Текст книги "Без суда и следствия"

28 июня я отправила ребенка на месяц к своей матери в деревню. Рассчитывала забрать его 24 июля, так и забрала. Я собиралась в начале июля в Карпаты, но так вышло, что моя поездка сорвалась. Если вы хотите знать, кто отец Димы, отвечаю: сейчас я и понятия о нем не имею. Мы не были женаты. Познакомились, когда я в ПТУ училась. Я ведь приехала из деревни, молодая была, глупая. А он был намного меня старше – лет на двадцать пять, если точно. Ну, потом, короче, поразвлекался и бросил, а я не знала, что беременная, внимания на признаки не обращала, а когда спохватилась, так уже поздно было сделать что-то. Так Димка и родился. Я его решила в роддоме не оставлять, с собой забрала, мыкались так по углам, пока не попался один кадр. Он мне квартиру купил однокомнатную, сам был из Чечни. Долго я с ним была, он хороший был, Димку любил, а потом уехал, и я узнала, что убили его. А работаю я в ресторане. Кем? Когда официанткой, а когда подменяю девиц из варьете. Короче, моя жизнь вас не касается! А Димка у меня хороший, добрый был! Любил меня, хорошие слова говорил. В школе я у него ни разу не была. Так, все крутилась. А зачем? Дима хорошо учился. Он оценки приносил хорошие. Мы редко виделись. Он рано утром в школу уходил, а я ночью работаю, а когда он днем приходил, я спала или меня дома не было. Иногда я подбрасывала его на недельку-другую к приятельницам, пока хата была нужна. Или запирала его на кухне, когда ко мне кто-то приходил. А летом я его в деревню к мамаше отправляла, но ненадолго, потому что без него скучно было. Как же я теперь вообще без него буду… Димка мне редко что рассказывал про себя, но вскоре я заметила, что он как-то изменился. Когда заметила? Пару месяцев назад. Он стал издерганный и начал пропадать по вечерам, поздно (мне соседка рассказывала, что он очень поздно приходит, соседка за ним приглядывала). И сразу после школы он шел не домой, а еще куда-то. Издерганный стал, нервный, дотронешься ненароком – он аж весь вздрагивал. А один раз в синяках пришел, сказал, что подрался, а подробности я не спрашивала. А потом он пришел как-то, а у меня две подружки из ресторана сидели, ну, мы выпили, а он весь в слезах, и ко мне, говорит: «Мама, что делать, если один дядя очень-очень плохой, и я это знаю? Это надо всем рассказать, да?» Я его спросила, чем плохой. «Ну, ко мне плохой, – говорит, – он себя ведет не так, как надо. Он меня обижает, пристает и говорит, чтобы я молчал». Моя подруга одна говорит: «Он что, голубой, твой дядя?» Ну, мы захохотали, а пацан из комнаты вышел, ушел куда-то, а потом я начисто забыла об этом разговоре. Я тогда сильно пьяна была, и вот теперь только вспомнила. Еще однажды его какая-то училка в школе дерьмом собачьим и ублюдком подкинутым обозвала, он мне рассказал, так я взяла двух дружков, мы ту училку после работы подождали, Димка нам ее показал, мы к ней подвалили, ребята ножи достали, а я говорю: «Если ты, падла, мать твою, еще раз моего ребенка обзовешь, я тебе всю морду на клочки изрежу, и вообще тебя в какой-то канаве найдут, поняла, сука? И если кому хоть слово скажешь – в школе, в полиции, – тебе не жить!» Ну, она перепугалась и Димку моего больше не трогала. А еще я знала, что Димка красиво рисует – у него даже рисунки покупали, во как! Я всем рассказывала, очень гордилась. А насчет того мужика, о котором он говорил, я не знаю, кто это был. Больше Димка ничего не говорил, а я не спрашивала, хотя вру. Когда 24 июля я его забрала из деревни, мы ехали в автобусе, он ко мне прижался и говорит: «Мама, я решил, я про того дядю плохого расскажу, и знаю, кому расскажу. Правильно так будет?» А я и говорю: «Правильно. Если он плохой, то расскажи». Больше мы об этом не говорили. А 25 июля я ушла, как всегда, в восемь вечера. Димка был дома. Я вернулась на следующее утро, 26-го, около полудня, но Димки уже дома не было…

– Таких матерей стрелять надо! – сказала я, закончив читать.

– В чем-то вы правы, – кашлянул следователь в кулак. – Но она все-таки любила его по-своему. Считала, что любила. Вы видели ее?

– Нет, никогда. Андрей упоминал, что мальчик из неблагополучной семьи, без отца, что мать пьяница и проститутка, но ее я не видела.

– Она молодая, ей двадцать четыре года. Мальчика родила в пятнадцать. Худая, высокая, волосы короткие, крашеные, лицо испитое, выглядит лет на сорок. Этот образ вам ни о чем не говорит?

– Нет.

– Ладно, можете идти. И приведите завтра хоть какого-то адвоката.

Глава 9

Постепенно Андрей стал моим наркотиком. Чему виной отчасти моя сестра.

Однажды, когда я лежа на диване смотрела по компьютеру какой-то фильм и поедала коробку шоколадных конфет, которую кто-то подарил Юле (сестра сладкое не любила), она спросила:

– Какие пары у тебя завтра?

– Две математики, история и физика.

– А сейчас сколько времени?

– Около полуночи. А что?

– А то, что я не помню, чтобы ты когда-нибудь хоть чем-то занималась. Я имею в виду, готовилась к занятиям. И не только сегодня. Я наблюдаю за тобой уже не первый день и успела заметить, что ты совершенно ничего не делаешь, – уперла она руки в бока. – Так что скажешь, золотко мое?

– Неслыханная наглость!

– Вот и я так подумала! Я не поверю, что вам ничего не задают.

– Мне Андрей решает, а я у него списываю.

– Что еще за Андрей?

– Один очень умный и симпатичный парень.

– Так… Зачаточная стадия семейной жизни? Разделение труда?

– Причем тут это? – жевала я шоколад. – Андрей – просто умница, отличник и хороший парень. И у него потрясающие черные глаза. Я таких людей еще не встречала. Он мне все делает – контрольные, лабораторки… – Шоколад придавал сказанному особенно сладкий оттенок.

Тут я обнаружила что-то странное во взгляде Юльки и резко прекратила свой монолог.

– Ты в него влюбилась. – прокомментировала сестра. – Ты влюбилась в него – сто процентов! Достаточно было увидеть твое лицо, когда ты принялась расписывать его глаза.

– Юля, но это совершенно не так!

– Не спорь! Я все равно лучше знаю!

Ночью я долго не могла уснуть, думая о Юлиных словах. Со всех сторон получалось, что Юлька права. Честь открытия принадлежала не мне, но, несмотря на это, я была рада. Признаки правды были налицо. Я стала рассматривать в новом свете свои поступки, мысли, непроизвольные взгляды… истина представала во всем блеске. Я действительно влюбилась в этого чертова Андрея.

Потом я стала искать признаки, говорящие о взаимности моего чувства. Их найти я не сумела.

Конечно, я еще могла реально смотреть на происходящее – глазами, пока не затуманенными безумной любовью. И что-то в глубине души мне даже подсказывало, что Андрей не очень подходящая для меня партия – во всем. Слишком много девчонок бегало за ним, слишком много ходило вокруг сплетен. Да и хорошие поступки были столь редки, что, как ни пыталась я их перечислить, мне приходило в голову только то, что он давал мне списывать. И еще, пожалуй, спас в первый день от физички. Это было много? Или, наоборот, – мало? Но разве недостатки близких людей мешают нам их любить? Тем, кого мы действительно любим, мы умеем прощать. Почти все. Или абсолютно все. Без обстоятельств. Он был бесхарактерным, слабовольным бабником (к сожалению, это я не могла не признать), и все-таки… И все-таки…

Я сама не заметила, как стала каждое утро дарить ему первый взгляд, и от того, в каком настроении он входил в аудиторию, зависело и мое душевное состояние в этот день. Я жадно вглядывалась в отражение солнечного света на его волосах, в малейшие изменения на лице. Андрей, такой, какой есть, стал мне необходим – как глоток свежего воздуха, сумерки или рассвет. Мне не хватало его все те часы, которые я была вынуждена проводить за пределами института. Этот человек был незауряден – с первого взгляда я определила, что он не такой, как все. Именно поэтому за ним бегало такое количество девчонок.

Наконец, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я жила только им – даже не потому, что мне необходима была хоть какая-то любовь! Подсознательно я чувствовала, что вряд ли могу быть с ним счастливой… Но мне хотелось слышать его голос, просто молча сидеть рядом.

Ночь за ночью уходили на то, чтобы разобраться: необходимо ему мое присутствие так же, как мне его? Все равно выходило, что нет…

На следующее утро я оделась красиво, накрасилась, сделала прическу и поехала в институт. Осенняя непогода уступила место последнему дыханию теплого солнечного света. Всю первую пару я не спускала глаз со входной двери. Он не пришел ни на вторую пару, ни на третью. Он вообще не показывался в институте целых два дня. А на третий я подсела к одной из тех девчонок, что постоянно ходили в его «свите».

– Ты уже знаешь главную новость? – спросила она.

– Какую?

– Как тебе удается ничего не знать? Все ведь только об этом и говорят! Ты самый темный человек – словно в джунглях живешь.

– Да скажешь ты, наконец, что произошло?!

– Каюнов забрал из института документы! Совсем!

– Что?! Ты это серьезно?

– Конечно! И выписался из общаги.

– Но почему?

– Этого никто не знает. Если честно, он всегда был немного сдвинутый. Ни с кем не сходился особенно близко, все время молчал. Не откровенничал даже со своими бабами. А тут утром вдруг встал и пошел за документами. Потом выписался из общаги, забрал сумку и ушел. Никому не сказав ни слова. Мне ребята из его комнаты рассказали.

– Не могу понять… Зачем?

– Никто не может. Он же был в группе самый умный. Ему все легко давалось… Ну, как тебе главная новость? Я, например, потрясена!

До конца дня все валилось из рук, я не находила себе места. К счастью, у меня хватило сил держать себя в узде. Я никогда не отличалась сильной волей, но, если было нужно, выдержать могла. Возвращаясь из института домой, не заплакала в автобусе, просто снова почувствовала себя неудачницей, которая никому не нужна. А я бы сделала абсолютно все, только бы ему нужной быть.

Мне суждено было испытать не только эту пустоту. Еще я убедилась в избитой истине о том, что представляет собой женская дружба.

Однажды Наташка и Людка не явились на первую пару.

И я села с той самой девчонкой, которая сообщила мне об уходе Андрея.

– Почему ты вчера не пришла? – спросила она.

– Куда?

– Ну, к нам, в общагу. Мы отмечали день рождения. Весело было.

– Я не знала.

– Странно. Люда обещала все тебе передать. А потом нам сказала, что ты просто не хочешь прийти, потому что у тебя плохой характер.

– Это неправда. Она мне ничего не говорила. Я бы пришла.

– Ну, может быть. Ведешь себя как дура… Вот Наташка с Людкой – две суки. Обалдеть от них можно. Они взяли три бутылки водки, заявились к пацанам из комнаты Андрея и принялись их спаивать, чтобы выяснить новый адрес Андрея. Он же из города не уехал, вот они и давай выпытывать. Озверели совсем, что им ничего не сказал.

– А должен был сказать?

– Ты что уже, совсем дура?

– Не понимаю… И те дали адрес?

– Нет. Наташку чуть с лестницы не столкнули, она оступилась, мордой о косяк двери стукнулась, теперь у нее под глазом фингал. Знаешь, они ведь спали с ним, с Каюновым, – и Наташка, и Людка. Даже поспорили с девчонками, что с ним трахнутся, обе. И вот однажды Людка выждала, пока он останется один в комнате, прыг к нему и – сама раздеваться. Ну, он и не выдержал. А на следующий день так же поступила Наташка. Потом обе ходили по институту, собирали с девчонок по десять баксов за выигранное пари. Можешь себе представить!

– Разве они ему нравились?

– Не в этом дело! Просто он относится к тому слабому типу мужчин, которые всегда выбирают наименьшее сопротивление. Такого понятия, как верность, для него просто не существует. Он готов с любой переспать. Но сам при этом не думает, что причиняет кому-то страдания. Понимаешь? Для него это естественный звериный инстинкт – такое поведение. М-да… – философски протянула моя нынешняя соседка. – Инстинкт звериный, это верно, но вот жестокости в нем нет. И ничего ненормального тоже нет. Я-то знаю.

– Откуда?

– У меня брат в психушке работает – успела у него на работе наглядеться на психов. Даже различать их умею. К нему часто привозят маньяков и держат их в специальном отсеке. Как собак. Так вот: у них всех есть что-то общее. Неуловимое. Это сложно объяснить. Но этого нет у Каюнова. Он подонок, но не псих. И потом, безобидный подонок.

– Хотя для кого как… – продолжила она, начав осторожно разворачивать карамельку. – По жизни ведет себя таким образом, словно ему позволено абсолютно все. Настоящий эгоист. Как и все слабые люди, – дополнила она портрет, перекатывая конфету во рту. – А эгоист всегда считает себя правым. Конечно, в глубине души он-то сам, может, и знает, насколько подловат… Но все равно не способен на настоящую жестокость. Смекаешь, о чем я? К тому же, обладая завышенным самомнением, он прекрасно понимает, что все, что бы он ни сделал, ему обязательно простят…

На второй паре я заметила, что у Наташки под глазом и правда сияет крупный фингал.

– Ну что, достали адрес? – Я сама подошла к ним.

– Какой еще адрес?

– Тот, который искали.

– Не твое дело! – Нисколько не смутившись, даже для приличия, огрызнулась обладательница эксклюзивной тени под глазом. – Между прочим, я собираюсь за Каюнова замуж!

– Ага, если найдешь, – засмеялась я и ушла. Больше мы никогда не общались.

Приближалась зима. Выпал первый снег. Ударили морозы. Встав однажды утром, я отодвинула занавеску и увидела, как вся улица вместе с домами напротив стала белой, а на стекле расцвели ледяные цветы, лепестки которых переливались радужными искорками, напоминающими северное сияние. Я замерзла в легкой ночной рубашке и, чтобы согреться, прижалась коленями к горячему радиатору. Подумала, а ведь прошло совсем немного времени с тех пор, как я навсегда уехала из дома. Однако время успело стать тысячей лет, и столько изменений произошло. Я нашла любовь и потеряла, на всю грядущую зиму оставшись одна…

Мой день рождения в октябре (по календарю выпавший на воскресенье) прошел вроде бы неплохо. Был Володя со своим другом, они принесли большой букет белых роз. Пришла поэтесса со своим люмпенизированным супругом, еще несколько Юлиных друзей. Сама я не приглашала никого, друзей ведь у меня здесь не было, да никого и не хотелось звать. Единственное, в чем проявилась моя инициатива, торт, съели быстро, за каких-то десять минут, и это заставило меня признать, что, несмотря на подгоревший крем, тортик вышел довольно вкусным. Днем позвонила мать, поздравила и, даже не извинившись, констатировала, что не могла приехать. Почему-то усиленно выясняла, не подружилась ли я с каким-нибудь мальчиком. Меня перекосило уже от одного слова «подружилась», поэтому, сдерживая обиду, я усиленно лепетала в трубку нечто, по содержанию напоминающее американское «все о’кей».

Я не видела мать несколько месяцев и, вынуждена признать, соскучилась. Я все ждала, что она приедет именно в этот день, как ненормальная, бросалась на каждый звонок в дверь. А она вот «просто не могла».

Голос Сергея Леонидовича, как всегда, был официален и сух. Произнеся тщательно заученные заранее фразы, подразумевающиеся как поздравительные, потом прибавил, что посылку с подарком мне уже выслали…

Так что в целом день рождения прошел неплохо, только в течение всего вечера я постоянно ловила себя на мысли, что эти люди словно пришли не ко мне, потому что позвала-то их не я, и что, если б не было Юли, пригласившей всех, никто так и не поздравил бы меня в этот день. Думать так было немного глупо, но я ничего поделать с собой не могла. Ведь единственного человека, которого так хотелось видеть в этот день, я не могла не только пригласить, но даже найти.

Приближалась сессия. Мне было плевать на экзамены, на институт. Я любила Андрея, ничего не зная о его дальнейшей судьбе и подготавливая себя к мысли, что больше никогда его не увижу. Так не хотелось понимать, что я потеряла его окончательно, убеждать себя в этом. Но здравый смысл брал верх над романтизмом, и на душе становилось горько и пусто.

И однажды я проснулась с мыслью, что действительно рассталась с ним навсегда. Впрочем, между нами ничего и не было. Разве могли означать что-то несколько пустых, невзначай брошенных слов? Разве могло получиться что-то иное, кроме убийства скучного досуга? Но боль из души не уходила, так же, как и Андрей, – и с этим я тоже ничего не могла поделать. Постепенно каждый день стал напоминать предыдущий – все вокруг такое, каким должно быть.

Однажды зимой я вернулась из института раньше, чем обычно, – отпустили с последней пары.

– Ты не могла бы поехать к нашей поэтессе и отвезти ей свитер? – спросила сестра. – Я обещала его еще на прошлой неделе.

Юля немного вязала, брала заказы у своих знакомых. Благодаря ее мастерству я щеголяла шикарными вязаными вещами, вызывая бешеную зависть окружающих.

– А сама она не может за ним заехать?

– Может. Но я же взяла у нее деньги еще на прошлой неделе, и теперь мне неудобно как-то.

– Хорошо. Поеду.

– Если, конечно, ты ничем не занята и ничего не должна делать.

– Я свободна. Только объясни, где она живет.

Юля подробно нарисовала, как пройти к дому, и, пока я одевалась, пошла звонить.

Я взяла сверток и пошла к троллейбусной остановке.

К вечеру мороз усилился, а троллейбуса ждать пришлось довольно долго. К тому же я, по своему обыкновению, потерялась среди новостроек. Наконец нашла-таки нужный дом. Только в подъезде не работал лифт, и, пока я дотащилась до седьмого этажа, поэтесса уже недоумевала, куда я умудрилась пропасть. Очевидно, я ей нравилась. Она долго поила меня душистым индийским чаем и кормила бутербродами с колбасой, сотню раз примеряла свитер и осталась очень довольна Юлиной работой.

Когда я вышла от нее, было уже полвосьмого. Зимой темнеет, сами знаете, раненько, уже в половине четвертого, но в новых районах я открыла для себя какую-то особенную темноту – явление необычайно дикое, страшное и опасное, словно декорация из фильма ужасов, кажущееся особенно чудовищным из-за отсутствия хотя бы одной лампочки на весь район. По пути к остановке я молилась, чтобы со мной ничего не произошло, никто меня не убил, не разрезал на куски и не спустил в канализационный люк. Наконец я доплелась до остановки и обнаружила, что там толпятся пятеро в доску пьяных мужиков. Мне стало страшно, но выхода не было, поэтому я сжалась в комок и, не глядя по сторонам, принялась ждать троллейбуса. Других способов уехать из этого района не было.

Но, очевидно, даже в маскировке я выглядела привлекательно, потому что уже через несколько секунд ко мне прицепился один из пьяных с нелепой фразой:

– Девушка, выходи за меня замуж! Выходи, а?

Эта столь заманчивая (с его точки зрения) перспектива оставила меня совершенно равнодушной. Я стала дико озираться по сторонам в поисках убежища, что было охарактеризовано моим собеседником следующей гениальной фразой:

– Что ты пялишься, он не придет!

Местность вокруг остановки была совершенно пустынной. Все внутри у меня заледенело. Тем временем «жених» решил, что уже достаточно сантиментов, пора переходить к делу, поэтому начал меня хватать и тянуть. Я закричала:

– Убери свои поганые лапы!

Моя сумка полетела через плечо и упала на асфальт. В этот момент от лесопосадки (видневшейся неподалеку) отделилась темная мужская фигура и быстро бросилась к нам. «Жених» отлетел в сторону, и чей-то знакомый голос резко произнес:

– Эта девушка со мной!

Я обернулась и, широко раскрыв глаза, закричала, полувопросительно, полуудивленно, но уж точно истерически:

– Андрей?!

Одновременно с моим криком послышался шум подъезжающего к остановке троллейбуса.

Глава 10

К утру 31-го имя Андрея было почти на всех сайтах в Интернете. До этого я не знала, сколько злобы могут излить человеческие руки, нажимая на клавиатуру… Стирали с лица земли меня и Андрея. Мои прогнозы сбывались.

«ОБЩЕСТВО И Я»:

Достаточно взглянуть искушенным взглядом на бесталанную мазню Каюнова, чтобы понять – перед нами творение рук психически ненормального человека. Хотелось бы посмотреть в глаза тому, кто возьмется оспаривать виновность Каюнова – чудовища, заслуживающего такой же дикой смерти, которой подверг он ни в чем не повинных детей. Все это лишь власть денег – известно с давних времен, как способен уничтожить человеческую личность презренный металл. Мы все когда-то ужасались описаниям римских оргий, жесточайших преступлений и причуд, совершенных обладателями крупных состояний. Теперь происходит то же самое. С помощью чьих-то грязных средств и низкосортной рекламы из посредственного ремесленника Каюнова была создана звезда. Но прошло время, и все встало на свои места. Каюнов оказался маньяком и убийцей, а его дешевая мазня потеряла всякую ценность. Возможно, история с Каюновым для кого-то станет жестоким уроком…

Комменты: псих, мазила, придурок, будет стены в тюряге расписывать.

Хештег: #козлазаперлилол.

«СЕВЕРНЫЙ ОКРУГ»:

Итак, арестован Андрей Каюнов. Что же это? Чудовищные странности избалованной знаменитости или психические отклонения, которыми страдает каждый талантливый человек? Факты бесспорны – и уже теперь, не дожидаясь суда, можно с уверенностью заявить: известный художник Андрей Каюнов оказался убийцей. Будем надеяться, что убийца не избежит наказания и справедливость восторжествует.

Комменты: шизофреник, вот бы его, гада, кастрировать.

Хештег: #придуркунары.

«ЦЕНТРАЛЬНАЯ ТРИБУНА»:

…что же касается жены грязного убийцы, Татьяны Каюновой, бывшей сотрудницы «Городского канала», то народ уже давно пустил в оборот вескую пословицу: муж и жена – одна сатана. Следует еще разобраться, почему эта женщина так горячо защищает своего супруга-убийцу. Всем известна та дешевая показуха, когда Каюнова отказалась сообщить в эфире заявление прокурора города только потому, что в нем содержалась информация, обвиняющая ее мужа. О какой нравственности может идти тут речь – ведь это были факты, утвержденные прокуратурой! Если человеку нравится общаться с чудовищем, значит, что-то не в порядке и в его душе.

Комменты: да больная она на всю голову, ни рожи ни кожи, телезвезда блин.

Хештег: #вонсэфиракаюнову.

«ВЕЧЕРНЯЯ ГАЗЕТА»:

Существует такое понятие, как презумпция невиновности. Сложно утверждать что-либо до суда, до завершения следствия. Но на сегодняшний день факты таковы, что Каюнову надеяться не на что. Если бы суд рассматривал только эти доказательства, приговором стало бы пожизненное заключение либо срок в психбольнице строгого режима. Но не будем забегать вперед. Еще идет следствие, и впереди – суд. Мы не перестаем подробно информировать вас о дальнейших событиях.

Комменты: достали блин, да пошел этот ваш каюнов, уберите придурка со всех сайтов, и лахудру его крашеную тоже, достали, уроды, наркота.

Хештег: #кастрироватьдебила.

Я удалила свой профиль в «Фейсбуке». Больше не могла все это выносить. Даже не заходила в ящик электронной почты: мне было страшно. Потом начались звонки с незнакомых и неопределенных номеров.

– Это из газеты «Северный округ». Несколько слов. Вы верите что ваш муж – убийца?

Сброс звонка.

– Это из газеты «Слово народа». Почему вы ушли с «Городского канала»?

– «Вечерняя газета». Кто будет защищать на суде вашего мужа? Кстати, собираетесь ли вы с ним разводиться?

После нескольких звонков я с ожесточением отключила и телефон. Потом раздался звонок в дверь. Я открыла. Там были двое – один начал меня фотографировать, другой завопил: «Ваш муж – убийца?!»

С трудом захлопнула дверь. Но через несколько минут сцена повторилась, только с другими типами.

Звоню Ивицыну:

– Почему вы не оградите меня от травли?

– Да? Что, серьезно? Поразительно! Ваш муж сумел расшевелить целый город. Чтобы народ так засуетился – я такого не припомню. Обычно, чтобы твою фамилию упомянули хоть где-то (хоть несколько строчек), следует заплатить круглую сумму. Эти, из прессы, уже привыкли сидеть и ждать: кто больше заплатит, о том и пишут. А чтоб даром, да еще и суетились, да еще и во всех газетах, на всех сайтах, в соцсетях… Милочка, такого просто не бывает! Это слава. Вы – героиня дня. Поздравляю! За антирекламу платят деньги, а вам все дается бесплатно. Так на что же вы жалуетесь?

После разговора с Ивицыным в дверь снова позвонили, я заорала:

– Я вызову полицию, если вы не уберетесь!

– Танечка, милая, ты что? – раздался голос сестры.

Юля вошла в квартиру с каким-то низеньким лысоватым и полным мужчиной.

– Знакомься, это Роберт. Он адвокат, специалист по уголовным делам. Согласен вести твое дело.

Мне он не понравился с первого же взгляда, но выбора у меня не было.

Роберт начал говорить с порога:

– Все знаю, все читал. Из показаний вашего супруга мы сделаем конфетку! Во-первых, докажем, что звонок в галерею был, во-вторых, добьемся свидания. В общем, дело пойдет. А на процессе – представляете: камеры, журналисты, толпа, все кричат, а вы – как королева…

Он нес полный бред, размахивал руками, горячо жестикулировал, смахнул с журнального столика несколько книг, даже не заметив этого, и внес в затхлую атмосферу моей квартиры огромный заряд бронебойной энергии. А я была слишком измучена, чтобы возражать. Это был единственный человек (за несколько жутких дней), судя по всему, точно знающий, что предпринять, с кем поговорить, что и как следует делать. Мне показалось легче легкого переложить часть моего непомерного горя на профессиональные адвокатские плечи. Так что он в две минуты выбил мое согласие на ведение дела Андрея и заставил подписать соглашение. Я подписала почти не глядя – была слишком измучена и ослеплена собственным горем, чтобы пристально вчитываться в смысл кабального договора… в эти чудовищные проценты в оплате услуг… Только потом, после суда, после всего, я поняла, как нелепо и юридически безграмотно, но хитро и ловко была составлена эта бумага, созданная затем, чтобы обманывать таких дур, как я.

Впрочем, это случилось потом, а пока Юлька отправилась на кухню варить кофе. Мы сидели в гостиной, где я стала вводить своего новоиспеченного адвоката в курс дела. Надо отдать ему должное: слушал он меня очень внимательно, все схватывал с полуслова и быстро вникал в суть.

– Будем бить на аффект! Будем делать все, чтобы скостить срок и не допустить пожизненного…

Он делал вид, что знает подробности дела Андрея лучше меня. И эти лживые, в общем-то, глупые слова смогли меня успокоить.

Уже через час, оставив в квартире Юльку и научив, как отбиваться от журналистов, мы поехали к Ивицыну на моей машине. Роберт сидел рядом и излагал свою теорию защиты:

– Прежде всего мы докажем, что ваш муж вышел не в начале двенадцатого, а чуть позже. Ну, приблизительно в 11:20. Потом будем ждать результатов экспертизы. Короче, не сомневайтесь, скоро ваш благоверный будет на свободе.

Я пропускала мимо ушей его слова. «Потерянные в пространстве» – выражение, сохранившееся в моей памяти еще с институтских лет. Эти слова означали полную отрешенность от реального мира. Я чувствовала себя потерянной в пространстве, словно была выброшена на необитаемый остров и пыталась докричаться до человечества сквозь непробиваемую стену, за которой никого не было.

Прошлой ночью я сидела одна в неосвещенной пустой квартире. Было так одиноко и дико… И тогда, потеряв человеческий облик, я вдруг завыла истерически, по-бабьи.

Наверное, страшное со стороны зрелище.

Я сидела на полу одна, вцепившись в волосы, и выла с надрывом, чтобы хоть кто-то – неважно кто – просто вошел в эту комнату… Но никто не входил. Никто и не мог прийти. Пустота, отражаясь от стен, впивалась в мою душу, мне хотелось увидеть в проеме распахнутых дверей силуэт Андрея – но в дверях никого не было…

Сейчас, за рулем автомобиля, я ощущала ту же пустоту и одиночество, хотелось кричать и выть, только приходилось соблюдать общепринятые нормы. А рядом сидел совершенно посторонний человек, излагая высоким голосом безумную чушь. Я терпела его потому, что, кроме него, никого не было. Затормозив у входа в здание РОВД, я обернулась к Роберту и резко сказала:

– Послушайте! В первую очередь добейтесь свидания с мужем, а теории будете излагать потом…

Мне показалось, что Ивицын был знаком с Робертом. Даже не знаю, почему так показалось. Ивицын сказал, что ему нужно задать мне несколько вопросов.

– Надеюсь, вы не будете нарушать права моей подзащитной? – нарочито потребовал Роберт.

Ивицын от него просто отмахнулся.

– В котором часу 28 июля ушел ваш муж? Я имею в виду вечер 28 июля.

– Не помню.

– Послушайте, этим вы никак ему не поможете.

– Я действительно не помню.

– Но он уходил?

– Кажется. Меня не было дома, я была в студии.

– Когда вы вернулись, он был дома?

– Не помню.

– Что было в руках вашего мужа, когда он уходил?

– Я не видела, как он уходил.

– Вы хотите составить супругу компанию?

– Эй, без запугивания! Моя клиентка действительно ничего не помнит, – сказал Роберт.

– Что было в его руках?

– Ничего.

– Вы ведете себя просто глупо.

– Я не буду давать показания, потому что я ничего не помню. А вы докажите, что я лгу!

– Впрочем, ваши показания не очень-то и нужны. Вот, читайте.

Мы с Робертом склонились над листами бумаги.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АНДРЕЯ КАЮНОВА.

– Портфель с инструментами подбросили в галерею. Инструменты мне не принадлежали. Я никогда не видел их раньше. Захватил их домой случайно.

– Вы утверждаете, что никогда прежде не видели этих инструментов?

– Да, утверждаю. Они мне не принадлежат.

– Но на инструментах обнаружены ваши отпечатки пальцев. Как вы это объясните?

– Это естественно – я же брал их в руки, чтобы рассмотреть.

– Но ваши отпечатки там единственные.

– Я уже сказал, что брал в руки. Возможно, этим я стер другие отпечатки. Звонок раздался вечером, не помню, в котором часу. Я никуда не собирался уходить. Тот же голос, что и 26-го. Номер был не определен. Я сразу понял, с первых его слов, что это убийца Димы. Он сказал: «Ну как, понравилось? В этот раз понравится еще больше, потому что нам надо поговорить. Станция Белозерская, Северный вокзал. Лесопосадка около станционной постройки. Половина девятого. Инструменты захвати с собой, я тебе на хранение их давал. Если не трус, то поговорим».

Я уже знал, что поеду. Взял портфель с инструментами. Зачем? Решил, что убью этого гада – так, как он убил Диму Морозова. А жене сказал, что у меня деловая встреча. Билет купил на Северном вокзале, на электричку до Белозерской, в 19:15. Приехал на станцию ровно через час, в 20:15. Было очень темно. Я пошел в лесопосадку, но заблудился и никого не встретил. Блукал там ровно час, разозлился и забросил портфель в кусты. Уехал в город последней электричкой в 21:15. В половине одиннадцатого был дома. Это все, что я могу сказать. Мальчиков я не видел. Так же, как и Дима, они занимались в моем классе. Я и представить не мог, какая им угрожает опасность.