Текст книги "Без суда и следствия"

– У нас есть показания кассирши с вокзала, которая запомнила Каюнова, купившего билет на электричку в 19:15. По ее словам, детей с ним не было, Каюнов был один. Это обстоятельство сейчас выясняется. По заключению экспертизы, мальчиков убили между восемью тридцатью и девятью часами вечера. На орудиях убийства найдены только одни отпечатки, и они принадлежат вашему мужу. Об этом вы только что прочитали. На Белозерской Каюнова никто не видел – очевидно, он купил билеты в автомате. В последнюю электричку с этой станции он сел один. Кстати, обратного билета у него не найдено. Нет и свидетелей, показывающих, что обратно Каюнов уехал именно электричкой. Это обстоятельство также проверяется. Он мог уехать автобусом из поселка в 20:30. Учтите, то, что он сел в последнюю электричку один, известно только с его слов.

Я перебила Ивицына:

– Но он вернулся домой в половине одиннадцатого! Я его ждала!

– Ага, значит, все-таки решились заговорить.

– Но это правда.

– А кто знает? Вы жена, заинтересованное лицо.

– Да нет же!

– У вашего мужа был в руках портфель, когда он вернулся?

– Нет.

– Тем не менее по времени все совпадает.

– А как могли мальчики сами оказаться ночью на Белозерской?

– Я же сказал – выясняется, – недовольно искривил губы следователь. – Дети играли в детективов, и убийца каким-то образом заманил их за город. Детские игры порой бывают небезопасны.

– У вас есть еще вопросы ко мне?

– Нет, вы можете идти. А вот адвокат пусть останется – я должен побеседовать с ним.

– Все уже закончилось? А где Роберт? – спросила Юлька, когда я вошла в квартиру.

– Остался беседовать с Ивицыным. Кстати, где ты этого Роберта откопала?

– Порекомендовал наш общий знакомый. Ну, тот, что устроил твою карьеру.

– А…

– Как тебе Роберт?

– Вроде ничего. На безрыбье и рак рыба.

– Зря так говоришь. Он спец.

– Я надеюсь. Юля, я очень устала.

– Расскажи, что произошло с твоей работой?

– Позже.

Я легла на диван в гостиной. И сразу все заволокло туманом. Юля ушла.

Буквально через несколько минут вернулся Роберт. Он завалился в кресло и начал без предисловий:

– Все слишком сложно, давайте о гонораре.

– Я же подписала с вами соглашение.

– Безусловно. Но мне требуется аванс.

– Сколько?

– Пять тысяч долларов.

– Для начала? – Голос мой выдался скорее испуганным, чем ироническим.

– Дело безнадежное. Понимаете? Безнадежное! Чтобы добиться хоть какого-то результата, необходимы деньги. И я объясню вам зачем. Вы понимаете, что вашему мужу грозит пожизненное заключение без права выйти по амнистии? Необходимы свидетели. Никто не станет говорить даром. Вы думаете, что я бессовестный вор и деньги пойдут мне в карман? Ни в коей мере! Тому – десять, тому – двадцать, тем – пятьдесят. Если рационально использовать эту возможность, приговор начнет отдаляться все дальше и дальше, пока не исчезнет вдали. Вы улавливаете мою мысль?

– Да. Хорошо, я дам вам деньги. Но не сейчас, через несколько дней. Сейчас у меня нет столько наличных.

– Договорились. Скажите, вы собираетесь возвращаться на телевидение?

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– Потребуется слишком много денег. Вы можете не вытянуть.

– Я все рассчитала. Если вас это волнует, то не беспокойтесь. Денег хватит.

– Ладно. Теперь я вас кое о чем спрошу. Только отвечайте мне предельно откровенно. В тот день, 26 июля, вы действительно не виделись с мужем?

– Днем – нет. Я позвонила ему, мы говорили по телефону. Вечером один из его друзей заехал за мной на машине, чтоб отвезти на презентацию выставки.

– Ваш муж был обеспокоен?

– Трудно сказать. Ночью его мучили кошмары. Но на следующий день все было как обычно. Только, когда я вернулась после съемки домой, он был очень подавлен – из-за смерти Димы.

– Теперь снова о вечере 28 июля. Во сколько он ушел?

– Время не помню. Я спросила, куда он идет, он ответил, что у него деловая встреча. Я не поверила. А потом вышел в прихожую с тяжеленным портфелем. Зазвонил его телефон.

– Вы слышали звонок?

– Да. Но это был его друг. Андрей зашел в комнату поговорить по телефону, а я решила посмотреть, что там в портфеле. Тут Андрей вернулся, хотел вырвать портфель у меня из рук, но не рассчитал. Портфель упал, был жуткий грохот. Андрей рассердился как никогда и выскочил, хлопнув дверью…

– А когда вернулся?

– В половине одиннадцатого. Но без портфеля. Мы поругались. Потом он предложил куда-то уехать. Я отказалась. А на следующий день я вернулась домой, и… Хотя, когда уходила в студию, он сказал: «Не беспокойся, ничего не случится за один день»…

Роберт ушел через полтора часа. Заставив меня поговорить с журналистами. Я не хотела этого делать. Но Роберт уговаривал тем, что необходима огласка, следует приостановить поток грязи, выливающийся в прессе… Перед дверью квартиры, в коридоре, я разговаривала с несколькими журналистами. Стараясь не отвечать на их вопросы, я сказала, что верю в невиновность Андрея, что люблю его по-прежнему, не обвиняю ни в чем, надеюсь, что справедливость восторжествует и настоящий убийца будет найден.

На следующее утро везде появилось следующее:

Супруга убийцы Татьяна Каюнова жалеет о том, что не помогла мужу убивать детей! Каюнова утверждает, что убийства детей ее мужем – явление нормальное. Бывшая телезвезда считает, что любовь к маньяку дает множество острых ощущений и она ни за что не собирается отказываться от них. Она способна сама убить любого сомневающегося в нормальности ее мужа.

Господи, какой это был ужас… Прочитав, я сказала, что подам на них в суд, ведь я не говорила ничего подобного… Роберт уговорил меня этого не делать. «Лучше пусть травят, чем молчат», – сказал он.

Это было около девяти часов вечера. Я лежала на диване и смотрела специальную передачу «Городского канала», посвященную нравственности и компетентности бывших сотрудников. А именно: Филипп Евгеньевич и незнакомые мне личности рассуждали на тему, почему ушла с телевидения Татьяна Каюнова. И вот в самый патетический момент, когда Филипп проливал слезу над грешной моей душой со словами «чисто по-человечески ее можно понять», зазвонил мой телефон:

– Говорит Ивицын.

– Что-то случилось?

– Кремер изменил показания. Позвоните своему адвокату и вместе с ним сейчас же приезжайте.

– В такое время?

– Дело слишком серьезное, чтобы думать о времени! Вам необходимо все это знать.

Я нашла в сумочке визитку Роберта, позвонила ему домой, передала слова Ивицына и попросила немедленно ко мне приехать.

– Сказал, как именно изменил? – спросил Роберт.

– Нет, ничего. Как вы думаете, стоит надеяться?

– Кто знает…

Во всем темном здании РОВД только в клетушке Ивицына горел свет. Мы вошли.

– Я вас ждал, – поприветствовал он. – Вот, читайте.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ГЕННАДИЯ КРЕМЕРА.

Подчиняясь жесточайшему давлению со стороны Андрея Каюнова, я был вынужден дать неправдивые показания. Я понимаю, что могу быть привлечен за дачу ложных показаний и осознаю всю юридическую ответственность. Каюнов обещал мне огромную сумму денег, если я солгу, деньги должен был передать один из его прихлебателей. Но Каюнов меня обманул и денег не дал. Поэтому теперь я даю правдивые показания. Как оказалось чуть позже, один из ребят, охранников, дежуривших возле двери, запомнил точное время ухода Каюнова из галереи утром 26 июля, и он первый спросил меня: «Почему ты солгал, что Каюнов ушел в 11 утра, когда он ушел намного раньше?» Это правда! Дело в том, что Каюнов 26 июля вышел из галереи не в 11, а в 10 часов утра! Я лгал. Каюнов обещал мне деньги, чтобы я сказал, что он вышел на час позже. Но это было не так. Андрей вышел из галереи 26 июля ровно в 10 часов утра и вернулся в половине двенадцатого.

Роберт молчал. Я пыталась понять смысл написанных слов, потом спросила:

– Какому давлению? Какие деньги? Что он несет? Андрей же в тюрьме! Как он мог из тюрьмы оказывать на него давление?

– Через вас, например. Ведь вы звонили Кремеру.

– Я?!

– Да, вы, утром, очевидно, прочитав показания Кремера и вдохновившись тем, что он действительно сказал ложное время…

– Вы прослушивали мой телефон? Это незаконно! Вы не имеете права!

– Мы прослушивали не ваш телефон, а телефон Кремера. Прокурор дал санкцию, все было законно, поскольку мы проверяли заявление Кремера о том, что на него оказывают давление.

Я вспомнила о том единственном звонке…

– Да, я звонила ему, но Кремера не было дома. И звонила совсем по другому поводу…

– Это не важно. Теперь вы видите, как могло быть оказано давление на Кремера?

– Нет, не вижу.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ВИКТОРА ПОПОВА.

Утром 26 июля я дежурил у входа в галерею. Я работаю платным охранником в галерее на Перевальной уже несколько месяцев. Каюнов вышел из галереи ровно в 10 утра, я хорошо помню время и готов отвечать за свои слова. Я сам лично закрыл за ним дверь. Когда приходили из прокуратуры, Кремер давал показания, и я слышал, как он сказал, что Каюнов вышел в 11 часов. Я очень удивился, ведь единственными людьми, видевшими, как выходил из галереи Каюнов, были я и Кремер. Я спросил у Гены, зачем он лжет. Он начал что-то про деньги, но я посоветовал ему не рисковать, а лучше пойти и рассказать правду. Что он и сделал.

Роберт молчал.

– Вы все пытали меня о времени убийства, – сказал Ивицын. – Но теперь все сходится. С прошлыми показаниями Кремера действительно выходила неувязка, это вы верно подметили. По заключению судмедэкспертизы, Дима Морозов был убит около 10:30 утра. А к обвинениям вашему супругу прибавляется еще одно – об оказании давления на свидетелей. Между прочим, сейчас проверяется, кто именно оказывал это давление и могли ли это сделать вы.

Садясь в машину Роберта (мы приехали на его машине, потому что бежать за моей на стоянку заняло бы слишком много времени), мы оба хранили тягостное молчание. Была половина двенадцатого ночи. Темный город спал. Подъехав к моему дому, Роберт затормозил у подъезда. Потом потушил фары, обернулся ко мне и сказал:

– Между прочим, вы понимаете, что это – конец?

Глава 11

Прошло несколько дней. Утром после ночного визита в РОВД приехал Роберт.

– Был у Ивицына. Следствие почти закончено. Ждут только заключения психиатров. На самом деле следствие вести никто больше не будет. Доказательств достаточно, выше головы.

– А презумпция невиновности?

– Чушь собачья! Всего хватит на три процесса. Все в наличии: и отпечатки пальцев на орудиях убийства, и время, и армия свидетелей. Единственное, что еще можно сделать, – доказать, что ваш муж псих. Но и это вряд ли поможет.

Я вручила ему пять тысяч долларов.

– Скажите, почему Кремер так ненавидит вашего мужа?

– Не знаю. Раньше они были друзьями.

– А кому в действительности принадлежит галерея?

– Андрею. Но Кремер считается совладельцем.

– Слышал, что галерею купили мужу вы?

– Я только посоветовала ему приобрести. От кого вы слышали?

– Да так, земля слухами полнится…

Прошло еще несколько дней. Вовсю светило солнце, стояла жара. Город опустел. Листья на верхушках деревьев свернулись, пожелтели, высохли. Днем город вымирал. Я выходила на улицу, надев для конспирации темные очки. Но конспирация не удавалась. Меня все равно узнавали – очевидно, мое лицо слишком долго было на виду. При случайных встречах на улице мои знакомые переходили на другую сторону. Однажды какая-то незнакомая женщина подошла и плюнула мне на блузку со словами: «Чтоб ты сдохла, сука!» Ничего в тот день я так и не купила, потому что бегом вернулась домой и ревела до конца дня. Ни в прокуратуру, ни к Ивицыну я больше не ходила, предоставив Роберту появляться там вместо меня.

Наконец все оставили меня в покое – и репортеры, и ублюдки, угрожавшие по телефону. Настал период затишья. Кроме Роберта, никто не звонил в мою дверь. Общественный интерес к делу моего мужа совсем затих.

«Ничего, – каркал Роберт, – скоро все начнется сначала, подождите только!» Заключение экспертизы задерживалось. «Решают, что написать», – объяснял адвокат. Он появлялся у меня раз в два дня, отдохнувший и загорелый. Я удивлялась, почему Роберту запрещено видеться в тюрьме с Андреем. Что запрещено, сказал мне он сам. Я вынула старую фотографию мужа и поставила на тумбочку рядом с кроватью. Глаза Андрея улыбались мне и говорили: «Ничего не случится за один день».

Следовало заниматься делами. Когда думалось о делах, всегда подразумевались деньги. Теперь, когда Андрей находился в тюрьме, я уже не могла распоряжаться банковскими счетами, открытыми на его имя. Очень часто, долгими часами слоняясь без дела по пустой квартире, я думала о том, что многие женщины выходят замуж ради денег и ради этого даже убивают своих мужей. А я отдала бы все состояние и все деньги, все, чем я когда-то владела, чтобы мне только вернули моего мужа.

Это случилось вечером, вернее, ночью.

Уже прошла неделя. Я смотрела по компьютеру какой-то американский фильм. Вдруг погас свет. Я поспешила выключить компьютер. И в этот самый момент что-то тяжелое влетело в окно – я услышала звон разбитого стекла. Бросилась к окну, но следующий камень попал мне в руку, причинив сильную боль. Я закричала и тут услышала, как и в других комнатах бьются стекла. Камни летели со всех сторон. Дикий грохот и звон разбитого стекла наполняли квартиру минут десять. Потом все стихло.

Я поднялась с пола (внутренний голос приказал мне лечь на пол), подошла к окнам. Два больших окна в гостиной были полностью разбиты, ворвавшийся в комнату ветер в каком-то странном трагическом танце трепал занавески. На улице я рассмотрела трех подростков, лет 14–15, в доску пьяных. Увидев меня в окне, они заорали и снова стали бросать камни, но стекла уже были разбиты, и камни падали прямо на ковер. Я прислонилась к простенку между окнами и стала ждать, пока они уйдут. Минут через десять на улице уже никого не было.

Сильнее всего пострадали окна в гостиной, одно в спальне (другое чудом уцелело) и в кухне. Окно в ванной (выходившее на другую сторону) не было задето. Света по-прежнему не было. Очевидно, жильцы близлежащих домов решили не реагировать на разгром моей квартиры. А может, все считали битье окон заслуженным и правильным. Улица оставалась пустынной, а любопытные, подходившие к освещенным окнам напротив, сразу же исчезали. Было около половины второго ночи. По руке текла кровь, и халат был безнадежно испорчен. Я перевязала руку в ванной и вызвала полицию. В ожидании их прихода хотела позвонить Ивицыну, но вдруг поняла, что не знаю номера его мобильного телефона. На работе его быть не могло (два часа ночи, какая работа!), а домашнего телефона у меня не было.

Через полчаса приехала полиция (двое детей в форме, машину оставили у подъезда). Осмотрели окна, захватили с пола один камень как вещественное доказательство, записали приметы трех подростков, составили протокол, заставили меня написать заявление и уехали. Света все еще не было. Заснуть я не могла.

Я занавесила окна шторами, потом зажгла свечку. Попыталась читать, но строчки прыгали перед глазами. В квартире стало прохладно. Измучившись, я отбросила книгу, потушила свечу и стала просто сидеть в темноте, глядя перед собой. Прав был Роберт, началось второе действие трагикомедии. Думать об этом было совсем тошно.

Утром позвонила адвокату, и он обещал привезти кого-то вставить стекла. Позвонила Ивицыну на рабочий – тот сразу же приехал. Я рассказала ему подробности.

– Мой адвокат обещал найти кого-то, чтобы вставить стекла. Но где гарантия, что на следующую ночь их снова не побьют? Может, мне так без стекол и сидеть?

Ивицын подумал и неохотно сообщил, что оставит внизу, в вестибюле, одного охранника.

Роберт привел двух мрачных типов со стеклами, они обещали, что за день все сделают. А пока я не должна выходить из квартиры. И еще он сказал:

– Вы что, надеетесь, что ваших хулиганов кто-то станет искать?

Я ответила: «Нет, не надеюсь». После того как рабочие вставили стекла, я спросила, не могут ли они посмотреть, что со светом. Они пошли смотреть.

– Вам не только стекла побили, – прокомментировал Роберт, – вам еще и пробки выкрутили – между прочим, исключительно в вашей квартире.

Значит, кто-то из них поднялся на этаж… Мне стало нехорошо. Починка света и стéкла обошлись в астрономическую сумму.

– Ну, вот и начался второй этап, – повторил Роберт мою мысль. – Может, вам лучше уехать из этой квартиры? Хотя бы временно?

– Мне некуда ухать. И потом, Ивицын обещал оставить внизу охрану.

– Ну я бы на это надеяться не стал. Охранник посидит до десяти вечера и уйдет. А если и не уйдет, все равно даже на улицу не вылезет, когда вам снова стекла начнут бить. Может, подумаете?

– Мне некуда идти! И почему я должна уходить из собственной квартиры?

– Потому что находиться здесь становится опасно. Думаете, вам хулиганы побили окна? Не-ет, – помотал он указательным пальцем передо мной, – это не хулиганы. Это общественное мнение во всей его красе! Которое только начинает проявлять свою великую любовь к вам.

– Что же делать? Если полиция не собирается меня защищать, положусь на Бога.

– А ваша сестра? Вы не хотите переехать к ней, хотя бы до суда?

– Вы думаете, что после суда меня оставят в покое? Нет, у Юли своя жизнь, я не хочу ей мешать. И потом, положение еще не безысходное. Бывает и хуже. Нет, я никуда не уйду.

– Ну, как хотите. Я вас предупредил.

Вечером я снова осталась в квартире одна. Старалась понять, что нет смысла бояться: все равно, что бы ни произошло, я ничего не смогу изменить. Теперь мне не сможет помочь никто. Разве только судьба.

Черные, навеянные особенной горечью мысли травили мозг: ради кого ты терпишь все это? Ради убийцы, если твой муж действительно убил? Все эти люди верят в его вину. Может, ошибаешься именно ты, а не они? Я гнала эти мысли прочь. Но через некоторое время они снова возвращались – черные, тяжелые, злые.

Андрей – плохой человек. Слабый, поддающийся чужому влиянию, абсолютно безвольный. Человек, который не умеет бороться с соблазнами и сомнениями. Для таких легче всего отступить. Способный на предательство и трусость… Может, убийцы и должны быть такими. Не знаю. Только он – не убийца. Он слишком слаб для того, чтобы убить. Я знаю это. Чувствую. Понимаю. Он способен на любую подлость или коварный поступок, это да. Но убить просто не сможет.

Прошло еще несколько дней. В моей квартире больше ничего не случилось. Об аресте Каюнова стали писать газеты, выходящие в других городах, – скупо, несколько жалких строчек, режущих, словно по сердцу ножом. Зато о ночных событиях в моей квартире нигде не было ни слова. Не было и в тех сплетнях, которые Роберт мне приносил.

– А знаете, чего все ждут? – сказал он.

– Чего же?

– Результатов экспертизы. Вот тогда действительно станет ясно. Между прочим, для окончательного вердикта съехались медицинские шишки со всей страны. Вам теперь осталось только молиться, чтобы вашего мужа признали психом… Из психушки человека гораздо легче вытащить, чем из настоящей тюрьмы…

– Не понимаю…

– Если будет доказано, что он псих, то есть не соображал, что делает, его отправят в психушку и суда не будет, не будет и пожизненного заключения. А из психушки всегда можно вытащить кого надо. Понимаете? Я тут ищу кое-какие концы к этим шишкам. Серьезно говорю: единственное спасение вашего мужа – чтоб его признали психом.

И текли деньги сплошным потоком в липкие руки Роберта, и пять тысяч долларов первоначального гонорара стали просто копейками по сравнению с тем, сколько я заплатила ему потом. Так незаметно оказался закрытым мой личный счет в банке и остались только счета Андрея, которые я не могла тронуть…

Мы столкнулись с Робертом на лестнице. Я вышла в магазин, чтобы купить хлеб и кое-что из продуктов. Он схватил меня за руку и сказал:

– Танечка, понимаете…

У него было красное растерянное лицо. Я спросила:

– Вы были в прокуратуре? Пришло заключение, не так ли…

Он молчал.

– Говорите! – Я встряхнула его за плечи.

Он подбирал слова.

– Да говорите же, ну! Что там написано? Я спрашиваю!

– Психически нормален, с сексуальными отклонениями.

– Не верю.

– Что не верите? Я почти наизусть заучил: психически нормален, с сексуальными отклонениями! Педофил! Убийства совершал в полном рассудке, отдавая себе отчет…

– Роберт, что вы говорите! Но могут же быть мои свидетельства…

– Не унижайтесь, это все равно ничего не даст. Вы заинтересованное лицо с подмоченной моральной репутацией…

– Я? Да как вы смеете…

– Весь город о вас судачит. О вас и директоре «Городского канала», о том, как вы попали на этот канал…

– Это ложь!

– Может быть, но какое теперь это имеет значение? В вас хотят видеть манящий ореол сияющего порока, неподвластный обычному обывателю. Вы слишком красивы, и, даже если взять в расчет только это, порядочности и нравственности вам не простят…

– Я же могу доказать… Господи…

– Что вы докажете? А знаете, вы покраснели. Даже не скажешь, что вы были звездой. Ваши свидетельства в расчет не примут, только посмеются и плюнут вам же в лицо. Тем более что есть заключение судмедэкспертизы… Ваш муж…

– Не повторяйте! Это чушь! Чушь собачья! Кому знать, как не мне…

– Вас так тянет все время унижаться передо мной? Да прекратите, в конце концов! Успокойтесь! У вас есть больший повод для волнений: к концу этого дня заключение появится везде и полностью, во всех новостях без сокращений. Вы понимаете это? Полностью, без сокращений!

И тогда моя сумка полетела в него.

– Но вы же обещали! У вас же были какие-то концы! Что же теперь – суд, да?

– Танечка, я ничего не смог сделать.

Он довел меня до дверей квартиры, и в собственной гостиной со мной случилась истерика. Когда я чуточку успокоилась, спросила его:

– Вы читали заключение лично?

– Да.

– Значит, вы видели его и держали в руках?

– Ну конечно!

– Тогда я тоже хочу его видеть!

– Зачем?

– Вот хочу – и все.

– Мне кажется, это уже невозможно. Оно в прокуратуре.

Я потянулась к телефону и набрала номер Ивицына.

– Это Татьяна Каюнова. Я хотела бы увидеть заключение экспертизы.

Молчание. Несколько позже:

– К сожалению, нельзя. Заключение находится у прокурора, оно подшито к делу и будет передано в суд. Но ваш адвокат его видел.

– Да. Но я хотела бы сама.

– Это невозможно и не положено. Достаточно было ознакомить защитника…

– Все, что написано в заключении, – заведомая ложь!

– Пожалуйста, успокойтесь! Работала высококвалифицированная комиссия, ведущие специалисты страны, причем достаточно долго. Не может быть никакой ошибки.

– Это неправда! Мой муж – полноценный здоровый мужчина. Я могу это доказать!

– С каких пор вы стали профессором психиатрии?

– Я его жена!

– Понимаю, как вам тяжело. Прожить столько лет с человеком и вдруг узнать, что он…

– Ничего вы не понимаете и не можете понять! – Я бросила трубку.

– Зачем вы это сделали? – тихим, упавшим голосом спросил Роберт. – Неосторожно разговаривать с ним таким тоном! – Он медленно покачал головой.

– Плевать мне на осторожность! И на ваше мнение! Я еду в прокуратуру.

– Вы сошли с ума!

– Нет. Я еду к прокурору.

Я вскочила с места и стремительно пошла к выходу, по дороге отыскав свою сумочку и в ней – ключи от машины. Роберт выбежал за мной следом, я заперла дверь, и мы пошли к стоянке.

– Вы больная! Совершенно ненормальная! Но раз я ваш адвокат, придется ехать с вами.

В прокуратуре дежурный попытался меня задержать, но я сказала:

– Если хотите меня остановить – вызовите военное подразделение!

И бегом бросилась к лестнице. Дежурный выскочил из-за заграждения, принялся что-то кричать, но я не разбирала слов. Рядом бежал Роберт, потный и задыхающийся.

Секретарша в прокурорской приемной попыталась преградить мне дорогу, но я оттолкнула ее и ворвалась в кабинет. Прокурор сидел за столом. Увидев меня, он очень удивился, брови его поползли вверх и лицо приняло глупое выражение.

– Я хочу видеть заключение экспертизы по делу Каюнова!

– Что вы хотите? – Он поднялся из-за стола.

Я стояла перед ним и тяжело дышала.

– Как вы сюда вошли? – спросил он.

– Я хочу видеть заключение!

– Слышал. У меня его нет.

Краем глаза я увидела на столе белый листок с гербом известного медицинского института в углу, бросилась к столу, но он перехватил листок и так же быстро спрятал его в ящик.

– Отдайте! Я хочу знать, кто сфабриковал эту ложь! Немедленно отдайте!

– Вон отсюда! – сказал он спокойно, но угрожающим тоном.

– Вы подменили заключение!

– Сами выйдете или вызвать охрану?

– Вы за это ответите! Это уголовное преступление!

Он нажал кнопку на столе, и через секунду в кабинет ворвались двое здоровенных охранников.

– Ну как, сами уйдете? Или вас вывести? – спросил прокурор.

Только теперь я обратила внимание на Роберта, который стоял рядом со мной с лиловым лицом, трясущимися руками и, вытирая платком лысину, гнусаво бубнил:

– Танечка, это неблагоразумно, выйдите отсюда, не следует себя так вести, пожалуйста, вернитесь домой…

Я повернулась и покинула кабинет прокурора. А на последнем лестничном пролете первого этажа пошатнулась и упала бы, если бы Роберт не подхватил меня.

– Вы вели себя просто чудовищно! – сказал он. Я ничего не ответила.

Потом мы вернулись в мою квартиру, и, блуждая по комнате, Роберт увещевал, что еще не все потеряно, что эту экспертизу можно оспаривать, и вообще, существует масса всяких надежд… И, перескакивая с одного на другое, тут же вставлял о том, что мне не следует вести себя так, что я могла попасть в скверную историю, меня могли задержать, и даже он не смог бы меня вытащить… На что я ответила, что он не смог бы вытащить таракана из тарелки, не то что человека из тюрьмы… Потом сказала:

– Оставьте меня одну.

– Я позвоню вам завтра вечером. – Роберт захлопнул за собой дверь.

В спальне я легла на кровать, вдавливаясь лицом в подушку. На тумбочке стояла фотография Андрея, и глаза его лучились удивительным светом. Я подняла голову:

– Я люблю тебя. Я тебя люблю, что бы ни говорили все вокруг! Очень тебя люблю! Ты меня слышишь?

Он не слышал. За окном ветви деревьев плакали на ветру. В своей жизни я полагалась на судьбу очень редко.

Заключение экспертизы принесло слишком сильную боль. Я ждала утра (когда должно было появиться заключение полностью), как самого страшного проклятия. Полностью – это значит масса безумных, пустых слов, не соответствующих истине. Кто их придумал? Зачем? Завтрашним утром город будет смаковать по деталям мою оплеванную любовь и почти убитую душу. Пытаясь смириться, спрашивала: почему, за что… Но была лишь бессонница – и ночи моей любви, полузадушенные воспоминания о счастье. Их нельзя выставлять толпе напоказ, они испарятся от одного прикосновения чужих рук. Они уже исчезают – счастливые воспоминания о прошлом.

Когда боль отступала, каждый раз прихватывая с собой новые нервные клетки, я говорила себе, что я просто патентованная дура, идиотка, кретинка, повредившая Андрею всем, чем только могла, потому что слова, сорвавшиеся с моих губ, не прощают. Не прощают обвинения в подмене заключения, которое я проорала в кабинете прокурора. И как только повернулся мой язык – громко, во всеуслышание крикнуть правду… Естественно, заключение я не увижу. Мне его никто никогда не покажет – это понятно. Существует явная установка – убить Андрея, сделать его козлом отпущения. И посадить в тюрьму на всю жизнь – значит его убить.

Кому это нужно? Если б можно было доказать, что в заключении все неправда, потому что… потому… Фотографии! 26 июля, фотографии. Как же я могла забыть – девчонка, ворвавшаяся в мою квартиру… Стоп. Фотографии – подделка. Да, но кто будет об этом знать? Никто не станет разбираться. На снимках изображен Андрей с девицей в самом разгаре любовного акта. Единственный выход: убедить их, что у Андрея была любовница, а значит, он нормальный. Я бросилась к шкафу, в один из ящиков которого утром 26 июля положила злополучный конверт. Только сейчас, восстанавливая все в памяти, я понимаю, какую жестокую шутку сыграла со мной судьба. Это дико, чудовищно: любящая жена пытается доказать своре бешеных бессовестных псов, что у супруга давно была любовница, а значит, он нормальный. Такой, как все…

Фотографии при обыске не пострадали. Небольшой конверт упал за стенку, там и остался. Даже я отыскала его с трудом.

И вот теперь я уже готова на все… Я даже предпочитаю видеть его с другой, чем там, где он находится теперь!

Решила не посвящать Роберта в свой план.

Утром я сидела в кабинете Ивицына, наблюдая, как меняется его лицо. Наконец он оторвался от снимков.

– Почему вы не говорили раньше?

– Думала, что этого можно избежать.

– Вы ее знаете?

– Знаю только ее имя – Вика. Больше ничего.

– Расскажите еще раз, как получили фотографии.

– Это было утром 26 июля. Она позвонила, и я открыла ей дверь. Вошедшая сказала, что уже почти год как любовница Андрея. Я ей не поверила, пока не получила эти снимки. Еще она сказала, что Андрей был против ее встречи со мной, но она его не послушала, потому что хочет выйти за него замуж. Я пыталась ее выгнать, она стала устраивать скандал. В конце концов я вызвала охранника, и он ее выставил.

– Вы показывали фотографии мужу?

– Да. Он сказал, что уже порвал с ней, потому что хочет остаться со мной. С помощью снимков (их сделал какой-то ее приятель) она пыталась шантажировать Андрея.

– Кстати, никто из друзей вашего мужа и работников галереи никогда не видел рядом с ним другой женщины. Мы опрашивали их всех.

– Это естественно. Женатые мужчины не любят выставлять своих любовниц напоказ.

– Чего вы хотите добиться?

– Разве это не доказывает ошибочность экспертизы?

– Охранник, дежуривший у вас дома, категорически отрицает, что выводил из вашей квартиры каких-то девиц. Утверждает, что вообще не видел вас тем утром.

– Но охранников же было двое… – Я еще не поняла полностью, какой удар мне готовится.

– Вы сами прекрасно знаете, что у вашего мужа не было других женщин!

– Я не понимаю…

– А я вот понимаю, что вы лжете, и эти фотографии – подделка.

Он бросил снимки на стол.

– Искусная подделка, которую сфабриковали вы сами. Посмотрите сейчас на свое лицо – более яркого признания вины мне не приходилось видеть. Никаких любовниц не существовало! Боже мой, как пришла вам в голову эта чудовищная мысль! Знаете, следует усомниться в вашей нормальности.

Теперь он стоял, возвышаясь надо мной. Я чувствовала на своих губах вкус катастрофы.

– Вам будет предъявлено обвинение в попытке запутать следствие с помощью ложных улик. Вслед за своим мужем вы предстанете перед судом!

– Но я не лгу! – Крик вырвался из меня помимо воли. – Она действительно принесла мне эти фотографии в то утро!

– Замолчите! – Ивицын и не собирался меня слушать. – Неужели вы рассчитывали, что я полный идиот и не смогу отличить поддельные фотографии от настоящих? Или я первый день работаю следователем? Знаете, я вам искренне сочувствовал, но сейчас ясно вижу: вы такая же плесень, как и ваш муж! А теперь уходите и не забудьте позвонить своему адвокату!