Текст книги "Без суда и следствия"

– Позвольте мне все вам объяснить!

– Я обещаю вам, что к завтрашнему утру отыщу фотографа, который сделал эти снимки по вашему заказу. А теперь уходите отсюда, иначе я вас задержу. Вон!

Глава 12

– Представлять ваши интересы – все равно что бросаться головой вниз с обрыва. Но я никогда не ожидал того, что вы сделали! Я просто не ожидал такого от вас!

Взвинченный до предела, взбешенный и страшный, Роберт бегал по комнате, сотрясая воздух. Впустую. Я сидела на диване, поджав ноги, и совершенно не слышала его слов.

– Можете искать другого адвоката! Нет, все, хватит! Плевать я хотел на вас и на ваши деньги! Слышите? Я плюю на ваши деньги и отказываюсь работать!

– Хватит сотрясать воздух!

– Нет, вы сами понимаете, что натворили? Вы попадете в тюрьму!

– Роберт, я не понимаю, что происходит! Я не могу этого понять!

– Вы что, еще и сумасшедшая вдобавок? Вы не понимаете, что вас посадят? Кое-кому не терпится это сделать!

– Заткнитесь, в конце концов! Ни в какую тюрьму я не попаду – потому что ничего не сделала. Пожалуй, только одно – рассказала правду. Где-то убивают войны, где-то – болезни, бедность, голод, а здесь – правда.

– Что вы тут философствуете?! Плевать я хотел на ваши деньги и на вас тоже!

– Черта с два! Прекратите ломать комедию и давайте думать, как можно доказать, что никаких фотографий я не делала.

– Если бы у нас существовал, как на Западе, суд присяжных, то, слушая вас, все до единого обливались бы слезами умиления.

– Бог мой, Роберт, да прекратите наконец истерику. Меня тошнит от вашей женственной эмоциональности! Давайте ближе к делу.

– Хорошо! Я вас в сотый раз спрашиваю, какого черта вы поперлись туда с этими фотографиями, не показав их мне и не посоветовавшись со мной?

– Я хотела просто помочь Андрею. Я ничего подобного не предполагала.

– Да уж, конечно! Если вы хотите совсем отмазаться, понадобятся деньги. Много-много-много денег. Вы разоритесь.

– Пусть. Если это поможет Андрею.

– Да при чем тут Андрей? Речь идет о вас! Вы понимаете? Только о вас! Вашему Андрею уже никакими деньгами помочь нельзя! Его уже ничто не может спасти. А вас – может. Я еще точно не знаю, какая понадобится сумма. Следует заплатить Ивицыну, еще кое-кому. Потребуются наличные – и сразу.

– Что вы имеете в виду? Вы заплатите Ивицыну, и он прикроет дело?

– Нет, вы не просто дура, вы патентованная, марочная идиотка!

– Роберт!

– Вы где живете? Вы на Марсе живете? Или с Луны свалились? У меня просто здоровья нет вас выносить! Вы городите чушь, которую даже пятилетний ребенок постыдился бы сказать. Я вам объясняю: потребуются деньги, чтобы заплатить Ивицыну и нужным людям, тогда дело будет закрыто, и все обойдется только истерическим криком о вашей безнравственности! Скажите лучше, фотографа они действительно могут найти?

– Да откуда, какого, к черту, фотографа – вы что?..

– Ладно, но если вы мне солгали…

– Вы устроите еще одну истерику, потом потребуете побольше наличных и свалите загорать на Кипр!

– Да ну вас к черту!

Я успела взять себя в руки за одну только ночь. На следующее утро мы с Робертом ехали к Ивицыну, чтобы окончательно обо всем договориться. Чтобы уточнить сумму, которую я должна заплатить. По дороге, в машине, Роберт давал мне последние наставления:

– Держитесь уверенно и спокойно. Не митингуйте, громко не выступайте. Не дай вам бог повторить выходку в прокуратуре. Если станете себя так вести – вам никто уже не сможет помочь. Не нервничайте! Успокойте себя тем, что через несколько дней вы увидитесь с мужем.

– Это правда?

– Да. Время суда приближается. Вспомните, я же обещал вам свидание, но только перед судом. Ведите себя спокойно и молитесь, чтобы на суде не слушалось и ваше дело.

Я давно уже перестала считать, сколько раз за последний месяц мне приходилось переступать порог здания РОВД. Этот месяц состарил меня на тысячу лет. Говорили, что внешне я не изменилась ни капельки, но это было не так. Все минуты и дни, недели, целый месяц я жила в сплошном темном тумане, в мире, который потерял краски, и, если случайно сквозь непробиваемую толщу мрака сиял слабенький огонек чьих-то так походящих на правду слов, мне приходилось даже против собственной воли идти за тем человеком. У меня не было сил разобраться самой, где истина, где ложь. Единственное, что запомнилось, – только выжигающая все на своем пути боль… Я просыпалась от нее по ночам, мне казалось, что я кричу и протягиваю к кому-то руки, но я молчала – всегда, даже во сне. Да и кого я могла позвать, к кому прикоснуться рукой, если в действительности в комнате никого, кроме меня, не было.

А голос Роберта нудно читал запоздавшую юридическую мораль. Наконец – скрип шин по утренней мостовой.

– Прекрасно-прекрасно, вас давно уже ждут, – сказал довольный Ивицын.

– Неужели нашли фотографа? – ехидно спросила я.

– Нашли-нашли, – сказал Ивицын. – Конечно, нашли.

В клетушке Ивицына, у стола, сидел маленький, плешивый, очкастый старичок.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Ивицын, – сейчас между вами будет проведена очная ставка.

Только в этот момент я заметила прыщавую девицу, вдавившуюся в самый угол, в готовности выставив свои тощие руки над клавиатурой ноутбука.

– Гражданин, вы знакомы с этой женщиной? – обернулся к старичку Ивицын.

– Да, – прошепелявил старичок.

– Расскажите, как вы познакомились с ней? – Гулко звучали пальцы девицы по клавиатуре.

– Я фотограф, имею небольшую мастерскую, в которой работаю уже очень давно. Эта женщина пришла ко мне и попросила сделать фотомонтаж. Она принесла с собой фотографию мужчины, вырезанную из журнала, и фотографию обнаженной парочки в весьма фривольной ситуации. И попросила сделать фотографии так, чтоб с девицей оказался мужчина из журнала. Мне частенько приходилось делать подобные вещи, это ведь такая тонкая, деликатная работа. Но я не знал, что это связано с уголовным делом, тогда я ни за что не стал бы этим заниматься, потому что всегда был в хороших отношениях с полицией. Конечно, я не спросил женщину, зачем ей снимки, я вообще не задаю лишних вопросов своим клиентам, и они очень ценят во мне это качество. Закрадывалась мысль, что она хочет немного припугнуть кого-то – например, подругу или поклонника. Но нет, никакого шантажа, не дай господь, у меня и в мыслях не было! Нет, все законно – она сама так сказала! Да, она сказала, что все совершенно законно и мне нечего опасаться. Я и представить себе не мог, что это как-то связано с убийствами. Она пообещала хорошо заплатить и сдержала свое слово. Мы условились на семьсот долларов, а это, как вы понимаете, довольно много. Я выполнил работу в срок и отдал ей. Это было два дня назад. А потом ко мне пришли из полиции, и я все понял…

– Вы уверены, что это та самая женщина?

– Да. Это она.

– Гражданка Каюнова, вы знакомы с этим человеком?

Только теперь до меня стал доходить смысл его слов. В глазах становилось все темнее и темнее, что-то, словно плита из железобетона, давило на грудь.

– Вы узнаете этого человека?

Вопрос Ивицына вывел меня из забытья.

– Нет! Нет, я впервые его вижу.

– Прекрасно. Вы в этом уверены?

– Я никогда не видела его прежде! – машинально вскочила я с места. – Да как вы можете такое делать? Неужели я могла знать о результате экспертизы два дня назад? Каким образом?

– Вы не знали результатов! Вы просто знали, кто на самом деле ваш муж, и догадались, что экспертиза все откроет и огласит официально. И тогда вы задумали этот план. А когда результаты стали известны, вы привели его в действие.

– Нет! Это чудовищно! Вы не имеете права! – Мой голос сорвался на крик. Роберт предостерегающе ухватил меня за руку, но было поздно, я вырвалась и закричала еще громче: – Это ложь! Как вы смеете! Как вы можете это делать! Это же преступление! Вы не имеете никакого юридического права! Вы прекрасно знаете, что я ничего не делала! Я потребую официального расследования вашего произвола, я докажу, что вы подставили свидетеля! Я пойду по всем инстанциям! Где вы откопали этого типа? Он же лжет! Вы знаете лучше меня, что он лжет! Он ответит за все так же, как и вы!

– Да как вам не совестно! – перебил меня старичок, тоже вскочив с места и начав размахивать руками, выкрикивая слова высоким фальцетом. – Вы подставили меня под статью и еще смеете утверждать, что мы с вами незнакомы!

Девица обалдело смотрела на нас, прекратив печатать. Наши крики привлекли внимание, потому что в дверь стали заглядывать чьи-то лица.

– Вы не смеете! Это ложь! Это подлость! – Мой давно сорвавшийся голос солировал в этом хаосе. И во всем этом безумии боль сжала горло – все смешалось в одно мгновение: крики Ивицына: «Держите себя в руках!», Роберта: «Успокойтесь!», старика: «Это она врет», выпученные глаза девицы… Горло мое сжали стальные тиски, и все исчезло за пару секунд. Я очнулась в незнакомой длинной комнате, лежа на холодном диване. Рядом стояли Роберт и врач в белом халате. Врач держал в руках шприц. В воздухе был разлит острый запах камфары.

– Вам лучше? – спросил Роберт, увидев, что я открыла глаза.

– Да. Что это было?

Боль почти отпустила меня, остался лишь саднящий осадок и безграничная слабость.

– Вы потеряли сознание, Ивицын вызвал скорую. Вам стало плохо с сердцем.

– Сердце? – Я посмотрела на врача. Он был молод и симпатичен.

– Да, – сказал он. – Но все уже хорошо. Это сильный нервный стресс. Я сделал вам укол. Теперь следует поехать домой и поспать. Всего доброго.

Врач ушел.

– Я отвезу вас домой, – сказал Роберт. – Знаете, что сказал Ивицын, когда мы перенесли вас в другую комнату на диван, ожидая приезда скорой? «Надеюсь, что теперь я встречусь с ней исключительно в суде».

– Что ж, это взаимно, – ответила я.

По дороге домой в машине царило гнетущее молчание.

– Я не знал, что у вас больное сердце, – нарушил его Роберт.

– Оно никогда не было больным.

– Теперь будет. Странное дело с фотографом. Татьяна Каюнова, вы можете объяснить, почему вас поймали на такой дешевой лжи?

– Роберт, вы не имеете права.

– Ладно, я пошутил. Все понятно – Ивицын цену набивает. Теперь вам придется оплатить и то, что затратили на старичка-фотографа.

– К чему вы клоните?

– Ни к чему. Все хотят жить. Вот Ивицын цену-то и набивает. Пусть все остается как было, я отвезу вас домой и вернусь.

– Зачем?

– Чтобы узнать сумму.

– Но я думала, что теперь…

– Я же вам популярно объяснил – инсценировка с фотографом была задумана затем, чтобы получить от вас побольше денег. И они своей цели добились.

Тут, подъезжая к моему дому, мы увидели толпу. Роберт резко затормозил, потом обернулся ко мне и побледнел.

– Это что такое?

Откуда я могла знать? Улица была перекрыта двумя полицейскими фургонами, но, странное дело, представители власти вовсе не собирались разгонять толпу. Полицейские просто стояли возле своих машин. Толпа что-то скандировала, но стоял такой гвалт, что разобрать слова не представлялось возможным. Подъехав поближе, мы увидели, что толпа собралась возле моего подъезда…

– Роберт, но они же… они возле моего подъезда…

– Началось, – сквозь зубы процедил он, потом добавил: – Устроили митинг протеста.

– Против чего?

– Против вас и таких, как вы. Есть другой вход в дом?

– Нет.

– Что ж, в квартиру мы не попадем. Нас разорвут в клочья, как только мы выйдем из машины.

– Но полиция…

– Что полиция? Она даже пальцем не пошевельнет, вы же видите!

– Что же делать?

– Откуда я знаю?! – вышел он из себя. – Я вас давно предупреждал!

Пока мы стояли, нас заметили, со стороны толпы полетели какие-то угрозы, от машин отделился один полицейский и направился к нам.

– Проезжайте!

– Мы живем в этом доме, – сказал Роберт, – именно в этом подъезде.

Омоновец пристальнее вгляделся в меня и спросил:

– Вы Каюнова?

– Да.

– Подождите.

Он отошел к своим и что-то им сказал. Посовещавшись минут десять, человек пять полицейских подошли к машине.

– Выходите, мы попробуем вас провести.

– Идите все время за мной, – шепнул Роберт.

Когда мы вышли, полицейские окружили нас.

– Приезд мировой кинозвезды на Каннский фестиваль, – съехидничал Роберт.

Толпа насторожилась. Мы сделали несколько шагов по направлению к подъезду. Я стала различать надписи на плакатах: «Убирайтесь!», «Убийцы, мы вам покажем!», «Фашисты!», «Смерть Каюнову!». Это был какой-то ужас, смешанный с ощущением всеобщего помешательства.

Меня узнали в ту же секунду, как только мы двинулись. Толпа, притихнув на мгновение, словно вздохнула, потом издала дикий вопль и повалила ко мне. И в ту же минуту начался ад, который я буду помнить до конца своих дней. Полицейские из машин бросились в толпу. Началась бойня. Ко мне тянулись чьи-то руки, скрюченные, словно сведенные судорогой, пальцы, искаженные злобой лица – во всех этих формах выливалась животная ненависть толпы… Роберт прижал меня к себе, и в кругу полиции мы стали прорываться к подъезду. С оглушительным ревом сирен приехали еще несколько полицейских машин. Я плакала от ужаса.

– Бегите к подъезду! – крикнул полицейский и толкнул нас вперед.

Мы с Робертом попытались бежать, но на нас тут же набросилось несколько человек. Скрюченные пальцы вцепились мне в волосы, в одежду, в лицо и стали рвать. Кровь потекла по груди, по лицу, голова была словно в огне – кто-то рвал мои волосы. И тогда я закричала. Я стала дико кричать и метаться из стороны в сторону, пытаясь вырваться из окружения тех, кто хотел разорвать меня на куски. Помню до мельчайших подробностей свой крик. Словно это была не я, а незнакомое мне обезумевшее от ужаса и боли человеческое существо.

Сквозь боль послышался шум бьющегося стекла и скрежет металла – это разбили машину Роберта. Кто-то вырвал меня из толпы, с силой втолкнул в подъезд, и я упала на пол вестибюля. Я не успела обернуться и разглядеть лицо своего спасителя. Одно знаю – это был не Роберт. В холле, за пределами досягаемости толпы, сидели несколько полицейских. Сидели в креслах, спокойно разговаривали и смеялись, а их начальство потягивало кофе из термоса.

Вот протиснулся в двери Роберт. Одежда его была в плачевном состоянии – костюм разорван, галстук исчез. Под глазом всеми цветами радуги переливался синяк. Я лежала на полу лицом вниз, не в силах подняться. Когда я упала на пол вестибюля и осталась лежать так, никто из полицейских даже не повернул в мою сторону головы.

– Я вас ненавижу! – бросился ко мне Роберт. – Они разбили мою машину! Слышите? Все это произошло из-за вас. Из-за вас они разбили мою машину! Я вас ненавижу!

Он кричал так, словно я была во всем виновата. Но тем не менее подняться с пола он мне все-таки помог. Я разбила оба колена, лицо мое было исцарапано, пряди волос вырваны, еще синяки на руках и почти уничтоженная одежда – блузка превратилась в клочки, юбка – в полосы, у туфель сломаны каблуки, сумку я потеряла. И еще были разбиты часы.

Наконец один из полицейского начальства соизволил обратить на нас свое внимание.

– Запритесь в квартире. Двери никому не открывайте и никуда не выходите. Окна занавесьте.

Мы поднялись наверх. Я сделала перевязку и переоделась.

– Теперь я не смогу уйти от вас до ночи, – сказал Роберт. – Да уж, повезло мне с вами, так повезло…

Мы остались сидеть в квартире. Под окнами бесновалась толпа. Подъезжали новые полицейские машины. В дневных и вечерних новостях по первому каналу передали заключение экспертизы дословно. В вечерних – меня обвинили в подлоге. К ночи разогнали толпу. Около десяти вечера Роберт смог уйти, пообещав с утра поехать к Ивицыну, чтобы договориться, и гарантировал, что все будет в порядке. Сразу же после его ухода явился Ивицын собственной персоной.

– Я надеялся больше не встречаться с вами до суда, – сказал он. – Как видите, не получилось. Внизу, в холле, дежурит наряд полиции, на улице – тоже. Пока вас будут охранять. Но больше вы не сможете выйти из квартиры. Выходить слишком опасно. Шторы не открывайте и старайтесь поменьше включать свет.

– Но мне обещали свидание с Андреем…

– В этом случае я пришлю вам письменное разрешение, подписанное мной, которое позволит вам выйти из квартиры. Но запомните, никакой самодеятельности. Мы охраняем вас только до суда, а после можете идти куда вздумается.

Так начались дни моего затворничества. Я сидела в пустой квартире с опущенными шторами, избитая, уничтоженная, униженная, больная, не решаясь зажечь свет и передвигаясь, словно привидение, в темноте. Утром приехал Роберт.

– Ну у вас и вид! Вы выглядите, словно ведьма после публичной экзекуции.

– Хам!

– Да бросьте! Надеюсь, ваше настроение сейчас улучшится. Я договорился о сумме.

Услышав, какую именно сумму я должна заплатить, я чуть не упала в обморок снова. Ведь уже закрыты все мои счета, я стала продавать драгоценности.

– И еще – деньги за машину. Вы обязаны возместить мне ее стоимость.

– Почему же обязана?

– Но ведь машина была разбита по вашей вине!

– По моей?

– Ну конечно! Ведь демонстрация собралась ради вас.

У меня не было сил спорить.

– Что ж, Роберт, берите мою. – Мне пришлось написать доверенность.

– Да, забыл, – уже в дверях сказал он, – через пару дней вы увидитесь с мужем.

После его ухода мне принесли пакет с продуктами из какого-то магазина. В пакете лежала записка от Роберта: «Эту гуманитарную акцию оплатила, по моему настоянию, ваша сестра. Я ей сказал, что вы умрете с голода, если она этого не сделает. Кстати, ее к вам не пускают. Так что вы почти в тюрьме».

ГАЗЕТА «ОБЩЕСТВО И Я»:

…да если рассмотреть поближе, что за личность эта самая Татьяна Каюнова? Вот факты. Она переехала сюда, поступила в ГТЭИ, жила у сестры. Заметим, что она не поддерживает связи со своими родителями со дня отъезда. Еще занимаясь в ГТЭИ (Государственном технологическом электромеханическом институте), в одном из подвалов она повстречалась с Андреем Каюновым, тогда еще никому не известным молодым бездельником. Расписались они через несколько лет после знакомства.

Из института Каюнову выгнали. «За что?» – спросите вы. О нет, никаких политических или других репрессий! Каюнова просто завалила сессию и не смогла пересдать ни одного экзамена. Вдобавок большинство преподавателей ГТЭИ на вопрос нашего корреспондента о Каюновой ответили, что это была посредственная личность без каких-либо выдающихся качеств и весьма не успевающая по причине своей недалекости студентка.

Итак, эта восхваляемая Татьяна Каюнова не смогла даже закончить институт! Идем дальше. По личной протекции главы фирмы-спонсора ее устроили на «Городской канал». Подчеркнем – по личной протекции! Вся инсценировка с конкурсом была устроена ради амбиций Каюновой. Руководитель канала подтвердил, что фамилия Каюновой была в приказе о зачислении на работу раньше, чем объявили конкурс. Дальше, благополучно устроившись на телевидении, Татьяна Каюнова обманным путем завладела художественно-антикварной галереей на Перевальной, которую затем передала своему неуспешному супругу, сидевшему без работы, потому что его низкосортную мазню давно перестали покупать.

После ареста Андрея Каюнова она была уволена с «Городского канала». Сообщим сразу, что ее увольнение никак не связано с нашумевшим делом. Просто она не соответствовала занимаемой должности, позволяя себе опаздывать на час и более, а то и вовсе не являться на работу. Не раз появлялась в эфире в нетрезвом виде (что подтверждают большинство сослуживцев), перевирала информацию, любое сообщение переиначивала на свой лад, не считаясь с требованиями руководства. Вдобавок канал нашел другого главного спонсора. Накануне своего увольнения Каюнова просто не явилась на работу, лишь благодаря случайности выпуск новостей не был сорван.

Итак, вот факты, которые характеризуют облик Татьяны Каюновой. Следует ли удивляться, что такая женщина совершила подлог доказательств уголовного дела? Подлог, состряпанный с вопиющей наглостью, безответственностью, порочностью!

Но давайте смотреть правде в глаза: Каюнова – явление нашего общества. Уверены: чем скорее общество начнет бороться с подобными каюновыми, тем лучше.

«ВЕЧЕРНЯЯ ГАЗЕТА»:

Поздно вечером Каюнова позвонила следователю прокуратуры Ивицыну и, застав его на работе, сообщила, что имеет важные доказательства, якобы оправдывающие ее мужа. Явившись в полицию, она представила фотографии, на которых был изображен ее супруг в постели с голой девицей, и заявила, что муж имел множество любовниц женского пола, а значит, не мог являться педофилом, у него не было повода убивать детей, тем более иметь с детьми связь.

Но опытный и знакомый с медициной следователь усомнился в ее словах, заметив на фотографиях явные следы подделки. Причем, следы свежие. Было очевидно, что фотографии сфабрикованы недавно.

Уже утром оперативниками был найден фотограф, несколько дней назад изготовивший по заказу Каюновой подделку за семьсот долларов. В качестве исходного материала она принесла фотографу журнальный снимок своего мужа и фото обнаженной девицы, объяснив, что хочет просто припугнуть свою подругу. Фотограф, сделавший этот фотомонтаж, на очной ставке в прокуратуре опознал Каюнову.

Татьяна Каюнова еще на свободе, ведется следствие.

«ЛИЧНАЯ ГАЗЕТА»:

Согласитесь, ни один нормальный, здоровый человек, имея высокий ежемесячный доход в долларах и стабильное собственное дело, не пойдет работать в школу на ставку учителя, зная, каково на сегодняшний день состояние нашего высшего и среднего образования. Ставку, в некотором смысле унижающую человеческое достоинство. Если, конечно, он не преследует иные цели.

Где находится самое большое скопление детей? В школе. Где можно иметь беспрепятственный подход к этим детям, узаконенный государством? В школе. Где существует наименьшая защита от того, что к детям не допустят аморальную, разлагающую личность или даже убийцу-маньяка? Опять же – в школе! Вот почему убийца, педофил, маньяк Каюнов и пошел работать простым преподавателем ИЗО.

Случай с Каюновым еще раз показывает, в каком униженном положении находится отечественная школа. Наши дети не защищены от подобных маньяков ни обществом, ни государством. Разве способен кто-то за низкую зарплату учителя заботиться о душах детей, разве это не унижение – за столь тяжкий и благородный труд получать в месяц столько, сколько какой-нибудь рыночный торговец имеет в час! Вот и стараются молодые выпускники педвузов найти что-то поприличнее. Вот и идут работать в школу всякие каюновы, потому что властям наплевать на то, кто вообще будет работать в сфере образования. Вот и становятся не повинные ни в чем дети жертвами убийц-маньяков.

Когда верстался этот номер, в редакцию пришло сообщение, что жена обвиняемого Татьяна Каюнова задержана при попытке подлога доказательств уголовного дела. Ведется следствие.

ГАЗЕТА «СЛОВО НАРОДА»:

В редакцию приходят письма, постоянно раздаются звонки с просьбами сообщить подробности нашумевшего дела Каюнова. И вот очередная подробность: супруга убийцы, бывшая сотрудница телевидения совершила подлог доказательств уголовного дела, причем с небывалой наглостью и цинизмом. Доказательства якобы утверждали, что ее супруг имел любовницу, другую женщину, и потому не мог быть педофилом. Оставим в стороне такой пикантный вопрос, зачем же двадцатишестилетней теледиве, у которой вроде бы все на месте, пришлось прибегнуть к столь позорному способу, неужто и вправду сама не могла доказать мужскую полноценность своего супруга?

Каюнова – яркий пример дикого, чудовищного сексуального невежества нашего общества. И это естественно, ведь сексуальная культура и воспитание полностью отсутствуют в нашей стране. Не вправе ли мы после этой истории с фотомонтажом предположить, что Каюнова предпочитала женский пол так же, как ее супруг – детей?

Конечно, это шутка. Но в каждой шутке, как известно, тоже есть доля шутки. Что ж, извинимся перед незадачливой мастерицей дел темных и подложных. А заодно напомним. Напомним вам, неуважаемая Татьяна Каюнова: быть может, на наших просторах и нет сексуальной культуры, но честь, порядочность, женственность, нравственность и просто человеческое, женское достоинство остаются, как и прежде.

‹…›

Ровно через неделю состоится суд над Андреем Каюновым, обвиняющимся в убийствах троих детей девяти лет. Сложно объяснить подоплеку этого дела как с психологической, так и с юридической стороны. Уже известно, что после суда над Андреем Каюновым может состояться еще одно судебное разбирательство – уже по делу Татьяны Каюновой, за подлог документов, только, скорее всего, никакого судебного разбирательства не будет. Неуместно, да и смешно. В самом деле, к чему все это может свестись, если на суде Андрею Каюнову уже будет определена высшая мера наказания – пожизненное заключение? А именно таким решением, по прогнозам профессионалов, закончится процесс. Что добавит или убавит относительно этой истории суд над Каюновой?

Пусть поступок Татьяны Каюновой просто остается на ее собственной совести. Не сумев помочь мужу, она нанесла непоправимый вред себе. После подлога доказательств ей никто уже не поверит. Татьяна Каюнова полностью дискредитировала себя как личность и уничтожила как свидетеля, который мог сказать хоть одно слово в защиту своего мужа, ведь ее слову теперь грош цена.

По-прежнему идет подготовка к суду, но общество уже давно вынесло свой приговор. Что доказывают, в частности, некоторые массовые волнения, случившиеся прошлой ночью возле дома Каюновых. К этому времени страсти там улеглись, полицией был наведен порядок.

Люди же более спокойные и цивильные, вместо того чтобы устраивать митинг протеста под окнами злополучной и неудачливой свидетельницы и жены, с нетерпением ждут суда, который расставит все точки над i.

ВЫПУСК НОВОСТЕЙ «ГОРОДСКОГО КАНАЛА»:

Бывший работник телевидения Татьяна Каюнова обвиняется в подлоге документов и подтасовке доказательств уголовного дела. Напомним, что суд над ее мужем Андреем Каюновым начнется ровно через неделю.

Наступила осень – солнечным теплым днем 1 сентября. А 3 сентября – годовщина нашей свадьбы, которую мы с Андреем отмечали год от года, без пропусков. Мы приглашали знакомых в ресторан, я щеголяла роскошными туалетами и драгоценностями. И вот – ни знакомых, ни денег. Нет рядом и Андрея. День суда в точности еще не был известен. Я ждала его с безнадежностью и каким-то тупым отчаянием.

– Я буду требовать десять-пятнадцать лет, а не высшую меру. Это единственное, что можно теперь сделать. Может быть, и удастся. Молитесь, чтобы вашему мужу дали пятнадцать лет, – говорил Роберт. – Вот скажите, только честно, как другу: неужели вы собираетесь ждать его из тюрьмы целых пятнадцать лет? Что же вы будете делать всю жизнь – только ждать? На что потратите себя?

– Да, я буду ждать. – Мой тон не вызвал у него желания продолжить разговор.

А утром 10 сентября позвонила Юля.

– Танечка, милая, я хочу сказать тебе что-то очень важное.

– Что же?

– Приехала наша мать с Сергеем Леонидовичем.

Я чуть не выронила телефонную трубку.

– Зачем?

– Ну как же? На суд.

Я живо представила себе их разговоры, лица.

– Юля, я не понимаю: они что, не боятся всеобщего позора с такой дочерью?

– Таня, они приехали, чтобы помочь тебе оформить развод и уехать обратно домой. Там тебя все помнят, знают, ты получишь какое-то место, например, временно поработаешь инженером, жить будешь с ними. Потом снова выйдешь замуж, забудешь о прошлом, и все будет снова хорошо. Они приехали, чтобы тебя уговорить.

Тут бесполезно было что-то возражать, поэтому я молчала.

– Танечка, нам разрешат к тебе подняться?

Я молчу.

– Если можно, то мы сейчас же и приедем.

Во мне боролись противоречивые чувства: я так давно не видела мать. Но я так отчетливо представляла себе их лица…

Глухой голос матери: «Я всегда предупреждала, что ты плохо кончишь с этим типом». Сергей Леонидович: «Таня, пойми, мать права».

Видение было столь ярким, что я решилась:

– Юля, – сказала я, – ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра я не желаю их видеть в своей квартире. Запомни это! Я не просила их приезжать и не желаю видеть!

– Ты слишком злопамятна.

– Может быть. Но ты меня поняла?

– К сожалению.

– С тобой увидимся в суде.

Закончив разговор с Юлей, я почувствовала себя еще более одинокой. А вечером, по чистой случайности включив телевизор, попала на передачу по первому каналу, видимо, уголовной тематики.

А сейчас, в заключение, сенсационное заявление сестры обвиняемого в убийствах Каюнова – Оксаны Каюновой.

Какая еще, к черту, сестра?!

На экране возникло лицо Оксаны. Я видела эту девочку лишь один раз в своей жизни. Тогда она занималась в школе и была угловатым, нескладным подростком. Это было, когда, решив пожениться, мы с Андреем стали объезжать наших родителей. Я хорошо помню, как нас принимали в его семье. И вот – с экрана телевизора на меня смотрело лицо Оксаны. Прошло много лет, она, конечно же, изменилась. Теперь это была интересная взрослая девушка с резкими чертами лица, серыми глазами и короткой стрижкой. Она до невозможности походила на Андрея. Это был Андрей, изменивший прическу.

Наша семья приехала специально на суд. Мы остановились в гостинице, потому что не поддерживаем отношений с Татьяной, женой Андрея. Теперь я хочу сказать правду, потому что кто-то должен это сделать. Я была на похоронах трех убитых детей и поняла, что обязана сказать. Я была совсем ребенком, когда уехал Андрей, но прекрасно помню его склонность к маленьким детям, очень волновавшую всю нашу семью. Потом, много позже, я узнала правду. И теперь я не могу остаться равнодушной. Я твердо уверена, что смерть этих детей целиком и полностью на совести Андрея, что убийца – он! Пусть это жестоко, но я единственная из нашей семьи, кто решился сказать правду.

Передача закончилась, пошла реклама, а я в оцепенении продолжала смотреть в экран.

Внезапно из меня вырвалось одно слово: «Господи…»

Спустя годы я узнала, что за это выступление Оксане была обещана однокомнатная квартира в городе, но квартиру, конечно же, она так и не получила. Предателей презирают даже те, кто оплачивает их услуги. Есть много преступлений, но предательство смыть с собственной совести нельзя.

В темноте наступившей ночи я надеялась, что Андрей не мог видеть эту передачу, и молилась, чтобы он ни от кого не узнал об этом.

В темноте наступившей ночи я молилась. И плакала. Перед погасшим телевизионным экраном.