец своего добьется.

– Дай-то Бог, они с Меттой словно созданы друг для друга, – соглашалась Мари, которая с неподдельным сочувствием следила за развитием их отношений.

Начиная с той памятной ночи, когда Маруф пришел в себя после несчастья, Метта, хотя и посвящала ему все свободное время, пресекла все, даже самые невинные, ласки:

– Мы не должны забываться, нам все равно не быть вместе. Зачем тешить себя несбыточными надеждами и испытывать судьбу? Рано или поздно природа снова нанесет удар.

По вечерам, когда она уходила, Маруф надолго погружался в свои мысли. Вовлекать его в разговор в такие минуты было бесполезно. Глаза его отвлеченно и неподвижно устремлялись в пространство, постепенно в них разгорался мрачный огонь, словно он искал противника, стоящего у него на пути – тогда было бы легко, все сразу вставало на свои места, – но воображаемого злого насмешника он не находил и, повздыхав, извертясь в постели, с трудом засыпал.

Затянувшееся ненастье коротали по-разному: Мари и Рене время от времени делали какие-то записи, Маруф и Метта уединялись в дальнем углу и часами там шептались, как это могут делать только влюбленные. Еще одна неделя подходила к концу, а стихия разбушевалась не на шутку. Небо было затянуто беспросветными серыми тучами. Дождь хлестал непрерывно, колотясь о гальку с монотонным неослабевающим шумом.

– Вероятно, точно так же начинался всемирный потоп, – заметила Мари, – о такой погоде говорят: «Разверзлись хляби небесные».

Метта запустила длинные пальцы в густые волосы Маруфа.

– Не мешало бы тебя причесать. – Она достала из сумки большой гребень из слоновой кости, отделанный серебром, один из тех, что накупил Маруф в Париже.

– Посмотри, Рене, – сказала Мари, – у Маруфа волосы всего за несколько дней отрасли до плеч.

– Может, это энергия Метты на него так подействовала, – ответил Рене, глядя, как усилиями девушки спутанная копна волос выздоравливающего превращается в блестящий темно-каштановый шелк.

Маруф сидел, закрыв глаза, блаженно отдаваясь нежной заботе дорогих пальчиков.

– У него вид прямо как у сытого льва, – обратился Доменг к Андрею вполголоса, однако резонанс пещеры делал каждое слово четким и объемным. – Наверно, вот так он сидит дома, в своем серале, утопая в золоченых подушках, – кругом красивые танцовщицы, молодые жены с глазами газели, все ему угождают, ублажают. Я бы от такой жизни тоже не отказался. Поманишь пальцем – и любая твоя. Разве не так, Маруф?

– Угу, – не открывая глаз, отозвался тот, видимо, не вникая в суть сказанного.

– Ты что, спятил? – испуганно зашипел Андрей, толкая парня плечом. – Ты соображаешь, что несешь?

Мари и Рене перестали писать и осуждающе нахмурились, обратив в сторону Доменга строгие лица. Гребень в волосах Маруфа замедлил скольжение и скоро окончательно замер. Метта поднялась с колен и вышла из пещеры под дождь. Маруф открыл затуманенные негой глаза и, увидев вокруг напряженные лица, только теперь постиг смысл прозвучавших слов. Вскочив как ужаленный, он рванулся к выходу и исчез в пелене дождя.

– Как ты можешь быть таким бессердечным?! – рассердилась Мари. – Ты хоть понял, кого больше обидел?

Невоздержанному на язык юноше сделалось худо.

– Ты не мог мне вовремя заткнуть рот? – напустился он на Андрея. – Не знаешь, что я дурак набитый, осел, кретин, жалкий недоумок!

– Тебя заткнешь! Ты моментально выпаливаешь все, что взбредет на ум.

Через полчаса вернулся Маруф, так и найдя Метту. Вода лила с него ручьями, расчесанные недавно с любовью волосы превратились в сплошной журчащий водопад.

Он с ходу надвинулся на Доменга:

– Ну все, сейчас я тебя буду бить.

– Не надо меня бить! – заголосил юноша и запетлял, как заяц, уворачиваясь от настигающего возмездия. – Я не хотел, честное слово. Я сам все исправлю! – и вынесся вон.

Маруф сел на камень, с горечью глядя в пол, но через минуту встал и последовал за Доменгом.

– Метта напрасно расстраивается, – нарушил тишину Андрей. – Он сказал мне, что не собирается возвращаться домой.

– Вот уж не думала, что мы станем свидетелями столь бурной страсти, – подала голос Мари. – Молодой, преуспевающий мужчина бросает все, хотя может рассчитывать лишь на платоническую любовь.

– Насколько я понял, любовь к Метте не единственная причина, – внес ясность Андрей. – По всей видимости, в душе он давно стал сродни драконам и не может больше жить среди людей.

– Я сам думал об этом, – согласился Рене. – Метта и на нас с Доменгом оказала ощутимое воздействие, но на него сил она затратила неизмеримо больше. Очевидно, что после длительного общения с драконом, человек не может оставаться прежним.

Доменг тем временем бежал вдоль линии прибоя под проливным дождем, рискуя быть смытым громадами волн, которые с ревом и брызгами обрушивались на берег. Сквозь потоки ливня нельзя было ничего разглядеть, лишь вздымались в стороне туманной стеной утесы. Преодолев еще метров сто, юноша различил впереди неясный силуэт, похожий на человеческую фигуру. Это и вправду была Метта. Она сидела на камнях, не шевелясь, прямая, как статуя, обдаваемая пеной и соленой морской водой, и непонятно было, дождь ли струится по ее щекам или слезы. Доменг упал с ней рядом на пузырящуюся гальку и закричал, перекрывая шум дождя и волн:

– Прости меня, Метта, ты слышишь? Посмотри на меня. Это неправда, я сам все выдумал. Ему никто не нужен, кроме тебя. Он всегда так говорил!

Она не двигалась и словно находилась во власти страшных сновидений, глядя расширенными глазами в бушующее море, но видела лишь свое безрадостное будущее, бесплодную одинокую жизнь существа, которому отказано в праве на любовь и на счастье. В груди у нее все заледенело, отчаяние и скорбь объяли душу.

Доменг поднял ее с земли, и она безропотно дала себя увести. На полпути к пещере из дождевой завесы вынырнул Маруф и, увидев девушку, обхватил и прижал ее к себе. Доменг, зябко съежившись, отправился вперед, а они молча стояли посреди круговерти беснующейся водной стихии и не слышали завывания ветра, стонов елей на скалах, не ощущали ударов тяжелых капель по лицу, и как море обнимало их колени. Они загляделись друг на друга и забыли обо всем на свете.

Когда наконец влюбленные вернулись в убежище, взволнованные друзья подступили к ним с полотенцами. Мари увлекла Метту в дальний угол и заставила сменить одежду. О Доменге все забыли. Он сиротливо притулился у стены, сидя на корточках, обхватив себя руками, и трясся от холода. Маруф, сам промокший до нитки, подошел к нему, стянул с него влажную рубашку, энергично растер его полотенцем и завернул в одеяло.

– Ты больше не сердишься? – спросил юноша, клацая зубами и потерянно глядя в темные глаза, окруженные лучами мокрых ресниц.

– Отдубасить тебя я всегда успею. – Маруф потрепал его рукой по волосам. – А сейчас снимай все остальное, надень что-нибудь теплое – и в постель. Да поживее, а то, не ровен час, опять осерчаю, – и пошел переодеваться.

Скоро Доменг пригрелся и уснул. Метта и Маруф забились в свой угол и тихо разговаривали.

– Это правда, что у тебя несколько жен? – спросила она, пытаясь высвободить руки из его ладоней.

– Правда, – ответил тот, и не думая ее отпускать.

– И красивые девушки для тебя танцуют?

– Еще какие красивые! – Он привлек ее к себе.

– Не слишком ли ты здесь задержался? Погостил – пора и честь знать, – отвернулась она, прогибаясь в кольце его рук.

– А я не собираюсь никуда уезжать! – заявил он. – Если хочешь меня отсюда выгнать, предупреждаю заранее – у тебя ничего не выйдет.

– Совсем ничего?

– Даже не пытайся. Ты меня знаешь.

– Это сущее безумие, – прошептала она, пряча вспыхнувшее счастьем лицо у него на груди.

– Что ж, значит, я безумец, – нежно сказал он, прижимаясь щекой к ее непросохшим волосам, – и предпочитаю оставаться в этом качестве.

Глава 14

К вечеру распогодилось. Дождь утих, в разрывах клубящихся туч засветились редкие голубые звезды. Ночь прошла спокойно, а новый день ознаменовался безоблачным синим небом, приветливым морем и легким ветерком, напоенным благоуханием трав, листьев и испарениями влажной земли. Истомившись вынужденным бездействием, члены отряда высыпали из пещеры и с удвоенной энергией заплескались в невысоких, подернутых солнечной рябью волнах.

У Маруфа был совершенно здоровый вид, но он вынужден был сдерживать возродившуюся природную живость, чтобы оправдать нежелание заходить в воду при Метте. Пока его более удачливые друзья резвились в море, он отошел подальше и сел на большой валун под утесом. Настроение у него было не самое лучшее. Отрадное солнечное утро не могло разогнать невеселых дум. Он набрал горсть еще мокрых после дождя камней и стал их разглядывать. Каждый камушек был ярким, узорчатым, расписанным фантастическими неземными пейзажами. «Отчего я раньше ничего не замечал?», – думал Маруф, снова и снова открывая новые миры в каждом обточенном осколке породы.

На его руку легла тень. Кто-то сел рядом на валун, но хранил молчание, не желая отвлекать от созерцания нежданно открывшейся красоты.

– Взгляни, какая глубина, какие удивительные теплые краски, – сказал Маруф, протягивая зеленовато-голубой камень, еще не зная, кто из друзей сидит рядом. Камень матово блеснул и уютно лег в подставленную знакомую ручищу.

– Это ты, – устало произнес Маруф. – Что, пришел меня добить?

Страха не было. Он лишь думал о том, как предупредить друзей, не делая резких движений, чтобы не разозлить Фейронда.

– Не для того я тебя оставил в живых, чтобы сейчас убивать, – спокойно ответил тот, разглядывая камень хранившими золотой свет глазами. – И за друзей не беспокойся. Больше я никого не обижу. Слово мое твердое. Ты – мужчина, должен это понимать. Устал я от своего лиходейства. Еще знай – ты один примирил меня с жизнью и смертью, и за это будет тебе от меня благодарность. Но это позже, а пока позови ко мне твою девушку.

Маруф повернул голову и окинул его взглядом. Вид великана разительно изменился. Некогда спутанные пепельные волосы сейчас были гладко расчесаны и, серебрясь, тихо шевелились на ветру, как ковыль в степи. Одет он был в чистую просторную хламиду, спадавшую до земли. На согбенной спине лежал груз страшных лет и отпечаток вечности на изрытом морщинами лице. Сквозь нынешний благообразный облик изнуренного тяжким путем странника проступал неистребимый отблеск былого драконьего величия.

Метта уже бежала к ним от воды, на ходу набрасывая на себя махровый халатик. Она остановилась в трех шагах от гиганта и решительно произнесла звонким голосом:

– Не тронь его, Фейронд! Я тебе не позволю! Сначала придется сразиться со мной!

– Да куда тебе против меня, рыбонька морская? – ласково сказал великан. – Собралась со мной воевать? Не пал я еще так низко, чтобы причинить вред своей племяннице. – Он протянул к ней руки, как к ребенку. – Поди ко мне, жар-птица. Знаю, стар я, безобразен и не смею прикасаться к тебе своими нечистыми руками, и все же не откажи горемыке в милости. Может, это последняя крупица радости, какая осталась мне в жизни.

Она медлила, но сострадание и прощение, как всегда, одерживали верх над всеми другими чувствами.

– И вовсе ты не старый, – возразила девушка, шагнула к дракону и обняла его за шею.

Маруф, не понимая их языка, почувствовал неприятный холодок и беспокойно встал, увидев, как Метта утонула в медвежьих объятиях, но опасения его рассеялись при виде выражения безграничного счастья, озарившего лицо Фейронда.

– Если ты простила меня, дитя, может, и Бог простит, – прошептал дракон.

– Так это твой избранник? Любишь его? – спросил он, кивая на Маруфа. – Ну, ну, не плачь, горлинка лесная, – он отер громадным пальцем ее щеку. – Больше ни одной слезинки не скатится из этих прекрасных глаз, не будь я Фейронд!

– Я позову Алнонда. Отец очень хотел с тобой повидаться.

– Он уже идет. Лучше успокой своих друзей. Скажи, что им ничего не грозит.

Купальщики как раз показались на поверхности, сняли маски и, разглядев собеседника Метты, закачались головами на воде, как глазастые буйки. Выбросившись на берег, словно рыба, идущая на нерест, они стали в лихорадочной спешке натягивать одежду, так, как будто от этого зависела их жизнь.

– Подойдем к ним? – спросила Мари, влезая в кроссовки Рене.

– Нет уж, увольте, – отозвался тот, остервенело пытаясь содрать с ног приросшие ласты, – перспектива быть поджаренным меня как-то не прельщает. Отдай мои кроссовки, они тебе велики. Может, нам тихо смыться? – осенила его счастливая мысль.

– Скажешь тоже! Разве мы трусливые предатели? – пристыдил Андрей, порываясь засунуть руку в штанину брюк. – Я, например, его совсем не боюсь.

– Я что ли боюсь? Никто его не боится, – стуча зубами и путаясь в полотенце, поддержал Доменг. – Ух, вода сегодня холодная, как лед, так до костей и пробирает!

Маруф и Метта отделились от великана и направились к ним, а с утеса по обрывистой тропе спускался Алнонд.

– Что ему надо? – спросил Андрей Метту.

– Пока не знаю. Все прояснится после его разговора с отцом. Он передал, чтобы вы его не опасались. У него мирные намерения.

– Останемся здесь, – приободрился Рене, – посмотрим, что будет дальше. В присутствии Алнонда мы в безопасности.

– Рад видеть тебя, брат, – сказал Алнонд, опускаясь к ногам сидящего Фейронда, при этом головы их оказались на одном уровне. – Долго я ждал этого дня, уже и не чаял, что свидимся. Забыл ты меня совсем. Теперь и не вспомню, когда мы в последний раз встречались.

– Никогда я тебя не забывал и знаю обо всем, что тебя постигло. Думал, хоть на твое счастье порадуюсь, но и к тебе судьба не была милосердна – известно мне, что твоя жена погибла, и тоже по вине людей.

– То была трагическая случайность, – опустил голову Алнонд.

– И это говорит мудрый дракон, проживший двести с лишним лет! Нет, брат, там, где оружие, случайностей не бывает. Для того его и создают, чтобы кто-нибудь погиб, и в данном случае жертвой оказалась твоя жена. Однако я рад, что ты не озлобился и не повторил моих ошибок. Кем бы я был, если бы убил возлюбленного твоей дочери? Я оказался бы не лучше тех убийц, что отняли у меня Дарту.

– Ты давно уже не лучше, – откровенно высказался Алнонд. – Сколько невинных жизней ты загубил, и тем самым загубил себя. Душа твоя стала черной, как ночь. Долго еще предстоит ей скитаться по дорогам, указанным Создателем, прежде чем она очистится.

– Знаю, – ответил Фейронд, не отрывая лучистого взгляда от голубеющих морских далей. – Потому и шел я к тебе с просьбой, чтобы ты убил меня, как некогда постановил Совет. Дарту мне долго искать придется, так зачем тратить время и влачить жалкое существование здесь, на Земле. От тебя смерть принять было бы великим подарком для проклятого дракона. Жить мне стало невмоготу, а покончить с собой не дает страх перед Вечностью – темны ее пути для самоубийцы, а Дарта моя парит в океане света. Ты уж прости, что я собирался просить тебя взять грех на душу.

– Ради тебя я пошел бы и на такую жертву. Только зачем тебе раньше времени сводить счеты с жизнью? Ты мог бы еще послужить Великой Матери и искупить то зло, что ей причинил. А после мы вместе отправимся к нашим любимым.

– Нет, мой преданный друг, добро надо творить с чистой душой. Нет мне места среди Целителей, но, кажется, нашел я выход намного лучший, чем тот, что замыслил вначале.

Алнонд испытующе посмотрел на него, но ничего не увидел. Фейронд по-прежнему никого не впускал в свои мысли.

– Что ты задумал и почему таишься от меня? – спросил Алнонд.

– Не хочу, чтобы мне мешали. – Фейронд разглядывал собравшихся вокруг Метты людей. – Где вы их набрали? – удивился он. – Все чисты, как стеклышки. Я за свою жизнь таких не встречал.

– А ты и не смотрел. Всех косил под одну гребенку.

– Верно, – согласился Фейронд, и лицо его снова стало жестким и насмешливым, – недосуг мне было среди сотни негодяев выискивать двух-трех приличных людей. Отношение мое к ним осталось прежним. Смотрю я на них, исходя из интересов Великой Матери, а ей за эти сто пятьдесят лет лучше не стало.

– А что наш отважный друг, – сменил он тему, – полностью ли выздоровел?

– Да уж, девочка моя постаралась на славу. А ведь чуть не умер.

– И умер бы, – уверенно сказал Фейронд. – Бил я его непонарошку, а самым что ни на есть смертным боем, так что был он уже нежилец. Видел я ваших друзей и раньше, да не хотел безобразничать рядом с твоим домом, а вот с ним не удержался – он будто нарочно мне под руку подвернулся. Видно, сама судьба его ко мне привела. Хорошо, что я вовремя спохватился. Он только потому и жив, что я над ним поработал, прежде чем вам вернуть. Правда, пришлось кое-что подправить в несовершенном человеческом организме, иначе даже мне не удалось бы его спасти.

– Ты с ума сошел, – стал о чем-то догадываться Алнонд, – из этого ничего не выйдет!

– Увидим, – усмехнулся Фейронд, – ты же сам всегда говорил, что я гений.

– А ты спросил, хочет ли он этого?

– Хочет! Я ничего не стал бы делать против его воли. Он у меня весь как на ладони. Мне и спрашивать не надо.

– Что ж ты у себя ничего не подправил – остался в таком виде?

– Себя я исковеркал основательно, и были эти изменения уже необратимы.

Фейронд встал, откинув гигантскую тень на громоздившиеся у скал валуны:

– Об одной услуге я все же хочу тебя попросить. Обещай, что исполнишь для меня то, что будет необходимо.

– О чем ты? – силясь вникнуть в скрытый смысл его слов, спросил Алнонд. – Ты же знаешь, для тебя я сделаю все, что угодно.

– Твоего слова мне достаточно. Потом сам поймешь, что я имел в виду.

Неспешно, оставляя глубокие воронки в сыпучем песке, он двинулся к компании, издали наблюдавшей за встречей старинных друзей.

– Он идет прямо сюда, – забеспокоилась Мари. – Ты уверена, что он в добром расположении духа?

– Он сказал, что не причинит мне вреда, а вы мои друзья, и ему это известно, – ответила Метта.

Великан подошел, снова сграбастал Метту огромными лапами, приподнял над землей и, глядя с упоением в ее светящееся нежными красками лицо, произнес:

– Ох, и постаралась же матушка-природа! Ты так же прекрасна, как моя Дарта.

Он осторожно поставил ее на землю и сказал:

– Не одолжишь ли мне, красавица, на несколько минут твоего друга? Надо мне с ним кое о чем потолковать. Не тревожься, верну в лучшем виде, не то что в прошлый раз. Еще спасибо мне скажешь.

– Я верю тебе. Ты сам знаешь, что значит потерять свою любовь.

Фейронд и Маруф отошли в дальний конец дикого пляжа и остановились недалеко от воды.

– Ну что, герой, – сказал Фейронд, – подашь ли мне руку в знак примирения, или затаил на меня обиду за нанесенные увечья?

Он смотрел весело, но веселость эта была пугающей, бесшабашной и гибельной. Маруф отвечал серьезным и пытливым взглядом, чувствуя, что дракон что-то затевает, однако руку вложил в его ладонь без колебаний, и тогда случилось непредвиденное, явившееся для всех присутствующих грубой и страшной неожиданностью.

Фейронд одним мощным движением рванул Маруфа к себе и сгреб в смертельные стальные объятия. Из двух слившихся фигур вырвался в небо ослепительный столб белого света. Воздух вокруг взвихрился, завыл, загудел, наполнился стенанием и треском деревьев на скалах, грохотом вспененных волн, превратился в свирепый ураган и сбил не успевших опомниться друзей Маруфа с ног. Все закрутилось, смешалось, опрокинулось в дикой свистопляске камней, воды и листьев. На берегу бушевал настоящий ад, а световой столб, цвета раскаленных добела углей, с утробным ревом несся все выше и выше, достиг облаков, пробил их, наполнив громовым гулом, и исчез вершиной где-то в стратосфере.

Метта попыталась встать и прийти на помощь вновь попавшему в беду возлюбленному, но взбесившийся смерч ударил ее в грудь и швырнул наземь. Онемев от ужаса и почти оглохнув, невольные участники происшествия бессильно трепыхались на песке, руками заслоняясь от мелких камней и сучьев, градом летевших в лицо. Только Алнонд незыблемо стоял на месте и казался совершенно спокойным.

Так же внезапно, как появился, столб света со звуком пикирующего самолета, шипением, свистом и с огромной скоростью втянулся обратно, и все разом стихло, лишь сорванные с деревьев листья, тихо кружась, ложились на воду. Полуослепшие очевидцы грозного явления подняли головы и увидели, как Фейронд ослабил свою убийственную хватку; колени его подломились, и он грузно осел на землю к ногам Маруфа, который остался стоять как недвижная окаменелость, видимо, находясь в глубоком шоке. Фейронд стал валиться на спину и в последний миг снова дотянулся до руки Маруфа.

– Прощай, будь счастлив и береги ее, – проговорил он слабеющим голосом.

Золотой огонь в его глазах затухал и уходил вовнутрь, в безмолвную отстраненность, в беспробудную глубину, и вместе с меркнущим для него миром неотвратимо уходила из тела жизнь.

Маруф, еще плохо разбирая, где небо и земля, но начиная что-то понимать, опустился рядом с поверженным колоссом и сжал его большую длань обеими руками.

– Будь спокоен, – произнес он, ощущая, как заливает его небывалая сила великого дара Фейронда, – я сделаю то, что не удалось тебе.

Улыбнулся мятежный дракон, уже отрешаясь от земного существования, и медленно опустил тяжелые веки.