Текст книги "Без суда и следствия"

Когда я приехала в студию, мне сказали, что новостей об убийстве Димы Морозова больше нет.

Глава 3

А потом раздался звонок телефона. Поначалу я приняла его за самый обычный – один из многих: телефон меня терроризировал уже несколько дней. Звонили разные люди, говорили множество длинных слов, от которых ничего не менялось вокруг. А тут… Хватаясь спросонок за мобильник, я еще не знала, что этот человек, много раз уже звонивший, может повлиять на ход моей жизни. Я вообще не думала, просто меня разбудил звонок, а я лежала в постели и не собиралась просыпаться еще часика два.

– Таня, срочно к дневному, на студию! – Это был Дима.

– Но мы же договаривались!

– Подробности об убийстве.

– Что?!

– Узнаешь!

– Но хоть слово ты можешь сказать?

– Даже два – мир дрогнет.

– Я приеду.

Дима схватил меня за руку еще на входе и поволок в глубь коридоров.

– Нашли еще два трупа вчера ночью. Инфа только час назад появилась в Сети.

– Чьи?!

– Два мальчика из класса Димы Морозова. Это сделал тот же тип. Утром пришло заявление прокурора. Ты будешь читать его в эфире. Они обещают поймать этого козла еще до вечера. В общем, будь похладнокровнее. И выпей воды – на тебе лица нет! Заканчивай принимать все так близко к сердцу. До эфира зайди к Филиппу – он даст тебе бумагу с прокурорским заявлением.

В половине одиннадцатого прошлой ночи вернулся Андрей. Я слышала, как щелкнул замок входной двери. Слышала шаги. Я не спала. Лежа в кровати, перелистывала какой-то журнал, уговаривая себя отвлечься, но печатные строчки прыгали перед глазами. Я собиралась проследить, в котором часу вернется Андрей. Долго ждать не пришлось.

– Где ты был?

Я спросила резче, чем следовало бы. Андрей посмотрел так, словно не понял моего вопроса. Словно вообще не понимал ни слова.

– Я спрашиваю, где ты был!

Ноль эмоций! Ни звука, ни поворота головы! Подошел к окну, отдернул штору. Уставился на улицу.

– Ты меня слышишь? – пытаюсь растормошить его.

Он не показывал вида. Нервы мои были на пределе.

– Я, конечно, понимаю – ты не хочешь отвечать. Что ж, это твое право. Но до тех пор, пока я твоя жена, ты обязан со мной считаться! И если ты наглеешь до такой степени, что являешься в половине одиннадцатого ночи неизвестно откуда, то можешь убираться спать на диван!

Несмотря на грозное предупреждение, он не пошевельнулся. Тогда я швырнула в него журнал. Тот ударил его по спине и шлепнулся на пол. Андрей обернулся, поднял журнал и положил на столик.

– Успокойся! – небрежно бросил через плечо.

Я озверела.

– Я не собираюсь успокаиваться! Я спрашиваю тебя по-человечески: где ты был! Я твоя жена – пока еще – и должна это знать!

– У меня была деловая встреча.

– Врешь! Никакой встречи у тебя не было! На деловые встречи старые портфели, взявшиеся неизвестно откуда, с тяжелыми железяками, не таскают. И телефоны не оставляют дома. Что там было, в портфеле? Бомба? Гранатомет? Два топора с бензопилой?

Он резко отошел от окна, нагнулся над кроватью, и от его взгляда у меня по спине прошел мороз… У него еще никогда не было таких глаз… Я инстинктивно сжалась и до предела отодвинулась вглубь.

– Заткнись, идиотка! Заткнись по-хорошему, иначе я тебя по стенке размажу! Поняла, сука?

Мне стало страшно. Никогда – ни разу за все время, что мы прожили вместе, он не разговаривал со мной так.

Что я сделала?

Конечно, влепила ему пощечину.

Поступок был совершенно идиотский (учитывая мой страх), но он оказал свое действие. Андрей отпрянул от меня, как от ядовитой змеи, схватился за щеку (с перепугу я стукнула его довольно-таки сильно) и словно очнулся.

Я ждала самых жутких последствий, но ничего не случилось. Он улыбнулся как-то грустно и сказал:

– Извини, неправ. Но у меня действительно должна была состояться важная деловая встреча, только, – развел он руками, – не состоялась. Больше я так поступать не буду, прости. Пожалуйста, прости меня. Успокойся. Давай лучше спать.

Он лег в постель и потушил свою лампу. Моя продолжала гореть и отбрасывала тени на стену.

– Я волновалась. Я не люблю, когда ты уходишь надолго, не сказав куда.

– Извини. Теперь все будет хорошо.

– Ты повторяешь это как заведенный который день, но я не понимаю, что должно быть плохо!

– Да ничего! Все будет хорошо.

– Ты невозможен! Просто невыносим.

– Спи.

Я потушила лампу и закрыла глаза. Уже в полудреме подумалось: а ведь когда он вернулся, у него не было портфеля.

Утром я одевалась, чтобы ехать в студию, Андрей же вел себя так, словно ничего особенного не произошло. После завтрака устроился на диване с ноутбуком, и я спросила, собирается ли он ехать на работу в галерею.

– Нет, не собираюсь. У меня сегодня отгул.

– В честь чего?

– Не в честь чего, а просто так. Пожалуй, устал. А может, у меня голова болит.

– Шляться надо поменьше.

– Если б я шлялся, я возвращался бы домой в половине одиннадцатого не ночи, а утра.

– Только попробуй!

– Да ладно тебе! Имею я право на отдых?

– Нет!

– Ну что за характер – ни капли жалости к родному супругу!

– Хватит ныть. Валяйся на диване, раз ты сам себе хозяин, но, если потеряешь деньги за этот день, – угрожаю, наводя красоту у зеркала, – я тебя сама прибью.

– Ничего не случится за один день.

Потом я повторяла его слова много раз. Тысячи, миллионы, миллиарды раз – и всегда находила в них новый смысл, новые оттенки и значения, кроме одного – того, что случилось на самом деле.

«Ничего не случится за один день»! Больше ничего не может случиться. Я сказала себе именно эти слова, мельком взглянув на фотографии еще двух растерзанных детей, выслушивая отвратительные подробности Димкиного рассказа, вчитываясь в заявление прокуратуры и сообщение, предоставленное телевидению следственным пресс-центром. Я повторяла все время (даже не отдавая себе отчета почему), твердила как заведенная: «Ничего не случится за один день».

Вчера ночью были обнаружены трупы двух одноклассников Димы Морозова – Тимура Кураева и Алеши Иванова – в семидесяти километрах от города, на станции Белозерская. Экспертизой установлено, что все три убийства были совершены одним и тем же лицом. Согласно заявлению прокуратуры и следственной группы для всех средств массовой информации, убийца известен и будет арестован еще до вечера. В эти минуты, когда выходит в эфир дневной блок новостей «Четвертого канала», группы захвата уже выехали к месту задержания преступника. О дальнейшем развитии событий мы сообщим в блоке вечерних новостей.

После окончания эфира Филипп Евгеньевич попросил меня задержаться на полчаса:

– В любой момент может поступить информация из полиции.

Все полчаса я слушала Диму – подробности, сообщить которые он не решился перед выходом в эфир.

– Короче, мажорня обдолбанная. Веселая компашка, пять пацанов лет по семнадцать-восемнадцать и три девки лет эдак по двадцать пять. Занятие девиц, сама понимаешь, какое. На трех машинах – джип «форд», старый «мерседес» и еще что-то подобное, крутое. Устроили в лесу ночную гулянку: костер, выпивка, наркота… И вот одна парочка решила отползти в кусты. Отошли, короче, и наткнулись на отрезанную башку, да еще в полутьме не разглядели, что это такое. А потом, естественно, – крик. Остальные собрались, начали кусты окрестные осматривать – ночью, представляешь? Ну и нашли все остальное – руки, ноги, куски туловища… Двое самых трезвых сели в машину и свалили. Остальные вызвали ментов.

– Выехала группа, следователь, – продолжал Дима, досасывая сигарету, – вся полиция на ушах стояла. Хорошо хоть, эта молодежь ничего не трогала. Те, из города, сразу поняли, что один тип орудовал. Труп так же расчленен был. А утром, часов около семи, на железнодорожной станции поселка, за несколько километров от леса, некая баба-алкоголичка, местная уборщица, мыла пол. Встала, видно, утречком с перепоя, похмелье в башку ударило, или уж больно совестливая насчет работы бабка попалась, не знаю, только пошла она мыть пол в семь часов утра. Ну и решила воду в кусты вылить, а мусор – в контейнер выкинуть. Воду вылила, заглянула в мусорник, а там… все как в лесу – голова, руки, ноги… Бабка в крик, потом в обморок, служащие станции вызвали полицию. Не знаю, как их там опознали, этих детей, но как-то все-таки опознали (может, сообщили родители, что дети исчезли и целую ночь не появлялись дома). Уже в одиннадцать было передано заявление для прессы и телевидения: что, мол, убийца будет арестован днем. Вот и все, что удалось пока выяснить. Какая-то жуть полная – я имею в виду: ну кому понадобилась смерть этих детей? Кому они помешали? Конечно, только маньяку. Этих гадов, маньяков, просто сжигать надо, как колорадских жуков!

– Что ты говорил про родителей? – уточнила я.

– Вроде бы приличные, не то что у Димы Морозова. Без конфликтов, без отклонений. У Тимура Кураева – очень состоятельные: папаша – мясник на рынке. Да, вот еще что мне удалось выудить у следователя: дети вроде бы знали, с кем Дима должен был встретиться утром, – очевидно, они его ждали, а когда он не вернулся, отправились искать. А Дима уже был убит… Я лично думаю, что дети точно знали убийцу – иначе зачем их вывезли за город и убили?

– Вывезли? Ты хочешь сказать – убийц было несколько?

– Нет, это я так, к слову. Полиция говорит, что один. Точно один – во всех трех случаях. Нет, ну ты представляешь себе этих родителей приличных? Которые не знали, не ведали, во что их деточки собираются вляпаться? Господи, когда я об этом думаю, у меня мурашки по коже бегают.

Болтовню Димки прервал мой шеф, Филипп Евгеньевич, сообщивший, что информация пока не поступила, но, если она поступит, он сообщит, и отпустил домой.

Это было несколько лет назад, в год, когда меня вышибли из института. Я ходила на грани, и одна из знакомых силком потащила меня к модному психоаналитику (или психиатру). Он решил погрузить меня в гипнотический сон, но я совершенно не поддавалась гипнозу. Тогда он сказал, что я интересный случай в его практике, и решился попробовать другой способ.

– У вас ярко выраженное аутичное мышление, – объяснил он. – Это очень необычно, когда подобное явление и проявляется, и в то же время не проявляется так явно. Поэтому особенно важно то, что вы запомните.

Потом он стал произносить обычные слова: «вы спокойны», «вы спите» и т. д. И я почувствовала, как становится тяжелым мое тело.

Вот что я запомнила лучше всего.

…У меня были мокрые волосы – мокрые до такой степени, что вода стекала на лицо, плечи, грудь. Я сидела на песке, подогнув колени и обхватив их руками. Потом голова моя стала клониться все ниже и ниже, пока я не упала, а когда упала, песок начал забиваться в мои волосы, до корней. Голова стала невыносимо тяжелой – теперь уже не вода, а песок струился мне в глаза, на лицо. Я пыталась стряхнуть его руками, но песчинки словно прилипали к коже намертво. Чтобы избавиться от наваждения (я боялась, что песок станет меня душить), я покатилась по песку и стала падать куда-то вни-и-из, а потом открыла глаза и поняла, что падаю со скалы. Я летела вниз и чувствовала, как разрезаю собственным телом воздух. Кажется, я стала кричать, и тогда врач снял с меня сон…

Он спросил, что запомнилось мне больше всего, больше, чем остальное, и я ответила – как песок забивался в мои волосы и еще страх, когда я падала со скалы. Тогда врач сказал, что никакому лечению меня подвергать не надо, что я сама себя излечу, смогу решить все свои проблемы, потому что достаточно сильный человек. Может, это странно и глупо, но, возвращаясь домой (медленно, нехотя останавливая машину у каждого светофора), я чувствовала, как невидимый песок снова намертво и тяжело забивается в мои волосы.

У подъезда были припаркованы машины полиции. Возле одной из них стоял коренастый полицейский небольшого роста. Он окинул меня дерзким, презрительным взглядом и сплюнул на асфальт. Я резко затормозила, вышла из машины и, с остервенением захлопнув дверцу, бросилась в подъезд, затем – бегом по лестнице, оставляя позади, в вестибюле, двоих полицейских. Пустота отражалась от стен, а кто-то внутри меня оглушительно кричал, что я могла бы двигаться быстрее.

Забежав на свою лестничную площадку, я увидела распахнутую дверь своей квартиры. Я еще не знала, что произошло, только каким-то внутренним чувством понимала, что это – беда, непоправимая, страшная. Потому что не может быть ничего страшнее, чем возвращаться домой и видеть настежь распахнутой дверь своей квартиры.

В прихожей я стала проталкиваться среди массы тел, облаченных в полицейскую форму, я рвалась сквозь них, но мне казалось, что я только топчусь на одном месте, а их так много, заполнивших даже малейший просвет. Я пробиралась сквозь живую стену, расталкивая кого-то руками, ничего не различая вокруг. А ворвавшись в комнату, закричала так, что не слышала звука собственного голоса:

– Что здесь происходит?

И тогда увидела Андрея. Он сидел в кресле, держа перед собой руки, неестественно согнутые, в наручниках. Пронырливый тип с камерой снимал то комнату, то Андрея. Двое полицейских стояли за креслом. Еще двое рылись в шкафу, переворачивая ящики вверх дном, в центре стоял следователь из прокуратуры. Сосед-бизнесмен и какая-то женщина рядом с ним, казалось, вжимались в диван. Несколько секунд я разглядывала картину полного разгрома в комнате, а затем повторила более спокойно:

– Что здесь происходит?

Следователь из прокуратуры подошел ближе и поморщился:

– Не кричите!

– Что здесь происходит?! Это мой дом, и я вас сюда не звала!

– Гражданка Каюнова, согласно статье такой-то Уголовного кодекса, в вашей квартире производится обыск. Вот ордер, подписанный прокурором.

Дрожащими руками я развернула бумагу, которую он мне протянул, – это действительно был ордер на обыск с подписью прокурора.

– Но я не понимаю, с какой стати обыск?

– Согласно статье такой-то Уголовного кодекса, – продолжал он в той же прокурорской манере, – вашему мужу предъявлено подозрение в совершении предумышленных убийств Дмитрия Морозова, Тимура Кураева и Алексея Иванова. В течение трех суток с момента ареста ему будет предъявлено обвинение.

Смысл его слов доходил до меня постепенно.

– Но это невозможно! Это какая-то чудовищная ошибка! Мой муж никого не убивал! Это ложь!

Я бросилась к Андрею – и остановилась как вкопанная, когда мне в глаза бросились наручники. Мой муж посмотрел мне в глаза и сказал очень тихо:

– Таня…

Я резко повернулась к следователю:

– Вы не имеете права его арестовывать и обвинять! Это незаконно! Я буду жаловаться куда только можно! Это грязный поклеп и ложь! Вы не имеете права его арестовывать! – Я орала как резаная.

Следователь снова помахал перед моим лицом какой-то бумажкой.

– Ордер на арест, подписанный прокурором города…

А потом сразу стало темно – на несколько непостижимых секунд. Их хватило, чтобы я прислонилась к шероховатой поверхности стоящего рядом шкафа. В комнате слышался лишь протяжный скрип выдвигаемых ящиков, которые переворачивали, предварительно перерыв, прямо на стол. Горло сжал какой-то спазм, я не могла произнести ни звука.

Когда темнота стала отступать, первая мысль была, что необходимо двигаться, что-то говорить, куда-то идти, чтобы показать себе самой: я еще жива, это не смерть, просто так продолжается мое существование на земле… Я уже хотела сойти с этого места, как Андрея стащили с кресла и поволокли в спальню, за ним проследовали двое понятых и следователь, и кто-то из полицейских подтолкнул меня по направлению к двери. В спальне обыск продолжился.

Я стояла в дверном проеме. Мои платья валялись на полу, постельное белье сдернули с кровати и швырнули в угол; личные бумаги (письма друзей, открытки, записки), мои старые институтские конспекты были разбросаны по всей комнате и белели поверх одежды; эскизы Андрея, его краски – все это, скомканное, изорванное, брошено в одну кучу под стол.

Один рылся в моем туалетном столике – он методично вынимал ящик за ящиком, открывал все коробки, простукивал дно, стенки, потом на пол летела моя бижутерия и косметика, раскрытые духи выливались на ковер, создавая дикую удушливую атмосферу.

Второй орудовал в шкафу – просматривал, прощупывал наши вещи. Ноутбук Андрея забрали. Из моего компьютера вытащили жесткий диск. А я стояла на пороге и смотрела на все это. Я была настолько испугана и ошарашена, что даже не подумала, что все происходящее нужно снимать. Я вообще не помнила, где мой телефон, сумка – где все это…

Понятые жались на нашей кровати. Андрей с полицейскими и следователем находились в противоположном от меня углу. На спинке кресла повис мой лифчик. Это был очень красивый, дорогой и совсем новый лифчик – я надевала его всего два раза. Мне стало горько оттого, что больше я не смогу надеть эту вещь никогда.

Внезапно дикий спазм сжал мне горло. Лифчик на спинке кресла – это было недопустимо, словно чья-то грубая рука вторглась в мою интимную жизнь, словно на поругание всех этих глазных пар было выставлено что-то беззащитное, очень личное, глубинное, мое. Это было ужасно, чудовищно! И дело не в том, что на интимную принадлежность моего туалета пялились злорадствующие чужие лица, а в том, что я не могла им помешать, ничего не могла сделать, скрыть, словно во мне самой уже не было ничего. Это было как по сердцу ножом. И вдруг я поняла, что сейчас закричу, что буду кричать, как озверевшее, потерявшее человеческий облик животное, до тех пор пока не сойду с ума, пока не растворюсь в темноте от собственного крика.

Процессия вернулась из спальни в гостиную. Двое понятых стали подписывать какую-то бумагу, потом я увидела, что ее подписывает Андрей. Наконец следователь подошел ко мне:

– Подпишите.

– Что это?

– Протокол обыска в вашей квартире.

– И что вы нашли?

– То, что искали.

– Еще один труп? Или холодильник с человечьими окорочками?

– Подпишите протокол обыска!

– Не подпишу.

– Не понял?

– Я ничего подписывать не буду!

Его лицо посерело.

– А ну, немедленно подписывайте, иначе я привлеку вас за соучастие. Вы обязаны подписать.

– Нет, не обязана! И вы не имеете права меня заставлять!

– Подпишите по-хорошему. Не усугубляйте положение своего мужа.

Я взяла бумагу и на всем свободном пространстве, которое оставалось после предыдущих записей, размашистым почерком написала: «Мой муж невиновен! Я не согласна с нарушениями юридических прав моего мужа! На меня было оказано давление со стороны следователя! Мой муж невиновен, и обвинять его никто не имеет права!»

Прочитав, он усмехнулся:

– Вы совершили глупый поступок. Не следовало идти на конфликт. Вам нужно было просто подписать протокол.

– Я же сказала вам, что ничего подписывать не буду, – надвинулась я на него, глаза в глаза. И вышла из гостиной.

Я шла очень медленно, в прихожей столкнулась с соседом-бизнесменом и женщиной, которая была с ним. Они остановились, хотели мне что-то сказать, но я обошла их, лишь безразлично махнув рукой.

Потом вернулась в гостиную. Не помню, сколько стояла там, вновь прислонившись спиной к шкафу. Двое полицейских подхватили под руки Андрея, стащили с кресла и поволокли к выходу. Услышав, как открыли входную дверь, я бросилась за ними, бежала по лестнице вниз, прыгая через две ступеньки, чуть не сломала каблук, долго не могла справиться с тяжелой дверью парадного.

Нагнала я их в тот момент, когда Андрея уже заталкивали внутрь машины с решетками. На мгновение он обернулся, чтобы крикнуть несколько слов, но не смог – его уже втолкнули внутрь и с грохотом захлопнули двери.

Заработал мотор.

Я закричала.

Машина тронулась с места, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Я бежала за ней по улице. Не помню, что я кричала. Может, повторяла имя или просто выла на одной ноте, как раненый зверь. Наверное, я размахивала руками и прохожие принимали меня за сумасшедшую. Людей на улице было много.

Потом снова стало темно. Темнота опускалась медленно, но неумолимо, сплошным черным туманом. И в этом тумане все дальше и дальше удалялась машина, увозящая Андрея в тюрьму.

Я очнулась на диване в собственной квартире. Надо мной склонились два лица – соседа по лестничной клетке и той женщины.

– Что со мной? – Мой голос доносился как бы со стороны.

– Вы потеряли на улице сознание, и мы с женой перенесли вас в квартиру. Дверь была открыта.

– На улице? Ах да… Вы…

– Нас позвали понятыми еще до того, как вы пришли… А там, на улице, мы шли за вами, зная, что вам понадобится помощь.

– Спасибо.

– Было ясно, что вы на взводе.

Силы возвращались, и я, поднявшись, села на диване. Женщина вышла и вскоре вернулась со стаканом воды.

– Вот, выпейте, – сказала она, – вам станет легче.

Я выпила, но легче не стало.

– Спасибо за помощь. – Я поднялась на ноги. – Но не хочу больше отнимать у вас время.

– Да, конечно, понятно, что вы хотите остаться одна. Если что-то вдруг понадобится, просто позовите.

Они ушли, и я, закрыв за ними дверь, прошлась по пустым комнатам.

Зашла в ванную. Умылась холодной водой, причесалась, подкрасила губы, отыскала в прихожей сумочку с телефоном, переобула туфли и вышла из квартиры, заперев за собой дверь. Я не решилась садиться за руль – в моем состоянии это было небезопасно.

Открыв массивную дверь прокуратуры, я решительно направилась к лестнице, но тут меня окликнул дежурный:

– Девушка, вы куда?

Из-за стекла на меня смотрел некрасивый парень в форме.

– К прокурору.

– Сегодня не его приемный день.

– Очень жаль. Но я иду к прокурору.

– Девушка, я не могу вас пропустить. Прокурор сегодня посетителей не принимает.

– Мне необходимо его увидеть.

– Всем необходимо. Но, во-первых, рабочий день уже закончен (часы над лестницей показывали половину шестого), а во-вторых, прокурора нет и его кабинет закрыт. Просто закрыт. – Он смотрел на меня увещевающе.

– А я в этом сомневаюсь.

– Ваши проблемы. Но я не могу вас пропустить. Понимаю, что у вас важное дело, но сделайте вот как: завтра утром позвоните в приемную и запишитесь в приемный день на определенное время. Если хотите, я дам вам телефон. Поверьте мне, так получится быстрее и удобнее.

– Что ж, спасибо за совет. – Я отошла от стекла и быстро рванулась к лестнице. Я даже не заметила, как дежурный вскочил со своего места и бросился за мной. Он схватил меня за руку и резко развернул к себе.

– Так не пойдет! – Он оказался выше меня почти на две головы. – Еще немного, и я задержу вас на пятнадцать суток. А ну, немедленно покиньте здание!

Я попыталась вырваться и продолжить подъем наверх, но у него была железная хватка, руки – как железобетон, и пальцы больно впивались в кожу.

– Дайте пройти, – прошипела я, – я же знаю, что он там. И не только прокурор. Дайте мне пройти…

Он молча поволок меня к выходу, открыл дверь и вышвырнул на улицу. Это не составило ему труда – всю операцию по выталкиванию меня за дверь он проделал так, словно только этим и занимался. Я чуть не упала на асфальт, за что-то зацепившись каблуком, но все-таки сумела удержать равновесие.

Обернулась. Из-за стеклянной двери на меня смотрело ничего не выражающее лицо. Безрадостно усмехнувшись, я пошла прочь.

Ветер на улице растрепал мои волосы. Я шла очень медленно. Начинало темнеть. Сумерки окутали город сапфирной мглой. Кое-где яркими бриллиантами загорались на небе звезды. Небо казалось темным и бархатным.

В окнах домов зажигались огни, а моя квартира была пустой и темной. Войдя, я села на стул посреди дикого разгрома. В кухне тикали часы. У меня не было сил плакать. Я находилась абсолютно одна в абсолютно чужом мире.

Пустота отражалась от стен.